 |
      |
 |
|
|
|
|
|
||
|
||
| / Круг чтения / Век=текст < Вы здесь |
|
Век=текст: зарубежье, выпуск 8 Дата публикации: 20 Октября 2000  получить по E-mail версия для печати
Литературные размышления Цветаева М. Поэт и время. "Воля России", #1-3. ""Я очень люблю искусство, только не современное" - слово не только обывателя, но, бывает и большого художника... Не современного (не являющего своего времени) искусства нет. Есть реставрация, то есть не искусство, и есть одиночки, заскочившие из своего времени на сто, скажем, лет вперед (никогда - назад) то есть, хотя и не своему времени, но современные... Всякая современность в настоящем - сосуществование времен, концы и начала, живой узел - который только разрубить. Всякая современность - пригород... Не современных, поныне здравствующих поэтов, могла бы назвать десятками, но они либо уже не поэты, либо никогда ими и не были. Их покинуло не чувство своего времени, которого, может быть, в голом виде у них и не было, их покинул дар, через который они свое время чувствовали - являли - творили. Не идти дальше (в стихах - как во всем) идти вспять, то есть выбывать. С главным козырем эмигрантской литературы случилось то же, что с 30-ти лет случается с обывателем: он стал современен предыдущему поколению, то есть в данном случае собственному автору 30 лет назад... Современность не есть все мое время. Современность есть показательное для времени, то, по чему его будут судить: не заказ времени, а показ. Современность сама по себе отбор. Истинно современное есть то, что во времени - вечное, посему, кроме показательности для данного времени, своевременно - всегда, современно - всему... Современность в искусстве есть воздействие лучших на лучших, то есть обратное злободневности: воздействию худших на худших. Завтрашняя газета уже устарела... Быть современником - творить свое время, а не отражать его. Да, отражать его, но не как зеркало, а как щит... Борис Пастернак - там, я - здесь, через все пространства и запреты, внешние и внутренние (Борис Пастернак - с Революцией, я - ни с кем), Пастернак и я, не сговариваясь, думаем над одним и говорим одно. Это и есть: современность". Оцуп Н. О поэзии и поэтах. "Числа", #6. "Есть периодические явления в истории, приливы и отливы воинственных, например, настроений, приближение и наступление катастроф. У людей с обостренным слухом времени или судьбы, как у Блока, бывают моменты, когда они как бы проговариваются о будущем, которое не то что бы ими угадывалось, но в них, почти без их ведома, раньше чем в других вписывается... В воздухе Европы и всего мира происходят сейчас какие-то новые разряды все той же уже с 1914 года грубо обнаружившейся разрушительной энергии, окончательное действие которой уже можно предвидеть. Увидим и ты и я, Все небо скроет гнусный грех, На всех устах застынет смех, Тоска небытия. Может быть, все это наступило, а если еще нет, ждать его, при том же ритме убывания воздуха и нарастания удушья, наверно, уже не долго. В связи с этим, всеобщим, а может быть и безотносительно, само по себе, - для писателей русской эмиграции, в небольшом, но сложном их мире, кажется, наступил особый период, в котором особенно явственны одиночество, взаимная отчужденность и охлаждение страстей..." О европейской литературе: Пруст и Джойс. "Джойс теперь модный писатель - не в том смысле, что им принято и необходимо увлекаться, но он сумел расшевелить и очаровать элитного читателя, нашел у него сочувственный, нередко восторженный отзвук... Люди, на мой взгляд, безупречного вкуса и чутья, утверждали, что именно он - величайшее достижение современной литературы, преемник или соперник Пруста, в чем-то даже превзошедший. Мне эти восторги и это сравнение кажутся необоснованными... Центральное произведение Джойса - "Улисс", роман писавшийся в течение семи лет... На девятистах страницах воспроизводится один единственный день (притом "день как