С большой спортивной сумкой на плече Тема повернул за угол и вошел в магазин.

Он огляделся по сторонам. Это был магазин одежды, замысловатое помещение со множеством добавочных кабинок, закоулков и загородок, многократно перегороженное вешалками и зеркалами.

Он подошел к ближайшему прилавку. За прилавком стояла миниатюрная розовощекая продавщица в форменном халатике, рассеянно разглядывавшая иллюстрации в телевизионной программке. Ее черные, эффектно уложенные волной волосы блестели синтетическим блеском. Тема поставил сумку на прилавок и расстегнул длинную молнию.

- Фаллосами не интересуетесь? - спросил он.

- Чем? - спросила продавщица, нехотя отрываясь от журнала.

- Фаллосами. Искусственными, конечно.

Продавщица посмотрела на Тему. В эту минуту он был меньше, чем обычно похож на сумасшедшего, - современный молодой человек в джинсовых шортах, в футболке с непонятной надписью на груди, рубашка, завязанная вокруг пояса, серая спортивная куртка на плечах, на голове тюбетейка. Неопределенное выражение лица - то ли познакомиться хочет, то ли действительно что-то продает. Продавщица заглянула в сумку.

Сумка была доверху набита красивыми пластмассовыми фаллосами в прозрачных упаковках. Фаллосы были одинаковые, большие, томно изогнутые, подробно и ярко раскрашенные, ощетинившиеся у основания дополнительными фантастическими отростками, выступами и буграми.

- Наши? - осторожно спросила продавщица, глядя в сумку.

- Турецкие, - ответил Тема, - по итальянской лицензии.

- Можно? - спросила продавщица, нерешительно протягивая руку.

- Конечно.

Продавщица вытащила из сумки хрустящую упаковку.

- На батарейках? - спросила она, разглядывая фаллос. Она постучала ногтем по упаковке и прочитала русскую надпись на небольшой белой этикетке, наклеенной поверх цветного иностранного текста. "Вибратор-фаллоимитатор "Геркулес", значилось на этикетке, "43 тыс. руб." и подпись директора - "Куп" - с элегантным росчерком на последней букве.

- Можно от сети, - с небрежностью профессионала ответил Тема и перевернул упаковку. Сзади, в отдельном отсеке, как внутренности в препарированной лягушке лежали плотно упакованные розовые провода.

К ним подошла еще одна продавщица, высокая, худая, с длинными, крашеными красноватой хной волосами.

- А током не ударит? - спросила первая.

- Смотри, она колготки ворует, - наклонившись к первой продащице и не глядя на Тему, осторожным шепотом сказала вторая.

- Где? - быстро спросила первая. Она положила упаковку на прилавок и аккуратно, почти не поворачивая головы, оглядела помещение.

Тема простодушно обернулся.

Прямо напротив был отдел нижнего женского белья. Перед стеллажами и перекладинами, увешанными лилейной одеждой, спиной к нему неподвижно стояла коротко стриженая девушка в тесном черном платье, в короткой кожаной куртке и в туфлях на высоком каблуке.

- Точно, - через некоторое время негромко сказала первая продавщица, - Борису надо сказать.

- Уже сказала, - сказала вторая.

Борис, вероятно, был охранник в необыкновенно пестрой, предназначенной, видимо, для военных действий на территории Луна-парка защитной форме. Он сидел на стуле перед зеркалом, прислонившись спиной к собственному отражению, и листал толстый посылочный каталог.

Девушка постояла, бросила что-то на полку и направилась к выходу. Тема машинально взял с прилавка упаковку с фаллосом и положил обратно в сумку. Охранник оторвался от каталога.

- Барышня! - окликнул он девушку в кожаной куртке. - Вы заплатить не забыли?

Довольный охранник был, - бордюр сивоватых завитков вокруг выразительной лысины, торжествующе нахмуренные кустистые брови, вишневая любезная полуулыбка под усами, - как дюреровский нарядный апостол, распорядившийся отправить недоуменно-высокомерного Диоклетиана, только что на глазах у изумленной публики реконструированного из пригоршни случайного праха, с арафатского солнцепека прямо в клетку с метафизическими львами.

Девушка, не останавливаясь, прошла мимо.

- А я никогда не плачу, - надменно бросила она через плечо и толкнула неподатливую стеклянную створку. Стекло едва заметно колыхнулось под ее нажимом и по нему распластались на секунду волнистые блики. Из под куртки у нее нарочито преднамеренно, как на репетиции, выпал блестящий целлофановый пакет из которого на крашеный цементный пол магазина сразу же вытекла невесомая лужица капрона. Девушка торопливо толкнула стекло еще раз, удивленно отступила на шаг назад, прижала пальцем правый глаз, огляделась и обнаружила, что вместо двери собиралась выйти в окно. Она жалобно посмотрела на Тему.

- Я заплачу, - неожиданно для самого себя решительно сказал Тема, лихорадочно вычитая в уме яичницу, булочку и кофе из двух фаллосов, помноженных на трех пожилых перекупщиц на Мальцевском рынке.

- Я говорю, они вместе, - раздался у него за спиной скандальный голос второй продавщицы.

- Звони в милицию, - сказал охранник, захлопывая каталог, - протокол будем составлять.

