Стихотворение года

Конст.Вагинов. [Стихотворения]. - Л.

События

28 декабря 1925 года кончил жизнь самоубийством С.Есенин.

Вяч.Полонский. Памяти Есенина. "Новый мир", #1.

Умер Сергей Есенин. Умер нелепо, как-то захлебнувшись, точно оборвал свою жизнь в судороге, которая била его последние годы. Из современной нашей литературы выпал самоцвет, едва ли не самый яркий.
Он умер в расцвете таланта, в зените славы. Физическая смерть опередила его физическое увядание. Правда, в последних стихах Есенина сильней, чем прежде, звучала "погребальная грусть", чаще стала пробегать "гробовая дрожь" - гибельные какие-то предчувствия водили его пером...

Городецкий С. О Сергее Есенине. "Новый мир", #2.

Трудно привыкнуть к мысли, что Есенина уже нет среди нас. Трудно отделаться от чувства обиды на этот самочинный уход его от нас. И уже вылито столько приторного меду на его могилу, что трудно сейчас писать о нем...
Есенин был единственным из современных поэтов, который подчинил всю свою жизнь писанию стихов. Для него не было никаких ценностей в жизни кроме его стихов. Все его выходки, бравады и неистовства вызывались только желанием заполнить пустоту жизни от одного стихотворения до другого. В этом смысле он был не только последним поэтом деревни, но и последним эстетом ушедшей эпохи...

А.Воронский Об отошедшем. "Красная новь", #1.

Росстани:

Краткая весть во всей своей жуткости и неотвратимости, вокзальный перрон, властный лязг и уверенное, бездушное громыхание, дымовой дых паровоза, запах машинного масла и нефти, небольшой вагон в конце поездного состава, почти детский коричневый под дуб гроб, качающийся на руках поверх густых, плотных и нестройных рядов, мимо застывшей в немом спокойствии "стальной конницы" - вот победитель и вот побежденный, - повитый траурным зал, свинцовое с прозеленью лицо, церковное и скорбное, у переносья и под глазом ожоги от трубы парового отопления - последнее целование, - когда-то непокорные цвета спелой ржи волосы, потерявшие свой мягкий и нежный блеск, постно и гладко зачесанные назад и вместо сини глаз ушедшие в глубь слепые впадины, погребальное шествие по рассолодившим от оттепели грязным улицам, сырая и рыхлая земля, плач, поспешная, привычная работа лопатами, - все непреложно и замкнуто и мы говорим - он был.

Есенин скучал. Он ждал от русской революции чуда-чудесного. Он надеялся, что в огненной купели ее по-новому родится мир. Он подошел к революции с мистикой и с отвлеченным бунтарством. А революция шла кривыми, окольными путями-дорогами. Революция породила нэп. Она потребовала мелкой культурнической работы. Есенин заскучал сильней и глубже. Он увидел серые будни, неудачи и старался забыться в гульбе.

Не случайно обострение его тоски, не случайна его смерть. Не мало искренних, чутких, горячих, талантливых людей надломилось в эти переходные дни, будучи не в состоянии приспособиться к новой сложной и пестрой обстановке...

...мы осиротели, мы потеряли поэта великой мощи и таланта. Он многое нам дал, но мы вправе были ждать новых поэтических откровений, новых слов и новых песен.

Но песни пропеты и грубо оборваны самим поэтом.

О формалистах

Лежнев А. О современной критике. "Новый мир", #2.

...Формализм привлекает молодежь тем, что будто бы раскрывает все тайны и загадки, обнаруживает механизм там, где предполагали организм, и на глазах у изумленной публики разбирает этот механизм по частям. Конечно, в конце концов, и организм тоже механизм, но механизм несравненно более сложный, чем те, что изготовляет индустрия. Реконструкции формалистов также относятся к настоящим произведениям искусства, как искуственно-сделанный автомат к животному. К исследованию они подходят не как гистологи, а как механики, - и там, где имеется ткань, они пытаются обнаружить шестерни и колеса.

То, что ими открыто в области строения и законов искусства, чрезвычайно бедно и убого. Виктору Шкловскому искусство представляется чем-то вроде шахматной игры, где число квадратов и фигур ограничено и ходы неизбежно повторяются. Отбрасывая содержание искусства, наполняющее его шумом жизни и живой кровью, они остаются лишь с тенью его, с рядом несложных и повторяющихся приемов. Но если приемы повторяются, а не одна эпоха не довольствуется старым искусством и создает новое, то дело, очевидно, не в приемах или не в них одних.

