Русский Журнал
СегодняОбзорыКолонкиПереводИздательства

Шведская полка | Иномарки | Чтение без разбору | Книга на завтра | Периодика | Электронные библиотеки | Штудии | Журнальный зал
/ Круг чтения / Век=текст < Вы здесь
Век=текст: зарубежье, выпуск 3
Дата публикации:  23 Августа 2000

получить по E-mail получить по E-mail
версия для печати версия для печати

1920-1924 гг.

О РОССИИ | О ТЕХ, КТО ОСТАЛСЯ |ЖИЗНЬ И СМЕРТЬ | СУДЬБА ЧЕЛОВЕКА | КНИЖНАЯ ЛЕТОПИСЬ | ЮМОР

О России

"Больше потерять родину, чем мы, русские люди, трудно. Мы не только потеряли ее как изгои. Сама родина разрушается, медленно умирает, становится легкой добычей...

И в этот час естественно, что все помыслы русской общественности только о родном крае, все благословения - только ему. Каждый по-своему или спасает его, или думает о способах спасения. Но такова, верно, проклятая судьба русского общества, что даже и в этом, казалось бы, всем общем и нужном оказываются расхождения, непонимание, пропасть. И несомненное, простое и ясное претерпевает такие изменения и уклоны, что люди начинают говорить на разных языках...

Многие причины привели Россию к тому состоянию, в котором она находится сейчас... Но основной, главной, которая лежала в корне всех, которая объясняет, почему с такой легкостью рассыпалась великая храмина земли Русской, - было отсутствие, недостаток национального самосознания, патриотизма в глубоком, высшем смысле и значении..." (Н.Авксентьев Patriotika. "Современные записки", #1, 1920).

"Страшные вести идут из России. Все более беспощадным становится террор. ГПУ вновь получило право суда и расправы вплоть до смертной казни и широко этим пользуется... Остатки инткллигенции морально забиты, уничтожены до последней степени. Не помогают изъявления самой собачьей покорности. "А ты докажи" - пристает к ним на каждом шагу советская действительность... Сотни тысяч людей превращены в "элемент" и в мучительных сомнениях ищут свое место в периодической системе советских элементов. Хороший ли я элемент или плохой? Желательный или нежелательный? Кто, кто ответит на этот, безумно трудно разрешимый в советских условиях, вопрос?.." (Ст.Иванович. "Заря", #4, 1924. - Берлин).

""Очистив" Россию от современной русской литературы, от Арцыбашевых, Буниных, Мережковских, Куприных, Ремизовых и т. д. и т. д., распорядители, (как мы знаем) ныне принялись за коренное очищение ее и от всего русского литературного наследия. Кстати и вообще от литературы, от всего, что имеет отношение к культуре духа. Не имея возможности уничтожить или выбросить писателей, которые уже умерли, они принуждены ограничиться деятельным физическим уничтожением их книг...

Земля пустынна; ни травинки, все срезано; и вот, судорожно роются в ней черные ногти, нащупывают, вырывают корни, чтобы уж и корней не осталось, памяти не осталось..." (Антон Крайний. Литературная запись. "Современные записки". #18, 1924).

О российских журналах (см. проект Е.О.).

"Было время, когда каждый русский интеллигент считал своей обязанностью если не выписывать, то все же неизменно просматривать, хотя бы в библиотеке, толстый журнал своего "направления". Выход новой книжки "Русского богатства", "Русской мысли", "Вестника Европы", "Мира Божьего" и других - для столичных, и особенно для провинциальных интеллигентов, был событием большой важности. Журналы, с их цельными литературно-общественными группировками, были зиждителями идеологии и показателями литературных достижений. Их первая роль теперь совершенно отпала, как за отсутствием идеологических группировок, так, быть может, и за отсутствием идеологии. При данном положении периодической печати в России толстый журнал может интересовать читателей только как новый сборник произведений довольно ограниченного круга писателей, встречающихся в тех или иных комбинациях во всех журналах. Отдел публицистический, бывший раньше и знаменем и центром интереса журнала, теперь совсем отсутствует, - поскольку под публицистикой разумеется предельно-независимое и убежденное слово. В данных российских условиях публицистику сменила официозная статья в духе правящей партии, и делает слабую попытку заменить статья литературно-критическая, как наименее четкая для слабограмотных цензоров...

... мог бы быть очень интересным журнал "Печать и революция", художественного отдела не имеющий, но наполовину историко-литературный и библиографический. Мешает ему официозность, приказанное "направление" как в подборе материала, так и в трактовке вопросов. Марксистский подход к художественному слову, к искусству, к театру, к музыке есть не только нонсенс, но и крайняя безвкусица... Для нас журнал "Печать и революция" интересен лишь как довольно толковый справочник о выходящих в России новых книгах: эта хроника богата и отлично классифицируется.

Самым значительным полуофициозом художественной литературы является "Красная новь", издаваемая Госиздатом под редакцией А.Вронского, человека вполне литературного, мысли марксистской , но не чиновничьей. В этом журнале "попутчики" (писатели не коммунисты) встречаются с ура-коммунистами и с серенькой плеядой пролетарцев: последних жизненная логика понемногу вытесняет...

Трудно сказать, что из себя представляет журнал "Россия" - журнал так называемых честных сменовеховцев, редактируемый И.Г.Лежневым. До появления "Русского современника" он, по-видимому, привлекал сотрудников, искавших журнала "частного", с некоторым оттенком самостоятельности. В нем можно встретить имена А.Белого, Сергеева-Ценского, Эренбурга, Ольги Форш и др... Но сказать, что журнал "Россия" имеет свою независимую линию, свою самостоятельную... идеологию, - конечно нельзя. Скорее это попытка практического и идейного приспособления, честной дружбы с начальством, - дружбы, как известно, всегда кончающейся служебным подчинением.

В нынешнем году в Москве начал выходить журнал "Русский современник", издаваемый при ближайшем участии М.Горького, Е.Замятина, А.Н.Тихонова, К.Чуковского и А.Эфроса. Журнал - исключительно литературно-художественный, без политического отдела. К нему приходится относиться, как к первому опыту журнала независимого... О настоящей "независимости", конечно, речи пока быть не может. Помимо указанного... похвального качества, журнал интересен тем, что он собрал вокруг себя лучшие литературные силы России, и "старые" и новые. В трех первых книжках помещены произведения Ф.Сологуба, Е.Замятина, А.Ахматовой, М.Горького, Н.Клюева, Н.Асеева, Б.Пильняка, И.Бабеля, В.Шкловского, К.Чуковского, А.Эфроса, Б.Эйхенбаума, С.Парнок, А.Толстого, С.Есенина, Л.Леонова, О.Мандельштама, С.Федорченко, В.Ходасевича, А.Бенуа, Н.Тихонова, М.Цветаевой, И.Грабаря, Л.Гроссмана и др. Подбор беллетристики значительно лучше всех других журналов. Избегая "кирпичей", обычно загромождающих толстые журналы, "Русский современник" стремится показать лучшее, что есть сейчас в новейшей русской литературе, - не ставя никаких политических изгородей и руководясь лишь критерием художественности...