Девушка бросилась к двери. Охранник поймал ее, обхватил сзади обеими руками и оторвал от пола. Девушка согнула ногу и, отчаянно извиваясь, изо всей силы всадила острый каблук в шнуровку его форменного коричневого ботинка. Охранник открыл рот и отпустил ее, и в ту же секунду Тема со всего размаха опустил на его ренессансную плешь полную сумку фаллосов. От удара у сумки оторвались ручки и отлетело дно. Содержимое сумки высыпалось на пол, сама она осталась у охранника на голове, надетая торчком, наподобие зловещей церемониальной маски. Охранник пошатнулся, с оглушительным хрустом раздавил одну из упаковок, споткнулся о стул, поскользнулся и упал ниц, во весь рост, как поверженный памятник.

Тема обернулся. Обе продавщицы, выставив руки, застыли в преувеличенных аллегорических позах около выхода. Девушка пробежала мимо него и скрылась за дверью, во внутреннем коридоре. Тема поспешил следом за ней. Войдя в коридор, он первым делом закрыл за собой дверь и задвинул на ощупь внезапно материализовавшуюся под пальцами тугую железную щеколду.

За дверью было темно. Он двинулся наугад и сразу же наткнулся на девушку. Они столкнулись лицом к лицу, его ладонь угодила ей в грудь, ее губы проехались по его щеке. Они остановились. Тема убрал руку.

- Я не могу выхода найти, - сказала она шепотом и хихикнула.

Они вместе двинулись дальше. Одна из дверей была распахнута. Тема щелкнул выключателем.

- Здесь склад, - сказала девушка, - здесь я уже была.

Тема посмотрел на нее. У нее было мальчишеское серьезное лицо и глаза цвета выдохшегося черного фломастера, серые с синеватым отливом. Зрачок правого глаза был неправильной формы, будто надорванный по краю, похожий на наклоненную восьмерку. Девушка отвернулась.

За поворотом в тупике они обнаружили следующую дверь.

За дверью был кабинет. Около окна стоял большой стол, рядом возвышались полки с папками, напротив стояли кресла и журнальный столик между ними. Ветер, задувавший между налитыми светом желтыми занавесками, шевелил бумаги, разложенные на столе. Над пепельницей, на краю которой лежала тлеющая сигарета, поднимались декадентские голубые разводы. Тема отодвинул занавеску. Окно было зарешечено снаружи, за окном виднелась асфальтовая площадка двора, по диагонали разрезанная зазубренной тенью, упиравшейся в глухую стену брандмауэра с остатками деревянной решетки на ней. Мимо окна прошел охранник.

- Да они сбежали уже десять раз, - донеслась через некоторое время его неожиданно отчетливая запоздалая реплика.

- Смотри, - сказала девушка.

Возле стола, на добавочной подставке были установлены три экрана системы внутреннего наблюдения. На одном из них виднелась искривленная до неузнаваемости примерочная кабинка, наполовину залитая уничтожающе ярким светом. На другом можно было разглядеть стоящую в центре раскрытого как цветок магазинного интерьера микроскопическую продавщицу, пытающуюся вскрыть неподатливую скользкую упаковку. В черной рамочке третьего экрана плескалась многозначительная молочная пустота.

В коридоре за дверью послышались шаги, где-то неподалеку звякнула защелка, и после короткой паузы коротко стукнула дверь. На центральном экране, непропорционально увеличиваясь, появилась вторая продавщица. Она остановилась прямо перед камерой. Заколка у нее в волосах загородила половину экрана. В прозрачных пластмассовых глубинах заколки искристо поблескивали звезды и мерцал исчезающими геометрическими переливами перламутровый полумесяц.

Тема и девушка переглянулись и вышли из кабинета. Почти сразу они оказались перед распахнутой дверью, из-под притолоки которой наклонно соскальзывал в коридор ослепительный солнечный пласт.

Они вышли на небольшое бетонное крыльцо. Двор был пуст. Поперек двора, вдоль желтой с выцветшими белыми пилястрами стены, тянулась веревка, пришпиленные к которой, вздувались сияющие накренившиеся купола простыней. Пахло супом. Из одинокого кухонного окна в центре брандмауэра доносились неразборчивые голоса. В противоположном углу темнела квадратная опрокинутая заводь проходной подворотни.

- Тебя как зовут? - спросила девушка.

- Тема, - сказал Тема, - в смысле Тимофей.

- Меня Вера, - сказала она и протянула руку.

Они вошли в подворотню. Вера остановилась.

- От хорошего белья я с ума схожу, - сказала она неожиданно доверительно, - особенно от лифчиков. Смотри.

Она оттянула высокий горизонтальный край своего черного платья и Тема заглянул внутрь. В профильтрованном тканью полумраке он увидел пахнущую душноватой сиренью грудь среднего размера, симметрично раздвоенную черным зеркальцем ложбинки, аккуратно уложенную в пепельные кружева.

- Ла Перла, - сказала Вера и отпустила трикотажную кромку. Видение захлопнулось у Темы перед носом. - Дороже велосипеда.

Из-за угла навстречу им, трудолюбиво отталкиваясь, выкатился на роликах мальчик лет десяти с маленьким угрюмым лицом снайпера.

- Ты почему очки не носишь? - спросил Тема.

- Украсть труднее, - ответила она.

Планета медленно повернулась, и наступил вечер.