Книга года

Бунин И. Митина любовь. - Л.

Действующие лица и исполнители

Пастернак Б.

Избранные стихи. - М.

Зенкевич М.

Под пароходным носом. - М.

Антокольский П.

Запад. Стихи. - М.

Радимов П.

Телега. - М.

Парнок С.

Музыка. Стихи. - М.

Федорченко С.

Пять ветров. - М.

Лившиц Б.

Патмос. Стихи. - М.

Спасский С.

Земное время. - М.

Звягинцева В.

Московский ветер - М.

"Время, такое еще недавнее, когда стихи составляли три четверти книжной продукции, отошло безвозвратно. С авансцены литературы они постепенно перешли на задний план, а потом и вовсе почти скрылись за кулисами. В 21-м году их издавали много, в 24-м их издавали мало, в 26-м совсем перестали издавать. Двери издательств наглухо закрылись перед ошарашенными поэтами. Лишь для немногих счастливцев осталась лазейка. Но для того, чтобы попасть в их число, надо сперва умереть. Такая перспектива улыбается не всякому. Нет поэтому ничего удивительного, что полтора десятка поэтов объединились с тем, чтобы издавать свои произведения еще при жизни. Эта героическая - по нашим временам - попытка заслуживает всяческого уважения. Я не знаю, окажется ли "Узел", завязанный поэтами, достаточно прочным. Я даже думаю, что из десятка выпущенных этим объединением книг половина могла бы преспокойно лежать в портфеле редакции. Но все-таки и оставшегося довольно для того, чтобы оправдать его существование. "Узел" показывает поэтов, произведения которых мы сравнительно редко видим на страницах наших журналов, а книг не найдем на полках магазинов. Они пишут мало и скупо, печатают их еще скупее и меньше. Имена их не пользуются широкой популярностью. Между тем среди них есть интересные и своеобразные поэтические индивидуальности, ярко окрашенные, а некоторые оказывают сильное влияние на современную поэзию.
На первом месте надо, конечно, поставить Пастернака... От Пастернака прямая линия ведет к Антокольскому. Это линия не только преемственности, но и ученичества. Антокольский - ученик Пастернака, хотя и преломивший приемы учителя довольно своеобразно.

Он произвел театрализацию Пастернака. Застенчивый, интимный и косноязычный Пастернак в стихах Антокольского задекламировал, приобрел эстрадный блеск и светскую развязность, полированную гладкость антитез и шумную пышность риторики, театральный романтизм и ростановскую эффектность. Он ростанизировался. Недаром в одном из его лучших стихотворений ("Ночной разговор") читаем:

Именно - сцену. Это не случайная обмолвка. Поэмы Антокольского разыгрываются на сцене. Их персонажи - действующие лица драмы или - еще лучше - актеры. Они в гриме и костюмах. Вся глубина и задушевность Пастернака исчезла в этих стихах. Они внешни и блестящи. Нельзя отрицать их достоинств, их торжественной стремительности, ...их яркости и звона...

В противоположность Пастернаку, Антокольский весь обращен к общественности. В "Западе" нет ни одного любовного или, вообще, "чисто-лирического" стихотворения. Темы стихов: приближающаяся гибель западной культуры, глухой голос революции, пробивающийся сквозь джаз-бандовский шум...

Совершенно иной тип поэта представляет собой Зенкевич. Он, в основном, сложился еще до революции. Он находился на крайней левой акмеизма, далекий от камерности Ахматовой, экзотики Гумилева, эллинизма Мандельштама. В книжке Зенкевича, изданной "Узлом", нет некоторых характерных черт, свойственных автору "Дикой порфиры": тяготения к физиологичности, "научной поэзии"; меньше подчеркнута любовь к технике, роднящая его с футуристами. Но по-прежнему у него - крепкая реалистичность письма (переходящая иногда в натурализм), несколько жесткая мужественность, сильно осложнилась своеобразная, иногда искусственная рифмовка... У Зенкевича лирических арий, нет и той свободной лирической струи, которая льется в стихах Есенина. Лиризм просачивается у него между строчек и слов тяжелыми и медленными каплями. Его муза хмурая и смотрит исподлобья...