В России совершенно напрасно предполагают, что зарубежный читатель враждебно смотрит на российские литературные достижения... Если когда-нибудь примирение "двух Россий" произойдет, то первым мостом будет, конечно, мост литературы и искусства, слияние двух концов единой, напрасно разорванной цепи". (М.Осоргин. Российские журналы. "Современные записки", #22, 1924).

О тех, кто остался

"В двух книгах стихов Ф.Сологуба ("Небо голубое" и "Пламенный круг"), несомненно звучат новые мотивы, показывающие ту сторону творчества Сологуба, которая не была проявлена в прежних сборниках этого глубокого и сильного поэта. В них впервые слышатся не хвалы смерти, песнопения любви и жизни...

"Тяжелая лира и "Путем зерна" В.Ходасевича окончательно утвердили за автором почетное место в современной поэтической литературе...

Далеко отошла от своих юношеских стихов, выросла и окрепла Марина Цветаева; каждый сборник ее стихов - этап развития ее своеобразного и крупного дарования...

Две книги Б.Пастернака ("Сестра моя жизнь", "Темы и вариации") обнаруживают в этом молодом, доселе неизвестном поэте совершенно исключительную поэтическую индивидуальность, к голосу которой с удивлением и надеждой прислушивается критика и в России, и за рубежом..." (М.Слоним. Художественная литература. Русская зарубежная книга. - Прага, 1924).

Гумилев и Блок (см. проект Е.О. "1921").

"Блок умер 7-го, Гумилев - 27 августа 1921 года...

Пожалуй, трудно себе представить двух людей, более различных меж собою, чем были они. Кажется, только возрастом были они не столь далеки друг от друга: Блок был всего лет на шесть старше.

Принадлежа к одной литературной эпохе, они были людьми разных поэтических поколений. Блок, порой бунтовавший против символизма, был одним из чистейших символистов. Гумилев, до конца жизни не вышедший из-под влияния Брюсова, воображал себя глубоким, последовательным врагом символизма. Блок был мистик, поклонник Прекрасной Дамы - и писал кощунственные стихи не только о ней. Гумилев не забывал креститься на все церкви, но я редко видал людей, до такой степени не подозревающих о том, что такое религия. Для Блока его поэзия была первейшим, реальным духовным подвигом, неотделимым от жизни. Для Гумилева она была формой литературной деятельности. Блок был поэтом всегда, в каждую минуту своей жизни. Гумилев - лишь тогда, когда он писал стихи. Все это (и многое другое) завершалось тем, что они терпеть не могли друг друга - и этого не скрывали. Однако в памяти моей они часто являются вместе. Последний год их жизни┘ кончился почти одновременно смертью обоих. И в самой кончине их, в том потрясении, которое она вызвала в Петербурге, было что-то связующее..." (В.Ходасевич. О Блоке и Гумилеве. "Дни", 1 и 8 августа, 1926).

В.Г.Короленко

25 декабря 1921 года скончался В.Г.Короленко.

"В традиции русского искусства он занимал особое место. Он вышел из Гоголя - из Гоголя первого периода - и некоторые его рассказы сделали бы большую честь "Вечерам на хуторе близ Диканьки". Но Толстой прошел для него как-то бесследно, быть может, для него одного из всех новых русских писателей... Не соблазняли его и особенности Чеховского творчества. Как Гоголь, он не любил краткости... С другой стороны, некоторые черты старомодного искусства Короленко делают его родоначальником новой школы, - первым русским писателем двадцатого столетия. Как "пейзажист", например, этот наследник Гоголя - прямой предшественник Бунина...

Большевики устроили ему пышные похороны - почти такие же пышные, как Свердлову, Урицкому или Володарскому. Луначарский написал некролог; Демьян Бедный - лирическое стихотворение; Зиновьев произнес соответствующую речь; вероятно какому-нибудь передовому скульптору, кубисту или имажинисту (кажется есть такие?), будет заказан памятник... Недавно выпущенный из тюрьмы "смертник" В.Я.Мякотин и другие ближайшие друзья покойного писателя, разумеется, не принимали участия в этом издевательстве над чистой могилой. Они лишены возможности отдать последний долг Владимиру Галактионовичу, и не выйдет книга "Русского Богатства", посвященная памяти старого редактора..." (М.Алданов В.Г.Короленко. "Современные записки", #9, 1922).

В.Я.Брюсов (см. проект Е.О. "1924").

Умер 9 октября 1924 года.

"За эти последние годы умерло несколько очень выдающихся русских поэтов, - Блок, Гумилев, Хлебников, и вот - Брюсов. И несомненно, что, по человечеству судя, самая грустная из этих смертей - смерть Брюсова. Именно грустная...

Брюсов, вкусивший всех сладостей победы и признания, - узнал горечь ни с чем несравнимую, - медленного высыхания творческих сил, медленного и мучительного отставания от жизни, - против которого он боролся с упорством отчаяния, - горечь одиночества и ненужности. Старые друзья, из "буржуазной интеллигенции" отреклись от него после его присоединения к РКП. Коммунисты приняли его без энтузиаизма, скорее всего, как полезную рекламу...

... Брюсов останется в истории прежде всего как передовой боец за возрождение в России эстетической литературы, и за возвращение поэзии принадлежащего ей по праву места..." (Кн. Д.Святополк-Мирский. "Современные записки". #22, 1924).

Русская книга

В конце 1923 г. в Праге "было положено основание Комитету Русской Книги. Его задача - "собрать сведения о всех вышедших на русском языке печатных произведениях, книгах, брошюрах, сборниках, периодических изданиях и т. п. " (Русская зарубежная книга. - Прага, 1924).

Е.Ляцкий

История литературы. Русская зарубежная книга. - Прага, 1924.

"История литературы, как наука, устанавливающая и внутренние и внешние связи между отдельными литературными произведениями, не могла похвастаться богатством результатов, нашедших себе выражение в зарубежных изданиях...

Вышел целый ряд монографий, и многие из них обнаруживают итоги аналитически упорной и методологически правильной работы. Особое внимание в отношении уделено Льву Толстому и Достоевскому. По-видимому, после пережитых событий назревает органическая потребность разобраться в духовном наследии этих колоссов русской художественной мысли и попытаться в их интуиции разгадать таинственный смысл нашей эпохи. Таковы прежде всего труды П.И.Бирюкова: из них один издан в Америке. Немаловажное значение имеют и труды В.И.Черткова...

Появились новые материалы о Короленке и Леониде Андрееве - переписка и воспоминания; последнему посвящена особая книга статей различных авторов...

Писатели новейшей поры мало подверглись историко-литературному изучению, и в критической литературе трудно назвать сколько-нибудь заметные работы, посвященные им, где устанавливались бы точки зрения на этих писателей вне зависимости от предвзятых суждений философского, этического и даже политического свойства. Одна работа посвящена Блоку, другая Гумилеву. Творческая деятельность Куприна, Мережковского, Ремизова, Бунина не вызвала ни одной критической оценки, которая сохранила бы свое значение для истории литературы...

Журнал "Славия", выходящий в Праге... напечатал несколько работ русских ученых; здесь помещена работа Е.В.Аничкова, посвященная рассмотрению научных взглядов академика Александра Веселовского. Статьи историко-литературного характера помещаются и в других журналах, издающихся за границей: "На чужой стороне", "Современных записках", "Русской Мысли", "Воле России".

