1930 г.

ЛИТЕРАТУРНАЯ АНКЕТА | О ЛИТЕРАТУРЕ В СОВЕТСКОЙ РОССИИ | ЖИЗНЬ И СМЕРТЬ | КНИЖНАЯ ЛЕТОПИСЬ | ЮМОР

Литературная анкета

"Редакция "Чисел" обратилась к ряду писателей с просьбой ответить на следующую анкету:

1. Считаете ли Вы, что русская литература переживает в настоящее время период упадка?

2. Если да, - в чем Вы видите признаки этого явления и

3. каковы его причины?

М.Алданов: "Не вижу признаков особого упадка. И в эмиграции, и в советской России есть немало талантливых писателей, и они много работают, несмотря на тяжелые условия..."

Ив.Бунин: "Упадка за последнее десятилетие, на мой взгляд, не произошло. Из видных писателей... ни один, кажется, не утратил своего таланта, - напротив, почти все окрепли, выросли. А, кроме того, здесь, за рубежом, появилось и несколько новых талантов, бесспорных по своим художественным качествам."

В.Вейдле: "Русская литература не находится в упадке, если под упадком разуметь органическое увядание, подобно старческому маразму, но катастрофа, пережитая и переживаемая нами, не могла на ней не отзываться и подъема в ней вызвать тоже не могла..."

Иван Лукаш: "Явление обычное: современники всегда склонны литературу своего "периода" считать в упадке. И Пушкина в свое время полагали "упадком"... Да, есть признаки упадка, и многие. Основной, вероятно в том, что идеи, переживания и образы текущей литературы, как бы остановились и замерли на идеях, переживаниях и образах конца XIX века. В русской литературе еще нет новой идеи, она только как бы повторяется так или иначе..."

Мих.Осоргин: "Верно оценить то, что сейчас пишется, смогут только другие, а нам трудно, для нас это слишком близко, рядом...

Но возможно, конечно, что время сейчас не подходяще не только для расцвета, а и для нормального роста русской литературы. Эпоха переходная, скорее боевая, чем рабочая, и быт не устоялся, и слов новых для него еще не найдено, и прежние литературные формы его не вмещают. Старое писательское поколение устало, поистрепалось, молодое оторвано от литературной традиции, а своих путей еще не положило"...

Петр Пильский: "Может быть речь идет не об упадке литературы, а писательских настроений? Он есть... О литературном упадке не может быть и речи. Талантливые люди, прекрасные, блистательные вещи появляются в эмиграционной литературе, много одаренных людей выдвинулось в советской России..."

Марк Слоним: "Русская литература последнего десятилетия переживает не упадок, а то движение, которое обычно знаменует близкий подъем..."

Г.Федотов: "Как-то неловко говорить об упадке русской литературы, когда вспоминаешь, что жалобы об упадке ее более века сопровождали ее поистине чудесный расцвет...

Я не вижу упадочности в литературе революционной России: напротив, по сравнению со многими явлениями предвоенного времени, вижу в ней богатое надеждами, буйное силами возрождение... Однако последние годы говорят об оскудении ее источников. За 2 года - ничего значительного...
Как раз за эти последние годы несравненно более слабая зарубежная литература одарила нас очень значительными произведениями: Бунина и Сирина..." ("Числа", #2-3, 1930).

О литературе в Советской России.

"За последние два года в русской литературе произошли важные события: "литературный нэп" отменен, "хартия вольностей" для попутчиков уничтожена... Как и во всей России, в литературе воцарилась тупая и бездарная сталинщина, и несколько десятков литературных аппаратчиков правят искусством при помощи обязательных постановлений...

При усиливающемся и зловещем молчании подлинных писателей, кучка графоманов и чиновников, захвативших "командные высоты", наполняет литературную арену шумом сплетен и доносов...

Литература должна стать чем-то вроде "департамента художественной пропаганды и агитации" при компартии. Ее роль подобна роли рекламы в капиталистическом обществе...

