СТИХОТВОРЕНИЕ ГОДА | ПЕРВАЯ ПУБЛИКАЦИЯ | МАКСИМЫ | ХРОНИКА | МИСТИФИКАЦИЯ | ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА И ИСПОЛНИТЕЛИ

Стихотворение года

Золотая ветвь (Моему учителю)

Средь звездных рун, в их знаках и названьях
Хранят свой бред усталые века,
И шелестят о счастье и страданьях
Все лепестки небесного венка.
На них горят рубины алой крови;
В них, грустная, в мерцающем покрове
Моя любовь твоей мечте близка.

Моя любовь твоей мечте близка
Во всех путях, во всех ее касаньях,
Твоя печаль моей любви легка,
Твоя печаль в моих воспоминаньях,
Моей любви печать в твоем лице,
Моя любовь в магическом кольце
Вписала нас в единых начертаньях.

Вписала нас в единых начертаньях
В узор Судьбы единая тоска;
Но я одна, одна в моих исканьях,
И линия Сатурна глубока┘
Но я сама избрала мрак агата,
Меня ведет по пламеням заката
В созвездье Сна вечерняя рука.

В созвездье Сна вечерняя рука
Вплела мечту о белом Иордане,
О белизне небесного цветка,
О брачном пире в Галилейской Кане┘
Но есть провал в чертах моей судьбы┘
Я вся дрожу, я вся ищу мольбы┘
Но нет молитв о звездном океане.

Но нет молитв о звездном океане┘
Пред сонмом солнц смолкают голоса┘
Горит венец на звездном Эридане,
И Вероники веют волоса.
Я перешла чрез огненные грани,
И надо мной алмазная роса
И наших дум развернутые ткани.

И наших дум развернутые ткани,
И блеклых дней широкая река
Текут, как сонм, в опаловом тумане.
Пусть наша власть над миром велика,
Ведь нам чужды земные знаки власти;
Наш узкий путь, наш трудный подвиг страсти
Заткала мглой и заревом тоска.

Заткала мглой и заревом тоска
Мою любовь во всех ее сверканьях;
Как жизни нить мучительно-тонка,
Какая грусть в далеких очертаньях!
Каким бы мы ни предавались снам,
Да сбудется завещанное нам
Средь звездных рун, в их знаках и названьях.

Средь звездных рун, в их знаках и названьях
Моя любовь твоей мечте близка,
Вписала нас в единых начертаньях
В созвездье Сна вечерняя рука.
Но нет молитв о звездном океане.
И наших дум развернутые ткани
Заткала мглой и заревом тоска.

Черубина де Габриак. "Аполлон" #2.

Первая публикация

А.Крученых. Кровавые люди. "Родной край", Херсон, 13-24 ноября. Подпись А.Горелин.

Максимы

"Задача современной русской литературы - принять положение западноевропейской эстетики: форма неотделима от содержания" (А.Белый. Настоящее и будущее русской литературы. Публичная лекция, прочитанная в Москве и Санкт-Петербурге. "Весы" #2).

Хроника

Редактор "Вестника Европы" М.М.Стасюлевич, возглавлявший журнал в течение 43 лет, сложил с себя редакторские обязанности. С января 1909 года во главе журнала становится К.К.Арсеньев, издатель - М.М.Ковалевский.

Беллетристический отдел "Русской мысли" поручен Д.С.Мережковскому.

100-летний юбилей Гоголя:

В.В.Каллаш. Н.В.Гоголь в воспоминаниях современников и переписке. - М.

Д.С.Мережковский. Гоголь. Творчество, жизнь и религия. - СПб.

Д.Н.Овсянико-Куликовский. Н.В.Гоголь в его произведениях. К столетию со дня рождения великого писателя. - М.

В октябре в Петербурге начал издаваться новый литературно-художественный журнал "Аполлон" под редакцией С.Маковского.

"Аполлон. В самом заглавии - избранный нами путь. Это, конечно, менее всего - найденный вновь путь к догмам античного искусства.

Аполлон - только символ, далекий зов из еще не построенных храмов, возвещающий нам, что для искусства современности наступает эпоха устремлений - всех искренних и сильных - к новой правде, к глубоко-сознательному и стройному творчеству: от разрозненных опытов - к закономерному мастерству, от расплывчатых эффектов - к стилю, к прекрасной форме и к животворящей мечте.

Давая выход всем новым росткам художественной мысли, - "Аполлон" хотел бы назвать своим только строгое искание красоты, только свободное, стройное и ясное, только сильное и жизненное искусство за пределами болезненного распада духа и лженоваторства" (Редакция. "Аполлон" #1).

1 ноября разряд изящной словесности Академии наук избрал И.А.Бунина и Н.Н.Златовратского почетными академиками.

30 ноября умер И.Ф.Анненский.

В декабре прекращают существование, как бы уступая свое место "Аполлону", журналы "Весы" (СПб.) и "Золотое руно" (М.).

"В виду разнообразных толков и недоумений, редакция "Весов" считает своим долгом дать определенный ответ по вопросу о причинах, вызвавших приостановку журнала на неопределенное время. Это необходимо тем более, что "Весы" приостанавливаются после шестилетнего существования, и не в силу внешних, враждебных условий, а совершенно сознательно и согласно желанию лиц, стоявших и стоящих во главе журнала.

