О ЛИТЕРАТУРЕ В СОВЕТСКОЙ РОССИИИ | СУДЬБА ЧЕЛОВЕКА | КНИЖНАЯ ЛЕТОПИСЬ

О литературе в Советской России

Нобелевская премия

"Провозвестнику рассвета в российской литературе и лучшему творцу ее - Александру Исаевичу Солженицыну шлет редакция журнала "Грани" поздравления с присуждением Нобелевской премии. (Текст телеграммы, отправленной 9.10.1970 г.)". ("Грани", #78).

"По поводу присуждения Нобелевской премии Солженицыну, на верхах, по-видимому, не сразу решили, как себя вести. Насколько мы знаем, в самой советской столице было довольно широко распространено мнение, что писателю дадут возможность поехать в Стокгольм и вернуться. Допускал эту возможность и сам Солженицын, судя по его первому ответу шведской Академии. Прошло некоторое время прежде, чем его поставили в моральную невозможность эту поездку осуществить. И опять власти предпочли не связывать себя открытым выступлением. Как отметил М.Растропович в своем открытом письме, травля Солженицына ведется через "мнение" казенной печати и мнимой "советской общественности"; а власть только под шумок произвела аресты среди читателей нашего прославленного соотечественника, на что он сам указал в своем втором письме в Стокгольм. Элегантностью эти приемы отнюдь не отличаются..." (Кн.С.Оболенский. "Возрождение", #221).

"Тамиздат" и "Песни" А.Галича (изд. "Посев").

"На недавно состоявшемся в Париже докладе Леонида Владимирова, автора "России без прикрас и умолчаний", он отметил появление в России нового термина: "Тамиздат"...

"Самиздат" - тайно размножаемая в СССР литература, понятие уже давно получившее право гражданства. "Тамиздат" - новая форма "крамольной" техники: рукопись, вывезенная заграницу и "там", для внутрирусского читателя, изданная.

И если для зарубежья - "там" - это в России, а для москвичей - в эмиграции, то этот двойной "там-там!" по удивительному звуковому сходству напоминает тревожный сигнал - призыв африканских лесов, перекличку с невидимыми, но таинственно осязаемыми братьями!

А.Галич избрал для своего свидетельства-обличения самую доходчивую форму, обеспечивающую широкое распространение: сатирическую песню, как искра по сушняку бегующую от веточки к веточке и разгорающуюся в пожар. Как ничто другое, этот общий смех, - а песенки возникают везде, где собираются русские люди, - пробуждает и общую мысль: почему же мы позволяем у себя в доме такое безобразие?.." (Н.Станюкович. "Возрождение", #218).

Дело Ильи Габая

"...С 12 по 19 января 1970 года в Ташкентском городском суде слушалось дело Ильи Габая и Мустафы Джемилева.

Габай обвинялся в изготовлении и распространении ряда документов; это: письма 12-ти Будапештскому совещанию коммунистических партий, обращение к деятелям науки, искусства и культуры, подписанное И.Габаем, Ю.Кимом и П.Якиром, письмо генеральному прокурору Руденко по поводу суда над М.Квачевским и др...

В последнем слове И.Габай сказал, что одно из самых страшных проявлений сталинизма - это массовое растление людей. Он, Габай, выступает против политических репрессий, против преследования инакомыслящих, ибо не желает уподобляться представителям того поколения, которое "не заметило" исчезновения 14 миллионов сограждан в 30-40 годы.

Суд приговорил Илью Габая к трем годам лишения свободы..." ("Грани", #76).

О Константине Паустовском

"Паустовский как личность является представителем переломной эпохи. Ему суждено было жить до революции, во время революции и после нее. Но по своему интеллектуальному складу, по своему характеру он, конечно, является типичным представителем "прекраснодушной" русской интеллигенции конца 19 в. и начала 20 в. Русская интеллигенция этого периода как класс явление уникальное. Иностранцам трудно понять или почувствовать сущность этого явления...

Не веря в личное бессмертие так, как об этом учит христианская религия, Паустовский верил в своего рода коллективное бессмертие мыслей, идей, художественных ценностей. Мир в целом не подвержен тлению. Человек, согласно Паустовскому, преобразуя этот мир и создавая новые ценности, новые реальности, в какой-то степени участвует в "вечности" этого мира, во всяком случае, до тех пор, пока будет существовать человечество...

Паустовский - аполитичен. Ему, лирику и романтику, чужд пафос борьбы за политические идеалы, за власть. Он тяжело переживал крушение русской культуры, ему претили насилие и жестокость революции...