В литературной среде создалась совершенно невыносимая атмосфера доноса и розыска. В органах, посвященных искусству, почти каждая рецензия - допрос с пристрастием...

Всякой пошлости обеспечено право на опубликование, если только выкрашена она в защитные цвета сталинопослушания. Ведь напечатал Госиздат "Детский Интернационал" со стихами такого рода:

Феска - спелая морковь,
В сердце братская любовь..."

(М.Слоним. Сталинщина в литературе. "Воля России", #10, 1930).

Георгий Адамович:

об Анне Ахматовой: "Гениальна она или не гениальна, все равно... Но что Ахматова своеобразнейший, одареннейший поэт, - в этом нельзя сомневаться.

Вот уже 10 лет, как Ахматова умолкла. Пишет ли она что-нибудь - неизвестно. Вероятно, пишет. Но печататься ей негде.

Она "империалистка", в лучшем случае "мелкобуржуазная истеричка". Редакторы советских журналов предпочитают помещать плоды вдохновения Михаила Голодного и Ивана Приблудного". ("Иллюстрированная Россия", #30, 1930).

о Валентине Катаеве: "Катаев - писатель "советский", т.е. живущий в Советской России. Читая его книгу ("Отец" - А.О.) лишний раз убеждаешься, что лживы все разговоры, будто там - литература озверела, отупела, "исподличалась". Бесспорно, тупости и прислужничества там хоть отбавляй. Но рядом есть литература честная и правдивая, измученная цензурой, но еще живая...

Катаев пишет о жизни и о человеке. Он не боится показать человеческие черты в облике какого-нибудь "классового врага", которых официальная советская критика рекомендует изображать проходимцами и кретинами..." ("Иллюстрированная Россия", #34, 1930).

о Юрии Либединском: ""Рождение героя"... Так называется тот роман, о котором за последнее время в России было больше всего толков...

Автор романа - Юрий Либединский, коммунист, "партиец". Главное действующее лицо романа Шорохов - тоже коммунист, "партиец". Но изобразил его автор не в процессе борьбы за будущее счастье человечества, а в домашней обстановке. Герой влюбляется, ревнует, сердится, скучает, ест, пьет... За это Либединского московская критика и упрекает. Она оскорблена тем, что в "партийце" Либединский обнаружил заурядного человека, с заурядными грешками и слабостями...

Как заявил недавно на партийном съезде поэт Безыменский, главный противник Либединского:

Прежде всего -
Партия,
Класс,
А потом уж все остальное.

Психологические тонкости, по его мнению, надо предоставить эмигрантской литературе и вообще "гнилому Западу", а писатели советские должны изображать только "строительство социализма"..." ("Иллюстрированная Россия", #50, 1930).

о романах Анатолия Мариенгофа: "В них недостатков сколько угодно. В них собрано все, что воображение может придумать отвратительного и отталкивающего. В них последние остатки чувства "Съедены" иронией, будто серной кислотой. Но ничего не поделаешь, автор - умный и талантливый человек. И книги его - пренеприятные, но "подлинные" книги...

"Бритый человек", новый роман Мариенгофа в отношении отвратительности побил, кажется, все рекорды. Какие в нем попадаются слова, какие описываются сцены, в каких местах эти сцены происходят - передавать не буду..." ("Иллюстрированная Россия, #13).

На смерть Маяковского

"Застрелившийся в Москве - от несчастной любви! - поэт футурист Вл.Маяковский отдал свой немалый талант на службу большевикам: он был наряду с Демьяном Бедным, официальным бардом советской власти...

В короткие моменты просветления, забыв казенные заказы, поэт писал лирические стихи...

Молнию метнула глазами:
"Я видела -
с тобой другая,
ты самый низкий,
ты подлый самый". -
И пошла,
и пошла,
и пошла, ругая.
Я ученый малый, милая,
громыханья оставьте Ваши,
если молния меня не убила -
то гром мне
ей-Богу не страшен.

