О СВОБОДЕ | СУДЬБА ЧЕЛОВЕКА | КНИЖНАЯ ЛЕТОПИСЬ | РОЖДЕСТВЕНСКИЕ КАНИКУЛЫ

О свободе

"Один из парадоксов современного мира - в том, что обладающие свободой не ценят ее и, стремясь сохранить ее механическими путями, теряют пафос свободы, в то время как лишенные свободы стихийно тянутся к ней, но еще не находят в себе достаточного мужества, чтобы активно бороться за ее достижение". Это - выписка из моей книги "Трагедия свободы", опубликованной в 1958 году издательством "Посев".

С тех пор положение изменилось - и к лучшему, и к худшему. Произошла своего рода поляризация. С одной стороны, полуисчезнувшие было страхи в Советском Союзе несколько усилились по сравнению с хрущевским временем, и власть приняла ряд новых мер по борьбе с инакомыслием, вплоть до высылки за границу и помещения своих противников в психушки. С другой стороны, наиболее активное оппозиционное меньшинство отличается большим бесстрашием, чем прежде. В самый разгар хрущевской полуоттепели не появлялось Буковских, Красновых-Левитиных и им подобных в таком, уже ощутимом, количестве. А уж о Солженицыне, Сахарове, Максимове и Галиче и говорить нечего. Самиздат расцвел таким пышным цветом именно в период "брежневщины", а не при сравнительно более либеральном Хрущеве...

Возвращение к Церкви стало почти стихийным явлением. Всего не перечтешь, и теперь это всем известно. В России открыт фронт свободы. Процессы внутреннего освобождения от прежде всеподавляющего страха, по-видимому, необратимы..." (С.Левицкий, Трагедия свободы - современный вариант. "Континент", #5).

"Федотов как-то высказался довольно определенно в том духе, что идеей свободы русский народ увлечь нельзя; что в России единственными носителями этой идеи всегда были привилегированные сословия: вначале православная Церковь, затем бояре и дворяне, и наконец интеллигенция, оторванная от народа и поэтому не сумевшая передать ему свои мысли... (Васильев).

Русская душа обладает целым рядом свойств (положительных и отрицательных), которые заставляют по особому рассматривать вопрос о том, чем является свобода для русского человека... Выражаясь схематично, западную свободу можно определить как свободу от, в то время как русскую - свободу для... (Бельский).

Исторический облик нашего специфически русского понимания свободы: не как вольностей, не как привилегий, не как свободы от повинностей, а как свободы служения, как проявления терпимости, как готовности на равных правах тянуть общее тягло...

Факт невероятной бытовой свободы и колоссальной терпимости в России совершенно несомненен для того, кто умеет видеть и чувствовать... (Голубев)..." (О русской свободе и русском равенстве. "Грани", #92-93).

"...Подлинно открытого общества еще нигде не было. Но западные демократии возникли в процессе движения к такому обществу. На пути к нему бесконечно поднимаются все новые гималаи препятствий... Опасность срыва великого предприятия построения открытого общества еще никогда не была так велика, как в наше напряженное и страшное время. Либерально-демократический Запад терпит на международном поприще поражение за поражением, а внутри такой-то, и такой-то, и такой-то кризис, экономический спад, рост безработицы. В тридцатых годах тоже был кризис и тоже надвигалось нашествие тоталитаризма. Но тогда Запад нашел в себе волю к сопротивлению. Найдет ли теперь? Не поздно ли уже? Да и опасность теперь больше...

Новые поколения не научились ценить и беречь политическую свободу. Они видят только недостатки плюралистического общества и упадок представительных учреждений. Даже англичане начинают сомневаться в парламентаризме...

Положение еще никогда не было таким грозным. Свободному миру предстоит великая, может быть последняя борьба. Человечество пришло к распутью: или тупик тоталитаризма, или продолжать движение к открытому обществу...