- Ты коммивояжер, - утвердительно сказала Вера.

- Начинающий.

Они сидели в клубе за стойкой. Только что Тема попытался одолжить у пяти с половиной знакомых полграмма кокаина, чтобы угостить Веру и самому угоститься, - и потерпел полную неудачу. Бармен налил им два джин-тоника в долг, содержание джина в которых было исчезающе мало. В конце концов Вера не выдержала, дождалась, когда бармен отвернется, перегнулась через стойку, взяла бутылку джина и самостоятельно долила стаканы до верха.

- Ты чем на жизнь зарабатываешь? - спросила она серьезно.

Тема задумался.

- Мой дедушка - старый большевик, - рассказывала Вера полчаса спустя. - Он Ленину однажды на ногу наступил. В прямом смысле.

Она отхлебнула из стакана и поморщилась.

- Папа у меня тоже коммунист, - добавила она. - Он до сих пор уверен, что я буду при коммунизме жить. Когда все бесплатно будет и зарплату тоже никому не будут платить.

Тема вспомнил своих родителей. Мать работала одно время макетчицей в архитектурном институте. Однажды ночью она привела любовника в мастерскую, и они поругались из-за Солженицына. Мать утверждала, что Солженицын величайший русский писатель, а любовник спорил и говорил, что величайший все-таки Толстой, а после него сразу идет Леонид Андреев. Грубо и громко ругаясь, рассерженный любовник ушел, в конце концов, в три часа ночи, мать в одиночку выпила спирт, который она выменивала внизу, в математической лаборатории у одного программиста на финский картон и пенопласт, и ее стошнило прямо на площадь перед провинциальным обкомом партии, макет которого стоял на козлах в ожидании скорой сдачи. После этого мать преподавала одно время теорию перспективы в художественном училище. Теме было тогда пять лет, он был толстый и трогательно ласковый. Преподавая, мать всерьез увлеклась теорией восприятия и через несколько лет опубликовала в специальном журнале статью о некоторых особенностях зрительного образа, а еще через год она разошлась с теминым отцом и вышла замуж за нейрохирурга.

Отец его был библиотекарь. В последний раз, когда Тема навещал его, два месяца назад, отец вдруг взялся вспоминать начало их совместной с матерью жизни. Я в то время думал, что стану писателем, рассказывал он. Больше других писателей мне тогда нравился Набоков, рассказывал он. Я сравнивал себя с ним, рассказывал он, и, не без помощи некоторых фокусов, умел убедить себя, в том, что еще не все потеряно. Так вот, представь себе такого тридцатипятилетнего Набокова в нарукавниках, особым образом придерживая улыбку на тонких темных губах, рассказывал отец, размахивающего на кухне разделочной доской, на которой только что мать почистила селедку, - она отлично умела рубленую селедку делать, - и которая в какой-то момент выскальзывает у него из рук, летит, и со страшным грохотом врезается в водогрейный аппарат.

Тема попросил у отца почитать двадцатипятилетней давности рукопись его неоконченного романа. Я ее сжег наконец, - ответил отец, - неделю назад. Где? - спросил Тема. Здесь, в туалете, - равнодушно мотнул головой отец, распаковывая присланный матерью лимонный пирог.

- У тебя просто почва выбита из-под ног, - сказала Вера. - Тебе надо твердую почву нащупать.

Тема смотрел, как на экране проворные шестипалые вирусы летают в концентрическом пейзаже.

- Скажи, - спросил Тема. - Что бы ты сделала, если бы твой любимый вдруг, ни с того ни с сего звезданул бы тебя по физиономии?

- А где мы с ним находимся? - заинтересованно спросила Вера.

- Дома.

Вера задумалась.

- Представь себе, что ты еще на девятом месяце, к тому же, - добавил Тема через пятнадцать минут.

- Не знаю, - сказала Вера. - Что значит "любимый"?

- Неважно, - сказал Тема, - что бы ты сделала?

- Понимаешь, я в любовь не верю, - сказала Вера, - я верю только в отношения. А со мной отношений вообще никаких быть не может, потому что у меня на это ни секунды времени нет.

Секунду спустя Тема заметил в зеркале Марину. Сначала он ее не узнал, покрашенную под снежного барса. Потом она обернулась, и он увидел ее лицо - бесцветное, как будто нарисованное карандашом на куске оцинкованной жести, раздваивающееся в зеркале, словно отчетливый контур его воспоминания накладывался на приблизительный отпечаток ненадежной реальности. Она увидела его тоже, он не сомневался, но смотрела как бы немного в сторону. Тема обернулся.

Кореянка Хо вставала из-за стола. Проклятая женская солидарность, подумал Тема, даже поздороваться не подойдет (на самом деле Кореянка Хо собиралась подойти и поздороваться и даже поговорить, но все откладывала и откладывала, а потом ей вдруг так захотелось танцевать и, вообще, двигаться, что она сразу забыла про Тему и бросилась в самую середину гармонического грохота).

Марина запрокинула голову и уставилась вверх. Типичное для нее движение, когда она грибов съест. Тема увидел, что сидящий напротив нее крупный, коротко стриженый мужчина лет сорока с перстнями на пальцах заинтересованно смотрит на ее неожиданно обнаженное, почти бесстыдно открывшееся горло.

