В прошлый раз в вопросах, предложенных читателям, было одно существенное упущение. Отсутствовал пункт "я вообще не читаю ничего, если там нет картинок". Впрочем, к результатам опроса мы еще вернемся.

Продолжая исследование маргинальной части русскоговорящего литературного интернета, в качестве контрапункта к предыдущему обзору на этот раз обратимся к теме смерти. Известно, что смерть в интернете любят - может быть, даже слишком. Интернет переполнен смертью во всех ее видах, смерть тиражируется в огромных количествах, смерть - непреходящая мода среди сайтостроителей-индивидуалов. В то же время большинству "смертельных" ("смертных"?) сайтов можно дать единую характеристику: полное отсутствие саспенса вследствие негодных инструментов, применяемых для создания оного. Что могут сказать о смерти даже с особым тщанием собранные пословицы или коллекция эвфемизмов? Довольно мало, особенно если учесть, что истолкования этому не дается.

Из великого многообразия интернет-ресурсов, посвященных теме смерти, хотелось бы выделить всего три. Это число само по себе значимо, поскольку точно соответствует трем способам рассказа о смерти, о смерти до смерти, о смерти после смерти и о смерти в момент умирания, а также трем источникам речи о смерти - умирает либо "я", либо "ты", либо "он". Это три вида аутентичности смерти.

Первый проект. Экспериментальная танатология. Смерть до смерти. Я

Каждый думающий и пишущий о смерти должен столкнуться с одной странной трудностью, заключающейся в том, что смерть постоянно ускользает из поля размышлений о ней - ее как бы и невозможно помыслить. Вместо нее так или иначе приходит нечто не имеющее отношения к смерти, не имеющее отношения к ее тотальной негативности. В итоге в центре этих размышлений все равно оказывается жизнь. Помимо прочего эта проблема влечет за собой ряд трудностей стилистического порядка - как, каким образом необходимо выстроить речь, чтобы в итоге сказать именно о смерти? Понятно, что простым перечислением и репродукциями здесь не обойтись, что они-то как раз смерть и не показывают и, как бы ни было одиозно такое сравнение, по сути своей от порнографии не отличаются.

Будь сайт танатолога Андрея Демичева чисто философским по содержанию, ничего экстраординарного он бы, наверное, из себя не представлял, и рассматривать его в рубрике, посвященной литературным проектам, было бы не вполне уместно. Иной поворот обеспечивает неожиданный лирический раздел. История обычная - смерть близкого человека, - но в контексте предшествующих текстов, и особенно этого, выглядит далеко не так незатейливо. Все, что опубликовано помимо лирики, имеет собственную ценность в качестве достаточно любопытных культурологических и философских эссе, спокойно и без истерики разграфляющих смерть, - вот кладбище, вот смерть в пространстве дискурса власти, вот историко-культурная классификация. Все очень грамотно, танатологический standart work. Есть и лучше. Лирика же, не выхолощенный философской рефлексией личный опыт, неожиданно весь этот строй ломает, причем не только ломает, но перестраивает по-новому. Исчезает отстраненность, исчезает даже точность, сама возможность взгляда на вещи в широкой панораме ставится под сомнение, кругозор сужается до комнаты, вида на залив, моста, все. Странная и подозрительная метаморфоза (превращение философа в лирического поэта) делается возможной только перед лицом непосредственно переживаемой как утрата смерти. В то же самое время в любой из этих ипостасей смерть остается по-прежнему запредельной, непостижимой. Меняется только работа языка - если в границах философского текста любое слово, сказанное о смерти, так или иначе говорило о жизни, не улавливая негативность, поэтический текст диаметрально противоположен. Повторяющиеся навязчивые детали, бытовая шелуха остаются главным свидетельством произошедшего и происходящего, любой предмет, помещенный в скупой ряд мест и времен, возвышается, как надгробие. Изначально не остается другого выхода, кроме центрирования всех ситуаций сразу на себя: эта чужая смерть так бы никакого смысла и не имела, если бы не говорила о своей собственной, а собственная смерть не растягивалась бы на всю жизнь, которая целиком есть постижение смерти. Ни о каком страхе смерти говорить уже не приходится, даже о том, который есть основное знание о смерти. "Тот, кто не боится смерти, - уже умер", и в этом смысле проект Андрея Демичева не что иное, как построение собственной смерти, попытка увидеть ее и войти в нее, стать мертвым при жизни.

