Наталья Кочеткова

Гумилевский Л. И. Игра в любовь: Роман. М.: ЗАО "Издательский дом Гелеос", 2001. - 191 с. - (Русский любовный роман). Тираж 5 000 экз. - ISBN 5-8189-0156-4

В настоящей рецензии речь пойдет не о "научном издании", а о необходимости выпуска такового. И о мистификации читателя, предпринятой издательством Geleos.

Итак, некоторое время назад на полках книжных магазинов появилось издание романа Л.И.Гумилевского "Игра в любовь". Лев Иванович Гумилевский (1890-1976), писатель-беллетрист, родился в городе Аткарске Саратовской губернии. Он был последним ребенком в многодетной семье казначейского чиновника. Гумилевский закончил начальное трехклассное училище, саратовскую гимназию, два курса юридического факультета Казанского университета, откуда был исключен за неуплату. В течение четырех семестров был слушателем Высших сельскохозяйственных курсов.

Литературный дебют состоялся в 1910 году - Гумилевский выпустил первый и единственный в жизни сборник стихов¹, который сам же и уничтожил. Далее он пишет рассказы и печатает их в журналах. В 1915 году выходит его первый сборник малой прозы - "Рассказы из современной войны"², а в 1920 - первый роман "Эмигранты"³. В 1923 году Гумилевский переезжает в Москву. К этому времени он уже известный писатель: он много печатается, книги его выходят большими тиражами.

В 1925-1926 годах Гумилевский по заказу издательства "Молодая гвардия" пишет роман "Собачий переулок". Ему суждено было снискать скандальную известность. Роман о том, как переустройство быта и теория "свободной любви" покалечили судьбы молодых рабочих и студентов. Несмотря на то, что два предыдущих романа Гумилевского⁴ были также написаны по заказу "Молодой гвардии" и там же опубликованы, от "Собачьего переулка" издательство вынуждено было отказаться под нажимом Главлита. Автор издал его на собственные средства в начале 1927 года. На роман обрушился шквал отрицательных рецензий, он был объявлен "клеветой на советскую молодежь"⁵. Автору, однако, удалось издать роман еще дважды: в 1928 году он вышел в рижском издательстве "Грамату драугс"⁶ и в третьем томе собрания сочинений⁷. Более роман не переиздавался.

На сюжете с собранием сочинений остановимся подробнее - это важно для дальнейшего разговора об "Игре в любовь". После неудачи с публикацией "Собачьего переулка" Гумилевский намеревался издать сборник рассказов "Чертова музыка" и обратился с этим предложением к Е.Ф.Никитиной, организатору кооперативного издательства "Никитинские субботники". Она согласилась. По совету писателя С.Ф.Буданцева Гумилевский пробовал договориться также и о публикации "Собачьего переулка". Никитина, будучи близким другом начальника Главлита В.Полянского, добилась разрешения на публикацию романа, но только в составе собрания сочинений и не раньше чем в третьем томе. Таким образом, сборник рассказов "Чертова музыка" стал первым томом этого собрания; уже издававшийся раньше в "Никитинских субботниках" сборник рассказов "Вторая казнь"⁸ - вторым; "Собачий переулок" - третьим; сборник ранних рассказов "День самоубийцы"⁹ - четвертым; пятый том не вышел вовсе, а для шестого как раз и был написан роман "Игра в любовь". Это единственная публикация - до сегодняшнего дня произведение не переиздавалось.