Бандит, - подумал Тема, - возможно бывший. Стоило на минуту в сторону отойти, и она уже раздобыла себе свежего состоятельного кавалера. Голос, которым он произнес про себя эту фразу был ему необъяснимо неприятен. Слово "состоятельный" было особенно противным. Он всегда был! - крикнул вдруг внутри него второй, добавочный голос и, словно самого себя испугавшись, добавил сдержанно, - Возможно.

Ну и пусть, подумал Тема. Мне все равно. Мне все это совершенно безразлично. Я только что (недавно, - педантично поправил его внутренний голос) познакомился с превосходной девушкой - своеобразной, темпераментной и безрассудной, хорошенькой к тому же, грудь у которой похожа на близнецов, спящих в нарядной колыбели. Тема подождал, ожидая комментариев изнутри, но не услышал ничего, кроме собственного дыхания.

- Я сейчас приду, - сказала Вера, соскальзывая с табурета. - Если бы любимый, как ты выражаешься, - сказала она неожиданно проникновенно, обхватывая его по дороге за талию, - ударил бы меня по лицу, - она остановилась, окончательно обняла Тему и невинно посмотрела на него снизу прозрачными серыми глазами, - я растворила бы его в ванне с азотной кислотой. И потом продавала бы этот раствор как средство для чистки унитазов.

Когда она ушла, Тема погрузился в размышления. Если бы я был богат, подумал он. Слово "богат" было на вкус не лучше, чем слово "состоятельный", но короче.

Что значит, - богат? - спросил его внутренний голос. Сто тысяч долларов, ответил Тема задумчиво. Нет, - спохватился он, - миллион, два миллиона. Три миллиона.

Я купил бы себе ломбард, - подумал он. - Одел бы фиолетовые нарукавники и сидел бы за прилавком, принимал бы разные идиотские вещицы в залог, "штучки с судьбой". Он вздрогнул. Неужели правда, то что я сейчас подумал, - подумал он, - или это чья-то чужая мысль случайно мне в голову залетела? Ломбард, нарукавники, увеличительное стекло, линеечка, весы. Я купил бы себе реактивный истребитель, - подумал он, - и отправил бы хорошее послание между звезд, послание класса "земля-вечность".

Себе, - недовольно отозвался внутренний голос. Окей, - с удовольствием согласился Тема, - я подарил бы Марине реактивный истребитель. Зачем? - с торжествующей поспешностью поинтересовался внутренний голос, - она же тебе больше не нужна?

Тема, однако, не слышал его. Дом, яхту, - думал он, - автомобиль, вертолет. Библиотеку. Видеотеку. Слугу, камердинера, лакея, экономку. Зеркало до потолка в старинной раме. Компьютер настольный, компьютер карманный, компьютер портфельный, модем, сканер, принтер, ксерокс, факс. Мобильный телефон, телефон, который на голову надевается, радиотелефон, телефон, который на всю квартиру говорит, видеотелефон. Два мобильных телефона, три. Костюмы, пиджаки с узкими лацканами, пиджаки без лацканов, индийскую тужурку, куртку с аппликацией на спине, еще одну, с другой аппликацией, платья: Ямамото, Гуччи, Гальяни, Ферре, Ком Де Гарсон, Соня Рикьель, Шисейдо, Донна Каран Нью-Йорк, Шанель, Пако Рабанн, Унгаро. Галстук, штаны, ботинки, туфли, носки, чулки. Кимоно, расшитое разноцветным шелком, с цаплями и сороками, с ивами над извилистыми реками, с крестьянами, волокущими повозки, груженые рисом, с поэтами, пьющими вино в беседках у подножия туманных гор, с железнодорожниками, провожающими скорые поезда меланхолическими свистками. Теннисные носки. Катер. Трусы. Плавки. Водный мотоцикл. Площадку для гольфа. Лифчики, кстати. Музыкальный центр, который светится в темноте как орбитальная станция, проигрыватель на пятнадцать дисков. Дисков пятнадцать тысяч. Симфонический оркестр. Пепел Марии Каллас. Остров в Индийском океане. Телевизор с плоским экраном, три метра по диагонали, видеомагнитофон, видеокамеру, цифровую, которая в кромешной темноте снимает, спутниковую антенну, которая любое колебание ловит эфира, которого нет, спутник, который в пустоте висит, как приколоченный. Кухонный комбайн, плиту, стиральную машину, стиральный порошок, моечную машину, сковородку, микроволновку, супницу в виде тыквы и салатницу в виде капустного листа. Набор ножей с черными ручками. Стаканы. Чашки с остроумными надписями на боках. Велосипед. Лампы с бумажными абажурами. Кальян. Кровать. Шкаф. Любовников, когда она совсем старая станет. Тапочки. Картины: Поллок, Брюллов, Бальдессари, Мондриан, Моне, Синьяк, Матисс, Рубенс, Файона Рэи, Фрагонар, Леонардо да Винчи, Леди Пинк. Скульптуры. Биде. Драгоценности. Дезодорант.

- Можно тебя на минутку? - спросил Тема, наклоняясь над Мариной. - Добрый вечер, - добавил он в сторону. Харин задумчиво посмотрел на него и не ответил.

Тема смотрел на Марину сверху вниз серьезно, как хирург на пациента, доверчиво распластавшегося на операционном столе в ожидании анестезии. Марина подняла руку и дотронулась до его щеки.

