Эпиграф - это такой маленький кусочек хорошей литературы, который показывает, как изящно, коротко и просто можно было сказать то, что ты уныло развез на 300 страниц...
И.Ефимов. "Синтаксис", #16.

О ПОЛЕМИКЕ | СУДЬБА ЧЕЛОВЕКА | КНИЖНАЯ ЛЕТОПИСЬ | ВООБРАЖАЕМОЕ ИНТЕРВЬЮ С НАБОКОВЫМ

О полемике

"Основная жизнь журнала всегда в критике и полемике", - писал Юрий Тынянов. И приводил пример: "Читатель 20-х годов (прошлого, очевидно, столетия - Б.Ш.) брался за журнал с острым любопытством: что ответит Вяземскому Каченовский и как поразит острый А.Бестужев чопорного П.Катенина? Беллетристика разумелась сама собой, - но главная соль журнала была в критических драках".
- "Драки"?.. "Соль журнала"?.. "Пристало ли солидным и благовоспитанным людям, какими надлежит быть литераторам, вдруг - драться"?
- Успокойтесь!..

Сейчас мы напуганы так называемой "склокой" в эмиграции. И тотчас нашлись добряки, которые бросились всех мирить. По неопытности и по полному незнанию, что это такое, они приняли робкие еще зачатки полемики в нашей среде за "склоку". На самом деле только должный полемический накал нашей литературы способен предотвратить хулиганские выходки и столь же злобную, сколь и вздорную ругань в печати. Эти выходки и ругань разоблачают полное нежелание и неумение вести полемику. Ими хотят зажать рот инакомыслящему еще до того, как он успеет его открыть.

Полемика - это высокое искусство, которое предполагает и широту эрудиции, и умение аргументировать, и сарказм, и чувство юмора, и убежденность в жизненной важности своей правоты, и, между прочим, спокойно анализировать доводы оппонента. Обладай мы полемической культурой, никто бы и высунуться не посмел со "склокой". Где утвердилось рыцарство - блатным драчунам не место..." (Б.Шрагин Похвала полемике. "Синтаксис", #15).

Судьба человека

30 июня умер Роман Гуль.
"После продолжительной тяжелой болезни умер... большой русский писатель, многолетний редактор "Нового журнала", человек сильной воли и неутомимой энергии, посвятивший свою общественную и литературную жизнь борьбе с главным злом 20 века - тоталитаризмом..." (Ю.Кашкаров. "Новый журнал", #164).

13 ноября скончался Леонид Ржевский.
"Помнится в конце пятидесятых годов один мой знакомый - студент Московского университета - принес мне первую в моей жизни тамиздатскую книгу, на обложке которой было обозначено: Леонид Ржевский. "И показавшему нам свет". Издательство "Посев".

Книга произвела на меня огромное впечатление. С ее страниц со мной заговорил мир, казалось бы, уже обреченный "железным занавесом" на вечное молчание...

Мог ли я представить себе тогда, что через пятнадцать лет собственная эмиграция сведет меня с ним на другом конце света в его небольшой, но заботливо обжитой квартире в Нью-Йорке!

Теперь модно считать, что автору не обязательно внутренне соответствовать идеалам, которые он исповедует в своих книгах. Не знаю, может быть. Одно могу сказать со всей определенностью: к Леониду Ржевскому это ни в коем случае не относилось. Он соответствовал своим книгам во всем: в отношении к окружающему, в неиссякаемой доброте, в стиле жизни, даже, если хотите, во внешности. То, что он написал, мог написать только он и никто другой. Такая совершенная гармоничность свойственна людям подлинно духовно аристократическим..." (В.Максимов. "Континент", #50).

13 марта в Америке умер Юрий Иваск.
Из записей 1986 года:
"Семья.
... Я навсегда остался без русского пространства под ногами, но моей почвой стал русский язык, и моя душа сделана из русского языка, русской культуры и русского православия...

Италия.
Чувствую себя кровно связанным с Западной Европой и в моих стихах постоянно воспевал все европейские нации. Как-то даже страстно полюбил малоизвестную русским Португалию, но более всего утвердился в италофильстве...