Сюжет романа довольно схематичен. Как и в большинстве произведений Гумилевского, действие происходит на Волге. Председатель Южного Фарфоро-Фаянсового Треста (ЮФФТ) Петр Нилыч Тележников приезжает в ведомственный санаторий, где знакомится с хорошенькой молоденькой девушкой Катей Ненюковой, упаковщицей склада. Она окончательно покоряет его сердце, выказав председателю свой интерес к научным разработкам, касающимся искусственной каолинизации тощих глин. Все складывалось замечательно, но Катя неожиданно уехала, ничего не сказав Тележникову. Председатель возвращается в город, полный решимости отыскать девушку в общежитии ЮФФТа. Но когда ему указывают комнату Ненюковой, ее там не оказывается, зато находящаяся в комнате девушка представляется ее лучшей подругой. Спустя некоторое время Катя сама приходит в кабинет Тележникова и просит помочь молодому химику по фамилии Габбе, бывшему ученику ее отца, открывшему способ превращения простых глин в форфоровые. Дело в том, что открытием заинтересовалось Германское Химическое Общество; оно готово пойти на любые условия, чтобы ознакомиться с опытами. Тележников немедленно заключает с Габбе договор об использовании его изобретения. Неожиданно заведующий ЮФФТа инженер Великанов присылает письмо, в котором сообщается о студенте Саломасове и его опытах по каолинизации тощих глин. Подозрение, что Габбе украл идею Саломасова, вскоре оправдывается. В газете появляется информация о том, что Катя Ненюкова пыталась отравиться. Тележников, ворвавшись в комнату к больной, обнаруживает там не Катю, а ее "подругу". Тогда выяснилось, что девушка, которая хотела покончить с собой из-за ссоры с возлюбленным, была настоящей Катей Ненюковой, а та, что приходила к Тележникову, - в действительности Нина, жена Габбе. Вся эта история была задумана супругами Габбе ради того, чтобы присвоить опыты Саломасова и, заключив договор с ЮФФТом, получить крупную сумму денег. В конце концов справедливость торжествует, а мошенники наказываются.

Теперь о том, как издательство подает книгу читателю.

На обложке изображена Москва периода нэпа. По улице в автомобиле с открытым верхом едет девушка в пышном платье. Подобная обложка больше подходит к романам Н.Брешко-Брешковского, а если в чем и соответствует содержанию "Игры в любовь", то только временем действия - 1920-е годы.

Обратимся к аннотации. Она содержит ряд утверждений, которые на поверку оказываются мало соответствующими действительности. Так, издатели пишут: "ему (Гумилевскому. - Н.К.) были в равной степени подвластны и поэзия, и драматургия, и психологическая проза". О поэзии Гумилевского говорилось выше: у него нет других сборников стихов, кроме уничтоженного им первого. С драматургией тоже не просто. Гумилевский - автор двух пьес¹⁰. Обе написаны в 1921 году. Далее он навсегда расстается с этим родом литературы. Роман "Черный яр"¹¹ А.Н.Афиногенов инсценировал для детского театра, но сам Гумилевский в создании этой инсценировки не участвовал.

Читаем дальше: "Книга "Игра в любовь", написанная Гумилевским в 1927 году, круто изменила его судьбу. Роман был подвергнут разгромной "проработочной" критике за описание весьма вольных нравов, царивших в среде комсомольских руководителей, и с тех пор более не переиздавался". В этом отрывке верно только последнее утверждение. Во-первых, роман написан не в 1927, а в 1928 году (опубликован, как говорилось выше, в 1929). Даже в "гелеосовском" переиздании в конце текста романа значится "Москва. Октябрь 1928". Видимо, автор аннотации не дочитал романа до конца или не читал его вовсе. Во-вторых, "разгромной критике" был подвергнут "Собачий переулок", который как раз и описывает "вольные нравы, царившие в среде комсомольских руководителей". В "Игре в любовь" комсомольских руководителей среди главных героев просто нет. В-третьих, именно роман "Собачий переулок" "круто изменил" судьбу автора: после травли в официальной печати Гумилевский, предприняв несколько неудачных попыток остаться в литературе, уходит в горьковскую серию "Жизнь замечательных людей" и пишет биографии химиков и инженеров.

Получается, что обложка издания соответствует бульварным любовным романам Брешко-Брешковского, аннотация рассказывает о содержании и судьбе "Собачьего переулка", а внутри - текст романа "Игра в любовь". Там же, где обычно указывается источник текста, стоит загадочная фраза: "отпечатано в полном соответствии с качеством присланных диапозитивов в Тульской типографии". С чего были сделаны диапозитивы и кем они были присланы, остается тайной.

