Недавно перечитывая с детьми мою любимую книжку "Приключения Винни-Пуха", я вдруг поймала себя на мысли, что люблю ее еще и за то, что напоминает она мне всю русскую литературу - как она есть...Не может быть - скажете вы, - а тем не менее, это так.

Пушкин - наше все...

По сути вся девятая глава "Винни-Пуха" (в которой Пятачок совершенно окружен водой) - это просто пересказ "Медного всадника", а Пятачок - это натуральный Евгений. Помните, "погода не унималась", "река все прибывала", "едва ли с Невы мостов уже не сняли", "погода пуще свирепела, Нева вздувалась и ревела..." и сравним у Милна: "Дождик лил, лил и лил. С утра до вечера... Речка, на берегах которой друзья так весело играли, вылезла из своего ложа (так называют речкину постель) и разлилась так широко, что Пятачок начал беспокоиться, не заберется ли она скоро и в его собственное ложе (то есть в его постель)". А все эти раздумья и грусти Евгения, разлука с милым другом из скромного домика - "Вот если бы, - думал Пятачок, - я был в гостях у Пуха, когда дождь начался, мне было бы все время весело..." Конечно, западный менталитет берет свое, без "хепиенда" нельзя, и потому Евгению, который Пятачок, удается соединиться с Парашей, то есть Пухом, который все-таки не Параша, но об этом - ниже...

Всегда ли от ума - горе?

Да, да и еще раз да. И если бы вы стали пересказывать реплики Чацкого своими словами, у вас тоже получился бы монолог Ослика Иа - "ах! нет, надеждами я мало избалован!", и "нет, нынче свет уж не таков", и "я наконец вам отдых дам", и "я странен, а не странен кто ж?", и "я сам, не правда ли смешон?", и вообще "душа здесь у меня каким-то горем сжата, и в много людстве я потерян, сам не свой..." сравним с "всем наплевать", "никому нет дела", "душераздирающее зрелище", "хватит и того, что я сам такой несчастный и вообще позабытый и позаброшенный" (глава 6, в которой у Иа-Иа был день рожденья). И все-таки опять А.А.Милн оказывается как-то добрее и человечнее к своему герою - не называют его в глаза сумасшедшим, а помогают приобрести недвижимость в фешенебельном районе (глава 10, в которой для Иа-Иа строят дом на Пуховой Опушке) и т.д. И хотя у Ослика Иа тоже есть порывы погромить "век нынешний и век минувший", общими усилиями друзей они в целом гасятся, и до обострения не доходит, а с другой стороны, кто бы стал ему подавать карету?..

Прогрессивный персонаж

Это, конечно, Кролик. И в русской литературе аналогов ему немного, но они есть. Сравним: "Все предвещало, что у Кролика опять будет очень занятой день. Едва успев открыть глаза, Кролик почувствовал, что сегодня все от него зависит и все на него рассчитывают. Это был как раз такой день, когда надо было, скажем, написать письмо (подпись - Кролик), день, когда следовало все проверить, все выяснить, все разъяснить и, наконец, самое главное - что-то организовать..." (глава 12, в которой Кролик очень занят) и "Он беспрестанно в движении: понадобится обществу послать в Бельгию или Англию агента - посылают его; нужно написать какой-нибудь проект или приспособить новую идею к делу - выбирают его. Между тем он ездит и в свет, и читает: когда он успевает - бог весть..." Вы абсолютно правильно догадались - Штольц, Андрей Штольц, тот, который друг Ильи Ильича, который Обломов: "Он и среди увлеченья чувствовал землю под ногой и довольно силы в себе, чтоб в случае крайности рвануться и быть свободным. Он не ослеплялся красотой и потому не забывал, не унижал достоинства мужчины, не был рабом, "не лежал у ног" красавиц..." Именно таков Штольц в восприятии друга своего Обломова, а каков Кролик? "Да, Кролик! - сказал Пух про себя. - Я люблю с ним поговорить. Он всегда понятно говорит. Он не любит длинных, трудных слов, не то что Сова. Он любит простые, легкие слова, например: "Закусим?" или "Угощайся, Пух!" Милн, как и русская литература в целом не уважает гиперактивных героев, это всегда какая-то патология:

Тигра Аланович Ноздрев

"Лицо его верно уже сколько-нибудь знакомо читателю. Таких людей приходилось всякому встречать немало. Они называются разбитными малыми, слывут еще в детстве и в школе за хороших товарищей и при всем том бывают весьма больно поколачиваемы. В их лицах всегда видно что-то открытое, прямое, удалое. Они скоро знакомятся, и не успеешь оглянуться, как уже говорят тебе "ты"... Они всегда говоруны, кутилы, лихачи, народ видный..."