Оглядывая одним мысленным взором путь, пройденный нами за весь шестилетний период существования "Весов", мы всего горячее и всего полнее чувствуем значение выполненной нами задачи. Эта задача была двоякой с первого же времени их возникновения.

Прежде всего "Весы" всегда стремились быть проводниками целого сложного и органически связанного цикла идей и переживаний, пожалуй, даже целого миросозерцания, известного под условными терминами "символизма", "модернизма", "нового искусства" и даже "декадентства", стараясь одновременно дать и непосредственные образцы творчества и критическое рассмотрение всех соприкасающихся с этим циклом произведений.

Другая цель, миссия и роль "Весов" заключались в практическом применении тех идей и переживаний, которыми этот журнал насыщал и пропитывал верхние слои русского культурного общества. "Весы" являлись тем питомником, в котором выросли и окрепли не только идеи, но и сами носители их, не только создания, но и творцы их, являясь тем гнездом, где вылупилось из скорлупы и оперилось целое поколение русских писателей, целая плеяда идейных представителей символизма.

Пока задача, поставленная себе "Весами", не была выполнена, они не боялись идти вперед. Их внешние враги не увеличивались, а уменьшались с течением времени. Их путь шел от полного отрицания к почти полному признанию, к торжеству дорогих им идей. Мы думаем и заявляем, что в этом торжестве идей и заключается основная причина теперешней приостановки "Весов" (К читателям. От редакции. "Весы" #12).

"Расставаясь теперь с нашими читателями, мы вовсе не чувствуем себя утомленными. Но теперь мы ясно чувствуем, что течения, которые мы отстаивали как в области литературы, так и в области живописи, уже достаточно окрепли и выразились, чтобы развиваться самостоятельно, и что "Золотое руно" в этом отношении уже исполнило свою миссию" (От редакции. "Золотое руно" #11-12).

В Петербурге выходит первый номер литературного, художественного, научно-популярного и общественного ежемесячного журнала "Жизнь для всех". Редактор-издатель - В.А.Поссе.

В Москве возникает издательство "Мусагет", одним из руководителей которого становится А.Белый.

Мистификация

Процитированная ниже статья - один из эпизодов самой знаменитой мистификации в русской поэзии начала ХХ века. Е.И.Васильева (урожденная Дмитриева) по совету Волошина послала свои стихи в "Аполлон" за подписью "Черубина де Габриак", а Волошин распустил слух о юной поэтессе, затворнице-красавице из знатного рода (Дмитриева была некрасива, болезненна), воспитанной в монастыре и т. д. Стихи имели в "Аполлоне" шумный успех, редактор журнала С.К.Маковский заочно влюбился в Черубину, выбрав своим поверенным Волошина, что, естественно, только способствовало развитию интриги. Мистификация раскрылась благодаря грубой, бестактной выходке Н.Гумилева (давно ухаживавшего за Дмитриевой). Об этом узнал Волошин и дал Гумилеву пощечину. 22 ноября состоялась дуэль. Секундантами Гумилева были М.А.Кузмин и секретарь редакции "Аполлона", известный шахматист Е.А.Зноско-Боровский; у Волошина - А.Н.Толстой и театральный художник А.К.Шервашидзе. Секунданты выработали самые легкие условия, несмотря на протесты Гумилева. Гумилев промахнулся, а у Волошина случилась осечка, и дуэль (едва ли не последняя в русской литературе) обошлась без кровопролития. После этого Черубина-Васильева поневоле перестала печататься, хотя писала до конца жизни.

Максимилиан Волошин. Лики творчества. Гороскоп Черубины де Габриак

"Когда-то феи собирались вокруг новорожденных принцесс и каждая клала в колыбель свои дары, которые были, в сущности, не больше, чем пожеланиями. Мы - критики - тоже собираемся над колыбелями новорожденных поэтов.

Сейчас мы стоим над колыбелью нового поэта. Это подкидыш в русской поэзии. Ивовая корзина была неизвестно кем оставлена в портике Аполлона.

В записке с черным обрезом написаны остроконечным и быстрым женским почерком слова:

"Cherubina de Gabriack. Nee 1887. Catholique".

Аполлон усыновляет нового поэта.

Нам, как Астрологу, состоящему при храме, поручено составить гороскоп Черубины де Габриак. Постараемся, следуя правилам царственной науки, установить его элементы.

Две планеты определяют индивидуальность этого поэта: мертвенно-бледный Сатурн и зеленая вечерняя звезда пастухов - Венера, которая в утренней своей ипостаси именуется Люцифером.

Их сочетание над колыбелью рождающегося говорит о характере обаятельном, страстном и трагическом. Венера - красота, Сатурн - рок. Венера раскрывает ослепительные сверкания любви; Сатурн чертит неотвратимый и скорбный путь жизни.

Другая девушка, тоже рожденная под сочетанием Венеры и Сатурна - героиня "Акселя" Villiers de l'Isle-Adam - говорит про себя:

"Все ласки других женщин не стоят моих жестокостей! Я самая мрачная из девушек. Мне кажется, что помню, как я соблазняла ангелов. Увы! Цветы и дети умирают в моей тени. Я знаю наслаждения, в которых гибнет всякая надежда".

