Русский Журнал
/ Круг чтения / Век=текст www.russ.ru/krug/vek/20020211.html |
Век=текст, выпуск 82: 1982 Егор Отрощенко Дата публикации: 13 Февраля 2002 Стихотворение года
М.Айзенберг. Стихотворение опубликовано в книге: Указатель имен. Стихи. - М. 1993. События Обсуждается проблема эротических сцен в советской литературе. В "Литературной газете" (#6) опубликована статья С.Чупринина Оживляж: "Наглядевшись в журнальной прозе на всякого рода Ниночек, Вер, Ольг, разнящихся лишь тем, что одна "скидывает", другая "сбрасывает", третья "стаскивает" с себя белье перед оторопевшим читателем, поневоле будешь говорить уже не о творческой смелости художника, а о некоей сложившейся беллетристической норме... Нет, надо писать и про это, наращивая культуру художественного освоения одной из немаловажных областей человеческого бытия, беря уроки творческой смелости и творческого благородства у всей отечественной классики XIX и XX веков. Писать только в том случае, когда это вызывается художественной необходимостью, а не желанием потрафить читателю, пощекотать его нервишки. Только так!" 17 января в доме для престарелых в Москве скончался В.Шаламов. 20 марта в Москве в возрасте 94 лет умерла М.Шагинян. 12 августа в Москве умер поэт Ян Сатуновский. Вышли в свет книги: Высоцкий В. Зощенко М. Гинзбург Л.Я. Книга года Каверин В. Действующие лица и исполнители Мой Пушкин. Издание третье, дополненное. - М., 1981. "В своем творчестве Цветаева переворачивает традиционный взгляд на женщину, видя в себе прежде всего мастера, творца, личность вольную, сильную, независимую. Традиционный женским добродетелям - смирению, кротости, благонравию - она противопоставляет дерзость и бескомпромиссность, отвагу и решительность. Цветаева дает нам новую модель человеческого и творческого поведения, ибо бунтарская ее сущность порождает и революционную поэтику: вызывающе непосредственную, сбивчивую, смятенную от напряжения и захлеба, полную неожиданных изломов, крутых поворотов речь. Ее поэзия, бьющая, как ток высокого разряда, демонстрирует то "равенства дара души и глагола", что отличает истинно великих художников... Цветаева - драматург, Цветаева - прозаик, Цветаева - лирик не просто дополняют, а объясняют друг друга. Из тесного единства этих трех ипостасей и возникает истинный лик большого трагического поэта. Однако возможность увидеть такую Цветаеву у современного читателя появилась недавно. Эту возможность впервые дает нам двухтомник поэта, вышедший накануне ее девяностолетия. Он включил в себя не только лирику, среди которой, кстати, много и незнакомого, но и драму ("Федра"), у нас еще не публиковавшуюся, а также прозу (автобиографические очерки, воспоминания, статьи), в целом малоизвестную читателю. Любовно составленный, тщательно подготовленный, талантливо прокомментированный этот двухтомник - событие в нашей культурной жизни". (И.Винокурова, "Есмь я, и буду..." "Новый мир", #9). Эльяшевич А. Учителя и ученики // "Новый мир", #7."Нет, В.Тендряков - писатель положительно трудный. Не для чтения, разумеется, а для верного понимания выдвинутых им нравственных и социальных проблем. Не знаю ни одного современного писателя, чьи книги подвергались бы такому частому и пристрастному обсуждению в библиотеках, школах, вузах. Яростно спорят о том, что хотел сказать В.Тендряков, кто прав и кто виноват из его персонажей, на чьей стороне писательские симпатии. И крайне редко приходят к общему мнению. То же самое в критике: почти ни одна книга В.Тендрякова не получила сколько-нибудь исчерпывающей интерпретации и оценки... Лучшие герои В.Тендрякова - это правдоискатели и правдолюбцы, противостоящие и тем, кому правда недорога, и тем, кто раз и навсегда уверовал в свою непогрешимость. Отсюда и их неизменная внутренняя интеллектуальная и нравственная напряженность. В.Тендряков не единственный писатель, кто своим творчеством утверждает в нашей литературе тип такого "напряженного" героя, но в художественной разработке его писателю, думается, принадлежит особая заслуга. Его "напряженный" герой чаще всего ставится в исключительную, порой даже не вполне вероятную ситуацию. Измена принципам реализма? Ни в малой степени. Просто В.Тендряков убежден - "художник должен быть более правдивым, чем сам факт. Он обязан не просто показывать то, что характерно для жизни, а, преувеличивая характерное, доводить его до исключительности". Фестиваль. - М."Рассказы С.