день"...) ирландского еврея Леопольда Блюма, человека довольно обыкновенного, неглупого, хитрого, сочетающего в себе некоторую умудренность, пожалуй, даже мудрость, живую любознательность и житейскую мелочность... У него бесконечное количество разбросанных коротеньких откликов на самые второстепенные восприятия. Им все время упорно сопротивляешься, и если вдуматься в причину сопротивления, то она обнаруживается с какой-то очевидной убедительностью: перекидывающиеся с одного на другое мимолетные впечатления героев "Улисса" безответственны, запутаны, не отобраны, ничего не обобщают и ни к чему, нас задевающему, не ведут. У читателя нет доверия ко многому, что Джойсом высказывается, а то, чему веришь, не всегда трогает и не всегда представляется нужным, основное у него смешивается с бесчисленными пустяками и буквально ничто им не подчеркивается. Если и в жизни часто перемешаны важное и мелочи (не так уж часто и неоспоримо, как принято думать), то несомненный подвиг и дело искусства - приведение в ясность, тщательный выбор и подчеркивание. По-моему, безоговорочное преимущество, победа и очарование Пруста в том, что он говорит о задевающем, отыскивает для каждого данного положения или персонажа отчетливую "психологическую линию" и с упрямой, железной последовательностью ее проводит через оправданно-длинные свои фразы... Быть может "психоаналитические" короткие мысли Джойса в чем-то похожи на легкие волны, бегущие одна за другой, а "психологическая" мысль Пруста как бы огромный водяной столб, в себя вбирающий все окрестные воды и обрушивающийся со страшной силой... Форма произведений Джойса разнообразнее, чем у Пруста. Последний и не стремится к разнообразию. Все 14 томов его "Поисков утерянного времени" проникнуты единым дыханием, являются как бы развитием одной фразы. Джойс перепробовал все - и "психоаналитическую исповедь", и сказочное драматическое действие, по-видимому происходящее в чьем-то пьяном воображении, и стилизованное повествование о всяких событиях в изложении и очень интеллектуальных и очень простых - и всевозможные замыслы Джойса обычно изобретательны и новы. Особенно удается ему один прием - ставится иронически-бессмысленный вопрос (скажем, "почему Блюм отправился туда-то?") и в ответ дается перечисление причин, неопровержимо-точных и большей частью нелепых. Так целая страница посвящена доказательствам полезности воды. Все это на границе научности и шутовства, все это читателя забавляет..." (Ю.Фельзен. "Числа", #6). Об эмигрантской литературе "Эмигрантская книга переживает сейчас очень резкий кризис. Тираж ее уменьшается пропорционально с уменьшением числа читателей. А читатель исчезает по ряду причин: тут играет роль и экономическое обнищание эмиграции, и дороговизна русской книги, объяснимая ограниченностью ее сбыта, и, наконец, отход от родного языка той молодежи, которая почти уже растворилась в иностранной среде... "Маститые" ничего за этот сезон не печатали. Исключение составляют только Алданов ("Бегство") и Осоргин ("Роман об Олене"). Зато несколько произведений выпустила молодежь. Тут есть и довольно тусклый роман о жизни профессионального танцора, задумывающегося над своей пошлой жизнью (С.Комаров "Веселая жизнь"), и Н.Городецкая выпустила роман "Мара", который... неудачен по замыслу: это история ясновидящей, на грани мистики и патологии, причем авторские описания "клинических" случаев грешат зыбкостью и мистикой, а "мистические" страницы перегружены излишними реальными подробностями... Самое претенциозное произведение молодой беллетристики несомненно роман С.Яновского "Мир". Это путанная, темная, очень скверно построенная и хаотическая вещь, в которой автор на каждой странице решает самые трудные вопросы бытия..." (Без подписи. "Воля России", #1-3). Жизнь и смерть В 1932 г. на 12-ом году издания закрывается журнал "Воля России" (Прага). В Харбине начинает выходить двухнедельный "литературно-художественный научно-популярный и общественно-политический" журнал "Луч Азии". Ред. А.