Рожденные под этим сочетанием отличаются красотой, бледностью лица, особым блеском глаз. Они среднего роста. Стройны и гибки. Волосы их темны, но имеют рыжеватый оттенок. Властны. Капризны. Неожиданны в поступках.

В поэзии Черубины де Габриак часто слышится борьба с┘ древней душой, не умершей в ней. Она то сравнивает себя с огненным цветком папоротника, цветущим только раз, умоляет сорвать ее, уступить ее любовной порче, то вспоминает о "Белом Иордане, о белизне небесного цветка". Она не знает еще, какой путь выберет: путь "Розы и Креста", или испепеляющий путь земного огня.

Но этими глубинными, так сказать основными, звездными переживаниями, не ограничивается круг поэзии Черубины де Габриак.

Сознание ненужности своей мечты и своего изгнанничества часто звучит в ее стихах: "┘И вновь одна в степях чужбины, и нет подобных мне вокруг┘ К чему так нежны кисти рук, так тонко имя Черубины?"

Иногда реальности жизни представляются ей в виде развеявшегося сна Сандрильоны:

Утром меркнет говор бальный┘
Я одна┘ Поет сверчок┘
На ноге моей хрустальный
Башмачок.
Путь завещанный мне с детства -
Жить одним минувшим сном.
Славы жалкое наследство┘
За окном
Чуждых теней миллионы,
Серых зданий длинный ряд,
И лохмотья Сандрильоны -
Мой наряд.

Черубина де Габриак любит редкие и замкнутые формы старинных поэм, как "рондо", "лэ", и различные системы переплетений и повторений стихов┘ но не подчеркивает никогда своих намерений, пользуясь этими изысканными формами легко и свободно, как естественным своим языком.

Вот данные гороскопа; вот данные таланта. Какой же дар нам, феям-критикам, положить в колыбель этому подкинутому в храм Аполлона поэту? Нам думается, что ей подобает только один - золотой, неверный и нерадостный дар - слава. Мы кладем его в колыбель Черубины де Габриак".

Действующие лица и исполнители

Бенуа А. В ожидании гимна Аполлону | Анненский И. О современном лиризме; Вторая книга отражений | Кузмин М. Комедии | Черубина де Габриак. Стихотворения | Рукавишников И. Стихотворения | Шагинян М. Первые встречи | Альманах изд-ва "Шиповник", кн. 8-11 | Городецкий С. Кладбище страстей; Русь | Пяст В. Ограда | Иванов Вяч. По звездам | Бородаевский В. Стихотворения | Андреев Л. Анатэма | Чириков Е. Пьесы | Другие произведения
Бенуа А.

В ожидании гимна Аполлону. "Аполлон" #1.

"Завтра должно наступить новое возрождение. Многие это знают. Но где это завтра, когда оно наступит, какова-то будет остальная ночь. Во всяком случае, близко ныне к полночи, и заря сильно передвинулась к востоку. Царит час безумства и оргий, час наибольшего озверения и самоубийственного отчаяния. Быть может, перевал еще не пройден, и станет тьма еще чернее, и заря потухнет вовсе. Но там, за горизонтом, божественное светило не остановится, а обойдет весь свой круг и дойдет, когда наступит его час, разумеется, не предусмотримый.

Пора готовиться. Пора учиться слагать гимны, чтобы встретить должным образом обетованный восход. Но гимны эти не будут угодны, если они будут мертвыми - эстетическим самонаслаждением, аскетической ересью или еще школьным уроком. Искусству необходимо освободиться от пут узкой замкнутости и от искания недостойной полезности. Но искусство не должно быть и для искусства, ибо искусство, будучи от Бога, существует для Бога, должно быть воздано ему. Это язык, на котором человечество беседует с небожителями, и нужно учиться говорить на этом языке, не вплетая в него чуждые слова".

Анненский И.

О современном лиризме. I. Они. "Аполлон" #1-2. II. Оне. "Аполлон" #3.

"Символизм в поэзии - дитя города. Он культивируется и он растет, заполняя творчество по мере того, как сама жизнь становится все искусственнее и даже фиктивнее. Символы родятся там, где еще нет мифов, но где уже нет веры. Символам просторно играть среди прямых каменных линий, в шуме улиц, в волшебстве газовых фонарей и лунных декораций. Они скоро осваиваются не только с тревогой биржи и зеленого сукна, но и со страшной казенщиной какого-нибудь парижского морга, и даже отвратительных по своей сверх-живости восков музея".

Вторая книга отражений. - СПб.

"- Подлинно для меня в любом авторе не то, что им написано, но то, что мною по написанному прочтено. - Вот, я думаю, девиз для импрессионистической критики. Хорошим образцом такой критики может служить "Вторая книга отражений" Иннокентия Ф. Анненского. Очевидно, что антитеза: искусство и жизнь - стоит перед автором "Книги отражений" во всей ее льдистой остроте. Именно изнанка поэзии (понимаемой в ее широком и истинном смысле, как творчество вообще) притягивает Иннокентия Анненского с особой силой всюду, где только можно эту изнанку подглядеть. И здесь глаз его зорок, как у дикаря.

