Стихотворение года

Рецепт Мефистофеля

К.К.Случевский. "Северные цветы на 1903 год"

Книга года

В.Брюсов. Urbi et orbi. Стихи 1900-1903 гг. - М.

Первая публикация

А.Блок. 10 стихотворений с общим названием "Из посвящений" из цикла "Стихов о Прекрасной Даме". "Новый путь" #3. Почти одновременно в "Северных цветах на 1903 год" публикуются еще 10 стихотворений из этого цикла.

Вяч.Иванов. Первая книга стихов "Кормчие звезды. Книга лирики". - СПб.

А.Белый. Первые стихи появляются в "Северных цветах на 1903 год" и в первом "Альманахе" нового книгоиздательства "Гриф".

Г.Чулков. Первая книга стихов "Кремнистый путь. Стихотворения и поэмы". - М. (год издания указан 1904).

Д.Я.Айзман. Первая книга "Черные дни. Очерки и рассказы". - СПб. (год издания указан 1904).

Полемика

Ю.А. (Ю.И.Айхенвальд). Современное искусство. "Русская мысль" #1.

"Блестящий успех выпал на долю пьесы г. Горького "На дне"... Яркая и жизненная игра почти всех артистов, соединенная с прекрасно обдуманной внешней постановкой, которая в данном случае больше, чем где-либо, должна была соответствовать внутренней сущности произведения и которая, действительно, создавала полную иллюзию именно потому, что режиссер, г. Немирович-Данченко, в стремлении к последней чутко удержался на границе художественной необходимости и сохранил должную сценическую перспективу, - эта стройная игра до такой степени скрасила и заслонила очень крупные недостатки пьесы, что зрители вынесли от нее глубокое и цельное впечатление".

А.Меньшов. Ложь. "Новый путь" #5.

"Было время, когда так называемые лучшие люди слишком часто повторяли громкое слово: правда. Это слово, не входя в жизнь, не питая ее... только вязло в душе и наконец вызвало тошноту...

Долой правду, с нею невыносимо жить, она колет глаза, она злая... На ее место поставим ложь, красивую, добрую ложь. Прежде твердили: красота, добро, правда, а мы будем говорить: красота, добро, ложь. Первым актом борьбы должно явиться отрицание Источника правды. Отрицание Бога, отрицание загробной жизни, отрицание всего, что выше человека, что над ним - и составляет основание драмы Горького "На дне", посвященной прославлению и возвеличиванию лжи...

Лука пришел, налгал всем, утешил всех на мгновенье этой сладенькой ложью и, собрав свои пожитки, благоразумно улепетнул, как только дело дошло до полиции и убийства. Он всех жалел и никого не любил... Поведение Горького весьма похоже на поведение Луки".

Д.Философов. О "лжи" Горького. "Новый путь" #6.

"Автор заметки, г. Меньшов, упрекает г. Горького в том, что во всей пьесе "На дне" он, сказав несколько красивых слов о человеке, не дал ничего кроме сладенькой и только временно отуманивающей лжи...

Ложь Горького - не есть ложь: отрицание, это есть ложь легкого плевания и дешевой мудрости романтического ночлежника.

Возвеличил эту ложь не столько г. Горький, сколько г. Меньшов, благодаря какому-то странному ослеплению усмотревший у г. Горького подлинное отрицание.

Наконец замечу, что понятие "лжи" в искусстве - вещь обоюдоострая... Художественная ложь есть вместе с тем художественная правда...

Горький превозносится той частью нашего общества, на которую возлагаются особенные надежды - так называемым "интеллигентным пролетариатом". Можно этим огорчаться или этому радоваться, но таков факт. И вот этот слой общества покровительствует Горькому, создает ему славу. Это доказывает, что Горький в данную историческую минуту крайне нужен, благодаря чему ему прощаются самые грубые оскорбления художественной правды. Здесь - трагедия русской общественной жизни".

А.Меньшов. Еще несколько слов о "лжи" Горького. "Новый путь" #7.