Успех вовсе не обеспечен автоматически. Он зависит от выбора, веры и воли людей... Только свобода придает нашей жизни человеческое значение. Свобода - обетованная земля человека..." (В.Варшавский. Открытое общество и тоталитаризм. "Новый журнал", #120).

Измайловская выставка или "4 часа свободы" (в продолжение разговора)...

"Утром 15 сентября 1974 года небольшая группа московских художников появилась со своими картинами на одном из пустырей Беляева. Был ли это акт отчаяния, безысходности, дерзости? Вопреки запретам, цензуре и всеобщему замалчиванию художники решили заявить о своем существовании...

Эта первая выставка на открытом воздухе по существу так и не состоялась - художников и зрителей встретили поливальные машины, бульдозеры, милиция... Казалось, все кончено...

Однако дальнейшим событиям - вплоть до сентября нашего, 1975, года - суждено было развиваться иначе.

29 сентября в Измайловском парке состоялась еще одна, на этот раз уже разрешенная властями, большая бесцензурная выставка картин на открытом воздухе. В ней приняло участие более 60 художников. Спонтанно, без специально продуманного плана экспозиции они либо расставляли вокруг мольбертов свои произведения, либо просто держали их в руках. То, что десятилетиями не выходило за пороги мастерских, подвалов и чердаков и было известно лишь небольшому кружку приятелей и знакомых - предстало теперь перед многотысячной толпой зрителей... И что особенно важно: художники разных возрастов, разных эстетических ориентаций и стилистических направлений встретились не только лицом к лицу со зрителем, но и впервые узнали о существовании друг друга. Оказалось: в глухой, немотствующей среде многие из них независимо друг от друга обдумывали общие проблемы и - что удивительно - находили порой сходные решения.

Измайловская выставка продолжалась всего лишь четыре часа. У всех одно ощущение: "четыре часа свободы!". Свободы не своеволия, не вызывающего бесчинства, не эстетического "терроризма", не мимолетного и отчаянного "все дозволено", но суверенного творческого права, поиска, мужества, нравственной ответственности. Ощущение неосознанного духовного сдвига..." (Е.Барабанов. "Вестник Р.С.Х.Д.", #116).

Судьба человека

Советского гражданства лишают Владимира Максимова.

Эмигрируют: Константин Кузьминский, Александр Суслов, Виктор Тупицын, Алексей Цветков, Людмила Штерн.

Книжная летопись

Армалинский М.
Состояние. Стихотворения. - Торонто.

Бальмонт К.
Избранные стихотворения и поэмы (сост. В.Марков). - Мюнхен.

Бергер Я.
Выход. Стихи. - Лондон.

Бетаки В.
Пляски истории. Сюита для актеров и фигляров с оркестром. "Грани", #91.

Владимов Г.
Верный Руслан. - Франкфурт-на-Майне.

"Повесть, о которой много говорилось еще до ее публикации, ходила в Самиздате более 10 лет; через жизнь конвойной собаки, преданной человеком на служение Злу, еще страшней вырисовывается величайшая трагедия людей..." ("Грани", #82).

Владимирова Л.
Связь времен. - Израиль.

"...Лия Владимирова выпустила свою первую книгу стихов "Связь времен". Большая часть стихотворений из этой книжки написана еще в Москве. И общее ощущение от них наводит на мысль, что чем крупнее, серьезнее поэзия, обреченная на то, чтобы оставаться в столе у поэта, тем трагичнее становится его восприятие времени...

Противостояние внутреннего мира всему, что вокруг, всему, что старается или запугать человека, усмирить его, или купить его теми сатанинскими ценностями, которые завтра же в черепки обратятся, дается такое противостояние нелегко. И этот мотив - отстоять себя, свою душу живу - этот мотив, столь часто звучавший и у Блока, и у Есенина, в стихах Владимировой очень важен: он - та призма, сквозь которую ее поэзия видна во всем многоцветии:

Могу ль я память излечить,
Чтобы вчерашним не горела,
Чтобы, устав кровоточить,
Спокойно тлела и старела?