(Без подписи. "Иллюстрированная Россия", #17, 1930).

"Неудача, преследовавшая Маяковского всю жизнь, не оставила его и после смерти. Правда, ему устроили пышные похороны, и за его гробом шли десятки тысяч людей; в газетах ему посвящались скорбно хвалебные статьи, сотни столичных и провинциальных лефовцев повсюду читали о нем восторженно апокрифические воспоминания, пролетарские писатели начали сбор для постройки - вместо памятника - тракторной колонны имени Маяковского; в "Литературной газете" заговорили о музее Маяковского и о необходимости сохранения каждой строчки его произведений, его стихи решили включить в программу средних и высших учебных заведений - словом, в барабанном громе пришла "советская слава". Но, как и при жизни, весь этот легковесный парад сопровождался самыми тупыми оценками, самым жестоким, несправедливым и порою оскорбительным непониманием творчества того, кого провозглашали величайшим поэтом современности". (М.Слоним. "Воля России", #5-6, 1930).

"Самоубийство Маяковского нелегко было предсказать. Для некоторых критиков, и едва ли не самых проницательных, оно даже явилось поводом пересмотреть свое прежнее отношение к поэту...

Хотя трагической жизнь Маяковского никак нельзя назвать, несмотря даже на ее конец, есть все же в ней много сложного, больше, быть может, чем представлялось самому Маяковскому и уж наверно больше, чем он это показывал...

Богема, к которой всегда принадлежал Маяковский, стремится расточить себя, растратить, прокутить накопленное. Человек богемы, хоть и умеет стать (лучше многих) стяжателем и карьеристом, может, зато с необычной легкостью спустить в один прекрасный день все, что приобрел: авторитет, "заслуги" и многое другое.

Но как ни объяснять судьбу Маяковского, нельзя забывать, что он делал все усилия упростить и огрубить то, что на самом деле не было ни слишком простым, ни очень грубым.

Поэт стремится найти для жизни четвертое измерение. Маяковскому часто и трех было много. Более плоского мира, чем в некоторых его стихах, кажется, не было еще в русской поэзии.

Перечитывая "Избранные стихи"... поражаешься их однообразию, скудости, отсутствию глубины.

С железной грудью надо быть,
Чтоб ласкам этим отвечать...

Так писал о своей музе Некрасов. Маяковский этой силой не обладал. Музой его была революция, но не железной грудью встретил он ее объятия. Никакого сопротивления революции он не оказал. Никакого поединка между ними не произошло.

Все, что говорила она на коммунистических собраниях и на столбцах "Известий" и "Правды", все, без оговорок, он повторял в своих стихах...

Но без борьбы, без личной драмы поэту нельзя существовать. Коммунистический период стал для Маяковского снижением и уничтожением его поэзии. Она не развилась, не достигла своей лучшей силы, потому что человек из этих стихов исчезает бесследно, ничем не давая знать о близящейся катастрофе, никого не зовя на помощь, не веря в нее (да и ни во что на свете) и уже, конечно, готовясь, "послать все к черту" и уйти из жизни". (Н.Оцуп. "Числа", #2-3, 1930).

Жизнь и смерть

В 1930 году в Париже организуется новый "толстый" журнал "Числа".

""Числа " задуманы как сборники по преимуществу литературные... Не навязывая писателям каких бы то ни было особых задач, лежащих вне литературы, "Числа" будут все же стремиться через нее затронуть все, что сейчас совершается в мире..." (Редакция, "Числа", #1, 1930).

"Их особенностью является отсутствие политики. Журнал посвящен исключительно литературе и искусству. Первый номер составлен очень удачно, и впечатление оставляет отличное... Материал в журнале на редкость живой. А изданы "Числа" так, как давно у нас ни одна книга уже не издавалась". (Г.Адамович. "Иллюстрированная Россия", #20, 1930).