"Говоря о "лжи" в драме Горького, я именно стараюсь подчеркнуть разницу между человеком, кричащим с глубоким страданием: "Нет Бога!" и человеком, шамкающим с двусмысленной усмешечкой: "а может быть и есть Бог"; что ложь, не кричащая, филантропическая, удобная и есть самая подлинная и самая опасная для жизни. Она ее проедает как внутренний червь, и незаметно превращает в труху, рассыпающуюся от первого дыхания правды.

В драме Горького эта ложь усиливается и подчеркивается неправдоподобностью выводимых типов, ложью художественной".

Хроника

3 января - 200-летний юбилей русской периодической печати.

С января начинает выходить журнал "Новый путь" - орган петербургских религиозно-философских собраний. Редактор-издатель П.Перцов.

В Петербурге в январе начинается издание "Вестника знания" - ежемесячного литературного и научно-популярного журнала с приложениями для самообразования. Редактор-издатель В.В.Битнер.

11 марта умер А.В.Сухово-Кобылин.

7 мая в Неаполе умер К.М.Станюкович.

12 июня умер М.М.Филиппов, редактор журнала "Научное обозрение".

19 октября И.А.Бунину присуждена премия имени А.С.Пушкина Академии наук за перевод "Гайаваты" Лонгфелло и за поэтический сборник "Листопад".

Действующие лица и исполнители

Слово о театре. "Новый путь" #8.

"Боже мой, Боже мой! Знает ли кто-нибудь, что такое современная пьеса?..

Принцип Художественного театра - сделать искусство тождественным с жизнью, вбить его в жизнь, сравнять, сгладить с жизнью... Художественному театру удаются лишь пьесы, отвечающие этому принципу, преимущественно пьесы Чехова (последнее время Горького), и во время таких представлений бывают минуты полной гармонии - автора, актеров и толпы...

Я не хочу касаться здесь Чехова и Горького как писателей вообще, я говорю теперь исключительно о театре... И Чехов, и Горький, такие различно-талантливые, оба сильно подвинули русский театр вперед, к его последнему концу. Что делается у них в "храме искусства"?

Вот что: идет дождик. Падают листья. Люди пьют чай с вареньем. Раскладывают пасьянс. Очень скучают. Поет и тихо долго хохочет пьяненький. Опять скучают. Иногда мужчина, почувствовав половое влечение, начинает ухаживать и говорит: "роскошная женщина?" Потом опять пьют чай, скучают и, наконец, умирают, иногда от болезни, иногда застреливаются. И как верно, как точно, до гениальности точно, тождественно с жизнью! Никакого вымысла! Бывает и другая картина: у людей нет денег для чая с вареньем, они лежат на досках и ругаются "разными словами", или рассуждают длинно-длинно о том, что они - люди, и что это очень хорошо и больше ничего не нужно. Потом бьют друг друга, обвариваются кипятком, кто-нибудь вешается сдуру, а другие опять лежат на досках и говорят о том, как хорошо, что они люди и могут, если захочется, много и долго драться. И опять -как точно! Совершенно так, вероятно, и есть. Никакого вымысла!..

Да здравствует же навеки нерушимо наша честная интеллигенция, роскошные женщины, гордые пропойцы, современная "истинная" жизнь! Смерть искусству!"

Новые издания "Скорпиона". Хроника журнала "Мир искусства" #14.

"В короткий промежуток времени книгоиздательство "Скорпион" выпустило в свет сборники стихов пяти современных поэтов: Бальмонта, Брюсова, Гиппиус, Мережковского и Сологуба...

Рассчитывать на успех своих изданий "Скорпион" очевидно не может. Все эти поэты не только не Горькие, но даже не Федоровы, Галины, Бунины и тому подобные нужные и милые нашим "интеллигентам" писатели и поэты...

Странная роль нашей критики! Она или издевается и ругается, или во имя "здравых начал социальной этики", но вопреки здравому смыслу и минимальному чувству художественного приличия, закидывает лаврами тенденциозные стишки "о рабстве", "цепях" и т.п. ультрасовременных аксессуарах нашей действительности.