Какой по счету адский круг?
В который раз встает из праха
Всеусмиряющий недуг
Благополучия и страха..."

(В.Бетаки. "Грани", #97).

Волынцева Л.Э.
Ледяные узоры. - Нью-Йорк.

Войнович В.
Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина. - Париж.

"Первые две части романа-анекдота Владимира Войновича "Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина", выпущенные недавно в издательстве "Имка-Пресс", отличаются от большинства самиздатовских рукописей, опубликованных за рубежом, уже тем, что рассчитаны не на критически мыслящего советского интеллигента, а на простого читателя, до которого самиздат почти никогда не доходит...

Войнович хорошо знает, как живется сегодня на Руси простым людям. Несмотря на фантастический сюжет, все в его "романе-анекдоте" знакомо и понятно простому читателю, потому что взято из самой жизни. Нет в книги ни надуманных ситуаций, ни сочиненных из головы персонажей. Русский читатель, алчущий правды, несомненно высоко бы оценил эту ее особенность и вместе с автором рад был бы посмеяться над собой и над своей нелепой и странной жизнью...

Войновичу незачем заботиться о нарочитой внешней "развлекательности", потому что современная советская жизнь анекдотична уже по своей внутренней природе. Недаром первые годы после смерти Сталина ознаменовались появлением неслыханного количества анекдотов, свидетельствовавших о проблесках внутренней свободы..." (Н.Муравина. "Вестник Р.С.Х.Д.", #115).

Галич А.
Стихи. "Грани", #96-98.

Гроссман В.
За правое дело. Отрывок из второго тома романа. "Грани", #97.

Гуль Р.
Конь Рыжий. Автобиография. - Нью-Йорк.

"Париж, 31 марта, 1975 года.

Дорогой Роман Борисович (Гуль. - А.О.),

Совсем сбит с толку и посрамлен. Как это я ухитрился прозевать в 52 году Вашу чудную книгу и - болван болваном - так и не ознакомился с ней за столько лет? Виноват перед Вами и одурачил сам себя. Ведь это одна из лучших книг всей эмигрантской нашей литературы!.. Только что кончил ее чтение. Читал неотрывно, с волнением, с таким горячим чувством, какого не испытывал давно..." (из письма В.Вейдле, опубликованного вместо рецензии в "Новом журнале", #119).

Ингул В.
В пути. Вторая книга стихов. - Франкфурт-на-Майне.

Кленовский Д.И.
Стихи. "Новый журнал", #121.
Теплый вечер. 10-я книга стихов. - Мюнхен.

"Благородно-гармоническая линия поэзии Дм. Кленовского сохранена им от его первого сборника "След жизни" до только что вышедшей десятой книги стихов "Теплый вечер". Главные темы его поэзии налицо. Во всех сборниках прежде всего связь с Пушкиным. Любовь к Гумилеву и Ходасевичу - временное. На фоне всего вырисовывается исполинская тень Пушкина. Дм. Кленовский подлинный классик Зарубежья...

Его не покидает тревога за искусство, общая всему нашему времени:

И все-таки оно на то похоже,
Что все искусство мира в этот час,
Прощаясь с нами, топчется в прихожей
И постепенно покидает нас...

Поэзия Кленовского жизнеутверждающая, "питающая". Этим объясняется ее большой успех у читателей. И среди них есть люди, называющий его "христианским поэтом"." (Е.Таубер. "Новый журнал", #119).

Кушев Е.
Отрывки из текста. Повесть. "Грани", #91.

Лобас Е.
Раз в жизни. Повесть. "Грани", #98.

Мамлеев Ю.
Три рассказа. "Новый журнал", #120.

"- Официант! - блюдечным, истеричным голосом закричал человек, сидящий против меня. - Официант!

Было безлюдно, как в погребе, и такое впечатление, что эта тихая зала столовой вообще скоро исчезнет. Исчезнет раз и навсегда. По углам виднелись убогие, малочисленные, ни на что не обращающие внимания люди. Один из них был почему-то почти голый.