"Новый журнал "Числа" (под редакцией И. деМанциарли и Н.Оцупа, 4 раза в год), первая книжка которого недавно вышла в свет, в своем художественном отделе делает "ставку" на литературную молодежь... Помимо обширного отдела беллетристики, журнал отводит много места живописи, театру, кинематографу, вопросам искусства вообще и в этом отношении представляется единственным в эмиграции начинанием". (М.Слоним. "Воля России", #3, 1930).

В 1930 году в Риге начинает выходить "Мансарда" - литературно-художественный ежемесячник под редакцией Карапетьяна, М.Клочкова, Г.Матвеева, в Ревеле - "Русский магазин" - литературно-художественный журнал под редакцией Ю.Иваска и С.Шлифштейна.

"В Эстонии и Латвии среди русской литературной молодежи происходит то же самое, что и в Париже, и в Праге. Создаются литературные объединения, где молодежь читает и обсуждает свои произведения и пытается найти новые пути творчества. Молодые писатели... по иному ощущают и жизнь, и искусство, и торопятся высказать то новое, что их волнует. Отсюда - систематическое появление журналов и сборников, составленных и редактируемых молодыми писателями...

Ни ревельский, ни рижский журнал нельзя назвать удачными. В них много благих намерений, но весьма мало художественных осуществлений..." (М.Слоним. "Воля России", #10, 1930).

Отметил десятилетие своего существования журнал "Современные записки".

"Кто-то недавно сказал, что "Современные записки" - консервативны. Это определение верно и точно. Создатели журнала такую и задачу себе сознательно поставили: консервирование, т.е. собирание и сохранение "русской культуры". Задача прекрасная, да и чем другим может заняться группа старых общественных деятелей, оторванных от привычной работы?

"Современные записки" не претендуют на высший суд в сфере, недавно столь чуждой их руководителям; и они мудро держаться, лишь несомненного, признанного, предпочитают действовать наверняка..." (Антон Крайний. "Числа", #2-3, 1930).

Книжная летопись

Алданов М. Бегство. Роман. "Современные записки", #43-44.

Из записной тетради. "Современные записки", #44.

Амфитеатров А.В. Стена плача и стена нерушимая. - Белград.

Бальмонт К. Соучастие душ. - София.

Белоцветов Н.Н. Дикий мед. - Берлин.

Берберова Н.Н. Последние и первые: роман из эмигрантской жизни. - Париж.

Бердяев Н. О характере русской религиозной мысли 19 века. "Современные записки", #42.

Брешко-Брешковский Н.Н. Жидкое золото. - Варшава.

Бунин И.А. Жизнь Арсеньева. - Париж.

"Мне уже приходилось указывать на редкую особенность творческого пути Бунина, - его беспрерывный художественный подъем: каждое новое его произведение лучше предыдущих. Отметим теперь и другое. На смену шедеврам, густо окрашенным в черный цвет, на смену книгам пессимистическим... пришла одна из самых светлых книг русской литературы..." (М.Алданов. "Современные записки", #42)

Убийца. - Париж.

Сестрица. - Париж.

Варшавский В. Из записок бесстыдного молодого человека. "Числа", #2-3.

"...Второе воспоминание - о самом радостном и счастливом утре в моей жизни. Это было, когда мы еще жили в Москве, но я не знаю, сколько тогда мне было лет. Я проснулся с ощущением счастья. Голова не болела и во всем теле была радостная легкость, как будто бы это было первое пробуждение, первое утро на земле, и я еще нес нетленную свежесть какого-то другого мира, из которого я пришел. Я лежал на белой никелированной кровати, в комнате, наполненной солнечным блеском. Я знал, что внизу улица; оттуда несся странный и таинственный, радостный шум. Я никогда не мог вспомнить, был ли это стук копыт по камням мостовой, или крик человека, или грохот грузовика. Иногда мне кажется, что это был голос высокого дворника в белом фартуке. Но когда я всматриваюсь, дворник исчезает, и я не могу узнать тайну этого бывшего шума, который тогда родил во мне чувство уже никогда после неиспытанного счастья..."