Поэзии Зенкевича свойствен широкий кругозор, большой диапазон тем. Наоборот, Родимов замкнут в узком бытовом кругу. Это - поэт крестьянства, - пожалуй точнее - зажиточного крестьянства. Вся его поэзия - жанровая, бытовая, "фламандской школы пестрый сор". В неторопливом течении гекзаметров и пентаметров развертывается каждый раз небольшая жанровая картинка, почти идиллия, где человек характеризуется не прямо, а косвенно, посредством вещей. Здесь - Радимов несомненно мастер. Но так как область его тем очень узка и ограниченна, а подход больше внешний, то мастерство его получает характер однообразия.

В этих четырех книжках (Пастернака, Антокольского, Зенкевича, Радимова), - то положительное, что дал "узел". Любопытна еще, пожалуй, сказка С.Федорченко "Пять ветров" (имитация народного творчества), - хотя и не представляет ничего значительного. Стихи С.Парнок ("Музыка") могли бы и не появиться без большого ущерба для читателя, которому незачем в десятый раз слышать повторение Анны Ахматовой. При большом желании он может обратиться к оригиналу. Спасский и Звягинцева не имеют еще (или уже) собственного лица. А Бенедикт Лившиц является почти зеркальным отражением Мандельштама с его эллинизмом. (А.Лежнев. "Красная новь", #8).

Воронский А.

Журавли над Гнилопятами. (Алексей Толстой). "Красная новь", #9.

"Алексей Толстой - сочный, богатый, отличный бытовик. Его дворянское Заволжье и по сию пору не перестает занимать читателя...

Толстой - бытописатель не одного лишь помещичьего Заволжья, но и нашей интеллигентской среды. Об интеллигенции времен кануна революции помимо рассказов им написан самый большой по размерам из его вещей роман "Хождение по мукам" - наглядный, выразительный, художественный документ той эпохи... Вымороченная среда эгоизма, пороков, извращений, неврастении, пряных пошлостей и безрадостного существования показана писателем с умелым мастерством и знанием. Хуже удались Толстому дни Февраля и Октября и совсем неудачными оказались попытки спуститься в революционное подполье. В новом, в советском издании роман в этих главах переработан заново.

Толстой да еще Пришвин, из прежнего дореволюционного поколения почти единственные писатели, прикасающиеся к современной действительности. Правда, Толстой, особенно к нашему советскому быту подходит с величайшей осмотрительностью и осторожностью. Эта осторожность свидетельствует, насколько трудно писателю старой закалки отражать и изображать революционную современность. Не даром и не случайно в произведениях Толстого последних лет такое почетное место занимает фантастика, авантюра, условность - "Аэлита", "Бунт машин", "Союз пяти", "Гиперболоид"...

У нас нет бережного отношения к художникам. Нет его и к Толстому. А.Толстого поносят и разносят. Но странное дело, читают его вещи с интересом, за ним внимательно следят. Его знают наша молодежь, широкие партийные и советские круги. Нам кажется, что читатель здесь более прав, чем усердные поносители - критики и рецензенты.

А.Толстой - редкий талант.

По своей манере письма он принадлежит к реалистической школе классиков, она, вопреки мнению Лефа, далеко не изжила себя. Реализм Толстого тронут импрессионизмом, но в меру, без крайностей и без преувеличений. У Толстого есть двойное зрение, есть своя тема. Он по-своему видит мир и людей. Он прекрасно владеет русской речью. Язык у него легок, прозрачен, чист. Он слышит, как звучит наше родное слово. Его образы выразительны и метки, но они никогда не торчат занозами, они не вычурны и не надуманы. Когда Толстой пишет: "в зеленом небе теплилась чистая, как льдинка, звезда", - это лучше кричащих имажинистских ухищрений. Здесь есть чему поучиться нашим молодым писателям.

А.Толстой занимателен. Он - интересный рассказчик. Он самый занимательный у нас писатель. В этом он следует лучшим традициям западно-европейской литературы. Искусство интересно рассказывать у нас никогда не культивировалось и не поощрялось. Вместе с Куприным А.Толстой вводит в наше художество европейскую и американскую манеру быть не только поучительным, но и занимательным. За последнее время писатель иногда, впрочем, злоупотребляет занимательностью, но все же у него есть чувство меры даже в таких вещах, как "Гиперболоид".