Краснов. В Варшаве закрывается газета "За свободу" (выпускалась с 4 ноября 1921г.). С 6 апреля 1932 года в Варшаве выходит газета "Молва". Ред. - Д.В.Философов. В Харбине начинает выходить газета "Наш путь" - "ежедневный орган русской национальной мысли за рубежом. Ред. - К.В.Родзаевский. В Риге выходит "Наша газета" - "орган русской молодежи Зарубежья". Парижский литературный сезон "Русская литературная жизнь в эмиграции равняется по Парижу. А в самом Париже до недавнего времени литературная деятельность выражалась не только в книгах, которые печатались во Франции, но и в разговорах о них на многочисленных эмигрантских собраниях. В минувший сезон собрания эти стали реже и скучнее... Из вечеров, организованных "Кочевьем" наиболее многолюдным и оживленным оказался доклад М.Слонима "Конец эмигрантской литературы", открывший сезон и вызвавший ряд возражений в прессе и ответный вечер, устроенный журналом "Числа" (доклад Н.А.Оцупа). Очень хорошо прошел вечер о Розанове (доклад Г.Адамовича), о Прусте и Джойсе (доклад Б.Поплавского)... Был устроен вечер устного журнала, на котором читали стихи: А.Берлин, Д.Кнут, Б.Поплавский, А.Эйснер и В.Андреев, а прозу - Газданов и Шаршун. Собрания "Зеленой лампы" были редки и по обыкновению отличались религиозно мистическим уклоном. Отметим доклад Адамовича о "Кларе Милич". Литературно общественный характер носил вечер журнала "Числа" под странным названием "Повинен ли Толстой в Большевизме". Из отдельных вечеров отметим доклад Марины Цветаевой "Поэт и время" (См. выше - А.О.) и вечер ее стихов, лекцию Г.Адамовича "О советской литературе"... Блестяще прошел вечер А.Ремизова, несравненного мастера чтения, собирающего ежегодно огромный зал читателей и слушателей. Общие итоги сезона неутешительны: понижение и количества и качества литературных вечеров, уменьшение их посещаемости, ощущение недовольства в публике..." (Без подписи. "Воля России", #1-3). О "Перекрестке" "В истекшем сезоне литературная группа "Перекресток" устроила восемь открытых собраний. Помимо докладов на общелитературные темы и чтения произведений, в "Перекрестке" введено новшество: вместо традиционного общего обзора и совместных выступлений - ряд индивидуальных вечеров, что дало возможность вынести более полное и менее случайное (как на обычных вечерах) представление о творчестве того или иного поэта. Такими вечерами были: Д.Кнут, со вступительным словом Г.Адамовича, В.Смоленского - со вступительным словом К.В.Мочульского, и Ю.Мандельштама, Со вступительным словом Ю.К.Терапиано... Третья книга сборников "Перекресток", которая, помимо стихотворений, будет содержать критические статьи и заметки, предположена к выходу в начале будущего сезона". (Ю.Терапиано. "Числа", #6). О Ските Поэтов "Пражский "Скит Поэтов" возник в 1922 году, в баснословную эпоху эмигрантского вступления в Европу. Среди оседающих в неизвестный новый быт изгнанников, среди нераспакованных еще чемоданов с остатками русского имущества и с неистребленными надеждами, было положено начало его литературным собраниям. ...Стихи, стихи. Доклады по поэтике. Потом - и проза, наконец, и редкие рефераты о новинках. Еженедельные "понедельники", часто полные полемической ярости. Ежегодные открытые выступления... На недавнем юбилейном вечере Скита... А.Л.Бем, руководитель скитской работы, фактический юбиляр, которому молодая русская литературная Прага многим обязана, напомнил, что, собственно, Скит переменил уже три "поколения"... Скит меняет свои составы, меняются с ними и литературные настроения... Но основная линия работы Скита остается прежней: создавать оазис с литературным воздухом, помогать формальной грамотности, облегчать путь к мастерству". (Н.