Место в эмигрантской литературе.
... причислили меня к "первой волне" эмиграции - Гуля, Седых и меня. Это неверно: я, как Чиннов, нахожусь во "второй волне". Да, начал писать и печатать до войны, но опять-таки, как Чиннов, нашел себя в поэзии поздно, уже в Америке.

Язык.
Отмечу... мой метафизический язык включает архаику. Например, глагол "споспешествовать", но и контрастное просторечие: прей. А печенка-селезенка встречается в ругательствах. Но, по-моему, уместны они в метафизике...

Россия.
Отмечу: самые православные стихи в русской поэзии написаны евреем Осипом Мандельштамом. Его считаю русским поэтом, равным только Державину и Пушкину...
Моя Золушка образов России. Она - замарашка, прачка - как будто неудачница. Но она же царица - двойник императрицы Елизаветы Первой, которая забавно-безграмотно подписывалась: Елисавет"...

Собственные стихи.
Моя поэзия очень интеллектуальна, иногда весьма книжная. Но вместе с тем, я хорошо знаю, что поэзия, по слову Стефана Малларме, не делается из одних только мыслей. Иначе говоря: идея должна стать эмоцией и в этом виде может войти в поэзию, но, конечно, не мне судить о моих стихах...

Культура.
Набрана в типографии моя последняя книга стихов "Я мещанин". Пушкин писал о себе иронически: "Я - мещанин". А я говорю всерьез: я мещанин.
Мещанин не обязательно пошляк. Мещанин, мелкий буржуа - оплот современного общества. И я такой вот мелкий буржуа. У меня свой домик в Амхерсте. У мещанина могут быть и духовные запросы. Отмечу: меня никто никогда мещанином не называл... Этим названием я отчасти эпатирую..." (Д.Глэд "Беседы в изгнании". - Москва, 1991).

Книжная летопись

Айги Г.
Отмеченная зима. - Париж.

Аксенов В.
Блюз с русским акцентом. Киноповесть. "Грани", #139.
Поиски жанра. - Франкфурт-на-Майне.
Аристофаниана с лягушками. Пьесы. - Тенафлай.
... И не старайся! Заметки о прозаических высокопарностях и журнальных пошлостях. "Континент", #50.

Аранович Ф.
Надгробие Антокольского. - Тенафлай.

Бахчанян В.
Стихи разных лет. - Париж.
Ни дня без строчки. - Париж.
Синяк под глазом. - Париж.

Близнецова И.
Долина тенет. - Тенафлай.

Бородин Л.
Правила игры. Повесть. "Грани", #140.

"Когда, как обычно, дежурный сержант вломился в казарму и проорал подъем, Юрий уже не спал, но как будто бы и проснулся именно с этим зычным окриком, всегда ненавистным, всегда приносящим обиду за недосмотренный сон, - ведь, именно к утру, под самый подъем, приходят сны радостные и спокойные. Часто они начинаются с первым выхлопом вахтенной двери, но проходной, когда дежурный мент, расправив поясной ремень, подтолкнув козырек фуражки в позицию, требуемую правилом его положения на голове, сплюнув окурок в угол между запретной и проходной, делал первые шаги к казармам. С первым его шагом, будто и впрямь слышимым, будто даже видимым, сны торопились смягчить обиду людям за те кошмары, которыми они оборачивались всю ночь, и являли спящим образы любимых, покинутых, забытых и забывших, - являли их в той гармонии, какая только и возможна во сне, когда души спящих обретают легкость и паримость ангелов...

Дежурный надзиратель знает этот секрет. И потому он ускоряет шаги и нарочно впечатывает сапог в первую ступеньку казарменного крыльца так, что она скрипит и взвизгивает, и все последующие ступени подхватывают и продолжают этот визг, карежа и калеча столь долгожданные образы и чувства, а удар сапогом по двери сплющивает их до пародии, до насмешки. И если проявить слабость, замотаться одеялом, бушлатом обкрутить голову и попытаться вернуться, задержать последнее видение сна, то ничего хорошего из этого не выйдет, лишь вторично переживешь агонию сна, и только эта агония останется в памяти от всей ночи и на весь день.