Георгий Флоровский

Философская литература. Русская зарубежная книга. - Прага, 1924.

"С внешней, количественной стороны издательские достижения в области философской литературы - незначительны, в области религиозной - даже ничтожны, - по сравнению с обильной и многосторонней литературой дореволюционного времени. Причины этого легко понятны...

Не следует смущаться тем, что пока сделано немного... Творческая напряженность философской и религиозной мысли эмиграции, без всякого сомнения, во много раз превышает издательскую емкость зарубежного мира.

На первом месте нужно назвать второе издание "Логики" проф. Н.О.Лосского в двух частях..."

Далее автор статьи обращается к книге Н.С.Арсеньева "Жажда подлинного Бытия": "Автор изображает психологическое существо того "томления духа", которое порождается у человека созерцанием "безостановочного убегания всего живого в область прошедшего", переживанием всевластности времени и которое порождает в свою очередь искание надвременных устоев, искание Жизни бесконечной и всепобедной, "жажду подлинного бытия". Пессимизм и мистика, - таковы для автора "два полюса жизни человеческого духа". В мистическом опыте раскрывается Полнота Бытия...

В особую группу должен быть выделен ряд книг, посвященных культурно-философским проблемам, ряд попыток понять тревожный и катастрофический опыт современности, преодолеть ее тревоги в некотором умозрительном синтезе. Именно здесь с наибольшей силой проявляется искание мысли... Прежде всего, здесь надо назвать замечательную книгу только что скончавшегося П.И.Новгородцева "Об общественном идеале"..."

Также автор статьи подробно говорит о непериодическом сборнике "София" (1923) под ред. Н.А.Бердяева:

"К Софии" примыкают и по духу, и по темам две книги Н.А.Бердяева, написанные еще в России, но напечатанные только в 1923 г. в Берлине: "Смысл истории" и "Философия равенства". Здесь мы встречаемся с острым катастрофическим мироощущением, раскрывающимся в целостную концепцию конкретной метафизики истории. Бердяев говорит о "конце Ренессанса и кризисе гуманизма", понимая под этим исчерпание той исторической эпохи, жизнь которой определялась самоутверждением самозаконного человека, верившего в возможность всецелого удовлетворения своих потребностей средствами посюстороннего культурного строительства...

Смысл истории шире земных перспектив, - задачи человека в его земном творчестве могут воплотиться лишь символически, и потому здесь не может быть предельных и конечных свершений. Центр тяжести лежит не в уже достигнутых символизациях, а в жажде новых достижений. Этот пафос бесконечности сочетается у Беодяева с тревожным апокалипсизмом: к призыву к духовному углублению примешивается опасное подозрение, что вообще исторический путь клонится к закату...

В первой книжке "София" приняли участие П.И.Новгородцев, Н.О.Лосский, П.П.Сувчинский и И.А.Ильин. Статья последнего - "Философия и жизнь" - требует особого упоминания: автор с проникновенной убедительностью раскрывает тезис об опытной природе и опытном существе всякой философии. Философия - это подвиг. И не только личное это дело, обособленному индивиду непосильно и недоступно умозрительное творчество: философ нуждается в соборной духовной атмосфере, и, прежде всего, нуждается в родине..."

Жизнь и смерть

"В1920-1922 гг. русские газеты вырастали повсюду как грибы. Но и жизнь их была грибная, короткая. В одном 1920 году, по данным, по всей вероятности, не полным, возникло 138 новых русских газет, в 1921 году - 112, в 1922-м - 109. К концу 1923 года из ранее возникших прекратилось 180, но свыше 100 продолжало выходить..." (Глеб Струве Русская литература в изгнании. - Нью-Йорк, 1956).

В 1924 году вышло "русских книг, журналов и сборников - 665. Из них: в Германии - 337, в Чехославакии - 129, во Франции - 63, в Прибалтике - 61, на Балканах - 31, на Дальнем Востоке - 20, в Польше - 19, в Америке - 5". (П.Милославский. Русская книга за рубежом в 1924 году. "Воля России", #2, - Прага, 1925).

"Все пишут, все печатают, все издают.

Графоманы, скифы, малороссы, скауты, калмыки, монархисты, волчата, дети капитана Шмидта, суворинские сыновья, - валяй, кто хочет, на Сенькин широкий двор.

Толчея, головокруженье, полная свобода печати.

"Наш путь". "Наша правда". "Наш значок". "Стяг". "Флаг". "Знамя". "Знаменосец".
"Вестник хуторян". "Вестник союза русских дворян". "Нация". "Держава". "Русский сокол". "Русский витязь".

"Имперская мысль". "Эриванская летопись". Орган калмыцкой группы Хальмак "Ковыль".

О количестве "Огоньков" и говорить не приходится...

А наряду с этим роман генерала Краснова "От Двуглавого Орла к красному знамени".

Роман Брешко-Брешковского "На белом коне".

Роман Анны Кашиной "Жажду зачатия"".

И роман госпожи Бакуниной "Твое тело принадлежит мне"┘" (Дон-Аминадо Поезд на третьем пути. - Нью-Йорк, 1954).

Судьба человека

В 1921 году Н.Я.Агнивцев уехал за границу. В 1923 году вернулся в Советскую Россию.

Г.В.Адамович с 1923 г. живет в Париже.

В 1922 году Ю.И.Айхенвальд был выслан из России, жил в Берлине.

В августе 1921 г. вместе с семьей А.В.Амфитеатров на лодке переплыл залив и бежал в Финляндию. Оттуда - сначала в Прагу, затем в Италию. Сотрудничал в журналах "Сполохи", "Перезвоны", "Слово", газете "Возрождение".

В сер. 1920-х гг. А.Ачаир организовал литературное общество "Чураевский питомник" в Харбине.

А.Белый в 1921 г. получил разрешение на выезд. Жил в Берлине. В октябре 1923 г. возвращается в Москву.

В сентябре 1922 года Н.А.Бердяев выслан за границу. До середины 1924 года жил в Берлине, где учредил Русский научный институт и Религиозно-Философскую академию.

С 1923 г. И.А.Бунин проживал в городе Грассе (Южная Франция). Печатался в газете "Возрождение", "Последние новости" (Париж), "Руль" (Берлин).

В 1922 г. С.Н.Булгакова высылают из России. С 1923 г. живет в Праге.

А.Вертинский с 1923 г. живет в Германии, затем переезжает в Париж.

В 1923 г. Дроздов создает литературное объединение "Веретено", альманаха "Веретено", журнал "Веретеныш". После обозначившихся советских симпатий, из него выходят 12 писателей, в т.ч. И.Бунин, В.Набоков, С.Горный.

В 1923 г. Дроздов резко переходит на противоположную политическую позицию; начинает сочувствовать Советской России. В декабре 1923 г. возвращается в Москву.

В 1920 г. Вс.И.Иванов приезжает во Владивосток, затем в 1922 г. через Корею перебирается в Китай.

В 1924 году Вяч.Иванов выехал заграницу по командировке Наркомпреса, затем перешел на положение эмигранта, жил в Италии.

Д.Кнут - один из основателей литературного объединения "Палата Поэтов" (1922 г. Париж).