Толстой любит смешное. Смех его легкий, добродушный, не цепляющийся, в нем нет ни сарказма, ни обличения, ни скрытой тоски и грусти. В его смехе есть что-то от русских Гнилопят, от их чепухи и чуши. Он как бы придурковат и наивен. - "В Москве, - повествует фельдшер за рыбной ловлей, глухой провинции, - за Крымским мостом железную башню построили - и с нее разговаривают кругом земного шара... Этот бандит-то в прошлом году рассказывал, залезет, говорит, на башню телеграфист и начинает обкладывать весь земной шар, всю мировую буржуазию кроет матом... Сперва, говорит, мировая буржуазия никак не могла понять, что за слова? Позвали спецов. Те говорят: это матерное, это из Москвы вас кроют".

Толстой умеет раздвигать рамки бытовой ограниченности. Он не погрязает в областничестве, не засиживается в Гнилопятах и твердо помнит, что читатель живет и в Новороссийске, и по Волге, и в Сибири, и в Архангельске. Его герои носят прочный отпечаток родного им бытового уклада, но писатель умеет обобщать. Вот почему его хромой барин до сих пор трогает, а Мишука живет еще и здравствует".

Белый А.

Московский чудак. Первая часть романа "Москва". - М.

Москва под ударом. Вторая часть романа "Москва". - М.

"А.Белый - писатель неоспоримый, но спорный. Каждая его книга встречает восторженных почитателей и не менее ожесточенных хулителей. Гений - утверждают одни, психопат - ответствуют другие. Мы предпочитаем определения более простые и менее личные... Для начала отметим первое и бесспорное: А.Белый - писатель-экспериментатор, все время проводящий некоторые, не совсем безопасные опыты над словом и подлежащим ведению этого слова жизненным материалом... Скажем прямо: никакой Москвы, к которой мы когда-то привыкли повседневно, вовсе не "показано". В этом сила и слабость А.Белого, в этом и трудность его задачи...

...много спорного, многое не удалось, но о романе должно судить не по отдельным частностям - вырванная цитата, отдельное окарикатуренное лицо звучат нелепостью, детали композиции сами по себе безобразны, пожалуй, нет даже ни одного лица, которое могло бы выдержать историческую критику, и, несмотря на все это - цель достигнута: зрелище воспринятой автором эпохи, отраженной каким-то особо устроенным глазом, восстает во всем своем плачевном безобразии.

Думается, наибольшие возражения встретят чисто стилистические приемы автора. Они построены на звуковом соответствии слова описываемому или на подчеркивании его корневого, образного значения. Слово деформируется во всех возможных смыслах, часто нарушены границы допустимого в данном случае произвола. В свое оправдание автор может сказать только одно: тема, разработанная именно так, требовала соответствующих стилистических средств. Вообще ни поправлять, ни выглаживать в романе ничего нельзя - он останется одним из редких и интереснейших словесных опытов". (К.Локс, О спорном и бесспорном. "Красная новь", #11).

"Гипнотизирующая музыкальная сила, какой отмечена первая часть романа, ослабевает и под конец совершенно исчезает во второй части...

Словесно-звуковое шаржирование постепенно изменяет А.Белому и превращается в дальнейшем в абстрактное изобретательство, в филологические заклинания". (С.Пакентрейгер. "Печать и революция", #8).

Горький М.

Дело Артамоновых. - М.-Л.

"Дело Артамоновых" убедительное доказательство тому, что творческий путь большого художника еще далеко не закончен. Это, несомненно, одна из самых значительных, если не наиболее значительная вещь в современной русской литературе". (М.Полякова. "Печать и революция", #5).

Клычков С.

Чертухинский балакирь. Роман. - М.-Л.

"...не нужно принадлежать к немногим прозорливцам, дабы почувствовать печаль писателя и убедиться, что именно в этой печали - в искусственном, им созданном парадизе он ищет прибежища для своей чувствительности и для своей мизантропии.

Далекой дедовской стариной, дремучей деревенской, староверской лесной сказкой веет от вещи Клычкова... Как будто подлинны - балакирь Петр Кирилыч, мельник Спиридон, Аким, Феклуша, роман изобилует богатейшим фольклором, как будто тайные моленья "столоверов", девишники, изгнание попа, свадьба, похороны прочно приковывают читателя к были, к жизни, - верить этому нельзя: писатель лукавит, хитрит, бытовыми подробностями он обрамляет выдумку, химеру, мечту. Правдив он лишь говоря, что не может отличить были от небылицы...

