СТИХОТВОРЕНИЕ ГОДА | СОБЫТИЯ | ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА И ИСПОЛНИТЕЛИ

Стихотворение года

Без меня - осень, дождь,
Снег, весна, слякоть...
Без меня подрастешь
Жить, любить, плакать.

Без меня - навсегда.
До конца. Точка.
Говорят, сирота
Без отца - дочка.

Сам решил. Сам ушел.
И молчу в тряпку.
Мне теперь хорошо,
Изнутри зябко.

Так вот жизнь свою сам
Собственной властью
Разрубил пополам,
Надвое, настежь!

В.Корнилов. "Новый мир", #12.

События

В конце прошлого года (29 ноября) в газете "Вечерний Ленинград" появился фельетон Окололитературный трутень, подписанный А. Иониным, Я. Лернером и М. Медведевым:

"Несколько лет назад в окололитературных кругах Ленинграда появился молодой человек, именовавший себя стихотворцем. На нем были вельветовые штаны, в руках - неизменный портфель, набитый бумагами. Зимой он ходил без головного убора, и снежок беспрепятственно припудривал его рыжеватые волосы.

Приятели звали его запросто - Осей. В иных местах его величали полным именем - Иосиф Бродский.

Бродский посещал литературное объединение начинающих литераторов, занимающихся во Дворце культуры имени Первой пятилетки. Но стихотворец в вельветовых штанах решил, что занятия в литературном объединении не для его широкой натуры. Он даже стал внушать пишущей молодежи, что учеба в таком объединении сковывает-де творчество, а посему он, Иосиф Бродский, будет карабкаться на Парнас единолично.

С чем же хотел прийти этот самоуверенный юнец в литературу? На его счету был десяток-другой стихотворений, переписанных в тоненькую школьную тетрадку, и все эти стихотворения свидетельствовали о том, что мировоззрение их автора явно ущербно. "Кладбище", "Умру, умру..." - по одним лишь этим названиям можно судить о своеобразном уклоне в творчестве Бродского. Он подражал поэтам, проповедовавшим пессимизм и неверие в человека, его стихи представляют смесь из декадентщины, модернизма и самой обыкновенной тарабарщины. Жалко выглядели убогие подражательские попытки Бродского. Впрочем, что-либо самостоятельное сотворить он не мог: силенок не хватало. Не хватало знаний, культуры. Да и какие могут быть знания у недоучки, у человека, не окончившего даже среднюю школу?

Вот как высокопарно возвещает Иосиф Бродский о сотворенной им поэме-мистерии:

"Идея поэмы - идея персонификации представлений о мире, и в этом смысле она гимн баналу.

Цель достигается путем вкладывания более или менее приблизительных формулировок этих представлений в уста двадцати не так более как менее условных персонажей. Формулировки облечены в форму романсов".

Кстати, провинциальные приказчики тоже обожали романсы. И исполняли их с особым надрывом, под гитару.

А вот так называемые желания Бродского:

От простудного продувания
Я укрыться хочу в книжный шкаф.

Вот требования, которые он предъявляет:

Накормите голодное ухо
Хоть сухариком...

Вот его откровенно-циничные признания:

Я жую всеобщую нелепость
И живу единым этим хлебом.

А вот отрывок из так называемой мистерии:

Я шел по переулку,
Как ножницы - шаги.
Вышагиваю я
Средь бела дня
По перекрестку,
Как по бумаге
Шагает некто
Наоборот - во мраке.

И это именуется романсом? Да это же абракадабра!

Уйдя из литературного объединения, став кустарем-одиночкой, Бродский начал прилагать все усилия, чтобы завоевать популярность у молодежи. Он стремится к публичным выступлениям, и от случая к случаю ему удается проникнуть на трибуну. Несколько раз Бродский читал свои стихи в общежитии Ленинградского университета, в библиотеке имени Маяковского, во Дворце культуры имени Ленсовета. Настоящие любители поэзии отвергали его романсы и стансы. Но нашлась кучка эстетствующих юнцов и девиц, которым всегда подавай что-нибудь "остренькое", "пикантное". Они подняли восторженный визг по поводу стихов Иосифа Бродского...

Кто же составлял и составляет окружение Бродского, кто поддерживает его своими восторженными "ахами" и "охами"?

Марианна Волнянская, 1944 года рождения, ради богемной жизни оставившая в одиночестве мать-пенсионерку, которая глубоко переживает это; приятельница Волнянской - Нежданова, проповедница учения йогов и всяческой мистики; Владимир Швейгольц, физиономию которого не раз можно было обозревать на сатирических плакатах, выпускаемых народными дружинами (этот Швейгольц не гнушается обирать бесстыдно мать, требуя, чтобы она давала ему из своей небольшой зарплаты деньги на карманные расходы); уголовник Анатолий Гейхман; бездельник Ефим Славинский, предпочитающий пару месяцев околачиваться в различных экспедициях, а остальное время вообще нигде не работать, вертеться возле иностранцев. Среди ближайших друзей Бродского - жалкая окололитературная личность Владимир Герасимов и скупщик иностранного барахла Шилинский, более известный под именем Жоры.