Язык Иннокентия Анненского, его манера письма, поражает странной какой-то растрепанностью. Фраза иногда обрывается там, где, казалось бы, только и начаться мысли; причинная связь, как будто и без надобности, вдруг нарушается. Правда, иногда бывает, что стойкость лирических настроений должна уступить свое место неожиданным, чисто импрессионистическим мазкам мысли, необходимость которых ощущается иной раз и наперекор логике.

В наиболее глубоких очерках "Книги отражений" слабо сквозят - но все же сквозят - могучие темные лучи одного миросозерцания, влияния которого на нашу современность отрицать нельзя. Я говорю о Льве Шестове, о его "Философии трагедии". Книгу эту, по глубине ее отравы, по красоте ее иронии, по дерзости ее бунта смело назову я одной из значительнейших книг, вышедших в Европе за последнее десятилетие. И, кажется, я не ошибусь, сказав, что именно философия трагедии научила Иннокентия Анненского так зорко глядеть в бездны вместе с Шестовым. Не даром их обоих притягивают те же сокровенные темы" (Конст.Эрберг. О воздушных мостах критики. "Аполлон" #2).

Кузмин М.

Комедии. - СПб.

"Года два назад раздались совсем новые песни. Эти песни очаровали нас простотой и легкостью. Казалось, найдены девственно-свежие слова, безыскусственные и свободные напевы. Я разумею здесь "Александрийские песни" Кузмина и "Ярь" Городецкого.

Но скоро обозначилось резкое различие между двумя поэтами. Сверхъестественно быстро непосредственность Городецкого выродилась в самодовольное варварство и затем в самую плоскую посредственность. Кузмин, напротив, работал и совершенствовался┘

И вот перед нами последняя книга Кузмина┘ Для всех комедий характерно соединение византийского колорита┘ с наивностью средневековой мистерии. Изящная проза чередуется с очаровательными стихами┘ Но слишком часто Кузмин впадает в шарж и карикатуру┘ Безвкусие "Балаганчика" положило печать на книгу, которая могла бы быть прекрасной и совершенной. Будем надеяться, что это - случайность. Что талант Кузмина зреет и становится все строже и дальше от дешевого модернизма" (Сергей Соловьев. "Весы" #3).

Черубина де Габриак

Стихотворения ("Золотая ветвь", "Наш герб", "Св. Игнатию", "Сонет" и др.). "Аполлон" #2.

"Я думал ведь, что Она только все смеет и все сметет┘ А оказывается, что Она и все знает, что она все передумала (пока мы воевали то со степью, то с дебрями), это рано оскорбленное жизнью дитя - Черубина де Габриак.

Имя итальяно-испано-французское, мне ничего не говорит. Может быть, даже только девиз┘ Мне лень брать с полки Готский альманах. Да и зачем? Старую культуру и хорошую кровь чувствуешь┘ А, кроме того, эта девушка, несомненно, хоть отчасти, но русская. Она думает по-русски┘

Зазубринки ее речи - сущий вздор, по сравнению с превосходным стихом, с ее эмалевым гладкостильем.

Ни любви, ни ненависти, ни душевного жара, ни душевного холода, ни удивления, ни даже любопытства - один безмерный ужас, одна неделимая мука эстетического созерцания" (И.Анненский. О современном лиризме. "Оне". "Аполлон" #2).

Рукавишников И.

Стихотворения. Книга шестая. - СПб.

"Прочитав стихотворения г. Ивана Рукавишникова, мы, было, затруднились сперва дать отзыв, по причине полной нашей "некомпетентности" в подобных вещах. Дело в том, что книга г. Рукавишникова находится вне пределов литературы. Это - произведение любительское, одно из тех, что процветают преимущественно в среде людей, душевно не совсем здоровых┘ В том, что г. Рукавишников нуждается в посредничестве психиатров, нас удостоверяет с несомненностью последние строки его книги: "Не убоявшимся путей Страны Страха со свинцовых скал пути в Страну Святости из Страны Плача книгу эту через стадии и сроки бросаю. Море севера земли. Год тридцать третий". Догадываемся, что это происходит "в мартобре некоторого числа".

На первых четырех страницах мы встретили составленные из рифмованных строк довольно аляповатые "фигуры" потира, меча, креста и треугольника! О содержании "фигуры" может дать понятие хотя бы следующее восьмистишие, образующее рукоять меча:

меч
бога
меч
бога
дар
неба
дар
неба.

Определить содержание всей книги (а в ней 350 страниц) так же мудрено, как дать понятие о каждом стихотворении в отдельности. По-видимому, сам автор не отдает себе отчета в том, что и зачем он пишет, - он как бы "бредит" пером по бумаге и уж, конечно, не понимает и не помнит своего бреда" (Ptyx (Б.А.Садовский). "Весы" #8).

"Безусловно талантливый, работающий, думающий, он совершенно лишен чутья поэтов - вкуса. Иногда это даже помогает ему: как лунатик, бредет он по узкому карнизу и действительно находит благоухающие лужайки, серебряные поляны зачарованных стран. Но чаще - о, как это бывает часто! - он жалко срывается, и не в бездну, а только в грязь, и стихи его испещрены кляксами безобразных прозаизмов.