"Чертухинский балакирь" - произведение большой общественной значимости...

Мужиковствующая струя у нас чрезвычайно сильна. Пожалуй, она преобладает. Вернее, однако, сказать: у нас есть две струи. Одна из них чрез Всев.Иванова, Леонова ("Барсуки"), Сейфуллину, Неверова, отчасти чрез Пильняка сопутствует, содружествует Октябрю. Эти писатели не боятся "железного чорта" и не ищут в седовласой патриархальности разрешения "проклятых вопросов" современности...

Другая струя, - струя Клычкова, Клюева, отчасти Есенина. Не скажу, что они реакционны в узко-политическом смысле. По-своему они и за Октябрь, и за Май, но они напуганы железным веком, городом, они тянут к сыченой браге, к патриархальной деревенщине, не веря в то же время в ее возврат. Они - квиетисты. Им чужда поэзия творческого, преображающего, освобождающего труда, поэзия "рая", творимого человеком по своей воле и хотению, своими руками и мозгом.

Сергею Клычкову в "Чертухинском балакире" удалось найти наиболее яркое художественное воплощение этим настроениям. Вместе с тем его роман как бы подчеркивает, подытоживает расхождение в нашей литературе двух основных линий: городской, бодрой, призывающей человека преодолеть косность природных сил, и деревенской, пессимистической, уязвленной, пассивной, объятой страхом пред веком пара и электричества. Такое расхождение является своего рода сигналом, о нем стоит крепко пораздумать.

Впрочем, деревенским писателем Клычкова можно назвать лишь в очень условном смысле... Трудовая деревня ...писателя не интересует. В этом коренное отличие Клычкова от прежней народнической литературы... Клычкова больше занимает фольклор, интимные, узко-индивидуальные и религиозные переживания...

Романы Клычкова - показатели распада нашего народничества. Когда-то крепкое своими общественными настроениями, оно окончательно выветрилось в наши дни.

Клычков необычайно талантлив. С точки зрения фольклора роман имеет первоклассную ценность...

Художественные достоинства романа высоки и несомненны. Прекрасна и чиста у писателя наша родная речь, разговорный, упрощенный сказ с тонкими, прочувствованными и напряженными лирическими отступлениями, с полушутками, с прибаутками, с умеренной словоохотливостью...

Все это хорошо, очень хорошо.

Но не хорошо, а плохо с спиридоновой верой, с книгой "Золотые уста", с бесами, с лешими, оборотнями, с заплотинным царством. Какая идейная и наивная старина! Обезвреживает эту мистику и лесную чертовщину то, что писателю, видимо, и самому дико порой всерьез говорить об очажных и церковных бесах, о хождении деревьев друг к другу в гости.

По поводу всех этих удивительных и необычайных историй остается сказать словами писателя:

- Это уж да. Это уж да!"(А.Воронский. Лунные туманы. Красная новь, #10).

Иванов Вс.

Гафир и Мариам. - М.-Л.

"Весеннее таянье мое. С тающей, быстро как лесной снег, радостью наблюдаю я, как сонные птицы медленно скользят над логами, над пухлыми травами, где тени их тяжелы, будто вылиты из чугуна.

В пустыне кони моих друзей покинули трупы хозяев, - и все же нет одиночества в моей душе"...

Так начинается книга, так начинается первый рассказ "Встреча", таков лейтмотив книги. Смерть человека для Иванова - обломавшаяся ветка в густой растительности жизни, где камни, птицы, травы, человек составляют одно целое без всяких преимуществ друг перед другом в мироощущении художника...

Природа для Иванова - не статична - она в вечном движении соков, плоти, любви, ненависти, борьбы, и человек в этом движении лишь один из элементов. Вот почему описание человека тесно чередуется с описанием природы, вот почему в ивановских произведениях почти отсутствует комнатная коробка и люди, не задерживаясь на трагическом шагают дальше, бодро подталкиваемые полнокровными инстинктами жизни. (Федор Жиц. "Новый Мир", #4).