В сущности, надзиратель, сам того не подозревая, делает доброе дело, когда кричит так громко, так резко и злорадно. Это мобилизует и не оставляет иллюзий. Лучше сразу открыть глаза, быстрей встать, одеться, успеть занять хорошее место около умывальника, а если окажешься там одним из первых, то успеешь и обдумать все, что привиделось за последние минуты, и что-то из этого останется, попадет в копилку добрых снов, то есть увеличит уже накопленное - только оно и противостоит и дурным снам, и дурной яви..."

Вайль П. и Генис А.
Вся власть сонетам! "Синтаксис", #16.
Сослагательное наклонение истории. "Грани", #139.
Современная русская проза. - Тенафлай.

Вишняк В.
Израильская сюита. "Время и мы", #88.

Владимирова Л.
Стихи. "Грани", #140.

Волохонский А.
Стихотворения. - Тенафлай.

Гиршин М.
Убийство эмигранта. Роман. - Тенафлай.

Горбаневская Н.
Восемь стихотворений из ненаписанной книги. "Континент", #50.

Горенштейн Ф.
Детоубийца. Драма из времен Петра Великого, в трех частях, двадцати пяти сценах. "Время и мы", #92.

Григорьев Б.
Московские стихи. "Континент", #50.

Гуль Р.
Моя биография. "Новый журнал", #164.
Отрывок из книги "Жизнь на Фукса". "Новый журнал", #164.

Елагин И.В.
Тяжелый звезды. - Тенафлай.

Ефимов И.
Архивы Страшного суда. Роман. - Тенафлай.
Как одна плоть. Роман. - Тенафлай.
Мегаполитика. Философия истории. - Тенафлай.

Зданевич И.
Борис Поплавский. "Синтаксис", #16.

Зиник З.
Готический роман ужасов эмиграции. "Синтаксис", #16.

Иваск Ю.
Я - мещанин. - Холиок.
Похвала Российской Поэзии. "Новый журнал", #162-165.
Стихи. "Новый журнал", #165.

Кашкаров Ю.
East-West. "Новый журнал", #163-165.

Козовой В.
Прочь от холма. - Париж.

Лимонов Э.
Начало. Избранные стихи. "Синтаксис", #15.

Липкин С.
Сталинград Василия Гроссмана. - Анн Арбор.

"В паноптикуме нашей новейшей литературы творческая судьба Василия Гроссмана все-таки уникальна. Его, выросшая в соцреалистической методике, проза - вырвалась из нее настолько, что два основных произведения писателя считаются в СССР криминалом...

Смутен и сам образ писателя, правда, воспоминания Б.Ямпольского ("Континент", #8) хоть и кратки, но проникновенны.

Книга о Гроссмане С.И.Липкина - дает нам его яркий и сильный образ, вычерченный с умом и любовью. Просто (а потому вдвойне великолепно) написанные воспоминания Липкина - событие в нашей культуре значительное, как, впрочем, и все, что выходит из-под пера этого большого поэта.

Не будучи эгоцентриком, Липкин особенно бережно показывает нам срез времени и - сознания как своего близкого друга Гроссмана, так и некоторых других современников (Заболоцкого, Цветаевой и других), с которыми сводила мемуариста судьба. Он любит и принимает человека в его кровной органике, но явно ценит в людях дух и моральность, мораль - не коммунистическую, а человеческую... Из воспоминаний Липкина мы впервые, кажется, узнаем о близкой дружбе Гроссмана с Андреем Платоновым - о крупном в них и о трогательных житейских привычках..." (Ю.Кублановский "Грани", #141).

Лосев Л.
Стихи. "Грани", #139.
Закрытый распределитель. Очерки. - Тенафлай.

Максимов В.
Берлин на исходе ночи. Трагифарс в двух актах, шести явлениях. "Континент", #50.