Мария Каллас, подумал Тема, - кто такая Мария Каллас?

Оперная певица, - немедленно ответил ему внутренний голос, - жена миллиардера Онассиса, умерла от рака в 1984 году.

- Тебе что нужно? - спросила Марина с непонятной, безразлично-дружелюбной интонацией. - Иди к своей подружке.

Callus, неожиданно всплыло у Темы в голове. Что такое callus? - подумал он.

- Я хочу с тобой поговорить, - сказал Тема фразу, которая, как ему казалось, исчерпывает всякие недоразумения. Мозоль! - одновременно вспомнил он обрадованно, - мозоль! - если я не ошибаюсь.

- Мне надо подумать, - улыбнулась Марина своему знакомому, отвечая, видимо, на предложение руки и сердца, - я сейчас приду.

Они поднялись на второй этаж.

- Это кто еще? - сдержанно поинтересовался Тема, показывая пальцем за перила балюстрады. Вопрос, до того, как он был задан, казался уместным, более того, - стратегически выгодным. Поставив вопросительный знак, который в действительности приходился между словами, а не после них, Тема сразу же засомневался, стоило ли ему, человеку безусловно особенному, интересоваться никому не известным и скорее всего заурядным провинциальным коммерсантом.

- Знакомый, - ответила Марина лаконично.

Наступила пауза. Тема подождал, однако Марина, как ни странно, не попыталась нарушить неловкое молчание. Ему показалось, что она даже находит в этом прочерке, который, как кратчайшее расстояние между двумя точками, становился с каждой секундой все длиннее, некоторое противоестественное удовольствие. Он подумал, что нужно немедленно что-то сказать, что-то важное, что-то, что при других обстоятельствах он никогда не стал бы говорить.

- Я хотел бы извиниться, - сказал Тема таким голосом, будто он читал по бумажке. - Я был неправ.

- Ну и дальше что? - спросила Марина. - Извинился?

Тема не сразу понял, что она имеет в виду. Он совершенно был уверен, что усилие, с которым далась ему последняя пара предложений, и есть эмоциональный эквивалент извинения. Ему стоило некоторого труда в моментальном приступе раскаяния рассмотреть собственную реплику с простой грамматической точки зрения. Модальный глагол в сослагательном наклонении, не больше.

- Извиняюсь, - сказал Тема. Слово прозвучало по-трамвайному безадресно. Вместо облегчения он почувствовал растущее раздражение.

- Иди к своей приятельнице, - сказала Марина. - Не потому что я от тебя отделаться хочу, - добавила она. - Просто я устала и не могу сейчас серьезно разговаривать. Я тебе позвоню. Тебе деньги нужны? - спросила она.

Деньги мне, безусловно, нужны, - подумал Тема, - только при чем тут деньги? Он решил, несмотря ни на что, попробовать еще раз. Ему не хотелось, чтобы его мучительные переживания пропадали даром.

- Хочешь, я тебя домой отвезу? - предложил он бесхитростно.

- Увы, - сказала Марина, - не сегодня.

Начиная разговор, Тема на скорую руку планировал в уме ближайшее будущее: уловить у Марины в глазах проблески иронической преданности, увидеть округленные губы, в которых вторая буква его имени приобретает влажные контуры беззвучно выдыхаемого нуля, поболтать ни о чем, глодая ее беззаботный облик, испариться из дискотеки, лежать, смотреть кино, грызть несъедобные купленные по дороге сырные палочки, чувствуя свое второе тело заново чужим, заново принимающим очертания.

- Аудиенция окончена, - сказала вдруг Марина.

Тема встал. Аудиенция окончена. В последний раз он слышал это дурацкое выражение в паспортном столе, от молодой толстой паспортистки в сиреневой мохеровой кофте. Марина ничего подобного никогда раньше не говорила.

- Неужели ты не можешь хоть раз в жизни обойтись без этих женских штучек? - спросил он, в свою очередь.

Марина открыла рот.

- Не хочу, - сказала она после паузы так громко, что проходившие мимо нее двое молодых людей с коктейлями в руках одновременно обернулись. - Не хочу. Отвали.

Тема уже спускался по лестнице. Он услышал ее последнее слово и улыбнулся про себя. Он еще раз быстро прокрутил в голове видеозапись состоявшегося разговора, разочарованно поморщился и выкинул пленку в мусорную корзину. Однако стоило ему сесть за стойку, как мемориальная машинка снова забросала его охапками комиксов про Марину: Разговор с Мариной, Другая Марина, Марина Рисует Контролера, Марина Дома, Марина и Педерасты, Марина и Сумасшедшая Овца, Марина на Пляже, Марина и Духовная Гигиена, Сны Марины, Марина и Пьяный Консул.

Ему самому страшно захотелось выпить. Прямо перед ним, на той стороне стойки стояла бутылка финской водки. Бармен, отвернувшись, разговаривал по телефону. Ближайшие соседи сидели к Теме спиной.

Он вскочил и отправился искать свою новую знакомую.

На танцполе в клубящемся дыме, в толпе, пропитанной густым бесконечным бассо остинато, Тема увидел танцующую Кореянку Хо, расчлененную ослепительными вспышками стробоскопа, наугад раскроенную лазерными лучами. Временами она двигалась так, будто ее одолевали приступы полиомиелита. Приглядевшись, Тема заметил, что она танцует, не вынимая наушников из ушей.