Эта группка не только расточает Бродскому похвалы, но и пытается распространять образцы его творчества среди молодежи. Некий Леонид Аронзон перепечатывает их на своей пишущей машинке, а Григорий Ковалев, Валентина Бабушкина и В. Широков, по кличке "Граф", подсовывают стишки желающим.

Как видите, Иосиф Бродский не очень разборчив в своих знакомствах. Ему не важно, каким путем вскарабкаться на Парнас, только бы вскарабкаться. Ведь он причислил себя к сонму "избранных". Он счел себя не просто поэтом, а "поэтом всех поэтов". Некогда Игорь Северянин произнес: "Я, гений Игорь Северянин, своей победой упоен: я повсеградно оэкранен, и повсесердно утвержден!" Но сделал он это в сущности ради бравады. Иосиф Бродский же уверяет всерьез, что и он "повсесердно утвержден".

О том, какого мнения Бродский о самом себе, свидетельствует, в частности, такой факт. 14 февраля 1960 года во Дворце культуры имени Горького состоялся вечер молодых поэтов. Читал на этом вечере свои замогильные стихи и Иосиф Бродский. Кто-то, давая настоящую оценку его творчеству, крикнул из зала: "Это не поэзия, а чепуха!" Бродский самонадеянно ответил: "Что позволено Юпитеру, не позволено быку".

Не правда ли, какая наглость? Лягушка возомнила себя Юпитером и пыжится изо всех сил. К сожалению, никто на этом вечере, в том числе и председательствующая - поэтесса Н.Грудинина, не дал зарвавшемуся наглецу надлежащего отпора. Но мы еще не сказали главного. Литературные упражнения Бродского вовсе не ограничивались словесным жонглированием. Тарабарщина, кладбищенско-похоронная тематика - это только часть "невинных" увлечений Бродского. Есть у него стансы и поэмы, в которых авторское "кредо" отражено более ярко. "Мы - пыль мироздания", - авторитетно заявляет он в стихотворении "Самоанализ в августе". В другом, посвященном Нонне С., он пишет: "Настройте, Нонна, и меня на этот лад, чтоб жить и лгать, плести о жизни сказки". И, наконец, еще одно заявление: "Люблю я родину чужую".

Как видите, этот пигмей, самоуверенно карабкающийся на Парнас, не так уж безобиден. Признавшись, что он "любит родину чужую", Бродский был предельно откровенен. Он и в самом деле не любит своей Отчизны и не скрывает этого. Больше того! Им долгое время вынашивались планы измены Родине.

Однажды по приглашению своего дружка О.Шахматова, ныне осужденного за уголовное преступление, Бродский спешно выехал в Самарканд. Вместе с тощей тетрадкой своих стихов он захватил в "философский трактат" некоего А.Уманского. Суть этого "трактата" состояла в том, что молодежь не должна-де стеснять себя долгом перед родителями, перед обществом, перед государством, поскольку это сковывает свободу личности. "В мире есть люди черной кости и белой. Так что к одним (к черным) надо относиться отрицательно, а к другим (к белый) положительно", - поучал этот вконец разложившийся человек, позаимствовавший свои мыслишки из идеологического арсенала матерых фашистов.

Перед нами лежат протоколы допросов Шахматова. На следствии Шахматов показал, что в гостинице "Самарканд" он и Бродский встретились с иностранцем. Американец Мелвин Бейл пригласил их к себе в номер. Состоялся разговор.

-У меня есть рукопись, которую у нас не издадут, - сказал Бродский американцу. - Не хотите ли ознакомиться?
-С удовольствием сделаю это, - ответил Мелвин и, полистав рукопись, произнес: - Идет, мы издадим ее у себя. Как прикажете подписать?
-Только не именем автора.
-Хорошо. Мы подпишем по-нашему: Джон Смит.

Правда, в последний момент Бродский и Шахматов струсили. "Философский трактат" остался в кармане у Бродского.

Там же, в Самарканде, Бродский пытался осуществить свой план измены Родине. Вместе с Шахматовым, он ходил на аэродром, чтобы захватить самолет и улететь на нем за границу. Они даже облюбовали один самолет, но, определив, что бензина в баках для полета за границу не хватит, решили выждать более удобного случая.

Таково неприглядное лицо этого человека, который, оказывается, не только пописывает стишки, перемежая тарабарщину нытьем, пессимизмом, порнографией, но и вынашивает планы предательства.

Но, учитывая, что Бродский еще молод, ему многое прощали. С ним вели большую воспитательную работу. Вместе с тем его не раз строго предупреждали об ответственности за антиобщественную деятельность.

Бродский не сделал нужных выводов. Он продолжает вести паразитический образ жизни. Здоровый 26-летний парень около четырех лет не занимается общественно-полезным трудом. Живет он случайными заработками; в крайнем случае подкинет толику денег отец - внештатный фотокорреспондент ленинградских газет, который хоть и осуждает поведение сына, но продолжает кормить его. Бродскому взяться бы за ум, начать, наконец, работать, перестать быть трутнем у родителей, у общества. Но нет, никак он не может отделаться от мысли о Парнасе, на который хочет забраться любым, даже самым нечистоплотным путем.