Андреев. "Воля России", #4-6). Судьба человека 5 августа 1932 года умер Александр Михайлович (Саша) Черный. "Где-то на юге Франции, у далекого, чужого, синего моря закончил путь земного странствия русский поэт, чудесный человек, нищий эмигрант Александр Михайлович Черный... Совсем недавно, перед отъездом на юг, он был у нас в редакции, рассказывал про свое "поместье", мечтал о том, как он отдохнет там и от Парижа, и от всех забот, как он там попишет и как привезет с собой осенью множество стихов и рассказов. Месяц тому назад я получил от него письмо. "У нас тут чудесно" - писал он. "Пилю, крашу, собираю хворост и думаю, что к концу лета впаду в такое первобытное состояние, что начну давать молоко". И вот теперь я цитирую эту милую шутку из "посмертного" письма, пишу воспоминания о Саше Черном по случаю его смерти... Судьба послала ему последний, вечный отдых... Пусть он будет ему легким и светлым..." (Е.Хохлов. "Иллюстрированная Россия", #33). Е.Чириков умирает в 1932 г. в Праге. Книжная летопись. Алданов М.А. Земли, люди. - Париж. Бегство. - Берлин. "Давно уже ощущалась некоторая трудность найти место Алданову среди русских писателей и в традициях русского романа... Решившись на некоторое упрощение, можно сказать: французский роман преимущественно изображает общество, английский - личность, противополагаемую обществу, русский - человека вне или превыше социальных связей. Алданов первый из русских романистов с этой традицией порвал, примкнув, скорее всего, к традиции французской. Приемы изображения он нередко заимствует у Толстого, но предмет его изображения... совсем иной..." (В.Вейдле. "Современные записки", #48). Бахтиаров А. Ушедшая Россия. "Иллюстрированная Россия", #35-36. Буров А.П. Была земля. - Берлин. Берберова Н.Н. Повелительница. - Берлин. Варшавский В. Уединение и праздность. Повесть. "Числа", #6. Газданов Г. Счастье. "Современные записки", #49. Гиппиус З. Стихотворения. "Современные записки", #49. Чудеса. "Иллюстрированная Россия", #1. Сердце, отдохни... "Иллюстрированная Россия", #46. Тайны. "Иллюстрированная Россия", #52. Горный С. Семь дней. "Иллюстрированная Россия", #47. "Воскресенье всегда казалось нам просторным, прозрачным как поляна, на которой средь высокой травы растут крупные маргаритки. Цвет воскресенья казался оранжево-желтым, а сверху голубым. Может быть, потому, что за день в субботу натирали полы, и солнце блестело на восковом, глянцевом паркете... Это был единственный день, когда мы гуляли и видели небо: далекое, огромное и воздушное... Думается, что понедельник - это неприятный шершавый брюнет. Он не побрился, ибо - некогда - масса дел и всего не успеешь. У него помят воротничок: от воскресенья... Вторник - кругл, румян и трудолюбив. Все уже вошло в колею; делать нечего; работа пошла... Среда - это кислая дама в уксусе и с флюсом. Есть уже какая-то безрадостность в том, что все вошло в колею и конец недели еще далеко, и дела все заварились и пошли своим ходом... Четверг - на нее не оборачивается. Это спокойный и круглый человек, чуть с лысиной, ибо прошло уже много времени с начала недели... Он просто чиновник. Неделя так неделя и он даже в вицмундире... Любви у него нет. Пафоса нет. Ходит он медленно: до конца недели еще много... Хлопотливо и шумно сидит беспокойная пятница. Говорит много, словно итоги недели подводит, но, послушать, все на другую неделю отодвигает. Шуршат ее юбки и браслеты звякают. Лицемерный у нее вид, хитро сощурены глаза и лопочет так быстро и всех осуждает... А глаз у нее один чуть косит: не к добру. Ничего в пятницу начинать нельзя... Суббота - в сутане, вкрадчивая... Она, понятно, целиком уже там, дальше, в воскресном роздыхе, а делает вид, что вся в работе, что все отложено на конец недели и, надо повсюду поспеть... Сколько уж было этих хороводов... Кружились хороводы, как кольца - пестрые и рябило в глазах..." Зайцев Б. Жизнь Тургенева. - Париж. "Б.