Если же отвлечься от халтуры издательства Geleos и всерьез задуматься о переиздании произведений Гумилевского, то, без всякого сомнения, выбор должен быть сделан в пользу романа "Собачий переулок". Хорошо подготовленное научное издание "Собачьего переулка" с основательным справочным аппаратом может быть очень полезно. Сделать это, конечно, следует не из большой любви к творению литератора третьего ряда. Роман интересен необычностью сложившейся вокруг него ситуации. Он "увел" из литературы автора, что случается не так уж часто. Травля, которой подвергли Гумилевского, весьма показательна. Советское государство, ранее разрушив институт семьи, к 1927 году решило его восстановить. Поэтому роман, касающийся проблемы "свободной любви", пришелся не ко двору. Этот литературно-политический сюжет, несомненно, заслуживает серьезного исследования.

Примечания:

¹ Гумилевский Л.И. Стихотворения. Саратов, 1910.

² Гумилевский Л.И. Рассказы из современной войны. Саратов.: А.М.Нищенков, 1915.

³ Гумилевский Л.И. Эмигранты: Роман. Саратов, 1920.

⁴ Гумилевский Л.И. Харита, ее жизнь и приключения, а также подробный рассказ о том, как был найден город Карла Маркса: Роман. М.;Л.: Молодая Гвардия, 1926.; Гумилевский Л.И. Черный яр: Роман / Обл. и рис. Худ. А.А.Суворова. М.;Л.: Молодая Гвардия, 1926.

⁵ Гумилевский Л.И. Судьба и жизнь: Воспоминания / Публ. В.Носовой-Гумилевской; предисл. В.Потапова // Волга (Саратов). 1988. # 8. Гл. 21.

⁶ Гумилевский Л.И. Собачий переулок: Роман. Рига: Грамату драугс, 1928. (Б-ка новейшей лит.; Т. XXIV).

⁷ Гумилевский Л.И. Собрание сочинений в 6-ти тт. М.: Кооперативное изд-во писателей "Никитинские субботники". Т. 3: Собачий переулок: Роман, 1925-1926. 1928.

⁸ Гумилевский Л.И. Вторая казнь: Рассказы, 1914-1924. М.: Никитинские субботники, 1927.

⁹ Гумилевский Л.И. Собрание соч. Т. 4: День самоубийцы: Рассказы, 1914-1917. 1929.

¹⁰ Гумилевский Л.И. Владыка мира: Современная пьеса в 4-х действ. Саратов: Гос. Изд-во, 1921.; Гумилевский Л.И. Хлеб: Современная пьеса в 2-х действ. Саратов: Гос. Изд-во, 1921.

¹¹ Гумилевский Л.И. Черный яр: Роман / Рис. Худ. Герасимова. 2-е изд. Перер. М.: Мол. Гвардия, 1930. (Для дет. ст. возраста).

---

Анна Красильщик

Франсиско де Миранда. Путешествие по Российской Империи. Перевод М.С.Альперовича, В.А.Капанадзе, Е.Ф.Толстой, комментарий и вступительная статья М.С.Альперовича, общая редакция К.А.Хачатурова. М.: МАИК "Наука/Интерпериодика", 2001. 364 с. Тираж 3000 экз., ISBN 5-7846-0062-1

Казалось бы, выход в свет подобных мемуаров - настоящий подарок специалисту по истории России Нового времени. Миранда, посетивший Россию в 1786-87 гг., в своем путевом дневнике "коснулся до всего слегка", проявив при этом острый ум, тонкость суждений, проницательность и многие другие качества, делающие чтение этого "раритета" поистине увлекательным. Свойственные Миранде порывистость и страстность наводняют повествование множеством восклицаний - то радостных, то скорбных; пикантные подробности его амурных похождений обволакивают читателя фривольной дымкой эпохи. Анекдоты минувших дней позволяют увидеть в знаменитых придворных екатерининского царствования, застывших на парадных портретах эпохи классицизма, живых людей - со своими особенностями, привычками, вкусами.