Очевидно, надо перестать нянчиться с окололитературным тунеядцем. Такому, как Бродский, не место в Ленинграде.

Какой вывод напрашивается из всего сказанного? Не только Бродский, но и все, кто его окружает, идут по такому же, как и он, опасному пути. И их нужно строго предупредить об этом. Пусть окололитературные бездельники вроде Иосифа Бродского получат самый резкий отпор. Пусть неповадно им будет мутить воду!"

8 января 1964 года "Вечерний Ленинград" опубликовал еще один материал
под названием "Тунеядцам не место в нашем городе", заканчивающийся так:
"Никакие попытки уйти от суда общественности не помогут Бродскому и его
защитникам. Наша замечательная молодежь говорит им: хватит! Довольно
Бродскому быть трутнем, живущим за счет общества. Пусть берется за дело. А
не хочет работать - пусть пеняет на себя".

13 февраля с. г. в 21 час 30 минут И.Бродский, выйдя из квартиры, был задержан тремя лицами в штатском, не назвавшими себя, и без предъявления каких-либо документов посажен в автомашину и доставлен в Дзержинское районное управление милиции, где без составления документа о задержании или аресте был немедленно водворен в камеру одиночного заключения.

13 марта поэт приговорен к 5 годам ссылки с привлечением к тяжелой работе по указу ПВС СССР. "Об ответственности за тунеядство".

Чуковский и Маршак отправили в Ленинград, в народный суд Дзержинского района телеграмму: "Иосиф Бродский - талантливый поэт, умелый и трудолюбивый переводчик... Мы просим Суд... учесть наше мнение о несомненной литературной одаренности этого молодого человека". Судья отказался приобщить эту телеграмму к делу, поскольку она не была заверена нотариально.

В защиту поэта также выступали А.Ахматова, Д.Шостакович, А.Твардовский и многие другие.

Стали появляться статьи об Ахматовой.

В #6 "Нового мира" опубликованы стихи Анны Ахматовой Пролог, или сон во сне. Публикация снабжена послесловием А.Синявского Раскованный голос. (К 75-летию А.Ахматовой).

"Сейчас был у меня Менделеев, редактор "Недели". Привез мою статейку об Ахматовой, которая пойдет в ближайшем номере... ура - заговор молчания об Ахматовой нарушен!!!!

Но почему-то я очень волнуюсь за нее". (К.Чуковский, Дневник. 11 декабря. Четверг. 1964. - М. 1994).

В 7-ом и 8-ом номерах "Нового мира" опубликована повесть Ю.Домбровского Хранитель древностей.

Повесть А.Солженицына "Один день Ивана Денисовича" была выдвинута от "Нового мира" на соискание Ленинской премии. Премии повесть не получила.

Действующие лица и исполнители

Лакшин В. Иван Денисович, его друзья и недруги | Шевцов И. Тля | Шукшин В. Сельские жители | Шкловский В. Лев Толстой | Андреев В. Детство | Берестов В. Меч в золотых ножнах | Коржавин Н. Годы | Самойлов Д. Второй перевал | Матвеева Н. Кораблик | Шаламов В. Шелест листьев | Светлов М. Стихотворения | Другие произведения

Лакшин В.

Иван Денисович, его друзья и недруги. "Новый мир", #1.

"Трудно представить себе, что еще год назад мы не знали имени Солженицына... Каждый новый его рассказ - хвалит, ругает ли его критика - не оставляет читателя безучастным. О нем говорят, его цитируют, судят его с какой-то особой, необычной для наших литературных споров требовательностью...

"Один день Ивана Денисовича" был прочитан даже теми, кто обычно повестей и рассказов не читает. Один такой "нерегулярный" читатель сказал мне: "Я не знаю, плохо или хорошо это написано. Мне кажется, иначе и написать нельзя..."

Если бы Солженицын был художником меньшего масштаба и чутья, он, вероятно, выбрал бы самый несчастный день самой трудной поры лагерной жизни Ивана Денисовича. Но он пошел другим путем, возможным лишь для уверенного в своей силе писателя, сознающего, что предмет его рассказа настолько важен и суров, что исключает суетную сенсационность и желание ужаснуть описанием страданий, физической боли. Так, поставив себя как будто в самые трудные и невыгодные условия перед читателем, который никак не ожидал познакомиться со "счастливым" днем жизни заключенного, автор гарантировал тем самым полную объективность своего художественного свидетельства...

Перед нами предстал мир многосторонний и живой, со множеством своих связей, качеств, отношений, не сводимых к одной лишь специфике "лагерной темы"...