В его книге есть стихотворения в форме чаши, меча, креста и треугольника, подражание поэтам александрийцам. В ней много новых размеров, новых строф. Характерным для Рукавишникова является частое повторение какого-нибудь слова или выражения, придающее его образам характер неотступности.

Книга его представляет материал для поэтов, и богатый материал, но автора ее поэтом назвать страшно" (Н.Гумилев. Письма о русской поэзии. "Аполлон" #1).

Шагинян М.

Первые встречи. Стихи 1906-1908 гг. - М.

"Новая поза, новый лирический танец грации. Сколько же их у вас, сестры, Господи?

Шажками мелкими, неровно, как спираль,
Бежит трехлетняя горбатая Ануся,
Ее завидевши, невольно отвернуся,
И мне до горечи ее бывает жаль.
Глаза - два остреньких, пугливых огонька;
В них страх бесформенный и боль недоуменья,
Настойчивый вопрос, немое подозренье
И безнадежная недетская тоска.
Все что-то жуткое скрывают молчаливо,
Как будто прячется загадка за спиной┘
И все бежит она, бежит нетерпеливо,
С кривыми ножками, с фигуркою больной.
Растерянно глядит в сконфуженные лица
И, не поняв еще, - трепещет и боится.

Так вот куда идет Мариэтта Шагинян: к внимательному, бережному, любовному созерцанию ужаса и муки. Даже и она, по-видимому, не сразу пришла к сложной и цепляющей жизни. И у нее была своя лунная беспредметность. Здесь в монотонности третьих пэонов, заслонивших резвые хореи, встают перед вами два мира - исконно враждебных друг другу мира, а за ними мерцают две тайны, все же и вопреки всему магнитно влекущихся одна к другой.

А все же истинный элемент лирики г-жи Шагинян, по-моему, не беспредметные просторы, а жизнь, загроможденная вещами, и где я, вместо того, чтобы парить в лучах и грезах, должно пробираться среди существ комических и мучительных, которые задевают ее, наступают ей на ноги и оглушают ее нестройным шумом не то карнавала, не то тартара" (И.Анненский. О современном лиризме. "Оне". "Аполлон" #3).

Альманах издательства "Шиповник", кн. 8. - СПб.

Книга составлена из произведений молодых авторов: Л.Семенова, М.Розенкопа, А.Чапыгина, С.Городецкого и др.

Альманах издательства "Шиповник", кн. 9. - СПб.

С.Н.Сергеев-Ценский "Печаль полей", Л.Андреев "Сын человеческий", А.Блок "Песня судьбы", Б.Зайцев "Сны".

Альманах издательства "Шиповник", кн. 10. - СПб.

Ф.Сологуб "Навьи чары. Часть третья", А.Блок "На поле Куликовом".

"Одним из наиболее значительных литературных явлений последних лет является третья часть "Навьих чар" Федора Сологуба - "Королева Ортруда". Не стесняясь повседневными рамками постылой "жизни", пышный талант Сологуба, как вещий демон, вырвался в сферы "творимой легенды", создав себе собственный, отныне ему одному принадлежащий мир. Забавно вспомнить, как иные из наиболее махровых представителей нашей газетной критики, перелистав роман Сологуба, глубокомысленно отмечали в "Королеве Ортруде" смешение современности со средневековьем (!) и реального элемента с фантастическим (!?). Между тем, именно в "Ортруде" менее, чем где-либо выступают обычные у Сологуба явления призрачного мира. Весь ход романа логически выдержан до конца. В "читающей публике" "Ортруда" вызвала напряженное недоумение. И критика, и публика до такой степени отвыкла от явлений истинно художественного творчества, что всякое произведение, где нет "Ям" и не благоухает навозом, уже представляется им и фантастическим и нелепым. Жизнь, очищенная от преходящей шелухи и претворенная в легенду, скучна людям, любовно роющимся в своей повседневности; взмахи могучего демона не уносят их в мир поэзии" (И.Голов (Б.А.Садовский). "Весы" #9).

Альманах издательства "Шиповник", кн. 11. - СПб.

Книга составлена из драматургических произведений. Б.Зайцев "Верность", Л.Андреев "Анфиса".

"По тонкости нравственного чувства, по благородству и изяществу настроений, замысел (пьесы. - Е.О.) совпадает с основными свойствами дарования Бориса Зайцева, и было естественно ожидать, что и "Верность" будет новой, прекрасной победой молодого писателя. На самом же деле вышло нечто неожиданное и непонятное: пьеса до такой степени слаба, что при самом доброжелательном отношении и напряженном внимании я не мог подметить в ней решительно ни одного достоинства┘ Прямо непонятно, каким образом у писателя, обладающего несомненным и крупным дарованием, могла получиться такая насквозь бездарная вещь" (С.Адрианов. Критические наброски. "Вестник Европы" #11).

Городецкий С.

Кладбище страстей. Рассказы, кн. 1. - СПб.