Однако издательство, скрывшееся под загадочной аббревиатурой МАИК, преподносит нам Миранду засахаренным и покрытым шоколадной глазурью: "26 сентября 1786 г. с борта австрийского парусника, который <...> перед самым заходом солнца бросил якорь в оживленной гавани Херсона, на берег сошел смуглый брюнет выше среднего роста, лет 35 на вид. Крепкая и стройная фигура, прямая осанка, упругая походка безошибочно выдавали профессионального военного, а волевые черты выразительного лица, проницательный взгляд карих глаз, энергичные, уверенные движения свидетельствовали о недюжинных способностях, пытливом уме и решительности". Так открывает свою статью с труднопроизносимым названием - "Испаноамериканский креол при дворе самодержицы всероссийской" - научный редактор и автор примечаний М.С.Альперович.

Издание, вообще говоря, балансирует на грани между наукой и беллетристикой. И дело не только в пассажах, подобных приведенному выше, которые более уместны в голливудском сценарии, нежели во вступительной статье к "историческому памятнику". Попытка редакторов сделать книгу общедоступной (издание рекомендовано "для историков, широкого круга читателей") создает множество сложностей. Составители "забыли", что комментарий, предназначенный для специалиста, должен быть принципиально иным, нежели примечания для широкого читателя. Отсюда эклектизм и отсутствие логики. Так, слова "архалук" и "гяур", вряд ли понятные каждому, не прокомментированы, но объясняется, например, что такое кондиции, ломбер, Парфенон.

Кроме всего прочего, комментарий страдает неполнотой. Правда, не будем упускать из виду то, что персоналии, встречающиеся в тексте, сопровождаются подробной информацией, и сделано это весьма профессионально. Однако иногда этой информации бывает недостаточно. Например, Миранда пишет: "Встретил несколько друзей-англичан и с сожалением заметил, что из-за докладов Коломби кое-кто ко мне переменился" (С. 280). Нам в нескольких словах сообщают, кто такой Коломби, но сама ситуация никак не комментируется. Какие доклады? Кто переменился? Что на самом деле произошло? Все эти вопросы, увы, повисают в воздухе. И это не исключение. Подобные "загадки" то и дело остаются непроясненными.

Полное изумление вызывает брошенная напоследок автором вступительной статьи фраза о том, что "пропущенные при переводе труднопереводимые слова и выражения обозначены в тексте отточием". No comment. Кстати говоря, не всегда понятно, когда переводчик выпустил из текста "труднопереводимый" кусок, а когда просто имеется в виду многоточие. Например, Миранда пишет: "Еще он (Румянцев. - А.К.) сказал мне, что, если бы император начал войну, то с большей охотой пошел бы волонтером... С каким пылом это говорилось!" (С. 146). Интересно, что говорилось? Может быть, как раз то, что обозначено отточием? Остается только предполагать. Или: "Гвардейского офицера Ханыкова, симпатичного молодого человека, все время грубо обрывал какой-то старик <...> (скобки мои. - А. К.), и если бы не наша с Гатри поддержка..." (С. 289). На этом фраза обрывается. Уж лучше бы господа переводчики вовсе отказались от таких отточий, дабы не искушать любопытство читателя.

Часто создается впечатление, будто читаешь черновой вариант, которого еще не коснулась рука редактора. Текст буквально кишит квадратными скобками, затрудняющими чтение: "После завтрака у нас - князя, Нассау и меня - состоялась интереснейшая беседа, в ходе которой первый стал говорить второму [князь принцу Нассау] о том, как нехорошо и даже ребячливо вела себя по отношению к ним [русским] Франция, невзирая на великие услуги, оказанные ей Россией; о письмах г-на де Верженна, адресованных Терсье, и о том, что торговый договор, коего они [российское правительство] добивались...". Непонятно, что помешало переводчику (редактору) отказаться от нелепых скобок, заменив их содержимым исходный текст, который ничуть не пострадал бы от подобной правки.

