Стихотворение года

ХБ-2

То ль на сердце нарыв,
то ли старый роман,
то ли старый мотив,
ах, шарманка, шарман,
то ль суставы болят,
то ль я не молодой,
Хас-Булат, Хас-Булат,
Хас-булат удалой,
бедна сакля твоя,
бедна сакля моя,
у тебя ни шиша,
у меня ни шиша,
сходство наших жилищ
в наготе этих стен,
но не так уж я нищ,
чтобы духом блажен,
и не так я богат,
чтоб сходить за вином,
распродажа лопат
за углом в скобяном,
от хлопот да забот
засклерозились мы,
и по сердцу скребет
звук начала зимы.

Л.Лосев // "Знамя", #11.

События

Опубликованы:

Алданов М.
Ключ. Роман // "Дружба народов", ##3-4.

Андреев Д.
Роза мира. Фрагменты. Публ. и комм. А.Андреевой и Б.Чукова. Предисл. С.Джимбинова // "Новый мир", #2.

Бунин И.
Окаянные дни // "Литературное обозрение", #4,6-7.

Вагинов К.
Помню я александрийский звон. Проза и стихи // "Литературное обозрение", #1.

Гроссман В.
Все течет. Повесть // "Октябрь", #6.

Карабчиевский Ю.
Воскресение Маяковского. Филологический роман // "Театр", ##7-10.

Набоков В.
Изобретение Вальса. Драма в трех действиях // "Новый мир", #2.

Найман А.
Рассказы об Анне Ахматовой // "Новый мир", ##1-3.

Платонов А.
Антисексус. Публ. М.А.Платоновой. Предисл. А.Битова // "Новый мир", #9.

Рубинштейн Л.
Из неизданного // "Литературное обозрение", #10.

Солженицын А.
Отрывок из Марта Семнадцатого (Красное колесо) // "Литературная газета", #38.
Нобелевская лекция // "Новый мир", #7.
Архипелаг ГУЛАГ. Опыт художественного исследования. Главы из книги // "Новый мир", ##8-11.

Соколов Саша
Школа для дураков // "Октябрь", #3.
Между собакой и волком // "Волга", ##8-9.

Терц А. (Синявский А.)
Что такое социалистический реализм // "Литературное обозрение", #8.
Преодоление литературы // "Наше наследие", #1.

Шаламов В.
"Новая проза". Из черновых записей 70-х годов. Публ. И.П.Сиротинской // "Новый мир", #12.

Оруэлл Д.
1984. Роман. Пер. с англ. В.Голышев // "Новый мир", ##2-4.

В журнале "В мире книг" Г.Айги публикует материалы о забытых поэтах. В частности среди оных фигурируют Г.Оболдуев, Е.Гуро и А.Крученых.

Умерла Е.Б.Благинина.

Умер А.Тарковский.

Умер В.Каверин.

"Если говорить о главном эстетическом содержании творчества Вениамина Александровича Каверина, мне оно представляется выраженным одним словом - благородство...

Сам он всю жизнь, нередко под огнем вульгарной критики, связывал, прививал, приращивал русскую классическую культуру к нашей советской. Его упорная целенаправленность в этом смысле увенчалась полным успехом: говоря словами Ходасевича, он привил-таки классическую розу к советскому дичку.

Главный урок молодым Вениамина Каверина, урок, теоретически и практически доказанный: в этой стране можно долго жить, столь же долго оставаясь честным писателем". (Ф.Искандер. Слово прощания // "Литературная газета", #19).

Действующие лица и исполнители

Каверин В.

"В нем нет благостного всепрощения, свойственного жанру завещания. Последние слова Каверина оказались колючими, обжигающими. Не только потому, что касаются видных, ныне здравствующих литературных чиновников, и не только бывших. О бывших говорить нетрудно. С великолепной свободой и веселым бесстрашием Каверин произнес прямо в глаза современникам слова о раболепстве, о приспособленчестве и предательстве интересов литературы. В этих словах нет обиды и злорадного обличительства, но есть горечь и мука разочарования в прекрасных, талантливых людях, когда-то бывших каверинскими друзьями и в какой-то мере учителями. Таковы главы о Шкловском и Федине, с которыми он был близок еще по "серапионовским" годам, а это самое начало 20-х - наверно, лучшие главы "Эпилога"...

Горький получился "Эпилог". Но в него прочно вошли время, последние семь десятилетий. Время и стало главным героем этой и всех последних каверинских книг. В них бьется упрямая вера в то, что в "России литературу убить невозможно". (В.Воронов. Вместо завещания // "Литературная газета", #48).

Владимов Г.

"┘Не только система, не только, но и мы, каждый и все в разной мере, несем бремя вины за судьбу Руслана, мы искривляем мир ежедневно, это к нам обращен эпиграф "Варваров" Горького: "Что же вы сделали, господа?"