Проект второй. Смерть после смерти. Он

В известном смысле многое из того, о чем всерьез говорится на страницах сайта Андрея Демичева, осуществилось здесь. Виртуальное кладбище "Новые литераторские мостки" было, кажется, изначально обречено выйти из узких пределов цеховой шутки. Писалось о проекте уже неоднократно, причем каждый раз трактовка отличалась от предыдущей, и может быть, именно это его свойство (практически неограниченное пространство для интерпретаций) и является определяющим. Сюжет кладбища с неожиданной иронией оказался именно тем общим местом, на котором сошлись самые разные обладающие, казалось бы, неоспоримой самостоятельной актуальностью повествования о современной жизни, от политических до сугубо литературных и экзистенциальных ее аспектов. Это, естественно, заставляет задуматься о том месте, какое некрополь занимает либо должен занять, имеет тенденцию занять в пространстве современной культуры (или наоборот, что тоже может быть верно).

Это явление может быть понято как воля к завершению, к концу. Вряд ли к завершению жизни, по крайней мере, вряд ли только жизни - ведь жизнь, в конечном итоге, не более чем материал, как и текст не более чем материал, завершиться же должен сам автор. О присутствии последнего можно говорить только тогда, когда он становится своей собственной если не альфой, то омегой уж точно - когда он становится автором собственной смерти, исключая любую случайность.

Радикальность такого подхода обеспечивает эпитафия (литературное ядро проекта), долженствующая, по законам жанра, если не дать заключительный аккорд, то как минимум расставить все акценты. Несмотря на то, что среди целей проекта упомянуто "возрождение эпитафии как жанра", подобное предприятие представляется наивным. Возродить по щучьему велению жанр невозможно, жанр либо органичен, адекватен, либо нет, вернее, он либо востребован, либо нет. Эпитафия, как видно, оказывается востребована именно тогда, когда появляется необходимость в привычном формальном средстве для принципиально нового подхода. Классический финал, в котором классической остается только форма (классиком здесь, разумеется, является философ Сковорода), по сути дела представляет собой демонстрацию работы культурного рефлекса. При отсутствии фактического содержания (самого факта смерти) искушение увидеть автора с последней высоты надгробного камня преобладает, рефлекс срабатывает, слюна течет, ведь эпитафия - эссенция жизни. Еще в этом контексте были бы любопытны некрологи, пишущиеся друг другу участниками проекта, но, наверное, суеверие не позволяет.

С другой стороны, сущностным моментом является именно то, что составителями эпитафий являются сами же "покойные". Игра игрой, но появляется мысль, что и эта воля к завершению, и этот рефлекс в равной степени относятся как к читателю, так и к самому автору, который также впадает в искушение классически четким финалом, и все предприятие предстает попыткой восстания автора против наррации, попыткой окончательного самоопределения, исключающего минимальное стороннее вмешательство и после смерти. При жизни составленная эпитафия - аргумент, против которого нет доводов. Непонятно только, насколько последовательной в этом смысле должна стать смерть?

Проект третий. Смерть. Ты

О третьем писать сложно. С одной стороны, этот способ рассказа о смерти относится к достаточно ограниченному - и количественно, и социально - кругу. С другой стороны - проповедь. Чтобы рассматривать это как литературный жанр, нужно как минимум собраться с духом. Будет достаточно сказать, что да, есть вот такая заповедная территория, в которой то, что пишется о смерти, пишется для кого-то и с очевидными целями. Умирание. Библиотека хосписа.

***

Теперь, как и было обещано, возвращаемся к результатам опроса. Признаться, расклад несколько удивляет. Наибольшей популярностью пользуются большие электронные библиотеки (надеюсь, упоминание фамилии хранителя самой, пожалуй, известной из них не повлияло на распределение ответов), и сразу за ними с небольшим отрывом идет категория "отзывы и рецензии", причем формулировка вопроса исключала чтение рецензируемой литературы в Сети. Хотя вариантов трактовок может быть достаточно много, мне лично наиболее разумными кажутся два. Первый (вызвавший некогда определенное раздражение: пользователи интернета (разумеется, только те, кого литература хоть как-то интересует) в массе своей ориентированы на бумажную продукцию и к Сети обращаются только тогда, когда лень, нет возможности быстро раздобыть ту или иную книгу, либо же когда не лень и есть возможность, но не хочется покупать кота в мешке. Второй (о котором я так или иначе уже упоминал): вспышки литературной жизни по преимуществу происходят чересчур локально, зачастую в чрезвычайно узком пространстве, и даже выход этих проектов в интернет не гарантирует успеха. Концентрируясь в больших городах, интернет-сообщество, как и всякое сообщество, приобретает характерные тусовочные черты, что ни хорошо, ни плохо, и если есть в этом чья-то вина, то отнюдь не писателей. Пока ситуация остается таковой, писать о таких проектах (или таких) представляется правильным хотя бы потому, что стоят они в стороне от московского мейнстрима. Обсуждение же литературных конкурсов... Ну что сказать про литературные конкурсы? Эти сайты посещает 5-7% опрошенных. То есть, судя по всему, исключительно люди тусовки.