Недавно по английскому телевидению прошла серия передач под названием "Великие британцы". Вся страна выбирала лучших своих сынов и дочерей. В десятку финалистов вошли, среди прочих, королева Елизавета I с принцессой Дианой, физик Исаак Ньютон с музыкантом Джоном Ленноном и инженер Исамбард Кингдом Бринель. И, среди прочих, поэт Вильям Шекспир. В заключительной гала-программе голосовали за самого главного из великих. Одной из характеристик, по которым определяли великость, было сострадание, любовь к ближнему - "compassion".

Стали обсуждать Шекспира. Заговорили о сострадании, сочувствии. Ведущая программы, желая подлить масло в огонь, начала ехидничать: "Да, конечно, у Шекспира было много сострадания и любви к ближнему. И любить он умел. И семьянин был примерный. И жену с кучей детей не бросал, и в Лондон не уезжал"... Тут кто-то в аудитории воскликнул: "Но, послушайте, человек, написавший "Ромео и Джульетту", кое-что знал о любви!"

Как-то в очень частной беседе зашла речь о том, что человечество, создав блестящие механизмы передачи накопленных знаний о природе, технике и т.д., довольно неумело справляется со знаниями о душе. То есть то, что два плюс два равняется четырем, знает каждый выпускник детского сада, а вот то, что от скорби по умершей канарейке (кошке, собаке, бабушке) днями, неделями, годами сжимается сердце и ком подступает к горлу, даже старшеклассник считает своим уникальным переживанием и удивляется, узнав, что с другими это тоже случается.

Тут же возникло возражение. Не удивляется, если читает стихи. Из хорошей книжки можно узнать столько же о процессах и алгоритмах душевной жизни, сколько из хорошего учебника физики - о физических законах природы: "вода закипает при 100º С" - аксиома; "Love is blind, and lovers cannot see / The pretty follies that themselves commit" - тоже аксиома.

Литературные произведения становятся практическими пособиями и задают стереотипы поведения. Бродский в Нобелевской лекции говорит о читателе как об "исполнителе".

"Я не думаю, что знаю о жизни больше, чем любой человек моего возраста, но мне кажется, что в качестве собеседника книга более надежна, чем приятель или возлюбленная. Роман или стихотворение - не монолог, но разговор писателя с читателем... И в момент этого разговора писатель равен читателю, как, впрочем, и наоборот, независимо от того, великий он писатель или нет. Равенство это - равенство сознания, и оно остается с человеком на всю жизнь в виде памяти, смутной или отчетливой, и рано или поздно, кстати или некстати, определяет поведение индивидуума. Именно это я и имею в виду, говоря о роли исполнителя, тем более естественной, что роман или стихотворение есть продукт взаимного одиночества писателя и читателя".

Распорядок действий продуман. И играть на нас очень даже можно. Начитанные европейцы (и жители других континентов по мере их появления на европейских географических картах) уже четыреста лет влюбляются как Ромео и Джульетта, ревнуют как Отелло, рефлексируют как Гамлет, отчаиваются как король Лир и обжорствуют как Фальстаф.

Вначале, конечно, было изобретено колесо. Античная литература заговорила о душевной жизни. Формировался язык чувств, а вместе с языком зарождались и сами чувства. В статье "Катулл, или Изобретатель чувства" М.Л.Гаспаров говорит: "Естественные натуры" стихов не пишут. Чтобы писать стихи - а особенно в формах новых и непривычных, но строгих и сложных, - нужно иметь трезвый ум и творческую волю. <...> Значение Катулла в римской поэзии - не в том, что он страстно любил свою Лесбию и с непосредственной искренностью изливал свой пыл в стихах. Оно в том, что Катулл первый задумался о своей любви и стал искать для ее выражения новых точных слов: стал писать не о женщине, которую он любит, а о любви как таковой".

Так что научили человечество чувствовать - вот мы, как примерные ученики, и стараемся. Современные генетики совсем недавно расшифровали геном человека, а в поэзии геном человеческой души уже давно и досконально расписан:

Ненависть - и любовь. Как можно их чувствовать вместе?
Как - не знаю, а сам крестную муку терплю.

When my love swears that she is made of truth,
I do believe her, though I know she lies.

On meurt deux fois, je le vois bien:
Cesser d'aimer et d'être aimable,
C'est une morte insupportable ;
Cesser de vivre, ce n'est rien...