Все эти и многие другие досадные детали создают ощущение недоделанности. Венчает сей "скорбный труд" статья "председателя Российского комитета сотрудничества с Латинской Америкой" К.А.Хачатурова под громким названием "Миранда и современность". Казалось бы, какая уж тут современность? Но нет, оказывается, что: "характер, менталитет, образ жизни великих сынов каждой нации каким-то образом наследуют новые поколения. Какую интеллектуальную и нравственную эстафету мог передать потомкам Миранда? Тираноборство. Пламенный патриотизм. Высокую гражданственность. Целеустремленность. Образованность. Безукоризненный вкус. Глубокий ум. Личное мужество. Любознательность и редкую наблюдательность и др.". Браво! Остается лишь поздравить венесуэльцов со столь ценным наследством. (В скобках заметим, что, быть может, стоило отдать несколько страниц, занятых этим трудом, скромному алфавитному указателю).

К сожалению, на фоне недостатков издания тускнеют достоинства самих мемуаров. Между тем это действительно яркая летопись России того времени. Миранда направился в Россию из Стамбула, минуя Крым и Малороссию; затем, проведя месяц в Москве, двинулся в Петербург. Обласканного Екатериной Миранду повсюду встречали гостеприимно, оказывая ему всевозможные почести. Его удостоили дружбой знаменитый Потемкин и тогдашний фаворит императрицы Дмитриев-Мамонов, фельдмаршал Румянцев-Задунайский и дипломат Безбородко, генерал-аншеф Суворов и граф Шереметьев, а также многие другие.

Императрица была до того ласкова с путешественником, что ходили слухи, будто Миранда оказался, как тогда говорили, в фаворе. Эти сплетни не были беспочвенны. Екатерина то и дело спрашивала иностранца, отчего он похудел, не грустит ли он и др., многажды снисходила до беседы с ним и даже кормила фруктами из собственных рук. У многих подобное обращение вызывало ревность и неприязнь. Так, граф Сегюр, французский посол в России, писал о Миранде в своих записках: "Явясь пред государыней, он прикинулся угнетенным философом, жертвою инквизиции и успел снискать ее внимание, так что, когда он уехал в Петербург (из Киева. - А.К.), императрица приказала своему вице-канцлеру принять его достойным образом, как человека, которого она уважает".

Миранда не только окунулся в кипящий котел придворной жизни, но наблюдал и жизнь других сословий, природу, архитектуру - словом, все, что было доступно его глазам. На страницах его дневника мелькает множество картин из жизни XVIII века. Ничего не оставляя без внимания, Миранда замечает и прохаживающегося Румянцева, который, словно ученик, заучивает приветственную речь для императрицы; и семейство Нарышкиных, пребывающее в ужасном расстройстве из-за лент (орденов. - А.К.), полученных тремя другими дамами; и известного мемуариста Де Линя - "этого низкого льстеца, готового ходить на задних лапках"; и многих других знаменитых аристократов, восклицая: "Сам дьявол не разберется в этом придворном хитроумии". Не менее интересны ему барашек, который "выглядел очень грациозно", и некая мадам Хейким, имеющая "породистую внешность"; встреченный в Туле старик, похожий на Платона ("сходство было столь явным, что я даже приветствовал его по-гречески") и женщины в бане, из которых три имели "превосходные формы". Кстати говоря, Миранда - настоящий герой своего времени - описывает в дневнике каждую особу женского пола, попавшуюся на его пути, будь то герцогиня или проститутка, а под конец философски замечает: "Да и не все ли равно, с кем спать".

Забавна пробивающаяся повсюду антипатия Миранды к французам: "Он человек неотесанный, французского склада", - замечает он о некоем г-не Фабре. Одно французское письмо Миранда характеризует как "жалкий плод галльского сочинительства", а позже едко отмечает "чисто французскую слабость - одеваться несообразно характеру". В другом месте он в сердцах восклицает: "Выходит, проклятая галльская фривольность заразила весь род людской, добравшись даже до глухих украинских сел!". Подобные пассажи необычайно оживляют повествование, выдавая нам истинные чувства мемуариста.

Выше были перечислены многие недостатки издания. Однако нельзя не коснуться его несомненного достоинства: в конце опубликованы тексты нескольких писем Миранды к Екатерине, Потемкину и Безбородко, из которых мы узнаем, что стало с мемуаристом позже. К сожалению, это не слишком скрашивает впечатление от книги, во многом испорченной неумелой подготовкой.