...Наша критика с каким-то особенным, сладострастным, захлебыванием спешит расписаться в своей первобытной пошлости и грубости".

"Не надо быть особенно проницательным и обладать выдающейся способностью делать обобщения, чтобы не заметить одной черты, общей всей русской журналистике. Это -почти полное игнорирование условий и обстановки ее собственной современной деятельности. Несколько статей о status quo цензуры и свободе печати, несколько статей, посвященных отдельным вопросам и одиночным фактам сложной жизни журналистики - вот все, что пока у нас есть. Широкого освещения этой жизни, вдумчивого анализа очень разнообразных нужд и потребностей журналистики, ее болезней и язв, разоблачения того закулисного мира, который скрывается за некоторыми печатными листами - ничего этого почти нет, особенно в сколько-нибудь систематизированном, обобщенном виде. Мало ли, много ли, но мы говорим обо всем, о чем еще можем говорить - и это, конечно, наша громадная заслуга, - молчим же добровольно только о журналистике, о самих себе, о своей собственной рубашке. Неужели потому, что последняя не так близка к нашему телу? Неужели не о чем говорить? Может быть, неинтересно? Или бесполезно?"

Северная симфония (1-я, героическая). - М.

"Андрей Белый - очень странная фигура молодой русской литературы, полная разнузданной лирики и разнузданного юмора. В его лице, быть может, дошла к нам, наконец, та старо-романтическая ирония, которая одна из всех романтических веяний не прививалась до сих пор в русской изящной словесности" (Аббадонна (А.В.Амфитеатров). Отклики. "Русь", 1904, 15 мая).

Несколько слов декадента, обращенных к либералам и консерваторам. Хроника журнала "Мир искусства" #7.

"Так часты нападки на молодежь. Так грубы укоры, обращенные к ней... Тут и упадок, и безумие, и безнравственность, и леность, - тут всего много - в этих укорах со стороны либералов и консерваторов...

Наша вина в том, что мы позднее. Они заставили нас довести их нелепые вожделения до абсурда, чтобы потом бросить их с отвращением...

Молодежь болезненна - кто создал условия этой болезненности? Молодежь карикатурна - чья карикатура она?..

Каждое поколение нервнее, тоньше, нежнее. С каждым поколением нужно обращаться все бережней и бережней. Часто более утонченные запросы отвергают. Над ними грубо смеются. Нормальный рост прерывается тогда: утонченность переходит в извращенность...

Мы знаем, что наши чувства подобны урагану, а их чувства смахивают на полное безветрие. Мудрено ли, что они боятся наших чувств, называя безумными их".

"Врачебная наука нередко приходит на помощь исследователю в его попытках разгадать таинственные проблемы творчества и жизни писателей...

Не знаем, насколько охотно возьмется психиатрическая наука за исследование основных признаков современного декадентского творчества, но связи последнего с русской литературой, в ее исторической преемственности на почве здравого смысла более чем сомнительны. У представителей ее все опрокинуто вверх дном - миросозерцания, душа, сердце, словно люди ходят вниз головами, как мухи по потолку, и весь мир представляется им не в своем виде...

Одному поэту не стыдно, - такой он... откровенный!.. Впрочем, ему все можно, он - существо высшего разряда, высоко стоящее над толпой, и сам чуть не полубог, если ему поверить:

Таково самочувствие автора к своему поэтическому наитию и презрительное отношение к толпе... очевидно, коз, сатиров, силенов и прочей нечисти, с которыми он резвился на лужайке. Ибо трудно предположить возможность такого обращения к толпе людской, у которой может быть и здравый смысл, и свои понятия и вкусы, развитые в ином направлении, чем у Нарциссов декадентской поэзии.