"Несомненно┘ не лишен талантливости и оригинальности молодой поэт Сергей Городецкий. Первый сборник его стихотворений, "Ярь", вызвал горячие похвалы - правда, сильно преувеличенные, но все-таки далеко не лишенные основания. Теперь он захотел попробовать свои силы на беллетристическом поприще, и весною нынешнего года выпустил сборник рассказов, под заглавием "Кладбище страстей". Эта книга привела прямо в уныние всех, кто с сочувствием следил за развитием свежего дарования Городецкого.

Из четырнадцати рассказов, вошедших в сборник, лишь один можно признать действительно удачным художественным этюдом - маленький рассказец "Островитяне".

Почти все рассказы┘ - сплошная порнография самого мерзкого и грубого, прямо лубочного сорта. В основу положены то примитивнейшие "холостые" анекдоты, то различные болезненные извращения, а разработка этих сюжетов поражает какой-то холодной беззастенчивостью, тупым цинизмом.

Правда, автор пытается и за этими фактами вскрыть что-то не то трагическое, не то стихийное - но ни трагизма, ни стихийности не получается, а скверные анекдоты так и остаются в конце концов скверными анекдотами.

"Кладбище страстей" станет кладбищем его (С.Городецкого. - Е.О.) таланта, если он будет дышать этой убийственной атмосферой и дальше" (С.Адрианов. Критические наброски. "Вестник Европы" #8).

Русь. Песни и думы. - М. (Год указан 1910).

"В прохладное весеннее утро хорошо идти одному по тропинке, не ожидая никаких встреч. Солнце на траве, на одежде, слегка влажная земля мягко ложится под ноги - и тогда невольно начинаешь петь┘ Петь, разумеется, без слов, слова не вспоминаются в такое удивительное утро┘ Такой песней захлебываешься, от нее больше ничего не надо.

Но Сергей Городецкий возымел странную мысль подобрать к ней слова и из получившихся строк составил книгу, назвав ее "Русью"┘ Я прочел ее с чувством сладкой меланхолии и еще большей неловкости, потому что, спеша подбирать слова к все нарастающей и нарастающей мелодии, автор не успел ни взвесить их, ни расценить, ни даже выбрать подходящие. Ни о стильности, ни об интересности построений или технической утонченности тут не может быть и речи. Городецкий забыл все, что он когда-либо знал или должен был знать, как поэт. Книга названа "Русью", но России здесь нет, - есть только легкие ноги, фуражки набекрень и улыбающиеся красные губы" (Н.Гумилев. Письма о русской поэзии. "Аполлон" #1).

Пяст В.

Ограда. Книга стихотворений. - СПб.

"В "Ограде", книге стихов Вл.Пяста, есть и дерзость юноши и мудрая осторожность настоящего работника. Он любит гипердактилические рифмы, изменяет обычное чередование рифм сонета, создает новые строфы.

Он - лирик, и ситуации его стихотворений несложны, фигуры и пейзажи окутаны легкой дымкой мечтательности. Есть Бог, но Он только состояние высшего, блаженного просветления.

Но Вл.Пяст живет в наше время; ему нельзя молиться, ему надо писать стихи. И вот, чтобы получилось стихотворение, он присочиняет к строкам вдохновенным строки искусно сделанные, поэзию мешает с литературой.

Конечно, только что сказанное не должно повлиять на благоприятную оценку книги Вл.Пяста. Пусть среди молодых лебедей русского символизма он не самый сильный, не самый гордый и красивый, - он самый сладкозвучный" (Н.Гумилев. Письма о русской поэзии. "Аполлон" #2).

Иванов Вяч.

По звездам. Статьи и афоризмы. - СПб.

"Книга Иванова - одна из тех редких (и все более и более редких) в наше время академического эклектизма и "декадентского" импрессионизма книг, которые и глубоко волнуют и учат размышлять.

Основная причина страстности и дерзновенности исканий Иванова в том, что он органически принадлежит к тому типу мыслителей, для которых бесценна и бесцельна всякая отдельная мысль, каждая группа идей вне иерархической связи с великим общим синтезом их, вне подчинения их тайному мистическому пути, пролегающему из сокровенных сфер сверхличного сознания" (Эллис. "Весы" #8).

"Вяч.Иванову принадлежит далеко не последнее место среди представителей современной русской литературы. Своими теоретическими статьями и стихотворными произведениями, а еще более, кажется, путем непосредственного личного общения он приобрел значительный авторитет в глазах многих наших поэтов┘ и имел несомненное влияние на формирование их эстетического мировоззрения и на направление их поэтической деятельности┘ В виду этого, содержание проповеди г. Иванова весьма существенно для уразумения современного момента в развитии русской поэзии. К сожалению, овладеть этим содержанием не так легко, так как г. Иванов выражает свои идеи в форме чрезвычайно замысловатой. Его лексикон изобилует далеко не всегда вразумительными неологизмами, а обычные слова он постоянно употребляет в необычном смысле. Синтаксис его тяжеловесен и запутан. Мысль его на каждом шагу прячется за туманные, произвольные символы, почерпнутые то из собственных стихотворений, то из античных легенд, или изобретаемых специально для данного случая. При этом г. Иванов и античную-то легенду часто наполняет чуждым ей содержанием, подсказанным либо толкованиями Ницше, либо собственными размышлениями. В результате получается на редкость искусственная и туманная манера выражаться, которая только утомляет читателя и не выясняет мысли автора, а заволакивает ее трудно проницаемым слоем вычурности.