Иначе считают авторы мелькающих время от времени в некоторых журналах придирчиво раздраженных отзывов о повести Солженицына. Отзывы эти обычно носят характер булавочных уколов исподтишка, и их вовсе не стоило бы замечать, если бы они не стали в последнее время слишком назойливыми. Критику "Огонька" ничего не стоит, например, расхваливая новый роман И.Лазутина - автора популярного детектива "Сержант милиции", с младенческой литературной безответственностью заметить: "В отличие от повести А.Солженицына "Один день Ивана Денисовича" роман И.Лазутина поворачивает перед нашими глазами множество граней жизни" ("Огонек", #39, 1963). Так и сказано, как о вещи само собой разумеющейся, что в отличие от повести А.Солженицына роман И.Лазутина многогранен...

Трудно представить себе такого читателя, который в качестве главного впечатления от повести вынесет недовольство самим Иваном Денисовичем, его характером, образом мыслей, поведением в лагере и т.п. Трудно, но не вовсе невозможно, потому что такой читатель существует. Это критик Н.Сергованцев, написавший для журнала "Октябрь" статью "Трагедия одиночества и "сплошной быт"...

Н.Сергованцев, верный приемам нормативной критики, рассуждает как бы вне и вопреки тексту книги. Следя за его рассуждениями, в которых странное раздражение и демагогический пафос в избытке возмещают логику, начинаешь думать даже, что он перепутал и прочитал по ошибке другую вещь, а не ту, что написана Солженицыным и называется "Один день Ивана Денисовича"...

Солженицын написал эту повесть, потому что не мог ее не написать. Он писал ее так, как исполняют долг - без всяких уступок неправде, с полной открытостью и прямотой...

Искусство Солженицына - это не то, что выглядит как эффектное внешнее украшение, пристегнутое где-то сбоку к идее и содержанию. Нет, это как раз то, что составляет плоть и кровь произведения, его душу. Неискушенному читателю может показаться, что перед ним кусок жизни, выхваченный прямо из недр ее и оставленный как он есть - живой, трепещущий, с рваными краями, сукровицей. Но такова лишь художественная иллюзия, которая сама по себе есть результат высокого мастерства, умения художника видеть людей живыми, говорить о них незахватанными, точно впервые рожденными на свет словами и так, чтобы у нас была уверенность - иначе сказать, иначе написать было нельзя".

"Бог весть по какому праву определив себе роль единственного защитника и приверженца повести "Один день Ивана Денисовича", В.Лакшин пытается поделить с помощью этого произведения всех критиков, писавших о книге, на "друзей" и "недругов"...

"Недруги" - это те авторы, кто обронил в адрес повести хоть слово критики, позволил себе рассуждать на темы, казалось бы, столь естественные и привычные при рассмотрении всякого литературного произведения: о типичности героя, о полноте изображенных обстоятельств, о неиспользованных возможностях темы и т.д. Это критики, которые увидели в облике Ивана Денисовича черты примиренчества, пассивности, некоей "каратаевщины", считающие, что тема, поднятая А.Солженицыным, могла быть решена еще более ярко и убедительно...

Не кажется ли молодому критику, что уже сама его постановка вопроса о "друзьях" и "недругах" таит в себе некий дурной подтекст? Ведь критиков, чьи имена называются в статье, он аттестует не только как "недругов" повести, но и как "недругов" ее героя, жертвы культа личности. Ивана Денисовича, который, говоря словами статьи, являет собой "народный характер", олицетворяет многих рядовых людей, составляющих "самую толщу широких трудящихся масс" и сосредоточивших в себе "народные черты нравственной стойкости, трудолюбия, товарищества и т.п.". Не нужно прибегать к сложным логическим построениям, чтобы, идя за мыслью В.Лакшина, понять, кому и чему "недруги" эти неосторожные критики. Вот до чего, оказывается, можно договориться в пылу литературной полемики!" (Общий труд критики. "Литературная газета", 20 февраля).

Шевцов И.

Тля. Роман-памфлет. - М.

"В предисловии к этой книге действительный член Академии художеств А.Лактионов предупреждает читателей: "Тля" - роман-памфлет едкий, боевой и гневный. Наверняка он вызовет горячие споры, возможно, и резкие нападки со стороны некоторых искусствоведов и критиков. Что ж, борьба есть борьба..."

Приступая к разбору романа "Тля", в порядке предварения хочется возразить почтенному рекомендателю: "горячие споры" и "резкие нападки" здесь едва ли уместны. Хотя - "борьба есть борьба", существуют, очевидно, различные ее формы и способы. Борьба, которую ведет Иван Шевцов на страницах своей книги, граничит, нам представляется, с такими внелитературными формами, как уличный скандал, трамвайная перебранка, квартирная склока... Она требует от критики на ответных нападок и споров, а прежде всего спокойствия, миролюбивой рассудительности. Участвовать в этой полемике на предлагаемых условиях как-то стыдно, унизительно; с горячностью опровергать ее доводы - смешно. Полезнее, набравшись терпения, разобраться в книге, войти в положение автора, учтя его, как рекомендует А.Лактионов "ершистый" характер, и, может быть, не столько нападать на Ивана Шевцова, сколько пожалеть его, посочувствовать...