Залыгина порой весьма трудно классифицировать, то ли это эссе, то ли притча или предельно насыщенные мыслями философские размышления ("Фестиваль", "Наши лошади"). Создается впечатление, что ни общедоступность повествования, ни связанный с ней эффект популярности нимало не заботят писателя. Что поделать, если окружающий нас мир устроен так интересно и непросто, а он, писатель, эту сложность и интересность видит и спешит поделиться увиденным с другими. Увлечен он этим предельно. Его проза ничего не дает тому, кто ее стремится "просмотреть" на досуге, но если погрузиться в ее глубины, даст гораздо больше, чем можно предположить поначалу". (В.Баранов, Преодоление аксиомы. "Знамя", #3). Ягодные места. Роман // "Москва", 1981, ##10, 11."Диалоги, диалоги... Несть им числа! Но диалоги ли это? Не звучащие ли это мысли автора. Роман монологичен с начала и до конца. Это роман-размышление и, как верно заметил Валентин Распутин, "агитационный роман в лучшем смысле этого слова". Именно так! Поэт Евгений Евтушенко остался верен себе и, используя для своей художнической сверхзадачи романную форму, наделил действующих в нем лиц своими мыслями, чувствами, сомнениями и страданиями, концентрируя внимание читателя на главной идее - люди должны жить в мире и сообща бороться с пошлостью и всякой душевной и физической гнилью, драться с несправедливостью и не щадить живота в боях за идеалы социального преобразования мира". (Г.Семенов, Проза поэта. "Литературная газета", #1). Избранное. - М., 1980.Залив. Стихи. - М., 1981. "Самойлов выражает сегодня какую-то общую для всех нас неудовлетворенность самой работой поэтического слова, его и впрямь заметной залежалостью, едва ли не исчерпанностью каких-то его ресурсов. Порой кажется, что слово и самого Самойлова мечется в поисках своего смысла, скользя по всему, что открывается взгляду - ночному городу, пустынной ноябрьской роще, снежному берегу залива... Зримый мир, прежде цельный, дававший слову Самойлова всегда нечто большее, чем может взять даже самое зоркое зрение (аромат и обаяние жизни), и в "Вести" и в "Заливе" как будто распался на фрагменты, отяжелел, застыл. Возникает образ города, где вода - "нетекучая", снега - "непочатые", сосны - "недвижны", где - "немота", а если и дуют ветры, то это "ветры пятнадцати этажей", "в них нет ропота листьев, посвиста заборных прогалов", всего того теплого и земного, к чему мы привыкли в стихах более раннего Самойлова... Самойлов, для которого раньше сама жизнь, одухотворенная художническим пафосом, и была смыслом, сегодня, словно не попадая в резонанс с ее "музыкой" (Блок), то ищет этого слияния, отстаивая свое (вспомним его, условно говоря, пейзажные стихи - холодноватые, несколько риторичные), то сомневается в самом существовании этой "музыкальной" творческой сути жизни, в самой гармонии... В фундаменте самойловской уравновешенности изначально, на мой взгляд, была трещина, которая теперь, в свете его последних книг, все отчетливее проступает. Уравновешенность, "ясность" Самойлова держалась, по сути, на примирении непримиримого, на устранении неустранимого. Гармония? Нет, скорее прекрасная... утопия гармонии..." (М.Борщевская, Музыка и слово. "Новый мир", #7). Канва. Из шести книг. - Л."Главные оси на координатной сетке этого поэта - оси времени. Однако время внешнее, время дел и событий, время родины и мира. Другое время внутреннее, время становления человека, его душевного просветления... В "Канве" крупно высвечено то, с чем А.Кушнер пришел в поэзию: напряженно-духовное отношение к повседневности... Самобытность Кушнера была замечена сразу и всеми, но некоторые критики видели в ней едва ли не ущербность поэта. Кушнер писал о напряженном двуединстве высокого бытия наших дней, а его упрекали во вторичности и литературщине, в узкотемной бытовщине. А пресловутая камерность Кушнера? Да, он адресует свои стихи близкому человеку. Да, он ведет такой разговор, когда собеседники должны видеть глаза друг друга или хотя бы узнавать знакомый почерк письма. Но при этом Кушнер знает и чувствует, как тесно все мы связаны между собой. Потому в его камерных стихах много простора, света, ощущения кровной близости людей... По отношению к Кушнеру слова "поэтическое видение мира" следует воспринимать буквально. Он прежде всего видит мир: "Вижу, вижу спозаранку...", "Не спи же, вглядывайся зорче..." и даже "Четко вижу двенадцатый век...", "Сотри, смешай меня с землею, но зренье, зренье мне оставь!". (Ю.Здоровов, Б.Хлебников. "Новый мир", #11). Избранное. Стихи. - М."