В 1923 г. В.В.Набоков, окончив Кембридж с отличием, переехал в Берлин.

В 1920 г. Б.Ю.Поплавский организовывает Константинопольский Цех поэтов. С 1921 г. живет в Париже.

А.Н.Толстой после пятилетнего пребывания заграницей летом 1923 г. вернулся в Россию. (см. проект Е.О. "1924").

С лета 1920 г. Н.С.Трубецкой живет в Софии, в 1922 г. переезжает в Вену (становится во главе кафедры славянской филологии Венского университета).

В 1922 году выслан С.Л.Франк, с 1923 года работает в русском научном институте в Берлине (декан историко-филологического факультета).

22 июня 1922 года В.Ф.Ходасевич выехал из Парижа в Ригу, затем переехал в Берлин. Здесь он печатается в журнале "Новая русская книга". В ноябре 1923 года переезжает из Берлина в Прагу.

Марина Цветаева в 1922 году уезжает из России к мужу (С.Эфрону) в Прагу.

В 1921 году Лев Шестов переехал из Швейцарии (где жил с февраля 1920 года) в Париж.

В марте 1922 года В.Б.Шкловский переправляется нелегально в Финляндию, затем в Берлин. Осенью 1923 года возвращается в СССР. (см. прект Е.О. "1924").

В ноябре 1922 года И.С.Шмелев уезжает в Берлин, затем в Париж.

И.Эренбург в январе-марте 1924 г. совершает поездку по России.

В 1922 г был организован "Клуб писателей", куда вошли А.Белый, Н.Бердяев, Б.Зайцев, М.Осоргин, А.Ремизов, В.Ходасевич, Ю.Айхенвальд и др.

Книжная летопись

Аверченко А. Т. Я в Европе. Турция-Чехословакия. - Берлин, 1923.

Агнивцев Н. Блистательный Санкт-Петербург. Стихи. - Берлин 1922.

Пьесы. - Берлин, 1923.

Мои песенки. - Берлин, 1921.

"Имя Агнивцева достаточно известно той части театральной публики, которая посещала в свое время лучшие наши кабаре. Его песенки создали свой жанр... Как самостоятельное издание, они прочтутся легко и с удовольствием. В них все занятно, легко и просто. Поэт рассказывает необычные, смешные историйки, экзотические выдумки о негритосках, слонах и мухах..." (Ю.О. "Новая русская книга", #2, 1922. - Берлин).

Адамович. Чистилище. - Прага, 1922.

Алданов М. А. Девятое термидора. - Берлин, 1923.

Святая Елена, маленький остров. - Берлин 1923.

"Наибольшим успехом и у читателей, и у критики за границей, пользовались, несомненно произведения М.Алданова. "Девятое термидора" из истории французской революции, написанное в необычной для нашего исторического романа изящно непринужденной манере умного и чуть скептического рассказа, явилось целым литературным событием. Наряду с ним стоит и повесть о последних годах жизни Наполеона "Святая Елена, маленький остров".(М.Слоним. Русская зарубежная книга. - Прага, 1924).

Алымов С. Оклик мира. - Харбин, 1921.

Амфитеатров А.В. Зачарованная степь. - Ревель, 1921.

Сестры. - Берлин, 1922-1923.

Гнездо. - Прага, 1922.

Горестные заметки: очерки Красного Петрограда. - Берлин, 1922.

Без солнца. - Берлин, 1922.

Скиталица. - Берлин, 1922.

Амфитеатров-Кадашев В.А. Очерки истории русской литературы. - Прага, 1922.

Зум-зум. - Прага, 1922.

Фрачкин с хвостом. - Берлин, 1922.

Аничков Е.В. Новая русская поэзия. - Берлин, 1923.

Христианство и Древняя Русь. - Прага, 1924.

Арцыбашев М.П. Вечный мираж. - Берлин, 1922.

Под солнцем. - Варшава, 1924.

Бальмонт К. Где мой дом? - Прага, 1924.

Бахтин Н.М. Современность и фанатизм. "Звено", 5 окт., 1925.

О русском стихосложении. "Звено", 23 июня, 1924.

Письма о слове. 1. О произносимом слове. 2. О формальном методе. "Звено", 18 и 25 авг., 1924.

Башкиров К. Под белым крестом. Чему я был свидетелем. - Рига, 1922.

Белый А. Отклики прежней Москвы. "Современные записки". #16, 1923.

"Переулки Пречистенки

Ах, переулки района Пречистенки, - я их избегал; мне все они ведомы; сотни домов мной исхожены здесь; и - каких; проживал сорок лет в этом тихом районе; мне кажется, я - не москвич; я - арбатовец, пречистенец.

Переулок района Пречистенки: он - многоцветен; и он - разноростен, разносоставен; вот - он; вот - градация милых домов его; этот дом - синенький, одноэтажный, с заборчиком синим; и - с садом; за ним, отступив от кривейшего тротуара и занавесясь рядком тополей, из-за них, - подымается лупленный, желтоватый, белоколончатый, каменный дом с медальонами и с барельефами, изображающими похищение Прозерпины; и он - двухэтажный; за ним - бок чудовища: шестиэтажного, серого куба - слепого и глохлого.

А напротив: стеной сливаются три двухэтажных, три каменных дома; пониже, повыше; и снова - пониже: зеленоватый, белесоватый и розовый, с колониальной лавкой на углу: дальше - что? Неизвестный забор, убегающий, загибающий, покосившийся, шоколадного цвета, с отодранной в одном месте доской, позволяющей видеть, что там - дровяные, пустынные склады; здесь скользко; и лед здесь не сколот; и пес поднимает тут ногу..."

Возврат: Повесть. - Берлин, 1922.

Сирин ученого варварства. - Берлин, 1922.

Первое свидание: Поэма. - Берлин, 1922.

Глоссолалия: Поэма о звуке. - Берлин, 1922.

Записки чудака. - Берлин, 1922.

Петербург: Роман. - Берлин, 1922.

Путевые заметки. - Берлин, 1922.

После разлуки: Берлинский песенник. - Берлин, 1922.

Стихи о России. - Берлин, 1922.

О России

Россия - Ты?.. Смеюсь, и - умираю...
И - ясный взор ловлю...
Невероятная, - Тебя я знаю:
В невероятностях люблю.

Как красные, мелькающие маки, -
Мелькающие мне, -
Как бабочка, мелькающие знаки
Летят на грудь ко мне.

Прими мои немеющие руки,
Исполненные тьмой, -
Туда: в твои незнаемые муки
Слетает разум мой.

Судьбой - Собой - ты чашу дней наполни.
И - чашу дней: испей!
Волною молний душу преисполни!
Мечами глаз добей!

Блаженствую: и тихо замираю.
И - ясный взор ловлю.
Я - знаю все... Я ничего не знаю...
Люблю, люблю, люблю!

Бердяев Н.А. Миросозерцание Достоевского. - Прага, 1923.

Философия неравенства: письма к недругам по социальной философии. - Берлин, 1923.

Смысл истории. Опыт философии человеческой судьбы. - Берлин, 1923.

Конец Ренессанса (К современному кризису культуры). "София", #1, 1923.

"Книга Н.А.Бердяева... представляет попытку осмыслить с христианской точки зрения исторический процесс, т. е. дает очерк философии, а вернее... метафизики истории...