Зайцев задался целью изобразить конкретного Тургенева. По-видимому, это ему вполне удалось. По крайней мере, его Тургенев производит впечатление аналогичное тому, какое остается от тургеневских произведений, если читать их, отрешившись от представлений, созданных о них русской критикой: все, написанное Тургеневым, поэтично, изумительно, умно, тонко, высокохудожественно, высококультурно - и, в то же время, читателю от них как-то не по себе. Чувство какой-то неловкости испытывали и люди, находившиеся в общении с самим Тургеневым. Жизнь Тургенева сводится к его безрадостному, безблагодатному роману с Виардо... Роману, несомненно, целиком захватившему человека, но вместе с тем лишенного того, что облагораживает и осмысливает подобные отношения: не было трагедии, ибо не было борьбы. Очень тонко и проникновенно толкует Б.Зайцев, в свете этого романа, произведения Тургенева, большинство которых развивает все ту же тему: непонятной, неотразимой, недоброй - но без злой воли и без ответственности..." (П.Бицилли. "Современнные записки", #48). Кнут Д. Парижские ночи. - Париж. "В "Парижских ночах" есть одно стихотворение, сразу же обратившее на себя внимание, бесспорно и совершенно прекрасное. Я помню тусклый Кишиневский вечер. "Все существующее разумно", что же не разумно, то не "существует", имеет только видимость существования. Это верно и по отношению к эстетическим ценностям. Названное стихотворение Кнута несомненно эстетическая реальность, существующая с необходимостью... Близко к этому стихотворению в указанном отношении стоит другое - тоже в белых стихах и шестистишии "Отойди от меня человек". В общем хороши и остальные стихотворения маленького сборника, но мне кажется, что в них меньше проступает индивидуальность автора..." (П.Бицилли. "Числа", #6). Куприн А.И. Наташа. "Иллюстрированная Россия", #5-6. Резеда. "Иллюстрированная Россия", #18. Ладинский Ант. Корабль терпит бедствие. "Воля России", #1-3. Три пальмы. "Иллюстрированная Россия", #40. Северное сердце. - Берлин. "У каждого настоящего поэта, в стихах, принадлежащих к различным циклам и сложившихся в разное время, неизменно звучит единая тема, соответствующая его внутреннему заданию, как жизненному, так и творческому. Тема эта - тайна поэта, до времени сокрытая от него самого. Постигая ее, он находит самого себя. Есть два пути самообретения: внешний и внутренний... Ладинский, отталкиваясь от формы, стремится к содержанию, вернее, к пристальной призме стихосложения..." (И.Голенищев-Кутузов. "Современные записки", #50). Лазаревский Б. Пощада. "Иллюстрированная Россия", #27. Мережковский Д. Назаретские будни. Из книги "Иисус Неизвестный". "Современные записки", #48. Одоевцева И. Счастье Улиты. "Иллюстрированная Россия", #13-14. Осоргин М. Свидетель истории. Роман. - Париж. "У каждого писателя можно найти одну черту, наиболее для него характерную. Если бы попытаться в одном слове охарактеризовать Осоргина, то надо было бы сказать: задорный писатель... Задор, ироническое несогласие с общим мнением, каково бы оно ни было, постоянное стремление "плыть против течения", и отсюда анархизм - чувствуется у Осоргина всегда... "Свидетель истории" - повествование о жизни, делах и смерти русских террористов времени первой революции... По-моему, он тему свою разработал умно и тактично... Он не судит своих героев с точки зрения их исторической роли, он не внушает и читателю желания заняться этим делом..." (Г.Адамович. "Современные записки", #50). Ремизов А. Кран гиппопотама. "Современные записки", #50. Рощин Н. Аленушка. "Иллюстрированная Россия", #12. Храм воздуха. "Иллюстрированная Россия", #36. Сирин В. (Набоков В.). Camera Obscura. "Современные записки", #49-50. Терапиано Ю. Стихотворения. "Современные записки", #49. Н.А.