Некрасов В.
Маленькая печальная повесть. - Лондон.

Перелешин В.
Еще о красоте. Стихи. "Новый журнал", #164.

Померанцев И.
Брезгливость. Замешательство. Любовь. "Синтаксис", #16.

Померанцев К.Д.
Стихи. - Париж.
Сквозь смерть. - Лондон.

"После революции, в результате последовавшей за ней эмиграции, русских литераторов и поэтов набралось в Париже чрезвычайно много. Микрокосм - плеяда одаренных, порой благородных, порой героических лириков, мечтателей, мыслителей. Они совмещали художественную интуицию - порой - с невежеством. Прикрывали античной томностью немочь от недоедания. Жили странной сибаритской жизнью, в вещественной нищете и духовной неге...

"Есть таинственная, почти физическая связь между смертью в ее высшем проявлении; и та и другая поднимают человека до ЧЕЛОВЕКА", - говорится в книге воспоминаний Кирилла Померанцева.

Автор этой книги принадлежит к старшему поколению русских зарубежных литераторов...

Всю свою жизнь автор составляет коллекцию - замечательных людей: лириков, мечтателей, мыслителей. Создавшие особый, неповторимый облик русской интеллектуальной диаспоры, они, при полярности идей и мировоззрений, как бы сообща формировали художественный вкус и мировоззрение этой диаспоры, и в том числе автора мемуаров. Наполнили его душу особым теневым светом. Свет этих теней он и стремится. С помощью воспоминаний, сделать как можно протяженнее.

Память поэта создает портреты, озаренные вечной разлукой. Никого из его "героев" уже нет на свете...

Они были его богами и учителями, "мэтрами и эталонами" - Георгий Иванов и Георгий Адамович, главные герои его "романа с жизнью"..." (Кира Сапгир. "Континент", #50).

Пушкин А.С.
Тайные записки 1836-1837 годов. - Миннеаполис.

Рабин О.
Три жизни Оскара Рабина. - Париж- Нью-Йорк.

"Так названа книга воспоминаний Оскара Рабина, одного из ведущих независимых русских художников. Рассказывать о своей жизни, о близких и друзьях, многие из которых живы, - дело всегда нелегкое. Рабин выбрал спокойный, весьма беспристрастный тон: предпочитая излагать факты, он редко дает оценки людям и событиям.

Свою жизнь Рабин разделил на три периода, три жизни: детство, юношество и начало творческой работы (1928-1956); период нонконформизма (1956-1978); жизнь в эмиграции, в Париже, начавшаяся в 1978 году.

Многие советские эмигранты воспринимают свой вынужденный или добровольный выезд из СССР как конец одной жизни и начало другой. Для кого-то это, должно быть, верно. Но для Рабина такое деление - чистая хронологическая условность. Читая его книгу скорее поражаешься цельности его личности, счастливому и редкому свойству его натуры никогда не изменять себе..." (Г.К. "Континент", #50).

Ремизов А.
Иверень. - Беркли.

Ростовский А.Н.
Иду по горизонту. - Филадельфия.

Сорокин В.
Очередь. Роман. - Париж.

Терц А. (Синявский А.)
Диссидентство как личный опыт. "Синтаксис", #15.
Спокойной ночи. Роман про сыщиков и разбойников, про КГБ, француженку, Ситнявского и Даниэля. - Париж.
Гости. "Синтаксис", #15.

"Они не созвонились, не условились о часе, ввалились развеселой компанией, будто про них и закон не писан: " - Принимайте гостей! Есть кто дома? Хозяева!" Я кинулся по лестнице вниз, с визгом, предупредить жену, чтобы заперлась, не пускала, но, как всегда, опоздал, ослаб, раскаялся и сказал сам себе, абстрактно, со злорадством: ага, попался?..

Они вошли и я - замер. Я всегда замираю перед лицом опасности. Теряюсь. Исчезаю. Думаю с грустью: ну пусть войдут! Пусть я умру - пронесет!.. Напрасно.