Я менее всего склонен с легкомысленной издевкой и огульно отметать те искренние усилия духа, те напряженные искания, которые, скажу прямо, вперемешку с большим количеством хлама, имеются в современной литературе, как художественной, так и посвященной теоретическим вопросам. В частности и в исканиях г. Иванова я чувствую много искренности, а иногда и глубину запросов. Но его сознание, в большинстве случаев, бессильно овладеть теми проблемами, к разрешению коих он стремится. Смутные и раздробленные отсветы истины, мелькающие в душе г. Иванова, не дорастают до яркости и устойчивости, которые одни только и дают возможность самостоятельной и отчетливой формулировки┘ Весь секрет заключается в досадном несоответствии между целями, которые ставит себе писатель, и силами, которые уделила ему природа" (С.Адрианов. Критические наброски. "Вестник Европы" #10).

"Критика так тесно связана у него с эстетикой и с его религиозно-философскими идеями, вся книга вообще является столь компактной и цельной, что говорить о любой статье, в ней содержащейся, - значит говорить о всей книге, и быть может, даже больше, - значит говорить о ее авторе. Какого бы вопроса ни коснулся он, тотчас же все кристаллизуется под его пером в строго законченные формы своеобразного его мировоззрения. В статье по литературной критике находишь строение кристаллов эстетических, в статье по эстетике открываешь то же самое строение кристаллов философских. Все держится крепким сцеплением частей. И в кристальные воздушные замки эстетики Вяч.Иванова веришь, и легко в них входишь по воздушным мостам его критики.

Нечего и говорить, что книга "По звездам" с течением времени даст жизнь целому ряду самостоятельных книг и статей, - настолько она значительна и ценна┘ Это раствор, в котором нет ни капли воды, но много пьянящей влаги, которая играет блестящей пеной красоты и изысканности умудренного культурой творческого духа человеческого" (Конст.Эрберг. О воздушных мостах критики. "Аполлон" #2).

Бородаевский В.В.

Стихотворения. Элегии, оды, идиллии. - СПб.

"В ней (книге. - Е.О.) чувствуется знание многих метрических тайн, аллитераций, ассонансов, рифмы в ней то нежны и прозрачны, как далекое эхо, то звонки и уверенны, как сталкивающиеся серебряные щиты. Но глубокая неудовлетворенность миром и жгучая жажда иного не позволяет поэту сосредоточиться на своих образах, они бывают не всегда продуманы, обладают досадно-случайными чертами. И так часто в самых высоких и красивых нотах его пения слышна дрожь приближающейся истерики.

Недаром Вяч.Иванов называет его в своем предисловии "византийцем духа", христианство для него - право запрещать и проклинать, для него Страстная Неделя еще не закончилась Воскресеньем.

Но может быть эта затаенная жестокость и делает его творчество глубоко индивидуальным, несмотря на заметное влияние Тютчева, Фета и В.Иванова" (Н.Гумилев. Письма о русской поэзии. "Аполлон" #1).

Андреев Л.

Анатэма. Трагедия. - СПб.

"┘В эпоху, когда в кружках символистов высказывались отрицательные суждения о "Жизни Человека", я печатно высказывал свое сочувствие этому писателю; мне казалось, что "Жизнь Человека", при всех ее несовершенствах, есть действительный перелом в творчестве Л.Андреева; я определял этот перелом приблизительно так: линия развития г. Андреева круто переменилась; в месте перелома эта линия может казаться точкой; я ждал новой линии его пути.

Но линия эта и до сих пор - точка; и даже более того: точка стремится стать математической точкой; наивный, но, быть может, искренний символизм "Жизни Человека" вырождается в ходульноплакатный символизм "Анатэмы".

Л.Андреев поставил на сцену мировой разум с мечом в руке и заставил его высказаться в интервью с чертом. И мировой разум заговорил языком декадента уездного городка; черт же оказался уже декадентом губернского города и при том с наклонностью к провокации, вдобавок, он, очевидно, прочитал "Мелкого беса".

Наряжать ходячие сентенции в сюртуки, кафтаны и лапсердаки - тенденция Андреева; он думает, что такое облечение изобличает его, как символиста; помилуй Бог, как легко быть символистом: стоит поставить мировой разум на две ноги, и уже мы, бедные зрители, обязаны трепетать и не видеть в экскламациях разума обычных экскламаций среднего человека, стоит нарядить черта в цилиндр и сюртук - и мы, бедные зрители, обязаны трепетать и взывать: "Как это ново, как оригинально, как богато, как пышно!" Неоригинальная мысль остается неоригинальной мыслью, но эта же мысль, высказываемая мировым разумом, то есть завернутым в плащ человеком с бутафорским мечом в руках, - мысль символическая.

Все горе Андреева в том, что он желает быть символистом, и вместо этого становится "сентенционистом": облекать сентенции в сюртуки, изображать "сущности" в виде кавалеров в плащах еще не символизм; Кузьма Прутков ведь тогда символист куда более удачный: вспомним его бесподобную комедию "Сродство мировых сил". Если бы разыграть кантову "Критику чистого разума" и облечь основоположения рассудка в сюртуки, кафтаны и лапсердаки, право, получилось бы нечто еще более "странное", чем "Анатэма" (А.Белый. "Анатэма". "Весы" #9).