Н.А.Бердяев усматривает смысл истории в "разрешении судьбы" ее "во вневременном, в вечности, во всеединстве, за пределами самой истории", "в переходе за грани и за пределы относительной исторической действительности в какой-то иной план бытия"...

Для Н.А.Бердяева, несмотря на утверждение всеединства, не все "воскресает", а есть какая-то ветошь, какое-то иллюзорное бытие. Он идет еще дальше. Остроумно раскрывая смысл Ренессанса, он видит неудачу средневековья в попытке насильственно, а не свободно осуществить "Царство Божье". - Человеческий дух должен был быть "отпущен" на свободу, чтобы "на свободе раскрыть свои силы и проверить на опыте, что означает и к чему ведет гуманизм". Проверка оказалась греховною, злом. Но "драма новой истории была внутренне неизбежна". Она - "великое испытание человеческой свободы. Оно было провиденциально неизбежным. Не могло создаться царство Божье без такого свободного испытания человеческих сил..."..." (Л.Карсавин "Современные записки". #15, 1923).

Брешко-Брешковский Н. Белые и красные. - Париж, 1921.

На белом коне. - Берлин 1922.

Царские бриллианты. - Париж, 1921.

Мировой заговор: Бомба римского отеля. - София, 1924.

Букетов Ф. Американская Русь. - Нью-Йорк, 1922.

"Русского человека в Америке всегда узнаешь.

Если он одет в нескладное потрепанное и грязное русское одеяние и ходит, точно пришибленный, слегка согнувшись и исподлобья озираясь, значит, он недавно приехал из Старого Света и еще не работает, а живет пока на счет своих родственников или приятелей, которые его выписали. Если на нем уже свеженький и модный костюм и он в блестящем гуттаперчевом воротничке, повязанным ярким галстуком, в котелке и при цепочке, но ходит все еще не уверенно, как будто новая одежда его стесняет, - знайте, что земляки уже нашли ему место на каком-нибудь заводе или фабрике и он работает. Если он напился допьяна и горланит вечером у себя на задворках или если, едучи поездом, он небрежно развалился на мягком бархатном сиденье и закурил скверную сигару, а котелок небрежно сдвинул набекрень, - знайте, что он уже не "гринор", он уже два года в Америке, знаком немного с ее языком и порядками. А главное - он при деньгах и в случае надобности может ими у полиции откупиться..."

Булыгин П. Стихотворения. - Берлин, 1922.

Бунин И.А. Город Царя Царей. - Париж, 1924.

Богиня разума. - Париж, 1924.

Роза Иерихона. - Берлин, 1924.

Несрочная весна. "Современные записки". #18, 1923. (см. проект Е.О. "1924").

Бурлюк Д. По тихому океану: Из жизни современной Японии. - Нью-Йорк, 1925.

Василевский И.М. Литературные силуэты. - Берлин, 1922.

В будуаре. Дамская литература до и после революции. - Берлин, 1923.

Ветлугин А. Авантюристы гражданской войны. - Париж, 1921.

Третья Россия. - Париж, 1922.

"Ветлугин - дитя своего времени. Ужасную молодость дал бог тем, что росли, мужали, и остались живы за последние годы. Какую противоестественную выдумку, какое разочарование во всем, какое неприятное спокойствие приобретали онм1 Сколько много они видели, и сколько грязи, крови. И как ожесточились. И нынешний Ветлугин смотрит на мир ледяными глазами, и всем говорит: "Все вы, черт знает что, и все идите к черту!" Недостаток это? Большое несчастие, болезнь? Что будет с Ветлугиным? Изживет он свою болезнь или нет? Ведь нужно, необходимо, чтобы хоть иногда, невзначай, и на ледяные глаза навертывались слезы..." (И.Бунин. "Общее дело", 27 июня, 1921).

Вишняк М.В. Черный год: Публ. Очерки. - Париж, 1922.

Волконский С.М. Мои воспоминания. - Берлин, 1923-1924.

Быт и бытие. Из прошлого, настоящего, вечного. - Берлин, 1924.

О декабристах. - Париж, 1921.

""Семейный архив" - сколько прошлого, ушедшего, былого в этих словах. И вместе с тем сколько поблекшего, увядшего и, несмотря на блеклость, сколько благоуханного: К сожалению, все это в словах, а в самих архивах что осталось?

Бумажное наследие наших отцов, в тех редких случаях, когда не подвергалось поруганию, извлечено из обстановки, в которой оно хранилось, развезено по разным казенным учреждениям, свалено по канцеляриям, по сундукам в кладовых музеев, перебирается и распределяется людьми, далекими от той внутренней жизни, которой дышат эти пожелтелые листки. Вырванные из своих семейных гнезд, из той атмосферы родственного внимания, в которой они сохранились, архивы наши потеряли - безвозвратно потеряли именно то благоухание, которое было самым ценным их свойством. Они его потеряли потому, что оно было не им присуще, а сообщалось им сыновнею любовью родственно связанного с ними потомка. Для тех людей, которые сейчас ими занимаются, это не живые страницы далекого, но близкого прошлого, а только "документ". Все, что будет на основании этого документа написано, будет не более как сводка; все, что будет к нему прибавлено, будет либо догадка, либо вымысел. Только свой человек увидит за "документом" жизнью трепещущее письмо, только сын за почерком почувствует характер и образ, только внук за мельком брошенным именем ощутит прикосновение жизненных течений, переплетения семейных отношений. Только в самом себе (а не в бумаге) найдет он разгадку тому, что не досказано. И тогда то, что он прибавит к "документу", не будет ни догадкой, ни вымыслом..."

Гингер А.С. Свора верных. - Париж, 1922.

Гиппиус З.Н. Черная тетрадь. - София, 1921.

Серый дневник. - София, 1921.

Царство Антихриста. - Мюнхен, 1922.

Маленький Анин домик. "Современные записки". #17, 1923.

Горный Сергей (Оцуп А.А.) На родине. Альманах "Веретено". - Берлин, 1922.

"Незабываемое

На дворе у деда камни были большие, круглые, лобастые - словно на мостовой. И подлинно это был большой деловой двор для подвод и телег. Мужики приезжали за железом и грохотали дробно и гулко по лобастым камням. А меж камней росла трава. Мелкими острыми кусками - зеленою, упрямою порослью. Бежала травка, обтекала камни, змеилась меж них, а где больше простору - там росла целым кустиком, вдруг только для шалости выпуская сверху желтый тюльпан. Понятно, это был не тюльпан, а просто желтый дворовый цветок. "Дворняга". Но нам он был дороже комнатных, "витиеватых" цветов, узнанных впоследствии. Милее оранжерейных настурций с фокусными лопастями и чашечками. Простой, дворовый желтый цветок. Мы его звали "двоюродным братом" одуванчика, ибо, если сорвать и надавить, из него также выступал сок, молочный и острый, щипавший глаза..."

Даманская А.Ф. Вихоревы гнезда. - Берлин, 1923.

Дионео (И.В.Шкловский) Когда боги ушли. - Берлин, 1923.

Ирландские очерки. - Париж, 1920-1921.

Пестрая книга: 12 портретных характеристик. - Стокгольм, 1921.