Высоцкий А. Суббота и Воскресенье. Роман. - Париж.

Газданов Г.И. Гавайские гитары. "Воля России", #1.

Вечер у Клэр. - Париж.

"Книга Газданова, главная муза которой - память, Мнемозина, - не может не попасть в русло величайшей поэмы о творческом припоминании - я говорю о поэме Пруста "В поисках утраченного времени". Как у Пруста, у молодого русского писателя главное место действия... душа автора, память его...

Лежа рядом с Клэр, не очень уже молодой и не очень уже обольстительной женщиной, герой газдановского романа, впервые и, наконец, добившийся обладания ею, вспоминает всю свою жизнь и весь путь своей многолетней любви". (Н.Оцуп. "Числа", #1, 1930).

Гингер А. Вечер на вокзале. "Числа", #2-3.

Гиппиус З. Стихотворения. "Современные записки", #43-44.

Стихотворения. "Числа", #1.

Горный С. Фотографии. "Числа", #1.

Даниленко В.В. Оторванный. Повесть. - Харбин.

Вилла Вечное Спокойствие. Роман. - Харбин.

""Оторванный" - автор сам признает это во введении - есть автобиография; но читается она как хорошая повесть... Повесть - как должно быть повести: ее сюжет - жизнь. Книга написана просто, хорошо, с отличными бытовыми страницами и без попыток украсить сложным вымыслом и без того содержательные страницы.

Вторая книга - опыт романа... Отметим только интересное явление: у автора хватило таланта на простое и бесхитростное повествование о своей жизни, но не оказалось удачи в художественном вымысле... Всего неудачнее стиль произведения, деланный, повторяющий худшие образцы "дамской" литературы, с соответствующим количеством лишних прилагательных и преувеличенными чувствами в маленьких провинциальных переживаниях..." (М.Осоргин. "Современные записки", #43)

Диксон В. Стихи и проза. С предисловием А.Ремизова. - Париж.

Зайцев Б. Жизнь Тургенева. "Современные записки", #44.

Иванов Г. Третий Рим. Отрывки из второй части романа. "Числа", #2-3.

Стихотворения. "Числа", #1.

Кильчевский Е. В лесу. Роман. - Париж.

"К типу хороших повестей принадлежит новый "роман" Е.Кильчевского. Автор пошел... по линии меньшего сопротивления и творческого напряжения, дав нам произведение на "романтический", т.е. любовный сюжет...

Более, чем развитие сюжета, нас интересует художественная техника автора. Своей повести он придает форму дневника - очень опасную и невыгодную. Но он отлично с ней справился. Его герой описывает одновременно всю свою предшествующую жизнь, включая любовную историю. Главы удачно чередуются и, незаметно, прошлое сливается с настоящим. К концу приписан сильный драматический эффект, и все кончается благополучно. Прием несколько наивный, но приятный..." (М.Осоргин. "Современные записки", #44).

Комаров С. Вечный танец. Роман. - Париж.

Корсак В. У красных. - Париж.

Кузнецова Г. Утро. - Париж.

"Кажется, это Флобер сказал, что самый худший читатель тот, кто "хочет знать, что в книге происходит". Еще совсем недавно наши молодые беллетристы как будто только худшим читателям и стремились угодить... Теперь наши... прозаики... к приключениям охладели... Они поняли, что действие не всегда исчерпывается фабулой.

Галина Кузнецова - один из самых характерных писателей этого направления... Галина Кузнецова пишет как будто ни о чем, но касается очень многого. В ее повестях ничего не происходит или почти ничего; случай в них не играет никакой роли. Она рассказывает не о том, что в жизни иногда бывает, а лишь о том, что в жизни всегда есть..." (Г.Адамович. "Современные записки", #42).

Куприн А.И. Колесо времени. - Белград.