Сердце Паустовского полно любви. Он любит весь мир, все прекрасное, благородное, доброе. Портрет писателя не был бы закончен, если бы не отметить его чистого, целомудренного отношения к женщинам. Я, конечно, имею в виду тех женщин, которые выступают в его произведениях...

У Паустовского было большое, горячее, полное любви к людям сердце... Недаром после его смерти толпы простых деревенских жителей спешили, часто издалека, отдать последний долг почившему. Недаром эти люди, работая всю ночь, засыпали овраг и проложили тропу к месту на берегу реки, где его и похоронили..." (Т.Семенова-Бенини. "Грани", #75).

О фильме "Андрей Рублев"

"Этот фильм, по-моему, - огромное явление не столько в кинематографическом художественном отношении, сколько в духовном плане и в развитии истинно русского религиозного чувства на фоне советской действительности.

"Андрей Рублев" такое многогранное, многопланное и многозначное произведение, что нельзя в рамках одного моего письма охватить все его достоинства...

Тема русской доброты и сострадания проходит красной нитью через весь фильм... Самое волнующее место фильма это изображение Страстей Господних, какими их видит русский народ. Картина "русского Христа" одно из самых замечательных мест мировой кинематографии. Сцена происходит в снежном пейзаже a la Брейгель, в русской деревне. Все присутствующие русские - простолюдины. Сам Христос - русский крестьянин в лаптях. Вся судьба России, ходящей под тяжестью креста, распинаемой, поруганной, но алчущей и жаждущей правды, чистой сердцем, нищей духом, вмещается в этом отрывке..." (И.Р.Маркадэ. "Возрождение", #218).

Судьба человека

27 января умер Д.А.Джапаридзе.

"В ночь на 27 января в своей квартире в Нью-Йорке, 48 лет отроду скоропостижно скончался профессор Давид Александрович Джапаридзе. Это большая утрата для славистики за рубежом... Специальностью Д.А.Джапаридзе была русская филология, история языка и древне-русская литература..." ("Новый журнал", #98).

"Недавно в Монтерей, в Калифорнии, на 82 году жизни скончался писатель Николай Владимирович Нароков. Настоящая его фамилия была - Марченко. Покойный был постоянным сотрудником "Нового Журнала"...

За рубежом Николай Владимирович напечатал много рассказов и статей на литературные темы, но самым большим его успехом был, конечно, роман "Мнимые величины", в 1953 году вышедший в Нью-Йорке..." ("Новый журнал", #98).

Книжная летопись

Адамович Г.
Игла на ковре. Рассказ. - "Новый журнал", #100.

Ардов В.
Встреча Анны Ахматовой с Мариной Цветаевой. "Грани", #76.

Березов Р.
Песни жизни. Рассказы. - Калифорния.

Боброва Э.И.
Я чуда жду. - Торонто.

Бродский И.
Остановка в пустыни. Стихи и поэмы. - Нью-Йорк.
Стихи. "Грани", #76.

Булгаков М.
Записки на манжетах. Отрывки. Вечер памяти Мандельшатма в МГУ. "Грани", #77.

Вегин П.
Над крышами. Поэма. "Грани", #75.

Вейдле В.
Поездка в Аликанте. "Новый журнал", #99.

"Без Италии года не могу прожить; без Испании прожил двадцать почти лет, и не так уж тосковал по ней за это время. Французы - другое дело: их нередко тянет туда больше, чем в Италию. Есть и у англичан преемственность внимания и любви к этой стране. У нас же, о чем тут вспомнишь или о ком? "Арагонская хота" Глинки; Василий Петрович Боткин, давний и забытый (напрасно: был он смышлен и чужому открыт, "Письма из Испании" - 1845 - чтение занятное и приятное); да еще:

Недвижим теплый воздух - ночь лимоном
И лавром пахнет...
...........................................................................
А далеко, на севере, в Париже...

Вздыхаешь этим вздохом, вздыхаешь, и не мыслишь, что настанет время, когда им не захочется вздохнуть. Но все другое, даже тогдашнее, даже пушкинское ("Ночной зефир...", "Я здесь, Инезилья...") так и видишь: обернется оно Гишпанией Козьмы Пруткова, после чего настоящая, наша и для нас Испания до сих пор и не началась. Литература ее не столь нам чужда. Островский, и тот пытался научиться чему-то у ее драматургов, но сама она скоро не от одного Блока заслонилась оперой "Кармен"...