Положение, в котором очутился автор "Тли" и его герои - художники-реалисты, ведущие борьбу с разнообразными врагами, в самом деле достойно всяческой жалости. В нашей художественной жизни, по уверению Шевцова, действуют неуловимые силы "темной, но спаянной, спевшейся кучки" - "немногочисленные, но поразительно активные" "модерняги", "космополиты", "поджигатели", "эстеты и формалисты всех мастей". Они "безнаказанно издеваются" над честными художниками, дают им советы, в которых "есть что-то дьявольски-подкупающее, вернее - интригующее", "несут чертовщину", стараются "протащить" всюду "своих людей", насадить "крамолу".

Роман "Тля" приправлен уголовной хроникой, скандальными разоблачениями...

Воровством, подлогами, гнусными спекуляциями и другими преступлениями переполнены биографии сторонников "чистого искусства", пользующихся успехом, задающих тон в художественной среде. Даже о погоде они изъясняются, как опытные заговорщики, уподобляясь матерым шпионам из детективного романа:

"Они обменялись понимающими улыбками.

- Хорошая погода, - сказал Иванов-Петренко, энергично подавая Барселонскому теплую руку. Вид у него был бодрый и решительный. - Оттепель!

-Хорошая оттепель, - подтвердил Лев Михайлович, испытующе посмотрев собеседнику в глаза. Осипу Давыдовичу был знаком этот внимательный, выматывающий душу взгляд..."

О взглядах на искусство, изложенных в романе "Тля", можно особенно не распространяться. Если в междоусобных распрях герои романа знают толк, то в области эстетики они сущие дети. Уровень эстетических представлений Ивана Шевцова достаточно характеризует одна деталь. У негодяя и пошляка Бориса Юлина комнату отдыха украшают "цветные фоторепродукции обнаженных женщин: "Даная" Рембрандта, "Венера" Джорджоне, рубенсовская "Сусанна", брюлловская "Вирсавия" и, конечно, ренуаровская молодая дама, сидящая спиной к зрителю с мягким поворотом головы". Перечислив эти создания мирового гения, Шевцов разъясняет читателю, что они помогали Борису Юлину соблазнять девиц.

Попутно заметим, что автор вообще склонен воспринимать работу над обнаженной натурой, мягко выражаясь, слишком утилитарно. Сам Камышев (главный герой романа - Е.О.) оказывается, грешил подобным образом (только у эстета Юлина это было признаком пошлости и формализма, а у Михаила Герасимович - физической крепости и здорового реализма)...

В романе "Тля" всего хватает - и ругани, и безграмотности, и крокодиловых слез... Это понятно: то, что всей нашей жизнью исключено из обращения, иногда пытается мстить за свои несчастья и ради этого ничем не брезгует. Но непонятна, непостижима новость, поджидающая нас в самом конце книги, когда, дочитав ее, мы узнаем, что издательство "Советская Россия" размножило "Тлю" стотысячным тиражом и выпустило, как сказано там, в "дополнение к тематическому плану 1964 г.", то есть зеленой улицей, в ударном, сверхурочном порядке, как радостный сюрприз..." (А.Синявский, Памфлет или пасквиль? "Новый мир", #12).

"Все хохочут над дураком Локтионовым, который написал предисловие к роману "Тля". Т.к. в этом гнусном романе пресмыкательство перед Хрущевым, против него (и против локтионовского предисловия) ополчилась даже сервильная пресса. Локтионов, желая оправдаться, публично заявил (письмом в редакцию "Лит. Газеты"), что

1. романа не читал,

2. не читал и своего предисловия, так как это предисловие в порядке саморекламы сочинил сам автор "Тли".

То есть сам о себе заявил, что он шулер, причем думает, что здесь - оправдание". (К.Чуковский, Дневник. 18 декабря. - М., 1994).

"Я не читал роман, когда подписывал предисловие к нему, заранее заготовленное автором романа, проявив тем самым, мягко говоря, неосторожность. Разрешите через вашу газету выразить мое искреннее сожаление о случившемся. Сейчас, прочитав роман, я вижу, как жестоко искажен в нем высокий смысл жизни искусства и служения ему. Я считаю своим долгом сообщить читателям, что полностью согласен с критической оценкой, выраженной этому "произведению" в печати". (А.Лактионов, Письмо в редакцию "Литературной газеты". "Литературная газета", 17 декабря).

Шукшин В.

Сельские жители. Рассказы. - М.

"Быть может, первая удача рассказов В.Шукшина в том, что в них нет столь распространившегося в последнее время безликого героя-повествователя, несущего чисто служебную нагрузку: подталкивать события и людей, которые никак не хотят зажить самостоятельной жизнью.

Герои Василия Шукшина - сельские жители - просто не терпят такого бездействующего соглядатая. Все они заняты своим делом, говорят на своем языке. Появись здесь кто-то извне, начни восхищаться, умиляться их скромным бытом - и естественные, реальные люди превратятся в сусальных "пейзан". (Э.Кузьмина, Прочная основа. "Новый мир", #4).

Шкловский В.

Лев Толстой. - М.