"Внимательный читатель найдет в новой книге Куприна старые, знакомые, типичные для этого писателя черты: огнедышащую, жадную, почти языческую любовь к земле, к морю, к простым и сильным людям, славу "друзьям нашим - женщинам", гимн вольной и смелой любви, восхищение мужеством и ловкостью, незатаенный вздох об уходящей, исчезающей из мира романтике мускулов, открытого и трепетного сердца, женственности и сурового мужского благородства... Вся книга - вздох и воспоминание. И, наверное, оттого она грустна..." (Без подписи. "Воля России", #11-12).

Мережковский Д. Отчего погибла Атлантида? "Современные записки", #43.

Никифоров Н. Женщина. - Берлин.

Одоевцева И. Изольда. Роман. - Париж.

Баллада о Гумилеве. "Числа", #2-3.

Роза на снегу. Рассказ. "Иллюстрированная Россия", #9.

Жасминовый остров. "Числа", #1.

Осоргин М. Повесть о сестре. "Современные записки", #42-43.

"Если бы я был заправским писателем и хотел создать художественный образ, - я бы, вероятно, постеснялся так подробно повествовать о женщине, ничего в своей жизни не сотворившей, не угадавшей своего пути, даже не сумевшей выковать свою долю счастья...

То, что раньше порождало сомнения и создавало неразрешимые душевные драмы, - то сейчас едва вызывает улыбку. Жизнь так изменилась: внешне стала гораздо сложнее, а внутренне - много проще. Сейчас женщине все открыто и доступно... И только одного я не знаю: точно ли нынешняя, духовно-упрощенная и независимая женщина счастливее прежней, сжимавшей свою волю обручем семейных обычаев и обязанностей, боявшейся продешевить себя и свою жизнь? Мне все кажется, что в образе жены и матери, более способной на жертву, чем на сопротивление, есть какая-то своя особая ценность, как в картине старого мастера. Правда, эта чистота и эта цельность сейчас на житейской бирже не в спросе..."

Песков Г. Памяти Твоей. - Париж.

"Среди относительно молодых эмигрантских писателей найдутся дарования формально более сильные, по манере письма более новые и более острые, но у Георгия Пескова есть одно преимущество. В его рассказах никогда не чувствуется желания интересно разработать пришедший в голову или попавшийся под руку литературный сюжет. Во всем, что он пишет слышится одержимость определенной темой, определенным видением мира, почти видением о мире...

Какова же основная тема Пескова? Ее можно назвать разно: все же я сказал бы, что главное в Пескове - это раздвоенность. Темы Пескова и внешне (сюжетно) и внутренне (духовно-опытно) как бы колеблются между двумя полюсами. Один полюс - подлинная реальность нездешнего мира: вера, чудо, душа человека, любовь. Другой: наваждение, суеверие, случай, психопатология, преступление..." (Ф.Степун. "Современные записки", #42).

Ремизов А. Тридцать снов Тургенева. "Воля России", #7-8.

Савич О. Воображаемый Собеседник. Роман. - Берлин.

"Роман Савича задуман смело и разработан с большой внутренней логикой. В нем много правдивого, человеческого, характерного. Не все, разумеется, удалось автору; задание его трудно... не удалась ему одна из главных фигур романа, таинственный актер Черкес, вызвавший героя на бунт; не очень ясно, для чего он нужен автору. Но, не останавливаясь на недостатках, хочется осмыслить талантливую книгу и автора, не боящегося "подражать" Достоевскому и разрабатывающему одну из основных тем русской литературы: тему верховной ценности личности; ее права все судить и ниспровергать..." (М.Цетлин. "Современные записки", #43)

Сирин В. (Набоков В.) Защита Лужина. - Берлин.