Сознаемся в отсутствии гражданского мужества сказать что-либо о содержании дикого бреда г. Андрея Белого ("Пришедший, отрывок из ненаписанной мистерии...") или о физиологическом этюде г-жи З.Гиппиус ("Месса"), но не можем не отметить той принципиально-декадентской, а в частности высокомерно-нелепой в своей несправедливости филиппики г. Бальмонта против своих (и наших, с позволения поэта) современников... Что делать, поэты живее обыкновенных смертных чувствуют в себе кровь предков, и она сказывается в их воображении тропическими узорами отдаленных времен каннибализма и беспорядочного смешения полов..." (Литературное обозрение. "Вестник Европы" #9).

Книга великого гнева. Критические статьи. Заметки. Полемика. - СПб. (год издания указан 1904).

"Новая книга Волынского - типичная для Волынского книга. В ней сочеталось все хорошее, что есть в этом критике, и все дурное, что отбрасывает от него симпатии многих...

Как всегда, он пишет о том, что добросовестно, старательно и с цепкостью вдумчивого человека изучил, - изучил в деталях и с увлечением, несмотря на кажущуюся отдаленность специального предмета изучения от предполагаемых его интересов, вроде, например, в данном случае христианской иконографии. Как всегда, в его освещениях литературной темы много наблюдательности, и в его литературных характеристиках много искренности, ярких и метко определительных слов.

Есть в нем и широта чисто литературного взгляда, и свобода от шор узкой партии на глазах, и эта свобода дает ему возможность объективно смотреть на вещи, не восторгаясь слепо тем, что идет от "своих", и решительно отказываясь понять и признать прекрасное под пером человека чужого подворья.

Но, как и всегда, в новой книге автор дает чувствовать какой-то излом, какой-то вывих своего критического мировоззрения, явный склон симпатий к декадентству, какие-то вычуры мысли и соответственные им выкрутасы стиля. Мысль не идет плавно и ровно, но моментами как-то порывисто устремляется вверх и вниз, странно притязательна в доказательстве и склоняется в какие-то мистико-философские, метафизически-неясные и порой сумбурные якобы глубины. И опять, как всегда, как везде, отталкивающая и порой несносная черта хлесткого, самоуверенно-высокомерного и безразборного пренебрежения и к маленьким, и к средним, и к великим русским именам" (А.Измайлов. Литературные заметки. "Биржевые ведомости", 1904, 4 июня).

Urbi et orbi. Стихи 1900-1903 гг. - М.

"Книга стихов должна быть не случайным сборником разнородных стихотворений, а именно книгой, замкнутым целым, объединенным единой мыслью. Как роман, как трактат, книга стихов раскрывает свое содержание последовательно от первой страницы к последней. Стихотворение, выхваченное из общей связи, теряет столько же, как отдельная страница из связного рассуждения. Отделы в книге стихов - не более как главы, поясняющие одна другую, которых нельзя переставлять произвольно" (В.Брюсов. Предисловие).

"В общем, сборник его, несмотря на проявление талантливости в отдельных стихотворениях, производит впечатление тяжелое и громоздкое. В авторе чувствуются кошмары мутных и тяжелых психологий, не только не просветляемых, но как бы еще осложняемых рассудочною идейностью, искусственно-многосторонней и не всегда искренней...

Можно сказать, что у Валерия Брюсова, при всех его исканиях, при всей его изысканности в области речи и стиля, нет определенного собственного стиля. Его стихотворения решительно ничем не объединены и потому дают впечатление какого-то шума, крика и сутолоки...

Брюсов, очевидно, хотел бы быть каким-то Рубенсом в поэзии, но от стихов его на любовные темы отдает спертым воздухом мелкого разврата в публичных домах" (А.Л.Волынский. Книга великого гнева).

"...Строки предисловия к "Urbi et orbi", столь строгие и точные, первоначально кажутся почти лишними, налагающими на автора ни для кого непосильную задачу. Они звучат как математическая формула. Трудно себе представить, чтобы на острие одной этой формулы можно было поднять трехлетний груз таких разнообразных стихотворений, судя хотя бы по напечатанным в "Северных цветах" за три года.