"Вс.Иванов гораздо сложнее и изысканнее, чем это думают. Именно изысканнее. Пески, травы, деревья, люди, краски, запахи - все это служит ему материалом для орнамента. Человек здесь не более важен, чем оттенок цвета неба или тень, упавшая от камня. Это - не пантеизм или, вернее, не только пантеизм, когда в поэте говорит сознание единства природы и равенства вещей. Здесь мы видим скорее чисто-эстетическое отношение к миру: все предметы и явления одинаково близки и одинаково далеки, потому что они рассматриваются лишь как декоративный элемент, как интересное красочное пятно или изысканная линия. Проза Всев.Иванова орнаментальна не только в формальном смысле. Она орнаментальна по существу". (А.Лежнев. "Печать и революция", #5).

Завадовский Л.

Вражда. Рассказы. - М.

Прекрасная книжка Леонида Завадовского особенно заметна на фоне нашей, так называемой "деревенской", литературы, в конечном итоге довольно-таки серой, убогой и неправдивой...

Одним из особенно ценных качеств книжки является полная конкретность, реальность в изображении людей, обстановки и действия. Достигается это очень простыми приемами и свидетельствует о подробном, окончательном знании деревни, пейзажа, крестьянского быта и всего вообще уклада деревенской жизни. Завадовский организует и подает материал по-крестьянски. И это насквозь крестьянское восприятие среды, материала, темы, совмещенное с честностью подхода, со стремлением к объективности - наполняет рассказы Завадовского, кажущимся на первый взгляд мрачным, безотрадным воздействием на читателя...

С тою же любовью и тщательностью обработан и пейзаж, что придает некоторым пейзажным и охотничьим сценам вполне зрелую и мастерскую законченность...

Но тем досадней выглядят отдельные промахи: почти превращающиеся в манеру неуклюжие перестановки слов - "не отрывая глаз от изодранных в клочья штанов об наст"... или такое, например, неясное строение фразы: "собака с широкой грудью, мощной шеей, забронированной густой шерстью, как щитом, тонкими, резвыми ногами"... Нехорошо также называть овец, коров и лошадей - "коровками", "лошадками", "овечками". Это придает языку оттенок некой сусальности, в то время как именно сусальности и слащавости враждебна самая сущность творчества Завадовского. (Б.Губер. "Красная новь", #8).

Никандров Н.

Любовь Ксении Дмитриевны. - М.

"Всех рассказов четыре: "Любовь Ксении Дмитриевны", "Скотина", "Профессор Серебряков" и "Всем утешение". Объединяющей связью поименованных рассказов является авторское мягкосердечие. Автор очень тепло относится к своим героям. И это, конечно, хорошо - автор должен быть гуманным до кончика ногтей. Однако не следует доводить свою гуманность до мармелада...
Все четыре рассказа значительно выиграли бы, если бы по ним основательно прошелся бы редакторский карандаш. Автор пишет нестерпимо длинно, неряшливо и весь его беллетристический гардероб страдает изрядной заношенностью". (Л.Войтоловский. "Новый мир", #3).

И другие:

Аверченко А. Смерть африканского охотника. - М.-Л.

Господин Цацкин. - М.-Л.

Записки театральной крысы. С предисловием Вс.Мейерхольда. - М.-Л.

Мужчины. - М.-Л.

Константинопольский зверинец. - М.-Л.

Люди близкие к населению. - М.-Л.

Коса на камень. - М.-Л.

Моя старая шкатулка. - М.-Л.

Ниночка. - М.-Л.

Женщина в ресторане. - М.-Л.

Одесское дело. - М.-Л.

Случай с Петлецовыми. - М.-Л.

День делового человека. Рассказы. - М.

Человек за ширмой. Рассказы. - М.

Агнивцев Н. Твои наркомы у тебя дома. - М.

От пудры до грузовика. Стихи 1916-1926 гг. - М.-Л.

Айзман Д. Редактор Солнцев. Сборник рассказов с автобиографическим очерком. - Л.

Акульшин Р. Октябрины. - М.-Л.

Частушки. - М.

Александровский В. Подкованные годы. Стихи. - М.

Асеев Н. Расстрелянная земля. Фантастические рассказы. - М.

Самое лучшее. - М.

Ауслендер С. Малыши. Рассказы. - М.-Л.

Бабель И. История моей голубятни. Рассказы. - М.-Л.

Конармия. - М.-Л.

Конец св. Ипатия. - М.-Л.

Барто А. Красные шары. Стихи. - М.-Л.

Пионеры. - М.-Л.

Первое мая. - М.

Безыменский А. Груз. - М.

Комсомолия. Страницы эпопеи. - М.-Л.