"Сирин пишет свой роман так, как будто у него нет никаких литературных предшественников. История лужинского детства прерывается описательными отступлениями, расчетливо и без кокетства обнажаются главные нити сюжета, и все те отрезки времени и части действия, которые могли бы задавить нарастание психологической темы, даются в неожиданном и своеобразном аспекте. Война и революция не изменили и не могли изменить душевных маршрутов Лужина - и они искусно исключаются из соседства с его душой. Недостающее биографическое звено заменяется писательскими сомнениями его отца, призрачностью его писательских воспоминаний - и этот прием прекрасно и остроумно освобождает роман от многих излишне последовательных деталей..." (Ал.Новик. "Современные записки", #45)

Соглядатай. Повесть. "Современные записки", #44.

Пилграм. Рассказ. "Современные записки", #43.

Возвращение Чобра. Рассказы и стихи. - Берлин.

"В.Сирин собрал в одну книгу свои рассказы, писавшиеся в продолжение нескольких лет... Не все одинаково ценно в книге... Так, рассказ "Сказка" лучше было бы в книгу не включать. Стихи Сирина менее интересны и своеобразны, чем его проза. Но многие рассказы написаны мастерски...

Если, не довольствуясь впечатлением несомненной оригинальности Сирина, все же искать черт сходства его с другими писателями, то вспоминается имя... Леонида Андреева. Разумеется, такое сравнение может быть только условным. Как Андреев, Сирин любит склоняться над трагическими уродствами жизни, над странными и единичными случаями... Как Андреев, Сирин обладает редким теперь даром фабулы. Как Андреев, он часто дает впечатление искусственности..." (М.Цетлин. "Современные записки", #42).

Сосинский Б. Трус. "Воля России", #10.

Толстой А. Петр Первый. - Берлин.

"Только необыкновенный талант Алексея Толстого позволяет ему вести все длинное повествование таким не эпическим стилем, который у всякого другого автора непременно вышел бы утомительным и скучным... Но Толстой исключение...

Наша историческая литература довольно бедна - если не считать третьесортных произведений Мордовцева или Мережковского, конечно, роман Толстого займет в ней исключительное и только ему принадлежащее место". (В.Петров. "Воля России", #5-6)

Тэффи Н.А. Золоченый стулик. "Иллюстрированная Россия, #17.

Цветаева М. Маяковскому. "Воля России", #11-12.

Нереида. Числа, #2-3.

Поэма воздуха. "Воля России", #1.

Шарнипольский С. Стихотворения. - Париж.

Шах Е. Городская весна. Вторая книга стихов. - Париж.

Шкробов В.В. Среди грез и рифм. - Рига.

Шмелев И. Солдаты. Роман. "Современные записки", #41-42.

Эренбург И. Единый фронт. - Берлин.

Виза времени. - Берлин.

Яновский В. Колесо. - Париж.

Сборники:

Союз молодых поэтов в Париже. Сборник 3.- Париж.

Перекресток. Сборник стихов. - Париж.

Юмор

Ардов В. Жизненный крах. (Из советского быта). "Иллюстрированная Россия", #2.

"Утром, в начале одиннадцатого, в парикмахерскую "Никипор", в районе Тверской, вошел солидный клиент, придерживая за ручку огромный гнедой портфель... Клиент отличался завидной упитанностью розовых щек, розовой же уместной лысиной, благообразным носом и представительным чревом. Пиджачный костюм, облекавший его раскормленное тело, был самого солидного покроя, а галстук позволял себе играть оттенками только приличных тонов умеренной яркости.

Но самым большим козырем в достойной внешности солидного клиента была его борода. Этот распространенный вид вторично-половых признаков представлял на лице солидного клиента поистине редкостный экземпляр. Простираясь до 20 сантиметров в длину, упомянутая борода изысканно-каштанового колера в смысле порядка, в каком она содержалась, могла бы служить образцом для газонов всего мира. И надо сказать, что присутствие на лице солидного клиента подобного замечательного украшения неизменно вызывало у окружающих встречную волну почтительности и даже подхалимства. Обыденная мужская растительность в данном случае делалась фактором социального значения...

Солидный клиент опустился в кресло, и тотчас же недра магазина изрыгнули прислужника с подносом, на котором испускал пар бритвенный прибор..."