- Официант! - опять взвизгнул мой неугомонный сосед. Я сидел с ним вдвоем.

- Какой-то ужас, - обратился он ко мне, прячась в свои мутно-слезливые, темные глазки, - уже пятнадцать минут жду официанта, а его нет. Наверное, трепется с поваром. Лучше застрелиться.

Я не обратил внимания на его последнюю фразу, но вдруг увидел, что он вынимает из кармана огромный, какой-то дикий пистолет и кидает его на столик, рядом с меню.

- Да вы что?! - вылупил я на него глаза.

- А я уже не первый раз этим занимаюсь, смрадно улыбнулся он прилипчивым к самому себе ртом.

- Чем?

- Да стреляю в себя изо всяких пустяков. Надоела вся эта жизнь. Одни неудачи и какая-то тягучесть.

- Хм, - брякнул я, - но вы не походите на израненного человека.

- А я до смерти стреляюсь. Без промаха... - был ответ.

Я посмотрел в тарелку со своей колбасой и как-то по-съестному хихикнул, как будто колбаса была зеркальцем.

- И это продолжается уже тысячу лет, - спокойно продолжал человечек, угрюмо поглядывая на ползущего в стороне клопа. - Раздражают меня всякие казусы в миру. Как будто стенка. Или, может, просто терпения нет. Впервые я, кажется, зарезался каменным ножом из-за того, что долго не мог добыть подходящий шлем на свою голову. С этого и началось. Я хорошо помню некоторые из своих бесчисленных прошлых жизней. И все они кончались быстро и одним и тем же. Один раз я, например, повесился из-за того, что не мог найти носков, - он подмигнул мне. - Я почему-то очень быстр на судьбу и мгновенно рождаюсь опять, как только умираю. Сейчас, к примеру, меня зовут Петя..."

Мамченко В.А.
Сон в холодном доме. - Париж.

Марамзин В.
Блондин обеего цвета. - Анн Арбор.
История женитьбы Ивана Петровича. Повесть. "Континент", #2.

Одоевцева И.В.
Стихи. "Новый журнал", #119.
Златая цепь. - Париж.

"О многочисленных стихотворениях Ирины Одоевцевой, помещенных в журналах и о некоторых сборниках ее стихов, было много отзывов, и все эти отзывы были весьма хвалебны, что и подтверждало, еще в Петербурге, до того, как Ирина Одевцева покинула СССР, всячески отмеченную тогдашней литературной элитой ее и необыкновенную, и необычайную одаренность. Теперь сборник стихов "Златая Цепь" ставит вопрос о творчестве Ирины Одоевцевой как бы в ином ракурсе. Сборник этот - хотя и разбит на три отдела - в сущности своей одно целое. В нем находим много новых стихотворений, и под общим названием "В те баснословные года", некоторые появившиеся раньше, так же как давно прославленные баллады... Подбор тщательно продуман, слажен, в известной мере однотонен, как бы подчинен общему замыслу. Так что из этого ряда стихотворений вытекает... некое общее заключение. Именно, что Ирина Одоевцева создательница нового, еще неизвестного литератруно-поэтического жанра. Были у нас реалисты, декаденты, символисты, футуристы, акмеисты. Ни под одну из этих категорий стихи Ирины Одоевцевой... подвести нельзя. Они стоят особняком...

При полним, можно даже сказать виртуозном, обладании стихотворным мастерством, неукоснительном соблюдении малейших его нюансов, видна абсолютная свобода трактовки. В некоторых случаях находим умелое (порой неожиданное!) сочетание нескольких размеров, чем и продиктовано расположение строк и строф.

Находчивость, подчас новизна рифм побуждает, иной раз, удивляться: как же это до Ирины Одоевцевой таких находок никто не сделал? С одной стороны строгая точность, с другой полная независимость, чуть ли не вызывающая, которую она сама недвусмысленно и отмечает:

Мне нравятся неправильности речи -
Я ими щегольнуть готова..." (Я.Горбов. "Новый журнал", #120).