Страна изумительная, спору нет. Но верно и то, для Европы в целом никогда она тем, чем была Италия, не была и быть не могла, - не вопреки, а как раз в силу изумительности этой. От всего, что ей одной принадлежит, чем она нас дразнит и пленяет, неотъемлем налет экзотики. Конечно, Европа и она: пограничная Европа. Тощий идальго на тощем коне перерос Пиренеи. Без ее поэтов и живописцев были бы мы куда бедней. Но и Африка она, и семи веков своих арабских по сей день не позабыла..."

Вельский В.
Откровения Виктора Вельского. "Грани", #75.

"Откровения Виктора Вельского" произведение, занимающее центральное место в московском машинописном литературном сборнике "Феникс-66"...

Несмотря на то, что "Откровения..." своим содержанием наталкивают читателя на философский и богословский подход, нам кажется, что наиболее верным было бы рассматривать это произведение в качестве человеческого документа нашей апокалиптической эпохи, тем паче, что и сам автор не раз подчеркивает свой дилетантизм в философских и богословских науках...

Это - исповедь "сына недоброго века", "героя нашего времени". И не случайной главной завязкой... служит Иудин грех, второй по важности грех коммунистической России, идущий вслед первому - ее отказу от Бога..." (От редакции. "Грани", #75).

Виноградов В.
Анна Ахматова. О символике, о поэзии. Перепечатка с изд. 1922- 1925. - Мюнхен.

Габай И.
Стихи. "Грани", #76-77.

Гиппиус З.
О бывшем. "Возрождение", #218.
Коричневая тетрадь. "Возрождение", #221.

Глэд Д.
Возрождение антиутопии в произведениях А. и Б.Стругацких. "Новый журнал", #98.

Гроссман В.
Все течет. Отрывки из романа. "Грани", #78.

Грот Е.
Избранные стихи и очерки. - Мадрид.

Гуль Р.
Азеф. Историч. роман. Изд.2-е. - Токио.

Даниэль Ю.
А в это время... Поэма. "Грани", #77.

Зеньковский С.
Русское старообрядчество. - Мюнхен.

Зернов Н.М.
На переломе: Три поколения одной московской семьи. Семейная хроника Зерновых. 1812-1921. - Париж.

Злобин В.А.
Тяжелая душа. - Париж.
Памяти З.Н.Гиппиус. - Вашингтон.

Иваск Ю.
Н.Гумилев. Г.Иванов. "Новый журнал", #98.
Стихи. "Новый журнал", #100.
Золушка. Стихи. - Нью-Йорк.

"Хотя наша зарубежная поэзия в значительной мере развивалась под знаком акмеизма, музыкальный и смысловой элементы долгое время занимали в ней господствующее положение. Но бескрасочная "парижская нота" выдохлась и все мы ощутили потребность в чем-то ином. Одним из наиболее вероятных обновителей зарубежной русской поэзии может оказаться Ю.Иваск, именно благодаря своей склонности к словесной пластике...

Его последний сборник "Золушка" - серия эскизов, за прихотливой легкостью которых чувствуется уверенное и не нарочитое словесное мастерство.

Многие из лучших его стихотворений написаны на темы об искусстве: "Рим", "Пьяница Маттеи", "Келюж", "Готическая Европа"...

В этих и в некоторых других стихотворениях видно, что для автора сама жизнь, эти "облупленный римский дворец, Бельишко еще из окошка" - такая же неотъемлемая часть общей картины, произведения искусства, которое есть город Рим, что и фонтаны с тритонами...

В целом при высоком и легком мастерстве автора, стихотворения его выглядят как легкие эскизы, наброски. Зарисовки на полях какой-то еще не написанной книги. В этом их прелесть..." (Э.Райс. "Возрождение", #221).

Крузенштерн-Петерец Ю.
Улыбка Псиши. Рассказы. - Мюнхен.

"Название этой книги звучит несколько иронически, а рассказ с тем же заглавием сначала вызывает у читателя недоумение. Почему героиню - стареющую актрису, когда-то игравшую роль Душеньки в пьесе, по-видимому, называвшейся "Псиша", прозвали этим именем? Не из-за ее ли роли, созданной для нее, потому что она и в жизни донкихотствует, или потому, что она олицетворяет нашу безумную, сорвавшуюся с петель эпоху? Возможно, что "Псиша" означает и то, и другое. В первом случае - это просто дружеская кличка, во втором - имя это имеет символический смысл. И действительно в рассказе переплетаются два плана: драма пожилой актрисы в изгнании, не желающей сдавать своих боевых позиций, и трагедия России, русского театра, ради которого героиня готова всем жертвовать.