Но обещание исполнено. Перед нами - книга, как песня, из которой "слова не выкинешь", замкнутая во всех своих десяти частях, оставляющая лишь узкие проливы от части к части - как глава к главе... Надо заметить, что Брюсов не обременяет читателя не только вариантами одного содержания, но избегает повторений в размерах. Достаточно указать, что в книге, состоящей из 96 стихотворений, употреблено более 40 разных размеров. При этом некоторые из них (vers libre) усвоены русским стихосложением впервые...

Книга "Urbi et orbi", превзошедшая во всех отношениях предыдущие сборники стихов Брюсова, представляет важный и знаменательный литературный факт. Беспочвенное "декадентство" осталось далеко позади, и путь к нему окончательно загражден..." (А.Блок. "Новый путь", 1904, #7).

Кормчие звезды. Книга лирики. - СПб.

"Надо отдать справедливость г. Иванову, его архаический слог - тяжел, косолап, не художествен, но он не тривиален, иногда даже благороден и возвышен. Не отличаясь талантливостью, поэзия г. Иванова не имеет в себе ничего плебейского, шарлатанского" (П.Н. Хроника журнала "Мир искусства" #14).

"Книга В.Иванова - явление в нашей литературе исключительное, почти единственное. Она - яркое и в высшей степени цельное выражение того чуждого славянскому духу искусства, которое может быть названо "лирикой мыслей", "лирикой знания".

Правда, такое искусство, как одна сторона, составляло отличительную черту в поэзии Баратынского и Тютчева, однако, и у них даже самая глубокая отвлеченная мысль, облекаясь в художественную форму, неизбежно гармонически сочетается с лиризмом господствующего в душе автора чувства или мимолетного настроения.

У В.Иванова этого лиризма искать не приходится. Он пленяет ум красотой образов, в которые облекает свои проникновенные мысли, красотой оригинальной, изысканной, но мертвенно холодной; он удивляет богатством поэтической эрудиции и неистощимым многоцветным разнообразием словаря. Но он не трогает сердца, не смущает покоя. Произведения В.Иванова - спокойно отображенное знание, образная философия древнегреческих мудрецов, артистически выполненный синтез глубоко проанализированных, но извне почерпнутых, часто давно замерших, жизненных трепетаний; из-за его терцин, сонетов, сапфических и алкеевских строф перед нами вырисовывается безмятежный лик автора-эпикурейца, пророка, постигшего разумом вечное, но не ощутившего сердцем мгновенного. Г. В.Иванов - характерная противоположность г. Бальмонту, как поэту "мимолетных событий". Но по силе художественного таланта он вместе с ним может занять место во главе современных лириков" (Крс. (А.А.Курсинский?). "Курьер", 27 мая).

"Дебютант выступает в нем (сборнике стихов. - Е.О.) настоящим мастером, понимающим современные задачи стиха, работающим над ними. Вполне самостоятельно владея традиционными размерами, он ищет новых, и обретает их, воскрешает древние, и умеет придать им жизненность. В согласии с устремлением всей нашей эпохи, В.Иванов - эклектик. Ему равно близки все времена и страны, он собирает свой мед со всех цветов. Он владеет сонетом с изысканностью итальянских мастеров, его создателей; он строг и силен в терцинах, свободен и классически ясен в гекзаметрах и элегических дистихах; он усваивает русской поэзии строфы алкеевские и сапфические, придавая удивительную легкость этим чуждым размерам, сродняя их с русским стихом; он то приближается к стройности пушкинских напевов, то возобновляет хмельные звуки Языкова, то по-новому пользуется складом наших народных песен... Во всем этом чувствуется долгая работа, интимная близость к избранным образцам, чувствуется завершение многолетних исканий. За "Кормчими звездами" должны скрываться подготовительные этюды, ученические упражнения, которые автор, являясь в этом отношении исключением среди собратьев, скрыл от читателей" (В.Брюсов. "Новый путь" #3).

Будем как солнце. Книга стихов. - М.