"Однажды (почти четверть века назад), отзываясь об исследовании одного советского литературоведа, В.Шкловский заметил: "Статья ...о Маяковском в Бутырках - хорошая статья. Собран материал. Конечно, надо было бы зайти в сто третью камеру, посмотреть. Что видел Маяковский из окна".

Эта фраза - ключ к пониманию своеобразия книги В.Шкловского о Толстом.

Рассматривая эту книгу как труд исследователя, опирающегося на документы, можно было бы отметить и произвольное истолкование фактов, и прямые фактические неточности. Но это прежде всего книга человека, одержимого постоянным стремлением увидеть то, что Толстой мог видеть из своего окна. Причем увидеть если и не глазами самого Толстого, то во всяком случае глазами его современника - человека той эпохи.

Это "чувство современника" дает человеку знание того, что невозможно почерпнуть из любых иных источников...

В.Шкловский написал не просто биографию - биографию души Л.Н.Тостого". (Б.Сарнов, Глазами художника. "Новый мир", #7).

Андреев В.

Детство. Повесть. - М.

"К прошлому нельзя быть неблагодарным; и потому наступает такой момент, когда следует отбросить привычные формулировки и посмотреть на "представителя" и "выразителя" как на художника и человека, честно думавшего и неподдельно страдавшего, - посмотреть простым и внимательным человеческим взглядом, не с предвзятостью, а с сочувствием, без снисхождения, но с готовностью понять то, что можно понять.

На Леонида Андреева уже давно никто такого взгляда не обращал.

Это сделал его сын.

Вадим Андреев не строит концепций, не философствует, не спорит. Он рассказывает о простых вещах; он вызывает в памяти и запечатлевает для нас неповторимые мгновения бытия. Мгновения своего детства. Мгновения общения с отцом...

Беспредельная любовь делает все связанное с отцом одинаково значительным, делает так, что весомость этих мгновений в наивном восприятии ребенка оказывается их подлинной человеческой весомостью, запечатленной для нас уверенной рукой художника.

И дело тут не только в том, что в повести Вадима Андреева - удивительное ощущение вкуса жизни даже в ее горестях, яркая выразительность деталей, музыкальность ритма, смелость образов. А дело еще и в том, что, растворяя, казалось бы, свое "я" в личности отца, безоговорочно превращая автобиографическую повесть в повесть о другом человеке, Вадим Андреев на самом деле выявляет богатство своей личности, убеждая в том, что человек не может быть личностью, живя только в себе.

Спокойным достоинством слога и выражается это скромное человеческое достоинство повести Вадима Андреева, написанной в вынужденном отдалении от родины, но полной пафоса русской духовной культуры, полной ощущением величия ее традиций, чуждой мелочных пристрастий и антипатий". (В.Непомнящий, Могущество любви. "Новый мир", #9).

Берестов В.

Меч в золотых ножнах. - М.

"Поэт Валентин Берестов выпустил в свет книгу прозы: три повести, две из которых посвящены работам Хорезмской археологической экспедиции. Он был одним из ее участников...

Наука - главное действующее лицо повествования, а история научных открытий - основа сюжета. "Приключений не будет", - предупреждает автор заглавием одной из повестей. Не верьте, читатель! Рассказ о том, как автор и его друзья "метут пустыню", - сплошное приключение, только рассказано оно под стать ритму работы археологов, неторопливо и тщательно, со множеством отступлений и размышлений". (С.Богатырева, "Я пошел в археологи..." "Знамя", #10).

Коржавин Н.

Годы. Стихи. - М.

"Хорошо или плохо, когда первая книга выходит двадцать лет спустя как итог двадцатилетней работы писателя в литературе? В аннотации к первой книге Н.Коржавина "Годы" так и сказано: "...итог двадцатилетней творческой деятельности поэта..."

Книга, ...конечно, не полный итог его двадцатилетней работы, потому что в нее не включено большое количество характерных для поэта стихотворений. А то, что относительно давние стихи звучат по-современному, то, что они выдержали проверку временем, то, что стрела и промедлив достигает цели, нужно отнести за счет двух обстоятельств. Во-первых, за счет поэтической талантливости автора и, во-вторых, за счет того, что как и двадцать лет назад, вполне определенно и четко разделение сил на земном шаре, что, как и двадцать лет назад, продолжается революция и борьба света и тьмы не утратила своей напряженности...

Мне хотелось бы сказать несколько полемических слов об одной особенности поэзии Н.Коржавина. Дело в том, что поэт в своем творчестве (...полемически и последовательно) почти начисто игнорирует зрительный образ, краски, живопись - словом, то, чем, на мой взгляд, не должен пренебрегать поэт...

Если жизнь порой теряет вкус и цвет, ...то не задача ли поэта возвратить ей и вкус, и цвет, и жаркую ее плотность. Конечно, в белом цвете сливаются все цвета радуги. Но мы, люди земли, больше любим, когда цвета предстают перед нами в разнообразнейших радостных земных сочетаниях". (В.Солоухин, Годы и судьбы. "Новый мир", #1).

Самойлов Д.

Второй перевал. Стихи. - М.

"Первая книга стихов Д.Самойлова, поэта, принадлежащего поколению С.Гудзенко, А.Межирова, М.Луконина, вышла только в 1958 году.