Сила мечты торжествует над пошлой действительностью: она одна способна преобразить ее.

Язык рассказов тоже подчас невероятно пошлый. Но, по-видимому, если бы стиль их был иным, писательница не могла бы передать весь трагизм событий. Пошлость эта еще более подчеркивает пропасть между мелкими страстишками героев (окружение Псиши) и огромной непреодолимой трагедией России. В рассказе есть моменты бредовые, даже пророческие. Сквозь гибель персонажей, разруху. Падение страны все же предчувствуется дуновение свободы, победа Мечты..." (О.Емельянова. "Грани", #78).

Кузнецова Г.
Художник. "Новый журнал", #101.

"Началось чтение стихов. Первым читал высокий худой, смуглый юноша, с сильно выдающимися скулами и густой. Насквозь завитой шевелюрой пышных черных волос. Он читал без всякого смущения, качающимся медлительным голосом, почти пел, глядя прямо перед собой, опершись руками на стол. Стихи его были непонятны и изысканны. После него читала маленькая коренастая девушка лет 16-ти с добрым совестливым личиком и гладкими песчаного цвета волосами. Она прочла коротенькое стихотворение, кончавшееся замысловатой строчкой, вызвавшей одобрение слушателей. Девушку, видимо, здесь знали и любили. Читавшие после нее слились для Ирины в вереницу мало понятных и плохо запоминавшихся стихов, что было для нее всегда плохим признаком, но она заметила, что почти все читавшие были гораздо более опытны, чем она. Ее собственные стихи, порой дававшие ей такую радость, казавшиеся ей такими подлинными, теперь в свете этих устремленных на каждого читающего глаз, казались неумелыми, наивными, почти детскими. Как она будет читать их этим людям? Критика каждого следующего стихотворения казалась ей строгой, насмешливой. Только двух-трех приняли с одобрительным молчанием... Когда очередь дошла до нее, она, сама не зная как, начала читать стихотворение, которое прежде не ценила...

Голос ее показался ей самой чужим от внутреннего волнения. Теперь большинство глаз было устремлено на нее, кое-кто сидел с опущенной головой. Но все внимательно слушали и судили ее - она это знала.

Но постепенно мелодия стихотворения увлекла ее и она закончила уже горячим от тайной дрожи голосом. Наступило короткое молчание..."

Кузьмич Л.
Борис Пильняк и его роман "Голый год". "Грани", #76.

Кукловская Е.
Метель. Роман в стихах. - Нью-Йорк.

Мандельштам Н.
Воспоминания. - Нью-Йорк.

"Без преувеличения можно утверждать, что после книг Солженицына, которым в современной литературе нет равных, "Воспоминания" Надежды Яковлевны Мандельштам - самое значительное из всего, что до нас дошло через Самиздат из СССР за последние годы...

Немалая заслуга книга в том, что каждое ее слово внушает ничем не ограниченное, неопровержимое доверие. Даже необходимых словесных предосторожностей, неизбежных в советских условиях, крайне немного. Правдивость автора не подлежит сомнению...

Н.Мандельштам не щадит ни Горького, ни Катаева, ни Фадеева, ни Ларису Рейснер - никого из тех, к кому на Западе выработалось часто незаслуженно благодушное отношение. Зато с благодарностью вспоминает она всех тех (а их оказалось неожиданно много), кто самоотверженно помогал Мандельштамам в их мытарствах, часто с риском для самих себя: Ахматову, Пастернака, Бухарина, Харджиева, Зенкевича, Паустовского, Шкловского и, как это ни удивит многих, - Суркова...

В "Воспоминаниях" меньше говорится об Осипе Мандельштаме, чем можно было ожидать, вероятно, вследствие врожденной скромности автора, избегающего говорить о своем личном, даже если это "личное" - ее муж, один из великих поэтов в русской и мировой поэзии..." (Э.Райс. "Грани", #80, 1971).

Надеждина Л.
Часы. Стихи. - Афины.

Отец Алексей Мечев
Воспоминания. Письма. Проповеди. Ред. Н.А.Струве. - Париж.

Одоевцева И.
Стихи. "Новый журнал", #100.

Окуджава Б.
Два романа. - Франкфурт-на-Майне.

Перелешин В.
Стихи на веере. Антология китайской классической поэзии. - Франкфурт-на-Майне.

"Поэты много раз пытались переводить стихи с чужого языка, с которым плохо знакомы. В результате получается искажение оригинала... В данном случае перевод В.Перелешина вызывает к себе доверие, так как мы знаем, что он приехал в Китай ребенком, научился языку в местной школе, познакомился с образованными людьми...