Он зашел в туалет. В туалете было просторно и прохладно. Мальчик в золотой рубашке тихо мочился в дальнем углу. Длинная полоса зеркал над рукомойниками отражала длинный ряд кабинок. Однообразно гудел вентилятор.

Тема чувствовал себя обескураженным, наполненным неразборчивой мешаниной мыслей и чувств. Он придержал подбородком свисавшие рукава завязанной на поясе рубашки и сосредоточенно вытащил из ширинки на бледный голубоватый свет мятый, меланхолически мягкий кусочек тела, поразительно непохожий на те, празднично разрисованные, длинные, твердые пластмассовые устройства, при помощи которых он пытался некоторое время назад вписаться в социальную систему.

Вопросительный волос на краю писсуара предполагал озадаченную паузу перед началом следующего предложения. Вот она:

Тема застегнул молнию и подошел к зеркалу. Он открыл кран. За спиной у себя он увидел вдумчиво отразившегося высокого роста, атлетического телосложения мужчину в черном костюме.

- Слушай, пацан, - сказал мужчина деловито, - если я тебя еще один-единственный раз рядом с этой девушкой увижу, я тебя пополам разорву. Понял?

Тема не ответил. Вопрос не укладывался у него в голове. Он подумал, что мужчина его с кем-то перепутал и дружелюбно, извиняя ошибку, улыбнулся.

- Ты понял или нет? - переспросил мужчина с выражением раздраженной озабоченности на темном лице.

- С какой именно девушкой? - спросил Тема, оборачиваясь. - И кто вы, вообще-то, такой?

Мужчина - один из телохранителей Харина - недовольно помолчал.

Они стояли теперь друг напротив друга, лицом к лицу на расстоянии метра, Тема на голову ниже своего собеседника и килограммов на пятьдесят легче. В тишине слышно было, как холодная вода хлещет из крана, наполняя Тему до краев омерзительным ознобом.

- Слушай, ты, клоун, - с нарочитой приветливостью сказал телохранитель, - ты ведь знаешь, с какой девушкой, правда?

- Нет, - сказал Тема, понимая, что по всем правилам он, вместо того, чтобы осторожно объясняться, должен был бы, не раздумывая долго, хотя бы один раз попытаться засветить недоброжелательному незнакомцу по физиономии. - Я пришел сюда с одной девушкой, а встретился здесь с другой.

- Меня не интересует, с кем ты сюда пришел, - сказал телохранитель. - Ты отлично знаешь, ублюдок недоразвитый, про кого я говорю. Беременная девушка. Ты понял меня, или нет?

Телохранитель оглянулся и Тема увидел, что вокруг, отчужденно наблюдая, молча стоят несколько человек. Один из них, коренастый мускулистый парень в черной майке, курил и с дружеским любопытством поглядывал на Тему.

Телохранитель шмыгнул носом и провел отлично поставленную серию ударов: в лицо, в живот, снова в лицо, по печени, в грудь, слева в лицо, в солнечное сплетение. Тема даже руки поднять не успел. Телохранитель бил резко, но несильно, рассчитывая удары так, чтобы Тема, по возможности, не потерял сознания.

Кафельные стены опрокинулись и потолок соскользнул в сторону. Мимо лица промелькнули чьи-то черные ботинки и Тема ткнулся физиономией в мокрые белые квадраты. На мгновение он ощутил себя в незнакомой, скомпонованной из отдельных неотчетливых фрагментов, реальности, в пространстве без объема и перспективы, в мире без тяжести. В следующую секунду он почувствовал, что ему нечем дышать.

Он скорчился на полу, напрягаясь, чтобы глотнуть воздуха. Парень в черной майке одобрительно посмотрел на телохранителя и скрылся в кабинке.

Мало-помалу Тема пришел в себя. Телохранитель пнул его носком ботинка в спину.

- Ну, - сказал он и наклонился, - ты думаешь, я в этом вашем сортире пидорском до утра торчать собираюсь? - Он схватил Тему за волосы и оторвал его от пола. - Я жду, - он отпустил Тему, - ты будешь отвечать, или нет?

- А, - сказал Тема.

- Что "а"? - спросил телохранитель. Он снова наклонился, расставил ноги, сжал кулак и согнул руку, демонстративно целясь Теме в лицо. - Что "а", козел?! Что "а"?!! Я спрашиваю, ты понял меня, или нет?!

Это было очень трудно сделать, однако Тема в последнюю секунду сумел сообразить, что сейчас его лицо будет разбито, как секундомер молотком, вдребезги.

- Понял, - сказал он, как мог.

- Не слышу, - сказал телохранитель.

- Понял, - повторил Тема.

- Ну, вот, наконец, - брезгливо сказал телохранитель. Он выпрямился, отряхнул брюки, одернул пиджак, посмотрел на себя в зеркало, поправил узкий черный галстук и пригладил тщательно зачесанные волосы. Оторвавшись от зеркала, он оглянулся, плюнул на Тему, перешагнул через него и вышел из туалета.

- Чистая работа, - сказал кто-то.

- Обычный боксер, - ответил другой голос, - таких, теоретически, резать надо сразу, без разговоров.