Вопрос для Владимова, по всей видимости, роковой, ибо повторяется из книги в книгу; пафосной кульминацией рассказа, написанного гораздо позднее повести, становится тоскливое вопрошание: "Что же с нами со всеми происходит?" Но нам не выкрикивают в лицо обличения - к нам обращаются, с нами беседуют. И за этим особым типом взаимоотношений стоит все то же стремление к стою и ясности, структурности и отчетливости, которые стали определяющими чертами владимовской прозы, так что ее хочется назвать трезвой, несмотря на невольно возникающую ассоциацию с названием журнала "Трезвость и культура".

Да и в каком-то высшем смысле одно без другого действительно невозможно, и литературно выверенная, вернувшаяся в родные пределы с достоинством (а потому без нервного потрясения читающей публики) проза Георгия Владимова как нельзя лучше демонстрирует это". (А.Архангельский. Строгость и ясность // "Новый мир", #7).

"Ходившая по рукам в семидесятых повесть Г.Владимова воспринималась как отчаянно смелое обвинение режиму, покалечившему не только человеческие жизни, но и человеческие души.

Нельзя сказать, что время не произвело с "Верным Русланом" той печальной операции, которую оно проделало со многими вещами, запрещенными именно в ту пору, когда опережающее суждение писателя могло бы послужить толчком для движения общественной мысли, и явившимися на свет тогда, когда данная мысль обществом уже переварена и усвоена.

Никогда не соглашусь с утверждением, что настоящая литература, мол, не стареет, и ничто ей не повредит - как крепкое вино. Увы, стареет.

Ослаб и публицистический накал повести Г.Владимова. Но сила художественного воздействия, связанная с точностью психологического рисунка, с удачно найденным приемом, помогающим "остранить" действительность, сохраняется. "Увидеть ад глазами собаки и посчитать его раем", - определяет сам Г.Владимов "сверхзадачу" повести..." (А.Латынина. Глазами Руслана // "Литературная газета", #9).

Ерофеев Вен.

"Для того, чтобы опубликовать эту повесть, или, по авторскому определению, поэму, Венедикту Ерофееву потребовалось чуть меньше двадцати лет - срок, по российским понятиям, вполне умеренный. За эти годы книга, как водится, вышла за рубежом на всех мыслимых и некоторых немыслимых языках, а ее машинописные копии разошлись по отечеству в количествах, сопоставимых с нынешними печатными тиражами. Теперь бездомная поэма официально прописана в литературе, уже давно ощущающей ее присутствие. Однако ликовать преждевременно. Даже если отвлечься от купюр, сделанных в журнальном тексте, самый выбор мест публикации свидетельствует, что ерофеевская проза все еще обжигает руки, и, вынося ее на свет божий, приходится то гримировать автора под борца с алкоголизмом, то прятать в малотиражных экспериментальных изданиях┘

В августе прошлого года в интервью "Пятому колесу" Вен.Ерофеев назвал Рабле в числе своих литературных учителей. Думаю, что в конце шестидесятых годов это мог быть только Рабле, прочитанный по-бахтински. И хотя отшумевшая мода искать карнавализацию где ни попадя успела уже породить скептицизм по отношению к любым разговорам на эту тему, я все же рискну признаться, что воздействие на "Москву - Петушки" некоторых идей Бахтина представляется мне несомненным.

Своего рода современным заменителем карнавала оказывается в поэме алкоголь. Вырывая героя из всех социальных структур, водка бросает его в почти ирреальный, деформированный его пьяным сознанием "гротескный" мир подмосковной электрички, где царит карнавальная вольность┘ Раблезианские масштабы питейных подвигов персонажей, их дикие рассказы о "любви", почти ритуальное сквернословие и постоянное пародийное обыгрывание идеологических штампов создают на страницах поэмы стихию универсального, свободного и связанного с "неофициальной народной правдой" смеха, которую так выразительно описал Бахтин.

В уже упомянутом телеинтервью Вен.Ерофеев назвал "Москву - Петушки" "очень русской книгой" и в то же время затруднился указать на ее непосредственные источники в отечественной словесности. Тем не менее такие источники существуют, и в первую очередь это, конечно, "Путешествие┘" Радищева┘

И все же я думаю, что книга эта останется не только памятником недавно почившей эпохи. Сегодня, когда наша вышедшая из глубокого анабиоза общественная мысль лихорадочно продолжает дискуссии четвертьвековой давности, а не успевшее перевести дух искусство само рвется на службу к идеологии, перечитать "Москву - Петушки" значит радостно убедиться в возможности творческой свободы и непрерывности литературного процесса". (А.Зорин. Пригородный поезд дальнего следования // "Новый мир", #5).