Чувствуется, что здесь верно передан дух этой дальневосточной психологии, в общем чуждой нам, европейцам. Поэзия эта производит впечатление отрешенности, отсутствия острых субъективных эмоций. Тон ее сдержанный, она глубоко аристократична и малодоступна людям, лишенным интуиции...

Прекрасно стихотворении "Трое"... Ли Бая. В нем много динамики, близкой и нам...

Среди цветов я радуюсь вину.
Я здесь один - мне не с кем пить сейчас.
Подняв бокал, я приглашу луну
И тень мою, чтоб трое стало нас.

Луне вино, однако, ни к чему,
А тень, увы, лишь подражает мне.
И все ж я их в товарищи возьму:
Мы музыкой честь воздадим весне.

Вот я запел: качается луна.
Вот я пляшу: тень мечется, верна.
Мы выпили - и тотчас разошлись,
А трезвые дружили мы вчера.

И кажется: в заоблачную высь
Переплеснет унылая игра..."

(О.Емельянова. "Грани", #79, 1971).

Рахманинова Н.
С.В.Рахманинов. Воспоминания. "Новый журнал", #100.

Ржевский Л.
Тайнописное в послеоктябрьской литературе. "Новый журнал", #98.
Прочтение творческого слова. Литературоведческие проблемы и анализы. - Нью-Йорк.

"Книга Л.Ржевского, профессора Нью-Йоркского университета, состоит из работ, уже раньше напечатанных в разных зарубежных изданиях...

У Ржевского своя схема, состоящая из четырех слагаемых или компонентов, как любит говорить автор. Эти четыре компонента следующие: структура, которую автор отграничивает от композиции, образная система (образ трактуется расширительно и визуально, не как троп), речевая ткань и образ автора, частично вытесняющий излюбленный советскими критиками "идейный замысел", в котором, согласно формалистам, литературоведческий анализ вовсе не нуждается. Ржевский не только разбирает и оговаривает все эти компоненты, но и богато иллюстрирует их примерами из русской и советской литературы.

"Анализы" вообще оказываются гораздо интереснее "проблем". Анализ стиля и языка Бабеля и Солженицына произведен автором с позиций эксперта. Его глубокое проникновение в мир произведения и автора сказались особенно в самом значительном исследовании сборника, посвященном пастернаковскому "Доктору Живаго"..." (Зоя Юрьева. "Новый журнал", #101).

Рубисова Е.
Огни на дорогах четырех частей света. - Париж.

Странник
Нескучный сад. 4-я книга лирики. - Калифорния.

Стругацкие А. и Б.
Сказка о тройке. Повесть. "Грани", #78.

Тарсис В.
Рискованная жизнь Валентина Алмазова. Книга первая. - Столкновение с зеркалом. - Франкфурт-на-Майне.

Ульянов Н.
Под каменным небом. Рассказы. - Нью-Хэвен.

"Прозаик - лишь одна сторона творческого облика Николая Ивановича Ульянова - историка, социолога, культуроведа, автора литературно-критических работ; в смысле характеристики, может быть, и самая важная сторона, потому что отражает многосторонность этого облика сама по себе.

Отражает эту многосторонность и книжка "Под каменным небом"... Так различны по жанру и темам, так разнообразно-богаты по материалу шесть составляющих ее рассказов...

С большой внутренней силой и художественной смелостью развернута тема насилия над творческим гением в рассказе "Солнце", открывающем сборник. Обстановка дьявольского обмана, искусственно-райской неволи, в которую ввергают молодого ученого, чтобы завладеть его изобретением, очень запоминается; в какой-то мере, по касательной, это - продление темы "шарашки" из солженицынского "В круге первом". Прекрасен по сжатой выразительности конец: "Убейте меня! Убейте!" - молит юноша-изобретатель в ответ на новую попытку мистификации..." (Л.Ржевский. "Новый журнал", #101).

Филиппов Б.
Мимоходом. Рассказы, легенды, стихи. - Вашингтон.

Чиннов И.В.
Партитура. - Нью-Йорк.

Шаламов В.
Рассказы. "Грани", #76-77.
Житие инженера Кипреева. "Новый журнал", #98.

Шаховская З.А.
Перед сном. Предисловие Г.Адамовича. - Париж.

Шаховской Д.А.
Нескучный сад. - Калифорния.

Сборники:

Литературные манифесты. От символизма к октябрю. Том 1. В.Финк. - Мюнхен.

Антология русской поэзии. Возрождение 20-го века. Составил Никита Струве. - Париж.