Дроздов А.М. Счастье в заплатах. - Берлин, 1921.

Чертополох. - Берлин, 1921.

Подарок Богу. - Берлин, 1921.

Человек с чемоданом. - Берлин, 1922

Девственница. - Берлин, 1922.

Антонов огонь. - Берлин, 1923.

Зайцев Б. Рафаэль. Повесть. "Современные записки". #14, 1923.

Золотой узор. Роман. "Современные записки". #15-17, 1923; #18-22, 1924.

"...чудесно читать Бориса Зайцева; и чем "маститее" он становится, тем лучше пишет: очень многое узнал и понял руссейший русский писатель. Красивая у него душа, и ум простой и не сорный...

Бескровен Зайцев? Или постарел раньше времени? Нет! Есть... очерк "Душа". Там смотрит он на фотографии рядом с иконой Божией Матери. Это - близкие ему и дорогие лица; это - "мученики времени, жертвоприношения сердец наших и удары Рока". Здесь пробный камень мудрости писателя. И он говорит: "Вспоминая кровь, должен сдержаться. Это трудно". И ни слова больше: трудное преодолено. Он знает ответ на вопрос: "Усмотрю ли брата в звере?" Это не белокровие и не старость: это - сила!.." (М.Осоргин. "Современные записки", #18, 1924).

Зензинов В.М. Русское устье (из дневника ссыльного). - Берлин, 1921.

Нена. "Современные записки", #12,1922.

Зеньковский В.В. Православие и культура. - Берлин, 1923.

Иванов Вс.Н. Поэма еды. - Владивосток, 1921.

Сонеты. - Токио, 1922.

Иванов Федор Узор старинный. - Берлин, 1922.

"О Ф.Иванове... можно смело сказать... - у него есть все: несомненная литературность, несомненное чутье языка, глаз, ежели не зоркий, то внимательный, фабула, ежели не оригинальная, не своя, то занятная. Главное, чем подкупает эта книжечка: уютом своим, запахом отжившей России... Есть такое хорошее русское слово - искренность. Ее не часто подметишь у современных русских писателей, нынче пишут больше техникой, умением складывать слова и так, и этак; Ф.Иванов не умеет подгонять слова... - искренность у него главный козырь". (А.Дроздов. "Новая русская книга", #3, 1922. - Берлин).

Карсавин Л.П. Диалоги. - Берлин, 1923.

Философия истории. - Берлин, 1923.

Джордано Бруно. - Берлин, 1923.

Корвин-Пиотровский В.Л. Полынь и звезды. - Берлин, 1923.

Светлый домик. - Берлин, 1922.

Погремушки. - Берлин, 1922.

Примеры господина аббата. - Берлин, 1922.

Святогор-скит: Поэмы. - Берлин, 1923.

Крандиевская-Толстая Т.В. От лукавого: третья книга стихов. - Берлин, 1922.

Мережковский Д.С. Тайная мудрость Востока. "Современные записки". #15, 16. 1923.

Рождение Богов. "Современные записки". #21, 1924.

Нагродская Е. Правда о семье моей жены. - Берлин, 1922.

"Нагродская - из тех писательниц, которых не любят критики, но признает, стыдясь, из-под полы, так называемая большая публика. Успех ее в занимательности сюжета, общедоступности содержания и языка... Для чтения в вагонах трамвая - это незаменимая книга..." (Без подписи. "Новая русская книга", #3, 1922. - Берлин).

Наживин Ив. Во мгле грядущего. - Вена, 1921.

Накануне. - Вена, 1923.

Среди потухших маяков. - Берлин, 1922.

В деревне. - Берлин, 1922.

Распутин. - Берлин, 1923.

"Старый, тихий, милый Окшинск - крошечная частичка России и ее верное зеркало - прямо узнать стало нельзя. Весь заплеванный подсолнышками, весь закрытый легкомысленно играющими на ветру красными, уже выцветшими флагами, он чрезвычайно быстро приобрел какой-то совсем новый, к нему нисколько не идущий отпетый, хулиганский вид набекрень. С утра до поздней ночи на расквашенных улицах толпился неизвестно зачем народ, в котором преобладала серая тыловая солдатня, конечно, с красными бантиками... На всех площадях и бульварах, точно грибы после дождя, выросли вдруг тесовые нескладные трибуны, там наскоро вымазанные суриком, там затянутые кумачом, и бесконечными потоками лились с этих трибун раскаленные речи, единственным содержанием которых было бешенство против задавившей людей бессмыслицы жизни. На одной из этих трибун надседался, нестерпимо путаясь в словах, серый, тусклый семинарист, на другой истерически стучала жалкими кулачонками по перильцам ядовитая Клавдия.., на третьей бессильно боролся с равнодушием усталой, галдящей толпы пожилой растерзанный солдат с нездоровым, пухлым лицом.

- Товарищи! - взывал он на все стороны. - Товарищи... Да что же это такоича, а? Никто слухать не хотит... Товарищи... Теперь всякому говорить хотитца, а слухать никто не хотит... Так я простетуюсь..."

Осоргин М.А. Там, где был счастлив. "Современные записки". #17, 1923.

Познер В.С. Баллада о дезертире. "Голос России", 12 марта, 1922. - Берлин.

Рафалович С. Горящий круг. Поэмы. - Берлин, 1923.

Август. Стихотворения. - Берлин, 1924.

"Сборник стихотворений С.Рафаловича отмечен единством, лежащим вне и быть может выше чисто художественных форм. Нужно его почувствовать, прежде чем обратиться к эстетическому разбору стихотворений... И достоинство и недостаток его поэзии обусловлены всем строем его души. Невольно, говоря о его творчестве, вспоминаешь о "душе"... По самому мастерству слова, и технике поэтической речи он сознательно и надменно равнодушен; не боится общих мест и санкционированных приемов; равно пользуется и фразеологией символизма и фигурами классического стиля. Спокойно делает ошибки, которых легко мог бы избежать: как будто эти ошибки для чего-то ему нужны. То поет, то декламирует: порой по-сологубовски беспредметно напевен, порой жестоко-риторичен...

Романтическая вера оживляет умершие слова о "вечном блаженстве", о "любовном подвиге", о "нежданном чудном крае": погибшее, как прием, возрождается, как переживание..." (К.Мочульский Русская поэзия за границей в 1924 г. "Временник общества друзей русской книги". - Париж, 1925).

Ремизов А. Николины притчи.

"У Ремизова я люблю не все. И мне жаль, что в нем не разбираются, не хотят понять, за что именно его нужно любить...

Скажу сразу, что делает Ремизова писателем с "необщим выраженьем", непохожим на других: это - его умение сливаться с очень реальной и очень таинственной стороной русского духа, к которой мы и подходить не привыкли. Ремизов вовсе не "описывает" его, он говорит, - когда говорит - как бы изнутри, сам находясь в нем.

Таинственную сторону России даже зовут, пусть неточно, но понятно - "Юродивой Русью". Что это такое? Если взять широко - это вся жизнь русской народной души, ее сложный рост в истории. Это - неразнимчатая сплетенность язычества, христианства, сказки, порыва к правде; это ее смех и горе, ее хитрость, слабость и сила. Страницы Ремизова, где он сам становится частью этой жизни и ее безмерностью и неуловимой мерой, с ее всегдашним, хотя бы чуть заметным, уклоном к "юродству", эти страницы и драгоценны, их-то и нельзя не любить, если любишь и чуешь Россию". (А.Крайний. "Современные записки". #22, 1924).