Столкнувшись с Ноздревым, Павел Иванович, досадуя на себя, отретировался, не так поступают настоящие друзья, такие как Кролик: "Тигра в последнее время стал таким большим Выскочкой, что нам пора его укротить... У меня есть Идея... Вот какая: мы возьмем Тигру в поход, заведем его куда-нибудь, где он никогда не был, и как будто потеряем его там, а на следующее утро мы опять его найдем, и тогда - заметьте себе мои слова - тогда Тигра будет уже совершенно не тот... Потому что он будет Скромный Тигра, Потому что он станет Грустным Тигрой, Маленьким Тигрой, Тихим и Вежливым Тигрой, Смирным Тигрой, Тигрой, который говорит: "Милый Кролик, как я рад тебя видеть!" (глава 15, в которой Тигру укрощают). Другое дело, что такой артефакт, как Тигра, не ценит настоящую дружбу, и в этом он тоже - Ноздрев. Тигра не становится ни Маленьким, ни Скромным, ни Смирным, и в этом проявляются его русские корни. Алану Александру стоило включить в текст ушанку, балалайку и черную икру (без водки - книжка для детей все-таки), а Пуха заставить петь "Очи черные" (с акцентом Луи Армстронга), впрочем, с Пухом все по пословице "Чем дальше в лес, тем больше дров".

Ху из Пух?

Косит он себе помаленьку под простачка (эдакий Шарапов у Горбатого), а песенки-то его выдают:

Если я чешу в затылке - не беда!
В голове моей опилки. Да, да, да,
Но хотя в ней и опилки...

Конечно, ключевое слово к пониманию всей непростоты образа - "хотя". В самом деле, хотя Пух порядочный чревоугодник, обжора и вообще лентяй, но он шире Обломова (в переносном смысле, в прямом - не могу знать, так как по норе Кролика замера у Ильи Ильича не было). Пуховы плутни - от Чичикова. Судите сами, запудрил бедному Жене, то есть Пятачку, мозги какими-то Слонопотамами (глава 5, в которой Пятачок встречает Слонопотама) и Буками (глава 3, в которой Пух и Пятачок отправились на охоту), ну чем это не мертвые души, в самом деле? А с другой стороны, опять же образ этим не исчерпывается. Многое у него, конечно, от Пьера - все эти поиски, мечты и неудовлетворенности. Взять хотя бы последнюю главу, где Пуха посвящают в Рыцари. Не думаю, что Милн видел Пуха масоном, но что-то в имени "Сэр Насос" есть от Петруши Безухова времен знакомства с Осипом Алексеевичем Баздеевым.

Да, долго не давался этот герой старику Милну. Натуры подходящей не попадалось. И вот как-то тянул он себе пятичасовой чаек "Ахмад" и еще раз стал перебирать в голове всех пухленьких, холененьких, пушистеньких, добреньких из русской литературы и вдруг понял, что дело тут - в собирательности образа. От того кусочек, от этого - глядь, а он уже поет:

Тара-тара-тара-ра!
Трам-пам-пам-тирирам-пам-па!
Тири-тири-тири-ри,
Трам-пам-пам-тирим-пим-пи!

И вот когда все главные герои были найдены, когда Пух на главную роль был утвержден, Милн решил расставить:

Точки над i

Первой точкой была Сова, и ее решено было позаимствовать у Лермонтова - а то писатель хороший, а в истории не останется. И взял Милн Максима Максимыча и убрал у него все лишнее, и получилась хорошенькая, умненькая Сова

Затем были Кенга и Крошка Ру. Доброжелатели предлагали ему в качестве прототипов взять Добчинского и Бобчинского, но он понимал, что характер - не тот. Думал он думал и придумал - княжна Марья и Николай Ростов. Княжну Марью и Кенгу связывают самые добрые и искренние связи, обеим им ну совершенно ничего для других не жалко, будь то наследство или рыбий жир. А Ру с Николаем все сопротивляются, сопротивляются, а куда они, по большому счету, денутся - только домой, в сумку, то есть в имение.

Оставалась массовка - Родные и Знакомые Кролика. Скажем, в главе 8 (в которой Кристофер Робин организует "икспедицию" к Северному полюсу): " - Цыц! - сказал Иа страшным голосом всем Родным и Знакомым Кролика, и они принялись поспешно говорить друг другу "тсс", пока не дошло до самого последнего. А последний, самый маленький Родственник и Знакомый, так испугался, решив, что вся экспедиция говорит ему "тсс", что немедленно зарылся в землю и просидел там вниз головой целых два дня, пока не убедился, что опасность окончательно миновала. Потом он поспешно отправился домой. Его звали Сашка Букашка..." А таких сцен в книге немало, для них необходимо было включить Горичей, Хрюминых, графиню-бабушку и графиню-внучку, Антон Антоновича Загорецкого, Г.N. и Г.D., князя Тугоуховского и княгиню с шестью дочерьми, множество гостей всякого разбора и их лакеев при разъезде, а также официантов Фамусова.

Постскриптум

Когда все было готово, наш старичок вспомнил вдруг о Кристофере Робине. И поскольку русская литература его порядком утомила, он взял своего сынишку - плод поздней любви - и запихнул его в книгу о русской литературе. Суровый, однако, был человек.