"Тут маниакальная самовлюбленность, какая-то неискоренимая психологическая банальность, которая бьет изнутри и мутными брызгами рассыпается по всем произведениям Бальмонта. Настоящий поэтический талант, настоящая фантазия, настоящее буйство страсти, болезненно-капризной и временами поднимающейся в какие-то светлые выси, бесподобный, звучный, легкий стих - все это перемешано у Бальмонта с невыносимо глупым хвастовством, с бредом алкоголя и выдумками шарлатанского расчета" (А.Л.Волынский. Книга великого гнева).

"Наши дни - исключительные дни, одни из замечательнейших в истории...

В немногих с такой силой, так явно проявляется эта дрожь грядущего, как в К.Д.Бальмонте... Бальмонт прежде всего "новый человек", в нем новая душа, новые страсти, идеалы, чаяния - иные, чем у прежних поколений... Бальмонт кует свои стихи, заботясь лишь о том, чтобы они были по его красивы, по его интересны, и если его поэзия все же принадлежит "новому" искусству, это сталось помимо его воли. Он просто рассказывает свою душу, но душа его из числа тех, которые лишь недавно стали расцветать на нашей земле...

Жажда полноты каждого мгновения, ощущение окружающих нас бездн, чувство таинства в страсти и слияние с стихийной жизнью - вот четыре основных течения в творчестве Бальмонта...

В Бальмонте бессознательная жизнь преобладает над сознательной. Но гордый своим светлым оком, он, этот прозревающий слепец, слишком полагается на силу своего прозрения. Он отваживается на самые запретные дороги, иногда проходит там, где, казалось, нет пути, о иногда жалко скользит и падает там, где многие идут свободно, руководствуясь клюкой. Везде, где сила в сознательности, в ясности мысли, Бальмонт слабее слабых...

При всей тонкости общего построения стихотворений, он в отдельных стихах доходит до пределов банальности..." (В.Брюсов. Бальмонт. "Мир искусства" #7-8).

Собрание стихов. - М. (год издания указан 1904)

"...К сожалению, настоящий сборник его стихов производит... самое обескураживающее впечатление. Прежде всего, в нем нет никакой поэзии, потому что нет живых ощущений и чувств, ни тех мыслей, которые органически вырастают на почве непосредственных ощущений и чувств и могут быть названы поэтическими мыслями. Вообще, Мережковский, так сказать, не органический человек и потому неорганический поэт. Это какой-то очаг разностильных современных мыслей, напряженно стремящихся к синтезу, но сцепленных между собой только механически" (А.Л.Волынский. Книга великого гнева).

"Сколько я замечал, у Мережковского есть истинно изящное отношение к славе, как и к бесславию. Он желает первой, но без всякой жадности; страдает от второго, но исключительно страданием за идеи свои, не насколько их отвергают, но насколько их не понимают или отказываются в них вслушаться" (В.В.Розанов. Среди иноязычных. "Мир искусства" #7).

Ключи тайн. "Курьер", 28 марта.

"Под этим заманчивым заглавием вчера в аудитории Исторического музея Валерий Брюсов выступил с проповедью своей новой эстетической теории...

Во всем этом много странного и даже вызывающего улыбку. Многое здесь может дать материал для остроумного вышучивания...

Но дело, конечно не в этом.

Смех смехом, а все-таки дыма без огня не бывает, и нет учения, которое не содержало бы в глубине своей зерна истины. Такое зерно несомненно есть и в новой школе эстетов.

Как ни относитесь к этому ученью, но несомненно, что оно видит в искусстве нечто очень большое. Для него искусство - храм, а не лавочка с продажей распивочно и на вынос. Признавая искусство особой формой познанья и возвращаясь таким образом к Шопенгауэру... новая школа освобождает искусство от всякой служебной роли, какого-то средства общенья и уносит его очень далеко от задач какого-то вселенского времяпрепровожденья, а, возведя искусство на подобающую ему высоту, оно объясняет и его мировое значение. На этом все преимущества нового учения и останавливаются. Все дальнейшее - это сплошной красивый бред. Это лучезарный сон, в котором поэт видит торжество дорогого ему искусства, а не эстетическая теория. Это не теория, а поэма об искусстве. Здесь нет обращения к нашему мышлению, нет доказанных положений и логических выводов, и взамен их только красивые и не всегда ясные утверждения. А если так, то и спор с защитниками этого учения невозможен".