Время, - секунда, две, двадцать секунд, две минуты, десять, одиннадцать, двадцать, двадцать с половиной минут, полчаса, еще полчаса, час, - прошло постепенно. Тема ходил по кабинету Антона с маринованным огурцом в руке. Поначалу нижняя челюсть у него не хотела открываться настолько, чтобы еда могла пролезать в рот, но потом за ухом что-то громко щелкнуло и челюсть задвигалась как раньше. Кроме того, у него еще иногда двоилось в глазах, болела грудь и во рту было так горько, что ему приходилось постоянно отплевываться и полоскать рот. Синяков на лице у него, как это ни странно, не было, однако нос распух и нижняя губа кровоточила изнутри. Зубы все, по счастью, остались на своих местах, и ни один из них даже как будто бы не шатался.

- Мне пистолет нужен, - сказал Тема, подводя итоги дня. - у тебя есть пистолет?

- Зачем? - спросил Антон.

Вера сидела рядом с ним на тахте и смотрела на экран.

- Это что? - поинтересовалась она, указывая пальцем. - Десять тысяч только на представительские расходы?

Машинальным жестом, одновременно роясь в разложенных на столе документах, Антон отвел ее руку от экрана.

- Ты давно дрался в последний раз? - спросил Тема тоном опытного полемиста.

- Неделю назад, - сказал Антон.

- С кем?

- С нотариусом.

- И кто кого?

- Ничья, - ответил Антон печально. Он открыл нижний ящик стола, покопался, вынул из ящика пистолет, хотел кинуть его Теме, но потом передумал и положил пистолет на край стола. Тема взял пистолет. С пистолетом в руке он молча походил по кабинету и неожиданно выстрелил. Вера вскрикнула от неожиданности. Антон закончил печатать и обернулся. Слева от книжного шкафа он увидел в стене небольшую аккуратную дырку, вокруг которой все еще расплывалось облачко штукатурки. В комнате вкусно запахло порохом.

- Он что, заряжен? - спросил Тема, недоуменно разглядывая пистолет. Потом он подошел к стене и внимательно осмотрел отверстие, дунул в него, отмахнулся от вылетевшей пыли и сунул в отверстие мизинец. - Теплая, - сообщил он довольным голосом. Он обернулся к Антону. - Дырка, это ерунда.

Он вынул палец, подошел к шкафу с другой стороны и подвинул его сантиметров на двадцать так, чтобы шкаф закрывал дырку. Антон ждал.

- Ну вот, - сказал Тема и отошел в сторону.

С другой стороны шкафа обнаружилась другая, точно такая же дырка. Тема оглянулся на Антона. Антон отвернулся и, нахмурившись, уставился на экран.

Несколько раз попытавшись поговорить с Антоном о тонкостях большого бизнеса и потерпев решительную неудачу, Вера вызвала такси, попрощалась и уехала.

- Ты веришь в Бога? - спросил Антон Тему, когда Вера ушла.

- Понимаешь, - сказал Тема, - чтобы верить в Бога, мне точно нужно знать, что его не существует. А как я могу?..

- Я понял, - прервал его Антон, - я имел в виду, скорее, бессмертие.

- Я ничего в этом не понимаю, - ответил Тема, подумав. - Пока ты живой, ты бессмертный, - добавил он на всякий случай.

Вчера утром в спальню привезли мебель. Собранные, но не расставленные еще по местам, черные шкафы, тумбочки и полки выступали из комнатного сумрака как острова мертвых у Беклина. Антон по-прежнему спал в кабинете, около стола, и Тема расположился на огромной кровати, в которой он чувствовал себя одиноким путником, уютно замерзающим в заснеженной степи. Занавесок на окне не хватало и по потолку время от времени проезжали наискосок удлиняющиеся угловатые отсветы автомобильных фар. У соседей за стеной шло веселье и женщины смеялись так пронзительно, будто пленку с их голосами прокручивали вдвое быстрее, чем следовало. Когда он улегся, голова у него еще слегка побаливала, но вскоре прошла.

Он снова вспомнил: <См.гл.2ВСПОМИНАЛ\сначала:<С грохотом"ТРРРРР"вылетают>включила\улыбалась\Хрустят=ИТД\\END>. Воспоминание выпало мгновенно, как пакет сладостей из автомата, плотно упакованное в прозрачные слова, испещренные мешаниной ярких иероглифических картинок. Он пригляделся, нашел предусмотрительную стрелочку с пунктиром и, основательно повозившись, разорвал упаковку пополам.

Все высыпалось. Марина стояла, наклонившись над хромированным тостером, и ждала, когда выскочат гренки. Ее детский профиль был, на фоне цветастой, непрерывно колышущейся занавески, нежно промыт разбавленной тенью. Она улыбалась, когда он с удовольствием посмотрел на стопку поджаристых гренок, украшенную неподвижным потеком прозрачного меда. Он предусмотрительно подцепил гренком бесконечно текущую внутри самой себя медовую нить и с хрустом откусил. Он съел почти все, когда вспомнил, как голубоватая рябь озноба разбегается по коже от укуса холодной резиновой присоски и как взвизгивают пронзительные иглы энцефалографа, царапая на разлинованной бумаге свои повторяющиеся автографы.