Перелешин В.Ф.
С горы Нево. - Франкфурт-на-Майне.

Полторацкий Н.П.
И.А.Ильин и полемика вокруг его идей о сопротивлении злу силой. - Лондон.
Русская религиозно-философская мысль 20 века. - Питтсбург.

Редлих Р.
Предатель. Роман. "Грани", #92-93.

Солженицын А.
Ленин в Цюрихе. - Париж.
Бодался теленок с дубом. Очерки литературной жизни. - Париж.

"Тем и странна эта вещь, что для всякой другой создаешь архитектурный план, и ненаписанную видишь уже в целом и каждой частью стараешься служить целому. Эта же вещь подобна нагромождению пристроек, ничего не известно о следующей, - как велика будет и куда пойдет..."

Этими авторскими словами, пожалуй, лучше всего будет охарактеризовать эти "очерки литературной жизни", а попросту - воспоминания Солженицына.

И разбиты эти воспоминания не на части, а по времени написания на первый, к тому моменту исчерпавший свою тему, текст и "дополнения" 1967, 71, 73 и 74 годов; читатель получает, таким образом, написанный по свежему следу, еще дышащий жизнью отчет о литературно-политическом пути автора.

Богатый отчет. По-солженицынски ярко обрисован в нем литературный - да и не только литературный - мир нашего последнего десятилетия...

Читая "Теленка", мы вместе с писателем переносимся в редакцию "Нового мира", на заседание секретариата Союза советских писателей, на дачу Ростроповича, встречаемся с Твардовским, с Сахаровым, с Лидией Чуковской, с Шафаревичем, с Лакшиным..." (Без подписи. "Континент", #4).

"Эта книга Солженицына... явление монументальное, хотя, разумеется, как всякая книга, и она может вызывать, и вызывает, некоторые "но"...

Одно "но": - книга, на мой взгляд, длинновата, 629 страниц! Есть повторения. Есть некие "прыжки в сторону"... Есть места, на мой взгляд, ненужные. Ну кому, например, нужна литературная характеристика критики Лакшина (страниц на 10!)?..

Но этот огрех автора заслуживает полного снисхождения...

Мое второе "но" из другой области. Это - язык Солженицына. Который я не всегда приемлю и порой дивлюсь: зачем бы это? Конечно, "Теленок" по языку куда проще и "Августа" и "Архипелага". Язык тут, в сущности, почти классический, что продиктовано самим жанром вещи - литературные мемуары... Но все же и в "Теленке" (пусть редко!), но иногда становишься в святой тупик, а иногда и не "допонимаешь". Зачем, например, понадобилось: - "вередил наутык", "деготный зашлеп" (хотя Ремизову м.б. это и понравилось бы!), "нераскрыв" (существительное), "исполегающий голод", "погляженные годы", "утонутое положение" и мн. др...

Но, как сказал однажды в Государственной Думе П.А.Столыпин: - "Мой язык, как хочу так и говорю!". И Солженицын мог бы мне ответить так же. Тем более, что "Теленок" при всем том - великолепен..." (Р.Гуль. "Новый журнал", #120).

Терц А.
В тени Гоголя. - Лондон.
Прогулки с Пушкиным. - Лондон.

Фесенко Т.
Пропуск в былое. - Буэнос-Айрес.

"Надо приветствовать выход этого сборника Татьяны Фесенко. Т.Фесенко известна, как прозаик: автор "Повести кривых лет"... Эти стихи показали автора, как интересного поэта...

Из стихотворений сборника надо выделить циклы "Письма" и "Возвращение", где лиризм доходит как бы до ясновидения. Поэзия Татьяны Фесенко - ответ попыткам маньеризма сделать поэзию "грамотой за семью печатями":

Старомодно
Пусть старомодно,
Говорите, что вам угодно...