И вот сейчас - вторая.

Поэзия для Самойлова - это приобщение к тем ценностям, которые существовали задолго до него и которые каждому дано открывать для себя заново. Этой особенностью его поэтического мироощущения обусловлена и приверженность его к весьма определенной поэтике...

Д.Самойлов, как и многие его сверстники, не знал "рукоположения в поэты". Но мнение о нем как об одном из заметных явлений в современной нашей поэзии не явится неожиданностью. Оно уже сложилось само собой, почти без участия критики. (Не было, кажется, даже "ругательных" статей, которые, как известно, более, чем всякие иные, способствуют распространению поэтической славы.)

Так или иначе, мнение это можно считать не только утвердившимся, но и вполне основательным". (Б.Сарнов, Зрелость. "Новый мир", #3).

Матвеева Н.

Кораблик. Сборник стихов. - М.

"Давно уже не звучал в нашей поэзии такой мечтательный, такой задумчиво уединенный голос, какой мы слышим, читая вторую книгу стихов Новеллы Матвеевой...

Многих удивило, что этот тихий голос, едва заявив о себе, сразу обратил на себя внимание. Он не только не затерялся в шумной разноголосице нашей современной поэзии, но и обнаружил неожиданную жизнестойкость. Уже очень скоро выяснилось, что, несмотря на все, казалось бы, очевидные приметы пресловутой камерности, стихи Новеллы Матвеевой выдерживают соседство с самыми громкогласными и "крупномасштабными" поэтическими явлениями...

Зрение Новеллы Матвеевой обладает особой избирательностью. Более всего ее привлекает либо то, что находится рядом, вплотную к ней, либо то, что фантазия поэтессы угадывает далеко-далеко за горизонтом. Между этими двумя планами для нее простирается обширная зона нарушенного "фокусного расстояния", где все смутно, расплывчато, зыбко.

Если же говорить о сравнительных достоинствах близкого и далекого планов в лирике Новеллы Матвеевой, то, на мой взгляд, первому из них явно следует отдать предпочтение. Больше того, я убежден, что главными своими удачами она обязана именно видению вплотную, если можно так выразиться "микровидению". (Б.Рунин, Далекое и близкое. "Новый мир", #5).

"У нее (Новеллы Матвеевой. - Е.О.) детски непосредственный взгляд на жизнь и по-ребячьему смешливое отношение к происходящему; поэтому ее кораблик строит "рожи последним царям". Если бы кто-нибудь спросил поэта: "Откуда вы?" - то с полным правом она могла бы ответить на это словами Сент-Экзюпери: "Я из страны моего детства". (С.Бабенышева, Кораблик поднимает паруса. "Знамя", #5).

Шаламов В.

Шелест листьев. Стихи. - М.

"Если бы меня спросили, что же основное в книге Варлама Шаламова, что побуждает читать ее, возвращаться к ней и перечитывать запомнившиеся строки, я не обинуясь ответил бы - образ ее лирического героя. Этого героя отличает большая внутренняя убежденность. И оттого, что он убежден в слове, которое он произносит, он убеждает нас, читателей". (Л.Левицкий, Судьба, не ремесло... "Новый мир", #8).

Светлов М.

Стихотворения. - М.

"Мы видим, обращаясь к новым стихам поэта: сфера прекрасного у Светлова становится все шире. За коммунистов "голосуют звезды", а семейство муз оказывается в родстве с простым рабочим". (Е.Любарева, Мужество, героика, человечность. "Знамя", #6).

Другие произведения

Адалис А.
Города. Стихи. √ М.

Азаров В.
На Марсовом поле. Стихи. - М.

Аксенов В.
Катапульта. Рассказы и повесть. √ М.

Алексин А.
Пять веселых повестей. √ М.

Алешковский Юз
Два билета на электричку. Рассказы. - М.

Алигер М.
Несколько шагов. Новые стихи. 1956-1963. - М.

Антокольский П. Г.
Побратимы. Стихи о Грузии. - Из грузинских поэтов. - Тбилиси.

Ардаматский В.
Дорога ведет к человеку. Рассказы. - М.

Асанов Н.
"Мадонна Благородная". Повесть. √ М.
Свет в затемненном мире. Повести и рассказы. - М.

Астафьев В.
Конь с розовой гривой. Рассказы. √ М.
Помню тебя, любовь. Рассказы. √ Пермь.

Берестов В.
Улыбки. Стихи. - М.

Боков В.
Над рекой Истермой. Записки поэта. √ М.

Ваншенкин К.
Армейская юность. Рассказы. √ М.
Большие пожары. Несколько историй, связанных между собой. - М.

Винокуров Е.
Музыка. Новые стихи. - М.

Воеводин В.
Буйная головушка. История одного матроса. Роман. √ М.-Л.

Вознесенский А.
Антимиры. Избранная лирика. - М.

Гарнакерьян А.
Сердце в разведке. Стихи и поэмы. √ М.

Голявкин В.
Мой добрый папа. Повесть. √ Л.
Повести и рассказы. - Л.