---

Дмитрий Зуев

Андрей Белый и Александр Блок Переписка.1903 - 1919. - М.: Прогресс-Плеяда, 2001. - 608 с., 64 с илл. (Александр Блок. Собрание сочинений в двенадцати томах. Том двенадцатый. Книга первая. Общая редакция - С.С. Лесневский). ISBN - не указан.

Составитель этой книги и автор комментария к ней А.В.Лавров пишет в предисловии, что фигуры А.Белого и А.Блока для русской литературы представляют собой такое же нерасторжимое единство, как Шиллер и Гете для немецкой. Это высказывание, верное по своей сути, дает лишь приблизительное представление о характере отношений между двумя поэтами. Памятник Шиллеру и Гете в Веймаре, на котором два великих немца по-дружески жмут друг другу руки, представляет собой такой же сглаженный образ, скрывающий далеко не безоблачные отношения, зачастую далекие от тех, что увековечены в бронзе. Не вызывают сомнения слова А.В.Лаврова, который далее замечает, что и творческая эволюция, и родство художественно-эстетических идеалов, унаследованных от В.Соловьева, и особенности языка и стиля (в этом они зачастую неотличимо похожи друг на друга, в чем сыграли свою роль и прямые "взаимозаимствования", и едва ли логически объяснимое внутреннее родство) делают поэтов почти что братьями-близнецами. Но едва ли стоит забывать о многочисленных конфликтах между Белым и семьей Блока, в том числе и на житейском уровне, которые, правда, всегда обостренно воспринимались их участниками как явления совершенно иного порядка. В контексте жизнетворческих идей обоих поэтов их размолвки приобретали поистине глобальный масштаб. Все это описано в обильной биографической литературе и, хотя ни в коем случае не отменяет чудесного родства поэтов, дает представление о сложном характере их отношений. И здесь самым, пожалуй, убедительным свидетельством является недавно переизданная переписка.

В своих письмах Белый и Блок неоднократно признавались, что дружба связывает их совершенно непостижимым образом. По большому счету на нее не влияли довольно острые идейные и "личностные" разногласия. Даже намереваясь разорвать дружеские связи, поэты через некоторое время тем или иным образом их восстанавливали. Их многочисленные "разрывы" так и не отменили эту поистине удивительную родственную связь.

"Ваше письмо для меня - событие большой важности. Я радуюсь, во-первых, тому, что Ваш образ выяснился в моей душе, приближаясь к тому месту, которое он должен занимать независимо от того, сходимся мы или нет, враждебны мы по духу или сходственны. Все эти различия темпераментов, конечно, имеют значение в определении рельефа отношений, но они не касаются вопроса о нравственном идеале личности" (Письмо #183 Белого Блоку от 19 августа 1907 г.).

"С первых же писем, как я сейчас думаю, стараясь определить суть дела, сказалось различие наших темпераментов и странное несоответствие между нами - роковое, сказал бы я. Вот как это выражалось у меня: я заранее глубоко любил и уважал Вас и Ваши стихи, Ваши мысли были необыкновенно важны для меня и, сверх того (это самое главное), я чувствовал между нами таинственную близость, имени которой никогда не знал и не искал" (Письмо #181 Блока Белому от 15-17 августа 1907 г.).

В письмах Белого (в том числе и к матери друга, А.А.Кублицкой-Пиоттух) появляется своеобразный лейтмотив: поэт пишет, что стремится достичь с людьми той близости, при которой на их дружбу уже не сможет повлиять ничто сиюминутное; он ищет в людях то "отношение к Тайне", которое соединяет навсегда, вне зависимости от "темперамента" (см. и приведенное выше письмо Белого). Все привычки, особенности характера, склонности, делающие каждого человека непохожим на других, создают зачастую с трудом преодолимое препятствие к этой чаемой близости. Все это Белый называет "психологией". "Странно, что я совсем отрешился от индивидуального, "психологического" отношения к людям. Мне важен не человек, а его отношение к тайне. Только за Тайну люблю я людей" (Письмо #32 Белого Кублицкой-Пиоттух от 12 января 1906 г.).