Беляев С. Пожар. Рассказы. - М.-Л.

Беляев А. Голова профессора Доуэля. - М.-Л.

Брик О. и Маяковский В. Радио - Октябрь. - М.

Булгаков М. Трактат о жилище. Рассказы. - М.-Л.

Рассказы. - Л.

Бунин И. Господин из Сан-Франциско. Рассказы. - М.-Л.

Вагинов К. [Стихотворения]. (Автором книга не названа. - Е.О.) - Л.

Вашенцев С. Кровь. Рассказ. - М.-Л.

Тысяча лет. Рассказы. - М.-Л.

Веселый А. Страна родная. Роман. - М.

Дикое сердце. - М.-Л.

Филькина карьера. - М.-Л.

Горькая кровь. Рассказы. - Ростов-на-Дону - Краснодар.

Вересаев В. Пушкин в жизни. - М.

Паутина. Рассказы. - М.

Ветров В. Кедровый дух. Повести и рассказы. - М.-Л.

Виноградов В. Этюды о стиле Гоголя. - Л.

Вольнов И. Трясучий департамент. - М.

Воронский А. Литературные записи. - М.

Гиляровский В.А. Москва и москвичи. - М.

Голиков А. (Гайдар) В дни поражений и побед. Повесть. - М.-Л.

Жизнь ни во что. (Лбовщина). - Пермь.

Р.В.С. Повесть для юношества. - М.-Л.

Городецкий С. Про Ивана-Безбожника. - М.-Л.

Из тьмы к свету. Деревенские были. - М.-Л.

Горький М. Городок. Заметки из дневников. Воспоминания. - М.-Л.

Грабарь Л. Во мхах. Повести. - М.

Грин А.С. Капитан Дюк. Рассказ. - М.

Золотой пруд. Рассказы. - М.-Л.

Штурман "Четырех Ветров". Рассказы. - М.-Л.

История одного убийства. - М.

На склоне холмов. - М.

Гроссман Л. Поэтика Достоевского. - М.

Есенин С. Избранные стихи. - М.

Жаров А. Строй. Стихи. - М.

Житков Б. Про слона. - Л.

Орлянка. Рассказы. - М.-Л.

Завалишин А. Первый блин. Рассказы. - М.

Зайцев Б. Грех. - Л.

Замятин Е. Общество почетных звонарей. Трагикомедия в 4-х действиях. - Л.

Фонарь. - М.-Л.

Зощенко М. Рыбья самка. - М.-Л.

Обезьяний язык. Юмористические рассказы. - М.

Тяжелые времена. Юмористические рассказы. - М.

Аполлон и Тамара. - Л.

Уважаемые граждане. - М.-Л.

Американская реклама. - Л.

Матренище. - М.-Л.

Страшная ночь. - Л.

Кризис. - Л.

Тетка Марья рассказала. - Л.

Десять рассказов. - Л.

Агитатор. - М.-Л.

Иванов Вс. Происшествие на реке Тун. Рассказы. - М.-Л.

Как создаются курганы. - М.-Л.

Бразильская любовь. Рассказы. - М.

Пустыня Тууб-Коя. Рассказы. - М.-Л.

Каверин В. Девять десятых судьбы. - М.-Л.

Конец Хазы. Повести. - Л.

Ночь на 26 октября. - Л.

Впереди всех. - М.-Л.

Касаткин И. Старинушка. - М.

Катаев В. Рассказы. - Л.

Новые рассказы. - М.

Кириллов В. Избранные стихи. - М

Крученых А. Разбойник Ванька-Каин и Сонька-Маникюрщица. Уголовный роман. Книга 132-ая. - М.

Календарь. Стихи. Вступление Б. Пастернака. Продукция # 133. - М.

Гибель Есенина. Продукция #134. - М.

1.Есенин и Москва Кабацкая. 2. Любовь хулигана. 3. Две автобиографии Есенина. Продукция # 135. - М.

Черная тайна Есенина. Продукция # 136. - М.

Лики Есенина от херувина до хулигана. Есенин в жизни и портретах. Продукция # 137. - М.

Новый Есенин. О первом томе "Собрания стихотворений". Продукция # 138. - М.

На борьбу с хулиганством в литературе. 1. "Цемент" Ф. Гладкова. 2. Еще певец хулиганства (И. Садофьев). 3. Л. Сосновский и поздняя тревога. 4. Проделки есенистов. 5. "Дунька-Рудиха". Продукция # 140. - М.