"Скелет логической схемы слишком ясно просвечивает в "Анатэме" на каждом шагу сквозь напряженную, холодную символику, откровенно переходящую подчас в аллегоризм. Та же печать рассудочной схематизации лежит и на отдельных фигурах трагедии. Вообще, в художественном отношении "Анатэма" отнюдь не принадлежит к лучшим произведениям Андреева. Да и в психологическом отношении переход от живых людей к бесплотным духам сопрягся у автора с некоторым оскудением и упрощением стоявшей перед ним задачи" (С.Адрианов. Критические наброски. "Вестник Европы" #11).

Чириков Е.

Пьесы (Легенда старого замка. - Марья Ивановна. - Колдунья). - СПб.

"Маститый ветеран "Знания" согрешил еще тремя "пьесами". ┘Содержание "драматической фантазии" ("Легенда старого замка". - Е.О.) не совсем обычно для музы г. Чирикова. Вместо "флигелей", "пьяниц" и "бывших людей", злоупотребляя которыми г. Чириков давно уже без меры опошлил и затаскал образы Чехова и Горького, перед читателями появляется нечто "символическое". Не желая отстать от века, г. Чириков постарался - и состряпал неимоверную окрошку из какой-то фантастической чертовщины, подпустив в нее аллегорического туману, в виде средневековых принцев, аббатов, карликов и бубновых дам. Получилась нелепая смесь из Э.По и Чехова, разбавленная самой неподдельной чириковской скукой" (Ptyx (Б.А.Садовский). "Весы" #3).

Другие произведения

Ропшин В. (Б.В.Савинков). Конь бледный.

Амфитеатров А.В. Заметы сердца. - М.

Вересаев В.В. К жизни. "Современный мир" #1-3.

Бальмонт К. Хоровод времен. Полное собрание стихов. Т. 10. - М.

Садовский Б. Позднее утро. Стихотворения. 1904-1908. - М.

Чулков Г. Рассказы. Кн. 1. - СПб.

Зайцев Б. Рассказы. Кн. 2. - СПб.

Брюсов В. Пути и перепутья. Собрание стихотворений, т. 3. - М.

Белый А. Урна. Стихотворения. - М.

Серебряный голубь. Повесть в 7 главах. "Весы" #3, 4, 6, 7, 10-12.

Гуро Е. Шарманка. Рассказы, пьесы, стихи, проза. - СПб.

Бунин И. Рассказы. 5-й, последний том собрания сочинений. - СПб.

Сергеев-Ценский С.Н. Бабаев. - СПб.

Сологуб Ф. Книга очарований. Новеллы и легенды. - СПб.

Собрание сочинений, тт. 1-3. - СПб.

Дикс Б. Стихотворения. - СПб.

Измайлов А. Помрачение божков и новые кумиры. Книга о новых веяниях в литературе. - М.

Пришвин М.М. У стен града невидимого. - М.

Иванов-Разумник Р.В. Литература и общественность. Сборник статей. - СПб. (год указан 1910).

Родионов И.А. Наше преступление (не бред, а быль). Из современной народной жизни. - СПб.

Толстой А.Н. Архип. "Новый журнал для всех" #12.

Сорочьи сказки. - СПб. (год указан 1910).

Ремизов А. Рассказы. - СПб.

Вербицкая А. Ключи счастья. Современный роман. - М.

Альманах 17.

Колосья. Литературный альманах. Кн. 1. - СПб.

Сполохи. Кн. 5. - М.

Альманах "Крик жизни". - СПб.

Альманах "Крылья". - СПб.

Взмахи. Сборник. Орган молодых. Вып. 1. - М.

XXV сборник "Знания". - СПб. (С.Кондурушкин "Моисей", И.Бунин "Иудея", Скиталец "Этапы").

XXVI сборник "Знания". - СПб. (Л.Андреев "Дни нашей жизни").

XXVII сборник "Знания". - СПб. (М.Горький "Лето", И.Бунин "Беден бес").

XXVIII сборник "Знания". - СПб. (М.Горький "Городок Окуров", Ш.Аш "Зимою" и др.)

"Земля", сборник 2. - М. (Б.Зайцев "Спокойствие", А.Федоров "Король мустангов", М.Арцыбашев "Рабочий Шевырев").

"Земля", сборник 3. - М. (Н.Олигер "Осенняя песня", В.Башкин "Липы шумели", Ф.Сологуб "Старый дом", А.Куприн "Яма").

Книга о русских поэтах последнего десятилетия. Критические очерки, стихотворения и автографы, автобиографии". Ред. М.Гофман. - СПб.

Альманах "Смерть". - СПб. (С.Городецкий, А.Каменский, В.Муйжель, Вяч.Иванов, И.Репин, В.Розанов, Г.Чулков и др.)

Вехи. Сборник статей о русской интеллигенции. - М. (Н.Бердяев, С.Н.Булгаков, М.О.Гершензон, А.С.Изгоев, Б.А.Кистяковский, П.Б.Струве, С.Л.Франк).