Больше всего это стремление перейти в отношении с людьми грань "психологии" и основать дружбу на более твердой и вечной основе характерно для отношений Белого с Блоком. Но их переписка, как ни странно, представляет собой скорее пример обратного - пример того, через какие густые "психологические" тернии приходилось поэтам продираться. По сути дела, книга и содержит ту "психологию", от которой Белый так хотел отрешиться.

Точнее было бы сказать: "по преимуществу содержит" - ведь переписка по своему характеру не представляет собой единого целого. За шестнадцать лет общения характер отношений Белого и Блока кардинально менялся, и переписка эти перемены отражает. А.В.Лавров выделяет в ней несколько этапов. Изначально заочное знакомство породило обмен письмами. Первый год, до личного знакомства, основными темами переписки были близкие обоим философские, эстетические, мистические "сюжеты", прежде всего связанные с идеями Вл. Соловьева. Весь первый эпистолярный год Блок и Белый фактически экзаменуют друг друга на степень причастности к той тайне, которая им равно дорога. Комментарий к письмам 1903 г., который Белый писал уже позднее (1926; в книгу он вошел), всячески стараясь подчеркнуть изначальные различия во взглядах у него и у Блока (Белый якобы стремился более к философскому осмыслению идей, тогда как Блок к поэтическому; большее значение Христа для Белого, чем для Блока, и т.д.), тем не менее, не нарушает стройного звучания их молодых голосов.

После личного знакомства письма уже не так насыщенны теориями, корреспондентам как будто уже не нужно все проговаривать до конца - найдено то необходимое понимание, которое дает возможность обходиться без лишних слов и даже называть друг друга братьями. Но это продолжается недолго: с 1905 г. начинается постепенное осложнение отношений. Все заканчивается разрывом в 1908 г. Здесь появляются и истерические выходки Белого, и странная история с рассказом "Куст" (в котором Белый описал ситуацию, очень похожую на ту, что возникла у него с Блоком и его женой). В 1908 г. отношения были прерваны Белым из-за творческих и идейных разногласий. Белый же сделал попытку их восстановить, когда ему захотелось высказать Блоку восхищение его стихами осенью 1908 г. Но после этого в их дружбе и переписке наступает двухлетняя пауза. Отношения возобновились в 1910 г., поводом для этого послужила статья Блока "О современном состоянии русского символизма" (Аполлон, #8, 1910). Но прежнее ушло - уже нет (и не будет) обостренного ощущения родственности душ. Теперь поэты окончательно смирились с тем, что пути их разошлись, но все еще признают силу необъяснимой связи. Они находятся в весьма сдержанных отношениях: по-прежнему доверительно относятся друг к другу, пишут о сокровенных переживаниях, но без прежней остроты и исповедальности.

Переписка дает детальное представление о характерах корреспондентов (вспомним здесь о "психологии"). Словоохотливый Белый, пишущий письма на многих страницах, стремящийся дойти до сути, высказать все до конца и использовать для того все возможные средства. (Чтобы добиться нужного эффекта, он может подчеркнуть одно слово восемью чертами). И отчетливо противостоящий ему в этом Блок, немногословный, сомневающийся в силе своих слов, возможности с их помощью выразить сокровенные мысли. Эта особенность Блока вызывала недовольство Белого, обвинявшего его в том, что он не хочет установить правду раз и навсегда. (Характерный тому пример - история с новым течением, "мистическим анархизмом", провозглашенным Г.Чулковым. Белый обвинял Блока в том, что он, отказываясь от своей принадлежности к этому течению эпистолярно, не заявил о том публично.) Эти различия угадывались современниками; З.Гиппиус писала о Белом и Блоке: "Трудно представить себе два существа более противоположные, нежели Боря Бугаев и Блок. Их различие было до грубости ярко, кидалось в глаза; тайное сходство, нить, связывающая их, не так легко угадывалась и не очень поддавалась определению". "Блок <...> был необыкновенно, исключительно правдив. <...> Может быть и косноязычие его, тяжеловесие, происходило отчасти благодаря этой природной правдивости".