Мне грустно и легко; печаль моя светла;
Печаль моя полна тобою...

Тоска по родине! Давно
Разоблаченная морока!
Мне совершенно все равно -
Где совершенно одинокой...

How poor are they that have not patience!
What wound did ever heal but by degrees?

И оттого двоится
Вся эта ночь в снегу,
И провести границы
Меж нас я не могу.

Friendship is constant in all other things
Save in the office and affairs of love.

Образ твой, мучительный и зыбкий,
Я не мог в тумане осязать.
- Господи! - сказал я по ошибке,
Сам того не думая сказать.

If equal affection cannot be,
Let the more loving one be me.

В эту зиму с ума
Я опять не сошел. А зима,
Глядь, и кончилась.

There is nothing either good or bad, but thinking makes it so.

- Мой! - и о каких наградах
Рай - когда в руках, у рта -
Жизнь: распахнутая радость
Поздороваться с утра!

My bounty is as boundless as the sea,
My love as deep; the more I give to thee,
The more I have, for both are infinite.

Наука прогрессирует. Возьмем, к примеру, параллельные прямые. Долгое время считалось, что они никогда не пересекаются. Потом оказалось, все зависит от поверхности: на одной и не пересекаются, а на другой - когда как. И земля, оказалось, не шар, а геоид, и атом можно расщепить, и человека зачать в пробирке...

Поэзия тоже прогрессирует. Выясняется все больше подробностей, правила уточняются, законы открываются и теоремы опровергаются. Классика и модерн сосуществуют, как законы Ньютона и теория относительности:

Я вас любил безмолвно, безнадежно,
То робостью, то ревностью томим;
Я вас любил так искренно, так нежно,
Как дай вам Бог любимой быть другим.

Я вас любил так сильно, безнадежно,
Как дай вам Бог другими - но не даст!

I loved Ophelia: forty thousand brothers
Could not, with all their quantity of love,
Make up my sum.

- Но я ее любил,
Как сорок тысяч...
- Меньше
Все ж, чем один любовник.

Бродский полагает, что "для человека, начитавшегося Диккенса, выстрелить в себе подобного во имя какой бы то ни было идеи затруднительней, чем для человека, Диккенса не читавшего". Вот такое утилитарное назначение художественной литературы. Читай учебники - станешь умнее, читай стихи - станешь лучше. Ведь колокол-то по тебе звонит и милость к падшим в тебе пробуждает.

С точки зрения субъекта литературы, поэта то есть, сочувствие - сопричастность, созвучность, сопряженность с объектом поэзии. И внял я неба содроганье, и горний ангелов полет, и гад морских подводный ход, и дольней лозы прозябанье. В этом смысле, открытие физического закона и написание поэтической строки - явления однородные.

***

Самым великим британцем выбрали Черчилля. Выбрали под девизом "если бы не он, нас бы здесь сейчас не сидело!". На втором месте, уступив Черчиллю совсем немного баллов, оказался инженер Бринель. Он вполне мог бы стать победителем, но подвело его французское происхождение (во время обсуждения в студии противники избрания Бринеля настойчиво напоминали многомиллионной аудитории о "лягушачьих" корнях гениального изобретателя).

Третье место в десятке великих заняла принцесса Диана. У нее были красивые платья, красивые глаза, и ее не любил наследник английского престола принц Уэльский. Несколько лет назад она трагически погибла в автокатастрофе в Париже. Нетрезвый водитель не справился с управлением. По мнению голосовавшей публики, сострадания и сочувствия у принцессы Дианы было значительно больше, чем у поэта Шекспира (он - на пятом месте), но в гениальности Диана все же ему уступает.

Красивая и не очень счастливая женщина, подарившая Англии двух чудных принцев, живет в памяти соотечественников. Долгой ли будет эта память? Время покажет. Пути славы, как известно, неисповедимы. Об этом писал Шекспир:

But be not afraid of greatness:
Some men are born great,
Some achieve greatness,
And some have greatness thrust upon them.

P.S. На днях включаем телевизор - а там уже новый конкурс объявлен: "A Poem for England". Между прочим, леди Сара, герцогиня Йоркская, бывшая жена принца Эндрю, пишет серию детских книжек о приключениях Вертолетика Попугайчика. Только, кажется, они в прозе.