Ее стихи не рассуждают: они убеждают свежими образами. Приведем хотя бы немногие из них. В туманах Силезии "У старых елей мокры ресницы Льет слезы горькие рябины гроздь..." (Б.Нарциссов. "Новый журнал", #121).

Шаламов В.
Как это началось. "Новый журнал", #119.
Тайга золотая. "Новый журнал", #121.

Шаховская З.А.
Отражения. - Париж.

"Писать воспоминания не только дело сложное, но и не совсем безопасное. Как бы ни был правдив их автор, непременно найдутся критики, готовые наброситься на него за допущенные ошибки и неточности. Без ошибок и неточностей воспоминания не существуют... Как говорит Зинаида Шаховская в предисловии к "Отражениям": "Память не фотографический фотоаппарат".

Да ошибки и неточности, собственно говоря, не играют большой роли. Не в них суть, а в умении создать ощущение, что время покатилось назад, и читатель неизвестно каким образом попал в страну прошлого, где близко познакомился с воскресшими, ожившими героями воспоминаний.

Такое умение очень редко кому дано. Но Зинаида Шаховская обладает им... Ей, действительно, удалось "сводить читателя в гости" к тем, о ком она так живо, увлекательно и правдиво рассказывает.

Особенно хороши ее воспоминания о Бунине. Это настоящий, живой портрет "в четырех измерениях"..." (И.Одоевцева. "Новый журнал", #121).

Шаховской Д.А.
К истории русской интеллигенции. - Нью-Йорк.
Иронические письма. - Париж.

Сборники:

"Свобода есть свобода". Сборник стихов. Авторы: Э.Лимонов, Вс.Некрасов, Г.Сапгир, И.Холин. - Цюрих.

Жить не по лжи. Сборник материалов. Август 1973 - февраль 1974. Самиздат - Москва. - Париж.

Рождественские каникулы

Розанова М.
Вечное дерево. "Континент", #2.

"Атмосфера вокруг елки исполнена тончайшей мечтательности, пронизана флюидами, что затрагивают сокровенные, тайные и притом не совсем понятные, невыразимые струны души...

В некотором смысле здесь поддерживается традиция детства, не только каждым из нас сохраняемого в воспоминаниях, но пройденного всем человечеством в процессе мировой эволюции. Затем прочно забытое, оно в виде сюрприза, будто в насмешку над нашим взрослым самодовольством, извлекается на свет историками и этнографами: культ предков и домашнего крова, семейного очага, культ дерева и первые сведения о космосе, о мироустройстве...

Глядя на нашу нынешнюю, такую свойскую елку, нам трудно уже допустить, что в оригинале она, - разумеется, не прямо, а с массой потерь и отклонений от высокого первоисточника... восходит к грандиозному образу вселенского дерева жизни. Если верить иным обычаям и пережиткам, припрятанным у многих народов по зернышку в ворохе прошлого, это дерево представляло собой самое Мироздание...

Идея универсума явственно выступает и в современном облике елки: чего только там нет, и все мало, и мы рады заселять ее флорой и фауной, сосредоточив в одном углу все мыслимые сокровища мира. Елка неприхотлива и готова довольствоваться простенькими эмблемами роскоши в виде недорогой дребедени или нескольких пустяковых, размалеванных, как солнце, шаров; но каждая новая подвеска-наколка ей оказывается впору, к лицу, о процесс обряжания елки затягивается, вовлекая в расходы, в усилия превзойти и пополнить ее растущую на глазах красоту. Елку трудно испортить избытком блестящего, яркого. Она сама витрина всяческого избытка. Оправленная в золото, усыпанная дождем брильянтов, расфуфыренная, словно какая-нибудь тропическая птица, елка не боится сусальности и в открытую бьет на эффект, застрахованная от попреков своим престижем и ролью единственными в некотором роде - служить вещественным символом ярмарочного великолепия жизни во славу и в подкрепление ее необыкновенных щедрот..."