Вероятно, эта потребность высказать все и до конца, которая у Белого проявляется в гораздо большей степени, чем у Блока, послужила причиной тому, что в корпусе двусторонней переписки писем Белого как минимум в полтора раза больше, чем блоковских (правда, некоторые письма Блока не найдены). Переписка 1912-1917 годов дает нам гораздо больше информации о перипетиях судьбы Белого. Блок же на многие подробные послания отвечает молчанием. Можно сказать, что алфавитная последовательность имен в названии непреднамеренно отражает реальное положение вещей.

Этого никак нельзя сказать о предыдущей попытке издания писем Белого и Блока ("Переписка Блока и Белого", М., 1940.). Составителю и автору комментария той книги, В.Н.Орлову, пришлось пожертвовать многим ради того, чтобы она вообще увидела свет: акцент ставился на Блоке (поэтому его имя стоит первым в названии) как поэте, поддержавшем революцию; многие письма Белого были попросту опущены. Нынешнее издание избавлено от этих вынужденных недостатков. В отличие от старого, оно снабжено обширным и подробным комментарием, основанным на всех последних достижениях науки о литературе XX в., как отечественной, так и зарубежной. Комментарий здесь играет весьма важную роль: он восстанавливает контекст, который для подобного издания если и не половина дела, то уж треть точно.

Письма насыщены многочисленными цитатами и аллюзиями, как явными (их выделяют сами авторы), так и скрытыми. Среди наиболее часто цитируемых авторов, особенно в первые годы, лидирующие позиции занимает, конечно, Владимир Соловьев. В этом отношении эпистолярное наследие Блока и Белого очень близко примыкает к их художественному творчеству. И здесь, и там одинаковые источники цитат и аллюзий; и здесь, и там одинаковый мотивный и образный строй. В письмах о своих самых сокровенных переживаниях они говорят тем же языком, с помощью тех же образов, что и в поэзии. Для них это фактически равнозначные способы высказывания. Так, в "безоблачном" январе 1906 года Блок вместо письма посылает Белому стихотворение "Боре" (Письмо # 136 Блока-Белому от 14 или 15 января 1906 г.), в свою очередь Белый поступает сходным образом в тот момент, когда их дружба подвергается опасности: шлет Блоку из Парижа стихотворение "А.А.Блоку" (Письмо #171 Белого - Блоку от 24 ноября / 7 декабря 1906 г.). Белый и Блок неоднократно обменивались стихотворениями в письмах, но не в качестве самих писем; эти два случая уникальны. Значительную роль здесь, конечно, играет концепция жизнетворчества, согласно которой невозможно было быть одним в поэзии и совершенно другим в повседневной жизни. Но еще раз приходится повторить: в эпистолярии это единство выдерживается далеко не всегда; наряду с прекрасными поэтическими зарисовками у Белого то и дело встречаются раздражительные жалобы на то, что он бедствует, что его обманывают издатели, что ему не платят денег.

Кроме переписки Белого с Блоком в книгу включена его переписка с матерью поэта, А.А.Кублицкой-Пиоттух. Эта женщина жила теми же идеями, мыслями, которыми был охвачен Блок. Ее влияние на сына (да и на Белого) уже достаточно хорошо известно. Два корпуса писем роднит многое: и общая мотивная и образная структура, и стилистические особенности. Письма Белого матери Блока не только дают представление об этой женщине, но и дополняют общую атмосферу напряженного диалога между двумя поэтами.

Можно констатировать: пожалуй, самый важный биографический источник о Белом и Блоке издан, наконец, с подобающей его значению основательностью, что, конечно, давно было необходимо (особенно если помнить об изъянах издания 1940 года). Однако не стоит забывать и о том, что письма писались великими поэтами. Это вполне может ощутить и обычный читатель. Поэтому издание переписки Белого и Блока - не только филологическое событие, но и литературный факт.