Достоевский и Ницше (философия трагедии). - СПб.

"Автор этой книги принадлежит к числу наших "новых" полуфилософов, полукритиков... Среди своих коллег г. Шестов выделяется очень симпатичными чертами. В нем чувствуется несомненная искренность, способность к философскому мышлению, без тех ужимок и фокусов, которые усвоили себе новые "жрецы" литературной критики. Прорицательский тон, страсть искать повсюду аналогий и сопоставлений, часто чисто внешних, и потом глубоко-мысленно стараться находить таинственный смысл в этих сопоставлениях - эта литературная манера, которой так злоупотребляет, например, г. Мережковский, почти отсутствует у г. Шестова. Он только не мог отделаться от свойственных новой школе постоянных повторений одной и той же мысли в разных словесных формах, не мог отделаться и от несколько таинственного вида, с которым излагаются часто совсем не таинственные вещи" (Литературное обозрение. "Вестник Европы" #9).

Рассказы, т. 1. - М.

"Книга рассказов г. Куприна говорит о несомненном молодом и разностороннем таланте ее автора. Иногда в этих рассказах чувствуется какая-то недоделанность, неполное соблюдение художественной меры...

Лучше всего удается автору изображение тех психологических процессов, которые незаметно совершаются на дне человеческой души, чтобы в определенные моменты жизни проявиться во вне, та тонкая игра ощущений, трудно уловимая сеть чувства и мыслей, которые, сплетаясь между собой, выливаются в одном настроении, в одном порыве неудовлетворенной души" (Н.Д.Телешов. "Русская мысль" #5).

Рассказы, т. 1. - М.

"Почти все рассказы г. Серафимовича посвящены изображению жизни рабочего люда. Главные герои его произведений - тяжелый труд, безысходная нужда и молчаливое горе. Он одинаково хорошо видит их и в спертой темноте подземных шахт и в тишине черной, чутко насторожившейся ночи на воде, и среди бесконечных снеговых полей озаренной серебристым сиянием тундры" (Без подписи. "Русская мысль" #4).

"Ни психология страха, ни более сложная психология противоречивых влечений не составляет сильной стороны авторского дарования. Наиболее удачными в рассказах г. Серафимовича являются бытовые черты, рассыпанные в разных местах книжки... Но непреодолимая страсть автора к нагромождению опасностей в большинстве случаев заслоняет положительные стороны его дарования". (В.Я. "Русские ведомости", 26 мая).

Рассказы, т. 1. - М.

"Беспросветной тоской и отчаянием веет от рассказов г. Юшкевича. Автор их является настоящим певцом народного еврейского горя, безграничной скорби, которая царствует в тесных границах, называющихся чертой еврейской оседлости...

Самый язык, которым говорят герои рассказов г. Юшкевича, чрезвычайно характерен; он весь состоит из целого ряда недоумевающих вопросов, с которыми еврей как будто обращается к судьбе, не устающей постоянно и жестоко гнать его...

Рассказы г. Юшкевича обнаруживают в нем несомненное дарование; единственным недостатком их являются чересчур однотонные, мрачные краски..." (Без подписи. "Русская мысль" #6).

Нестрашное (Из записок репортера. Этюд). "Русское богатство" #2.

"Повесть эта очень далека от первых повестей почтенного писателя, которыми он создал свое имя... В ней нет и следа той своеобразной поэтичности, такого романтизма, которым проникнуты такие произведения, как "Лес шумит", "В дурном обществе" и т.д.

Новое произведение В.Г.Короленко раскрывает перед нами природу этого ужасного чудовища, которое кажется нестрашным потому, что оно так серо, так под масть нашей действительности, что мы его не замечаем. Единственным человеком, освободившимся от власти "нестрашного", является порвавший со всеми компромиссами Павел Семенович. Компромисс дает силу нестрашному и в итоге новый рассказ нашего почтенного писателя является вызовом, брошенным компромиссу" (Н.Коробка. О "нестрашном". "Образование" #5).