Гордейчев В.
Своими словами. Стихи и поэма. - М.
Окопы этих лет. Стихи. - Воронеж.

Городецкий С.
Стихи. √ М.

Грибачев Н.
Иди, сержант! Поэма. √ М.

Долматовский Е.
Стихи о нас. - М.
Любовь немолодых людей. Стихи. - М.

Драгунский В.
Девочка на шаре. Рассказы. - М.
Старый мореход. - М.

Друнина Ю.
Ты рядом. Стихи. √ М.

Друскин Л.
Стихи. √ Л.

Дудин М.
Песня Вороньей горе. Поэма. √ Л.

Жаров А.
Взвейтесь кострами! Стихи и песни. - М.

Журавлев В.
Дорога к другу. Книга стихов. √ М.

Зубавин Б.
По приказу Родины. Рассказы. √ М.

Искандер Ф.
Молодость моря. Стихи. - М.

Казаков Ю.
Голубое и зеленое. Рассказы и очерк. √ М.

Кирсанов С.
Земное тепло. Стихи. - М.

Кнорре Ф.
Родная кровь. Повести и рассказы. - М.
Шпага чести. Стихи. √ М.
Лебеди в Москве. Лирические стихи. - М.

Ковалев Д.
Молчание гроз. Новые стихи. - М.

Корнилов В.
Пристань. Книга стихов. √ М.

Котов В.
Сокольники. Стихи. - М.

Крутилин С.
Липяги. Из записок сельского учителя. - М.

Куклин Л.
Рудник радости. Стихи и поэмы. - М.

Кулемин В.
Право на нежность. Стихи. √ М.
Только о любви к тебе. Стихи. √ М.

Кустов П.
Сердечный разговор. Стихи. - М.

Лукницкий П.
Сквозь всю блокаду. Главы из фронтового ленинградского дневника. √ Л.

Луконин М.
Товарищ поэзия. √ М.
Преодоление. Стихи. - М.

Маркова О.
Первоцвет. Роман. √ М.

Мартынов Л.
Стихи. √ М.
Поэмы. - Новосибирск.

Матусовский М.
Не забывай. Песни. - М.

Медников А.
Семнадцать дней. Повесть. - М.

Межиров А.
Прощание со снегом. Книга стихов. - М.

Нагибин Ю.
Эхо. Рассказы. √ М.
Далеко от войны. Повесть. - М.

Найдич М.
Богатство. Стихи. - М.

Наровчатов С.
Взыскательный путник. Книга стихов. √ М.

Новосельнова Н.
На правом фланге память. Стихи. √ М.

Овалов Л.
Партийное поручение. Роман. √ М.

Окуджава Б.
Веселый барабанщик. Книга стихов. - М.
По дороге к Тинатин. Стихи. - Тбилиси.

Островой С.
Сегодня я думал о вас. Стихотворения и поэмы. - М.

Паустовский К.
Летние дни. Рассказы. √ М.
Дым отечества. Роман. √ М.
Книга скитаний. Повесть. - М.

Пикуль В.
На задворках великой империи. Роман. - Л.

Полевой Б.
Саянские записи. Из дневников 1963 г. √ М.

Приставкин А.
Костры в тайге. Рассказы. - М.
Записки моего современника. Сибирские повести. - М.

Савельев В.
Далекие причалы. Стихи. √ М.

Сапгир Г.
Трамвай Трамваич. Стихи для детей. √ М.
Как птицы домой летели. Стихи для детей. √ М.
Желтый круг. Стихи для детей. √ М.
Озорное море. Стихи для детей. - М.

Семенов Ю.
Петровка 38. Повести и рассказы. √ М.

Сергеев М.
Шпалы. Стихи. √ М.

Симонов К.
Солдатами не рождаются. Роман. √ М.
Три тетради. Стихи, поэмы. - М.

Слуцкий Б.
Работа. 4-я книга стихов. - М.

Смеляков Я.
Книга стихотворений. - М.

Солоухин В.
Свидание в Вязниках. Рассказы. - М.
Времена года. Картины русской природы. - М.

Стругацкий А. и Стругацкий Б.
Далекая радуга. - Трудно быть богом. Фантастические повести. - М.

Татьяничева Л.
Лирические стихи. √ М.
Свет человеческой души. - Очерки. - М.

Торопыгин В.
Время наших забот. Стихи. √ Л.

Трифонов Ю.
Костры и дождь. Рассказы. - М.

Федорин И.
Русло. Лирика. √ М.

Фейгин Э.
Здравствуй, Чапичев! Повесть. √ М.
Маяк на скале. Повести, рассказы, роман. - Тбилиси.

Филиппов Б.
Иду к тебе. Стихи. Поэмы. √ М.

Хелемский Я.
Улица Луны. Новые стихи. √ М.

Шагинян М. С.
Зарубежные письма. - М.

Шкловский В.
Жили-были. Воспоминания, мемуарные записи, повести о времени: с конца XIX в. по 1962 г. - М.

Эренбург И.
Люди, годы, жизнь. √ М.