Слышу голоса в передней. Разбазаривают с женой, терзают вопросами.
- Ну как ремонт? - спрашивают. - Закончили ремонт? И где наш уважаемый?
Уважаемый это я. Но я не откликался. Знаю, знаю, чего им надо. Ходят в гости... Ремонт, видите ли, им подавай. Какой ремонт?..

Жена, как могла, виляла:
- Уехал с утра в Италию...
- В Италию? - они изумились. - Без вас? Жаль, жаль, - мы так давно не видались...

Тоже скажут - давно! И года не прошло с последнего вторжения. Правда, тогда я, помнится, испарился в боковую калитку и чуть не до рассвета, один, бродил по Парижу..."

Филиппов Б.
Всплывшее в памяти. "Новый журнал", #165.

Хвостенко А.
Подозритель. - Париж.
Поэма эпиграфов. -Париж.

Сборники:
Минувшее. Исторический альманах. - Париж.
Избранные рассказы шестидесятых. - Тенафлай.

Воображаемое интервью с Владимиром Набоковым

"Владимир Набоков, вслед за Пушкиным, считал, что читатель, желающий знать о жизни писателя, должен обращаться к написанным писателем книгам, а не копаться в его переписке. Среди обширного литературного наследства Набокова - книга "Твердое мнение", никогда не публиковавшаяся по-русски... Я взял на себя смелость отобрать из этого объемистого тома и перевести на русский язык те вопросы и ответы Набокова, которые затрагивают "эмигрантскую сторону" Набоковианы и почти неизвестны русскому читателю...

Вопрос. На каком языке вы думаете?

Набоков. Я не думаю ни на каком языке. Я мыслю образами. Я не думаю, что люди мыслят словами. Они не шевелят губами, размышляя. Это относится лишь к определенному типу безграмотных людей, которые шевелят губами во время чтения. Я мыслю в образах, и лишь время от времени фраза по-русски или по-английски возникает из пены мыслительной волны.

Вопрос. Какой из языков, которыми вы свободно владеете, кажется вам самым прекрасным?

Набоков. Моя голова разговаривает по-английски, мое сердце - по-русски и мое ухо - по-французски.

Вопрос. В какой стране Вы мечтали бы поселиться?

Набоков. В большом комфортабельном отеле...

Вопрос. Большинство Ваших романов, написанных по-русски, появилось под псевдонимом "Сирин". Почему Вы выбрали этот псевдоним?

Набоков. В наши дни "сириным" называют снежного филина, наводящего страх на грызунов тундры, называют этим прозвищем и красивого ястреба филина. Но в древней русской мифологии Сирин - это птица с пестрыми перьями, с женским лицом и грудью, русский вариант греческой Сирены... В 20-м году, мечась в поисках псевдонима, я остановился на названии этой легендарной птицы потому. Что был все еще ослеплен ложным великолепием византийских мифов, которые привлекали молодых поэтов России в блоковскую эру...

Вопрос. Как Вы оцениваете развитие русской литературы за годы советской власти.

Набоков. В первые годы после большевистской революции, в двадцатых, начале тридцатых годов, сквозь безобразную пошлость советской пропаганды еще пробивался умирающий голос прежней культуры. Нашлось несколько писателей, которые поняли, что если прибегать к определенным характерам и сюжетам, можно избежать политических обвинений... Два талантливых прозаика - Ильф и Петров - догадались, что если сделать главного героя своего романа бессовестным авантюристом, никто не станет критиковать авторов с политической точки зрения... У поэтов была своя система. Поэты полагали - поначалу совершенно справедливо, - что если они займутся садоводством, то есть "чистой" поэзией, как Илья Сельвинский, - то они смогут уцелеть. Заболоцкий придумал третий путь: он стал писать в манере, при которой поэтическое "Я", поэтический герой стихов, якобы, полный имбицил, бубнящий во сне, искажающий слова, каламбурящий как полоумный. Это поэты огромного поэтического дара. Однако все они один за другим были пойманы с поличным..." (З.Зиник. "Синтаксис", #15).