О художниках вообще и некоторых художниках в частности. "Русская мысль" #2.

"Для нас чистое искусство, в особенности поэзия, есть концентрация жизни...

Если художник комбинирует... эстетические элементы: правильные линии, точные контуры, мягкие переливы ласкающих красок, полные чистые, звуки и аккорды, здоровье, радость, силу, ум, то в его искусстве будет выражена чистая красота. Красиво в узком смысле слова все прекрасное, заключающее в себе лишь (или по преимуществу) эстетически положительные элементы...

Задача художников концентрировать жизнь, сгущать ее, давать нам пережить возможно больше, не перенапрягая, однако, наших нервов...

На наш взгляд, самое главное в нем, чтобы оно заразило нас жизнью вообще, и возбудило любовь и интерес к ней в самом широком смысле. Еще дальше мы от того, чтобы требовать от художника во что бы то ни стало "звуков сладких"; пусть он дает нам и диссонансы, пусть мучит нас, но не мукой зубной боли, нудной мукой, а идеализированным, не потрясающим страданием".

Телешов Н. Рассказы, т. 1. - М.

Федоров А.М. Рассказы, т. 2. - СПб.

Чириков Е. Пьесы. - СПб.

Бальмонт К.Д. Два стихотворения под общим заглавием "Дилемма". "Журнал для всех" #1.

Только любовь. Семицветник. - М.

Леткова Ек. (Е.П.Султанова). Сборник рассказов "Раб". - СПб.

Гиппиус З.Н. Сумасшедшая. "Новый путь" #2.

Собрание стихов. 1889-1903. - М.

Каменский Анатолий. Степные голоса (первая книга). - СПб.

Лемке М. Очерки по истории русской цензуры и журналистики XIX столетия. - СПб. (год издания указан 1904).

Гусев-Оренбургский С. Рассказы, т. 1. - СПб.

Брюсов В.Я. Стихотворный цикл "Предчувствия". "Новый путь" #4.

Боцяновский В.Ф. Леонид Андреев (первая книга о писателе).

Огарева-Тучкова Н.А. Воспоминания. - М.

Криницкий Марк (М.В.Самыгин). Чающие движения воды. - М.

Лазаревский Борис. Повести и рассказы. - М.

Геккер Н. Леонид Андреев и его произведения. - Одесса.

Тан (В.Г.Богораз). Восемь племен. Роман из древней жизни крайнего северо-востока. "Мир Божий" #5-8.

Ольнем О.Н. (В.Н.Цеховская). Очерки и рассказы. - СПб.

Вербицкая А. Злая роса. "Образование" #3-8.

Булгаков С. Сборник статей "От марксизма к идеализму (1896-1903)". - СПб.

Сологуб Ф. Собрание стихов. 1897-1903. - М.

Елеонский С. Рассказы. - СПб.

Чехов Мих.П. Очерки и рассказы. - СПб. (год издания указан 1904).

Толстой Л.Н. "Ассирийский царь Ассархадон", "Три вопроса". "Русское слово", 5 декабря и в отдельном издании "Посредника", М.

Коневской Ив. Стихи и проза. Посмертное собрание сочинений. - М. (год издания указан 1904).

Чехов А.П. Последнее произведение - рассказ "Невеста". "Журнал для всех" #12.

Мельшин Л. (П.Ф.Якубович). Очерки русской поэзии. - СПб. (год издания указан 1904).

Дорошевич В.М. Сахалин (Каторга). - М.

Мережковский Д.С. Судьба Гоголя. "Новый путь" #1-3.

Очерки реалистического мировоззрения. Сборник статей по философии, общественной науке и жизни. - СПб.

Мысли мудрых людей на каждый день. - М. (собраны гр. Л.Н.Толстым).

Письма Пушкина и к Пушкину. Новые материалы, собранные книгоиздательством "Скорпион". Редакция и примечания Валерия Брюсова. - М.

• 1902 год