Савинков Б.В. Конь вороной. - Париж, 1923.

Скиталец С.Г. Гибель Иокагамы: Впечатление очевидца. - Харбин, 1924.

Толстой А.Н. (см. проект Е.О. "1924". Стат. Ю.Тынянова). Необыкновенные приключения Никиты Рощина. - Париж, 1921.

Аэлита. - Берлин, 1923.

Рукопись, найденная в мусоре под кроватью. - Берлин, 1923.

Краткое жизнеописание блаженного Нифонта. Повесть смутного времени. - Берлин, 1922.

Любовь - книга золотая. - Берлин, 1922.

Тэффи Н.А. Passiflora. - Берлин, 1923.

"Едва ли кто другой из пишущих людей имел когда-либо в России такой огромный круг читателей, как Тэффи. Она создала свой жанр: фельетон, обходящийся без политики...

Особенности ее искусства определить нелегко. Это тоже в своем роде "творчество из ничего". Как Наташа Ростова, она "не удостаивает быть умной". С недоброжелательным благодушием (иначе не умею сказать) подходит она к людям и к жизни. Ее очаровательный юмор, ее блестящее остроумие избирает обыкновенные сюжеты, ибо для нее нет необыкновенных. Она пишет о неинтересных людях, т. к. для нее не существует интересных..." (Без подписи. "Современные записки". #17, 1923).

Вчерашний день. Рассказы. 1924.

Урванцов Л.Н. Завтра утром. - Берлин, 1923.

Франк С.Л. Крушение кумиров. - Берлин, 1924.

Из размышлений о русской революции. "Русская мысль", #6-8, 1923.

Ходасевич В.Ф.

"Перед зеркалом


Я, я, я. Что за дикое слово!
Неужели вон тот - это я?
Разве мама любила такого,
Желто-серого, полуседого,
И всезнающего, как змея?

Разве мальчик, в Останкине летом
Танцевавший на дачных балах,
Это я, тот, кто каждым ответом
Желторотым внушает поэтам
Отвращение, злобу и страх?

Разве тот, кто в полночные споры
Всю мальчишечью вкладывал прыть, -
Это я, тот же самый, который
На трагические разговоры
Научился молчать и шутить?

Впрочем, так и всегда в середине
Рокового земного пути:
От ничтожной причины к причине,
А глядишь - заплутался в пустыне,
И своих же следов не найти...

Да, меня не пантера прыжками
На парижский чердак загнала,
И Вергилия нет за плечами,
Только есть одиночество - в раме
Говорящего правду стекла."

"Современные записки", #12, 1923.

Тяжелая лира: Четвертая книга стихов. - Берлин, 1923.

"Долго слежу за поэзией Ходасевича я; знаю: медленно и глубоко врастали его целомудренно строгие строки в глубинные русла поэзии; сколько талантов всходило, слепило приемами; школы менялись; слепил Городецкий; парнасцы царили; персидским ковром рассыпалась поэзия Клюева; и великанил года Маяковский; скромнейше пребывший в тени Ходасевич закрылся от блеска приемов и стилей:

Закрой глаза и падай, падай
Как навзничь в самого себя -

Или:

Замри - или умри отсюда,
В давно забытое родись.

И присутствуем ныне при ярком восстании музы в "давно-забытое" - горния области лирики русской, измеренной веденьем первостепенных поэтов. "Тяжелую лиру" встречаем как яркий, прекрасный подарок: как если бы нам подавалась тетрадка еще неизвестных стихов Баратынского, Тютчева. Лира поэта, согласная с лирою классиков, живописует самосознание, восстающее в духе. Здесь в лирике Ходасевича появляется часто манера и стиль корифеев поэзии: не стилизация; стилизация подобна гримасе, ее узнаешь безошибочно; из Ходасевича зреют знакомые жесты поэзии Баратынского, Тютчева, Пушкина; эти поэты склонялись конкретно над глубью трепещущей поэтической мысли поэта, живущего с ними..." (А.Белый Тяжелая лира и русская лирика. "Современные записки", #15, 1923).

Цветаева М. Разлука. - Берлин, 1922.

Стихи к Блоку. - Берлин, 1922.

Ремесло. - Берлин, 1923.

Психея-Романтика. - Берлин, 1923.

"Наряду с Анной Ахматовой, Марина Цветаева занимает в данное время первенствующее место среди русских поэтесс. Ее своеобразный стих, полная внутренняя свобода, лирическая сила, неподдельная искренность и настоящая женственность настроений - качества, никогда ей не изменяющие.

Вспоминая свою мучительную жизнь в Москве, я вспомнил также целый ряд ее чарующих стихотворений и изумительных стихотвореньиц ее семилетней девочки Али. Эти строки должны быть напечатаны, и, несомненно, они найдут отклик во всех, кто чувствует поэзию.

Вспоминая те, уже далекие, дни в Москве... я не могу не сказать, что две эти поэтические души, мать и дочь, более похожие на двух сестер, являли из себя самое трогательное видение полной отрешенности от действительности и вольной жизни среди грез, - при таких условиях, при которых другие только стонут, болеют и умирают. Душевная сила любви к любви и любви к красоте как бы освобождала две эти человеческие птицы от боли и тоски. Голод, холод, полная отброшенность - и вечное щебетанье, и всегда бодрая походка, и улыбчивое лицо. Это были две подвижницы, и, глядя на них, я не раз вновь ощущал в себе силу, которая вот уже погасла совсем..." (К.Бальмонт. Марина Цветаева. "Современные записки", #7, 1921).

Черный Саша Жажда. 1914-1922. - Берлин, 1923.

Из римской тетради. "Златоцвет", #1, 1924. - Берлин.

Сон профессора Патрашкина. - Берлин, 1924.

Чириков Е.Н. Жизнь Тарханова. - Берлин, 1924.

Семья. - Берлин, 1924.

Зга. - Берлин, 1923.

Смердяков русской революции: Роль Горького в русской революции. - София 1921.

"Г.Евгений Чириков хотел написать памфлет, но получился у него только пасквиль:

"Я знал М.Горького еще зеленым, безусым юнцом", сообщает Е.Чириков, "помню его в ту пору, когда он только что вылез из булочников и продавцов кваса... интеллигентские кружки вытянули его, что называется, за уши на свет Божий..."

Но ведь кроме "ушей"... у этого "продавца кваса" был еще и чудесный, радующий людей талант! Этого Е.Чириков упорно не желает знать. Это мешает всей политике его книжки...

Книжка Е.Чирикова не только очень плохая книжка. Это еще и симптом, грустный и страшный эмигрантской злости, эмигрантского разложения. Мы здесь, за рубежом, не судьи тем, кто остался в России. Дай Бог нам самим не попасть на скамью подсудимых..." (И.Василевский (Не-буква). "Новая русская книга", #3, 1922. - Берлин).

Эренбург И. Кануны. Стихи 1915-1921 гг. - Берлин, 1922.