В критике очень распространена тенденция сводить сущность поэтики Жигулина к безыскусности, к покорной верности традиционным и надежным канонам. Но слишком многое объективно отличает поэта от тех, кто исповедует "прозрачные размеры, обычные слова". Для Жигулина характерно переживание слова как чего-то необычного. Так, он подает, например, точные названия растений, не очень привычные для читателя, а потому значимые скорее в звуковом, музыкальном смысле. Колымский стланик, болиголов, лох, кукушкин лен, дрок, чабрец - эти слова в лирической системе Жигулина равноценны метафорам и символам. Они и в стихе стоят на заметном месте как слова заветные. Так же необычно звучат тяжеловесные, грозные, определяющие тон стиха и важные для автора географические названия: Усть-Омчуг, Бутугычаг, - да и технико-производственные термины, даваемые без комментария... Жигулин не подыскивает к смыслу готовый ритм, а доверяется музыкальной стихии: "И с первых минут пробуждается смутно упругой струною звенящая мысль..." Жигулин не боится отдать мысль во власть музыки. Логика замысла, как струна, прогибается, подчиняясь ритмическому напору, - и рождаются новые, рискнем так выразиться, музыкальные смыслы, которые порой далеко уходят от лирического подстрочника... Лирика Жигулина - открытая книга. Ее мелодические ходы не исчерпаны, они ищут своего продолжения, новых, быть может, поворотов и оттенков". (О.Новикова, В.Новиков, Чистый звук. "Новый мир", #3). "Вспоминается, как один молодой поэт, желая понять секрет успеха стихов Анатолия Жигулина, провел подсчет слов, так сказать, попытался определить объем "словарного запаса" поэта и с изумлением обнаружил, что этот запас не так уж велик, что Жигулин пользуется обычными, самыми простыми словами и тем не менее стихи живут, стихи действуют. Объясняется это просто: Жигулин поэт удивительно органичный... Он видит мир простым и ясным и говорит о нем же просто и ясно - это особенность поэта, и, начни он наращивать несвойственную словесную мускулатуру, из этого все равно ничего не выйдет... Позия Жигулина - это тот случай, когда "вот стихи, а все понятно, все на русском языке", как писал Твардовский". (Н.Карпов, "И даль и сердце..." "Знамя", #7). Тайник. Стихи. - М.Брат. Новая книга стихов. - М. "Знаменательно "молчаливым" поэтом представляется мне И.Шкляревский. А ведь рассказал о себе в стихах куда как много: и о Полесье, о детстве в учительской семье, о детдоме; и о заводской, а потом рыболовецкой работе; и об охотничьих "скитаниях в лесах". Но упрятанной на белых полях его лаконичных строк остается главная тайна - тайна совести и неотлучной от поэта грусти. Недосказанность у него - основной способ достигнуть... повышенной плотности этического вещества..." (И.Роднянская, Предчувствия и память. "Новый мир", #10). Соблазн. Стихи. - М., 1978Безотчетное. Новая книга. - М., 1981 "Тянутся друг к другу слова, предметы, понятия, радуются своему внезапному сходству. Встретившись, расстаются - с грустью или с болью. Расстаются навсегда, но тяга к сближению передается другим словам, предметам, понятиям - новые возникают союзы, новые звучат диалоги. Мир строится непрерывно. Таков основной закон поэтики Вознесенского, такова эмоциональная логика его образов... Для Вознесенского метафора не только способ живописания, но и способ автопортретирования, лирического самопознания. Авторское "я" строится на многократном сравнении себя с самыми разными людьми. В этом отношении любопытно сравнить поэзию Вознесенского со столь же многонаселенными поэмами и стихами Евтушенко. У того совершенно иной способ общения с героями. Евтушенко рвется к отождествлению себя со всеми и всех с собой. Малейшего сходства ему достаточно, чтобы заявить: "Я - это ты", неумолимо требуя ответного признания... Вознесенский предпочитает с каждым говорить с глазу на глаз. Лицом к лицу. Делясь с читателем духовными результатами этих встреч, их интимно-человеческую сторону он открывает не полностью. Для него существует некая тайна диалога, как тайна исповеди. Что лучше? Не знаю. Наверное, эти две системы равноценны, равноправны, и время вызывает их к жизни попеременно. Но разницу важно понимать..." (Вл.Новиков, Философия метафоры. "Новый мир", #8) Другие произведения Абрамов Ф. Амлинский В. Аннинский Л. Белов В. Ботвинник С. Булычев К. Бухштаб Б.Я. Васильев Б. Глушкова Т. Голявкин В. Горбовский Г. Гранин Д. Друнина Ю. Дудин М. Евтушенко Е. Зорин Л. Ивнев Р. Казакова Р. Казанский В. Катаев В. Кожинов В. Кондырев Л. Крутилин С. Куняев С. Левитанский Ю. Мальцев Е. Марков Г. Мориц Ю. Носик Б.М. Озеров Л. Ольшанский А. Остер Г. Островой С. Ошанин Л. Пикуль В. Попов В. Радзинский Э. Рождественский Р. Рубина Д. Самойлов Д. Семенов Ю. Серман Б.Е. Соснора В. Стругацкий А., Стругацкий Б. Избранное. Стихотворения. Поэмы. Переводы. (1929-1979). - М. Татьяничева Л. Тендряков В. Трифонов Ю. Тхоржевский С.С. Чекменов В. Чепуров А. Чупринин С. Шефнер В. Шкловский В. |