Он еще раз просмотрел эту сцену. Потом еще раз. Перед завтраком он взял из деревянной бочки, которую держал в лапах деревянный медведь, двадцать долларов, полученные Мариной за участие в модном показе. Потом какая-то незнакомая пружина неожиданно распрямилось внутри него, и он ударил ее. Удовольствие от удара: он попал точно и кровь сразу же двумя струйками вытекла у Марины из носа. Приятно ударить слабого. Ее лицо из мимолетного шедевра моментально превратилось в кровоточащий телесный сгусток. Она посмотрела на него обиженно и недоуменно, поднесла руку к лицу и отвернулась, но он успел увидеть, как слезы потекли у нее по щекам. С удовольствием, вспомнил он, с удовольствием успел увидеть, как слезы потекли у нее по щекам. А что же, интересно узнать, случилось с этой пружиной сегодня вечером в клубном туалете?

Тема беспокойно повернулся под одеялом. Он вспомнил сегодняшний разговор с Мариной. Он вспомнил позавчерашний разговор с ней по телефону. Женщина, подумал он, взрослая женщина, разговаривающая с ребенком. Он представил себе себя в разрезе: механизм высотой сто восемьдесят сантиметров, внутри которого в маленькой кабинке с экранами сидит за пультом управления злобный зародыш. Он представил себе, как механизм останавливается, падает, распадается на части. Другие механизмы, маленькие, юркие растаскивают эти части в разные стороны. Он остается один в темноте, розовый, жалкий, отчаянно трепыхающийся младенец. Проходит три миллиарда лет. Триста миллиардов лет. За это время всякое может случиться. Навстречу по улице идет Марина. Кто держит ее под руку? Мокрый младенец? Или солнечный бог - элегантный, улыбающийся, рассказывающий смеющейся девушке античный анекдот?

Только если ничего не случится за эти триста миллиардов лет, подумал Тема, кроме исчезновения планет и звезд в одной непроницаемо черной точке, которая, в свою очередь, еще через триста миллиардов лет окончательно растворится в окружающем вакууме, состоящем, видимо, из исчезающих точек, - только если нет никакой Марины, нет Антона, нет мужчины в туалете, нет сумрачной спальни, квадратов света на потолке, голосов на улице, запаха новой мебели в ночном воздухе, а есть только разнообразная сложная пульсация одинокой жизни в скобках небытия, и плохое тогда ничем, кроме названия, не отличается от хорошего, - только тогда можно понять удовольствие от жестокости, потому что удовольствие произвольно может следовать за гневом точно так же как голод, зависть или испуг, поскольку эмоции тогда ничего не значат, кроме житейских перемен как таковых, изменений, без которых жизнь просто останавливается, и -

Неожиданно Тема сел в постели. В животе у него вспыхнул фейерверк, и он даже рот открыл, чтобы выдохнуть нестерпимый жар. Он захотел сейчас, сразу же, сию секунду позвонить Марине и рассказать ей, какое он ничтожество. Едва только он подумал об этом, как за стеной зазвонил телефон. Тема вскочил и, голый, побежал в кабинет.

В кабинете горел свет. Антон сидел на тахте и обескураженно смотрел на пустую базу, на которой полагалось находиться телефонной трубке. Он поискал вокруг себя и не нашел. Он заглянул под стол. Звонки продолжали доноситься откуда-то из абстрактных глубин квартиры. Тема, неловко шлепая босыми ногами по полу, побежал на кухню.

В конце концов совместными усилиями им удалось определить источник сигнала: перед возвращением Темы Антон поднимался на антресоли за лампочкой и оставил трубку наверху. Они расставили стремянку, и Антон с философской неторопливостью вскарабкался и отыскал трубку.

- Это тебя, - сказал он после паузы.

- Але, - сказал Тема кротко.

- Приветствую, - послышался незнакомый мужской голос. - Ничего, я не поздно? Это Никомойский Элем.

- А, - сказал Тема, - добрый вечер.

- Вы папку у нас позабыли, - сказал Никомойский, - но не в этом дело. Мы открываем поэтические четырехмесячные курсы. Записать вас?

- Я, вообще-то, решил больше никогда стихов не сочинять, - сказал Тема насколько возможно равнодушно, но прозвучало это заявление все равно обиженно-трагически, как отречение коронованной особы, оглашенное перед депутацией озирающихся по сторонам пьяных пролетариев.

- В качестве вступительного экзамена все записавшиеся, - не слушая Тему, говорил Никомойский, - должны сочинить короткое рекламное стихотворение на заданную тему. Сможете?

- Попробую, - ответил Тема после паузы.

- Попробуйте, - напористо поддержал его Никомойский, - ваша тема тогда будет, - он пошелестел бумагами, - минуточку. А, вот: чистящее средство "Василиск". Для металлических поверхностей. Понимаете? Плиты, раковины.

- Понимаю.

- Запишите: Ва-си-лиск. Данте, помните: "спина, покрытая изысканным узором..." - и так далее. Восьмистишие, размер произвольный. Срок исполнения - неделя.

- Хорошо, - сказал Тема, - я попробую.

- Отлично, - сказал Никомойский, - тогда до связи. Вы нам позвоните или лучше мы вам позвоним?

- Все равно, - сказал Тема.

- Мы вам позвоним, - решил Никомойский. - Спокойной ночи.

В середине ночи Тема набрал Марину.

После нескольких гудков включился автоответчик.

Тема помолчал и выключил телефон.