Золотое сердце. Мистерия - Ветер. Трагедия. - Берлин, 1922.

Неправдоподобные истории. - Берлин 1921.

Опустошенная любовь. - Берлин, 1922.

Необычайные похождения Хулио Хуренито и его учеников. - Берлин, 1922.

Шаршун С.Н. Слепой мозг. Перевоз деда. - Берлин, 1921.

Шаховской Д.А. Sic transit gloria mundi. Стихи. - Париж, 1923.

Песни без слов. - Брюссель, 1924.

"Еще год тому назад... Шаховской был учеником. За гол он стал поэтом. Его стихи, без признаков построения, без запоминающихся образов, без определенного эмоционального содержания - все же реальны. Будто во сне слышится медленный приближенный голос; нет ни земли, ни воздуха: колеблется, вздымается светлый сумрак; не слова; не песни: что-то еще не воплощенное - "небесное дрожание"..." (К.Мочульский Русская поэзия за границей. Временник общества друзей русской книги. - Париж, 1925).

Шестов Лев Сочинения в 12 томах. Том 8-12. - Берлин, 1923.

Шкловский В.Б. Ход коня. - Берлин, 1923.

Литература и кинематограф. - Берлин, 1923.

ZOO. Письма не о любви, или третья Элоиза. - Берлин, 1923. (см. проект Е.О. "1924")

"Виктор Шкловский очень способный и очень нервный человек. Если бы круг его интересов не был столь богемным, если бы он не был слишком опоясан разными "опоязами", был бы более культурным европейцем или хотя бы культурным русским... - он мог бы быть превосходным публицистом. Ум его блестяще играет и перо его разбрызгивает искры. А вот может ли В.Шкловский писать роман - неизвестно.

Свою новую книгу он считает "попыткой уйти из рамок обыкновенного романа". он думает, что "слова, отношения слов, мысли, ирония мыслей, их несовпадение и являются содержанием искусства". Но может быть это только попытка самооправдания, а просто В. Шкловский не может ни написать "обыкновенного романа", ни создать вообще художественного произведения...

Излагать содержание книги В.Шкловского не стоит и нельзя: подлинного содержания в ней и нет. Отозваться о ней менее резко было бы большой несправедливостью: автор ее имеет право на очень требовательное и строгое отношение к его работам..." (М.Осоргин. "Современные записки". #17, 1923).

Шульгин 1920 год. - София, 1922.

Нечто фантастическое. - София, 1922.

Яковенко Б.В. Очерки русской философии. - Берлин, 1922.

Философия большевизма. - Берлин, 1921.

Очерки американской философии. - Берлин, 1922.

Юмор

Дон- Аминадо Дым без отечества. - Париж, 1921.

"О птицах


Одно в этом мире для меня несомненно:

Погубили нас птицы.

Буревестники. Чайки. Соколы и вороны. Петухи, поющие перед зарей. Несуществующие, самым бесстыдным образом выдуманные альбатросы. Реющие, неприменно реющие, кречеты. Умирающие лебеди. Злые коршуны и сизые голуби. И, наконец, раненные горные орлы: царственные, гордые и непримиримые.

Сижу за решеткой, в темнице сырой.
Вскормленный в неволе орел молодой...

Что ж тут думать! Обнажили головы, тряхнули шевелюрами и потянулись к решетке: стройными колоннами, сомкнутыми рядами и всем обществом попечения о народной трезвости.

Впрочем, и время было такое, что ежели, скажем, гимназист четвертого класса от скарлаьтны умирал, то вся гимназия пела:

Вы жертвою пали в борьбе роковой...

Очень уж были мы чуткие, да и от орлов как помешанные ходили.

Обитали орлы преимущественно на скалах и промышляли тем, что позволяли себя ранить: прямо в сердце или прямо в грудь, и непременно стрелой.

В случаях особенно торжественных стрелы, по требованию публики, пропитывались смертельным ядом.

Этой подлости не выдерживали и самые закоснелые сердца.

Орел взмахивал могучими крыльями, ронял кровавые рубины в зеленый дол, описывал столько кругов, сколько ему полагалось, и... падал.

Нужно ли добавлять, что падал он не просто, а - как подкошенный.

История с орлами продолжалась долго, и неизвестно, когда бы она кончилась, если бы не явился самый главный - с косым воротом и безумством храбрых.

Откашлялся и нижегородским баском грянул:

Над седой пучиной моря
Гордо реет буревестник,
Черный, молнии подобный...

Все так и ахнули.

И, действительно, птица - первый сорт, и реет, и взмывает, и вообще дело делает.

Пили мы калинкинское пиво, ездили на Воробьевы горы и, косясь на добродушных малиновых городовых, сладострастным шепотом декламировали:

Им, гагарам, недоступно
Наслажденье битвой жизни...

И, рыча, добавляли:

Гром ударов их пугает...

Но случилось так, что именно гагары-то и одолели.

Тогда вместо калинкинского пива стали употреблять раствор карболовой кислоты, цианистый калий, стреляли в собственный правый висок, оставляли на четырнадцати страницах письма к друзьям и говорили: нас не понимают..."


поставить закладкупоставить закладку
написать отзывнаписать отзыв


Предыдущие публикации:
Егор Отрощенко, Век=текст. Выпуск 24: 1924 /23.08/
Рассыпаются кружки; Тынянов говорит о литературе; Прокофьев пишет агитпьесы; распад поэтической личности Есенина; дворянское творчество Толстого; переводные романы Грина; Пильняк уходит от беллетристики; Серафимович рисует людскую лаву.
Егор Отрощенко, Век=текст. Выпуск 23: 1923 /16.08/
Литературные критики хрипят врукопашную; эллинские мифы Мандельштама; Хлебников не параноик, а дилетант; Грин развивает ту же тему, а Маяковский заполняет 255 страниц; зрелый Пильняк; Ахматова желает быть забытой, а Шмелев доказывает рост дарования.
Егор Отрощенко, Век=текст. Выпуск 22: 1922 /10.08/
"Тараканище" - книга года; выходит журнал "Новый мир"; умер Хлебников; культура обнажается; эпоха миниатюрных изданий; проза общается с поэзией; Ходасевич трезво воспринимает жизнь, а Есенин беспомощен и статичен.
Егор Отрощенко, Век=текст. Выпуск 21: 1921 /04.08/
Гумилев арестован, Блок умер; кричит наш дух, изнемогает плоть, рождая орган для шестого чувства; Вяч.Иванов и М.Гершензон - переписка из двух углов; анонимная поэма Маяковского; чистый и волнующий голос Ахматовой; Кузмин предпочитает вторники, а Тынянов вспоминает Гоголя.
Век=текст. Выпуск 20: 1920 /27.07/
Творчество как разновидность труда; "Кузница" кует новых поэтов; пролетарское искусство коллективно создаем; антижизненные рассказы Пильняка и упадочная литература Ивана Новикова; преодоление буржуазной культуры и слияние искусства с трудовой жизнью; коллективизм преобразует смысл художника
предыдущая в начало следующая
Анастасия Отрощенко
Анастасия
ОТРОЩЕНКО

Поиск
 
 искать:

архив колонки:

Rambler's Top100





Рассылка раздела 'Век=текст' на Subscribe.ru