Тэффи. Авантюрный роман. - Париж. Воспоминания. √ Париж. "Тэффи сумела изумительно воссоздать то время, когда по ее выражению, "мы катились вниз по огромной, зеленой карте, на которой наискось было напечатано "Российская Империя"; когда "дунул вихрь, закружил и смел. Остались только пыль и сор". Прекрасными проникновенными словами кончает она "Воспоминания": "Дрожит пароход, стелет черный дым. Глазами широко, до холода в них, раскрытыми смотрю. И не отойду. Нарушила свой запрет и оглянулась. И вот, как жена Лота, застыла, остолбенела навеки и веки видеть буду, как тихо, тихо уходит от меня моя земля". (М.Цетлин. "Современные записки", #48). Фельзен Ю. Счастье. Роман. Часть 1. "Числа", #6. Ходасевич В. О Есенине. "Возрождение", 17 марта. Белый коридор. "Возрождение", 21 апреля. Цветаева М. Роландов рог. Стихотворения. "Современные записки", #50. Цетлин М. Накануне. Отрывок из книги "Декабристы". "Современные записки", #48. Черный Саша. Кабы я был царем. "Иллюстрированная Россия", #30-31. Железное колечко. "Иллюстрированная Россия", #34. Чириков Е. Вечерний звон. Повести о любви. Белград. Отчий дом. - Белград, 1929-1931. Шаляпин Ф.И. Из книги воспоминаний. "Современные записки", #48-49. "Я считаю знаменательным и для русской жизни в высокой степени типичным, что к пению меня поощряли простые мастеровые люди, и что первое мое приобщение к песне произошло в русской церкви, в церковном хоре. Между этими двумя фактами есть глубокая внутренняя связь. Ведь, вот русские люди поют песню от самого рождения... Поют всегда. По крайней мере, так это было во дни моего отрочества. Народ, который страдал в темных глубинах жизни, пел страдальческие и до отчаяния веселые песни. Что случилось с ним, что он песни эти забыл и запел частушку, эту удручающую, эту невыносимую и бездарную пошлость? А как хорошо пели! Пели в поле, пели на сеновалах, на речках, у ручьев, в лесах и за лучиной. Одержим был песней русский народ и великая в нем бродила песенная хмель..." Яновский В.С. Мир. - Берлин. "Яновский посвятил свою книгу повседневной жизни и разработал свою тему по старому рецепту бытовых описаний... Яновский наверно поставил себе целью сказать, даже "разоблачить" правду о мире. Собираясь писать "всю правду", Яновский, наверно, был во власти одного виденья, "непостижимого уму", которое и водило его рукой. Для того чтобы наполнить книгу таким количеством удушливо-зловонных описаний, нужно было не замечать в мире ничего или почти ничего другого..." (Н.Оцуп. "Числа", #6). Юмор Lolo. Борис Годунов... по советски. "Иллюстрированная Россия", #41. готовятся к постановке "Бориса Годунова", который будет показан под новым советским углом зрения". ("Вечерняя Москва"). Сталин (загримированный Борисом Годуновым): Трон Ленина наследую один. Пусть про меня писал он непристойно, Что будто я - ничтожество, кретин. Ильич, твоя сентенция нелепа: Ты чучелом лежишь во мраке склепа, А я - я вождь и первый гражданин! (смотрит на портреты свергнутых вождей) Влачит свои безрадостные дни. Все прочие - в немилости, в тени... Но... как узнать, кто враг и кто союзник Из тех, кого приблизил я к себе? Проходит жизнь в тревоге и борьбе: Вредители мне чудятся повсюду, - Я не вкушаю пищи и вина, Покуда их не пробует жена, Прокипятив кремлевскую посуду. Везде враги, предатели везде - Все, все моей завидуют звезде! (погружается в коммунистическую задумчивость) Гарцующий во всей своей красе, И Молотов, герой советских тылов, И хитрый Каганович - словом все, Все предадут! Лишь Ягода мне верен! Он, как палач стяжал в Москве почет, Но так убог и туп и рожей скверен, Что без меня в ничтожестве сгниет. Народ?.. Добра не жду я от народа: Рабочие - лентяи и шпана, Мужик √- кулак. И не моя вина. Что одолеть не мог я недорода. Я не щадил здоровья, средств и сил - И прикрепил к колхозам все крестьянство, И крепостное право воскресил. В итоге - бунт, разбой и хулиганство! Незыблемо упорство мужика, Но мы его не ставим на коленки, Не порем зря, как в прежние века, А вежливо и кротко ставим к стенке..."  поставить закладку
 написать отзыв
|
|
|
||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
предыдущая
|
||
|
|
||
|
||