Хулиган Есенин.Продукция # 141. - М.

Леонов Л. Рассказы. - М.-Л.

Записи Ковякина. - М.-Л.

Лидин В. Великий материк. - М.-Л.

Идут корабли. Роман. - М.-Л.

Мариенгоф А. Стихи и поэмы. 1922-1926. - М.

Воспоминания о Есенине. - М.

Маршак С. Семь чудес. - Л.-М.

Мачтет Т. Коркин луг. Стихи. - М.

Маяковский В. Гуляем. - М.

Избранное из избранного. - М.

Испания. Океан. Гавана. Мексика. Америка. - М.-Л.

Неверов А.С. Марья большевичка. Рассказы. - М.-Л.

Горшки. Рассказы. - М.-Л.

Нелепо Б. Стихи. С предисловием Вяч.Иванова. - Л.

Никитин Н. Могила Панбурлея. - Л.

Рассказы. - Л.

С карандашом в руке. Очерки и рассказы. - М.-Л.

О бывшем купце Хропове, об Олимпиаде Ивановне и о веселом художнике Мокине. Повесть. - М.-Л.

Новиков И. Крушение чисел. Рассказы. - М.

Современные повести. Книга 1, Книга 2. - М.

Орешин П. Деревенская ячейка. - М.

Поезд. Стихи. - М.

Палисадник. Рассказы. - М.-Л.

Пильняк Б. Россия в полете. - М.-Л.

Наследники и другие рассказы. - М.-Л.

Метель. Рассказ. - М.

Рассказ о ключах и глине. - М.-Л.

Полетаев Н. Резкий свет. Стихи 1918-1925. - М.-Л.

Потехин Ю. Операция профессора Фокса. - М.-Л.

Розанов И. Есенин о себе и других. - М.

Романов П. Домовой. - М.-Л.

Рассказы о любви. - Л.

Русь. Роман. - Л.

Сандомирский Ю. Грядущая война. (Бессилие сильных). Роман. - М.

Свирский А.И. Хорошее время. Рассказы. - М.-Л.

Слезкин Ю. Огуречная королева. - М.-Л.

Разными глазами. Роман. - М.

Слонимский А. Рассказы о 1905. - Л.

Лавровы. Роман. - М.-Л.

Соболь А. Салон-вагон. - М.-Л.

Соколов-Микитов И. Былицы. - М.

Телешов Н. Крамола. - М.-Л.

Жулик. Рассказы. - М.-Л.

Толстой А. Черная пятница. - Л.

Рассказы. - Л.

Гиперболоид инженера Гарина. Книга вторая. "Красная новь", #4, 7-9.

Третьяков С. Рычи, Китай! Стихи. - М.

Тэффи Летний отдых. - М.-Л.

Взамен политики. - М.-Л.

Жизнь и воротник. - М.-Л.

Папочка. - М.-Л.

Проворство рук. - М.-Л.

Уткин И. Повесть о рыжем Мотеле, господине инспекторе, раввине Исайе и комиссаре Блох. - М.

Федин К. Рассказы. - М.

Города и годы. Роман. - М.-Л.

Черный Саша. Катюша. (Стихи для детей). - Ростов-на-Дону.

Четвериков Д. Бурьян. Повести. - Л.

Чуковский К. Федорино горе. - М.-Л.

Некрасов. Статьи и материалы. - Л.

Чудо-дерево. - Л.

Путаница. - М.-Л.

Свинки. - Л.-М.

Шагинян М. Три станка. - М.

Шенгели Г.А. Как писать статьи, стихи и рассказы. - М.

Шершеневич В. И так итог. - М.

Ширман Г. Созвездие змеи. - М.

Клинопись молний. - М.

Шишков Вяч. Шерлок Холмс - Иван Пузиков. Шутейные рассказы. - М.-Л.

Судбище. - М.-Л.

Заграничный туман. - М.-Л.

Нечистая сила. - М.-Л.

Хреновинка. - М.-Л.

Шкловский В. Третья фабрика. - М.

Шолохов М. Лазоревая степь. Рассказы. - М.

Двухмужняя. Рассказ. Под ред. Ф.Березовского. - М.-Л.

Донские рассказы. С предисловием А.Серафимовича. - М.

Эренбург И. Лето 1925 года. - М.

Три рассказа о трубках. - Л.