"В известном по спискам варианте автор именовал свое сочинение поэмой. На первый взгляд в применении к столь прозаическому, даже "грязноватому" сюжету такое обозначение выглядит насмешкой. Но, может быть, определение жанра почерпнуто из литературной старины? Ирои-комические поэмы были в чести лет двести назад. Гоголь оживил эту традицию, назвав, к недоумению современников, поэмой "Мертвые души".

И писатель нашего времени окрестил так свое как будто непритязательное сочинение, написанное с доброй порцией сарказма - в совсем непоэтическом, даже антипоэтическом ключе. С первой же страницы, когда рассказчик доверительно жалуется вам на то, что никак не удается ему найти в Москве Кремль и как ни кружит он по городу, а все возвращается к Курскому вокзалу, автор то и дело заставляет нас улыбаться, посмеиваться, от души смеяться: он владеет тайной юмора. Но, как в гоголевских повестях, вы замечаете вскоре, что смех этот горек, надсаден и легко пресекается сдавливающей горло судорогой". (В.Лакшин. Беззаконный метеор // "Знамя", #7).

Искандер Ф.

"По-прежнему самое заметное свойство Искандера - юмор. Довольно редкой разновидности, очень... настоящий, что ли.

Смешное у него рождается словно бы из ничего, являясь всегда неожиданно...

Его наблюдения, столь же острые, сколь и возвышенные, часто утрамбованы до размеров афоризма...

Любопытно, что выводы свои Искандер никому не навязывает. Вы можете с жаром броситься их опровергать - он же, слушая вас, будет невозмутимо попивать кофе, а потом переведет разговор на другую тему.

Нет, Искандер не записной юморист, он прежде всего любомудр. Его юмор - часть его мудрости, а может быть, оригинальная форма извинения за избыток мудрости. Когда читаешь его, думаешь, что смешное не продукт специфического жанра, а заключительная стадия познания истины, стадия, которую просто не все достигают. Если вы сумеете сказать о многом в немногих словах, получится смешно...

Несомненно, Фазиль Искандер трудится в сложнейшем жанре, ибо говорит о простом, размышляет о материях, в которых и читатель чувствует себя докой. Чтобы быть интересным, ему нужно открывать, открывать и открывать. Если не додумает мысль, не дошлифует слово - глядишь, публика потеряет интерес к его "мухе". Увлечется игрой ума, забудет вовремя поставить точку -результат будет тот же.

Но тут я хочу оговорить за собой право не толковать больше о его относительных неудачах. Замечено, что, если читатель полюбил мир, созданный фантазией художника, для него исчезает само понятие неудачи, поскольку таковая воспринимается как заготовка к будущему яркому произведению. Я - в роли такого читателя". (С.Иванов. О "малой прозе" Искандера, или что можно сделать из настоящей мухи // "Новый мир", #1).

Попов В.

"Попов решительно не вписывается в ряды и обоймы, он одинок в литературном мире┘

Попов - единственный из современных писателей, посвятивший свои поиски теме счастья, изображению внутреннего мира счастливого человека┘

И сам язык, саму нашу повседневную речь Попов воспринимает как счастливый дар, радостно играя со словом, глядя на мир сквозь увеличительное стекло лирической гиперболы. Не могу назвать другого современного прозаика, который бы так же был верен "русскому устному" и искал красоту только в нем, избегая книжных красок. При этом Попов не просто "цитирует" устную речь, он ее энергично спрессовывает, отбрасывая все лишнее┘

Мастер колоритной детали, жизнерадостный певец быта и его "тихих радостей" (есть у Попова рассказ с таким названием), прозаик, взявший на себя роль, так сказать, русского Пруста (роль, заметим, нелегкая во всех отношениях), - он не мог не выйти на общие закономерности┘ Энергичная конкретность письма, зоркая пристальность взгляда помогли Попову разобраться в происходящем вокруг, понять тех, кто рядом. И его сегодняшний переход от веселых красок к трагическим не уступка "требованиям времени", а естественная ступень творческого развития. Писатель, имевший смелость сказать о себе: "Жизнь удалась", - не мог не сделать решительного шага навстречу тем, у кого жизнь не удалась. И не удалась, увы, отнюдь не случайно┘

Под занавес хочется сравнить "Новую Шехерезаду" с "Интердевочкой" В.Кунина┘ Казалось бы, у В.Кунина столько социальной остроты┘ Куда там героине В.Попова с ее внешне заурядной биографией! Но что осталось в памяти от "Интердевочки"? Выразительные подробности "профессиональной" жизни ленинградских гетер, цифры стоимости туалетов и прочего. У Попова такой уникальной информации нет. От его повести остается в душе другое. Остается - человек". (Вл.Новиков. Остается - человек // "Знамя", #3).

Солоухин В.

"Человек всегда человек. Он не может не жалеть о безвозвратно ушедшем младенчестве. Даже если оно не было золотым. "Смех за левым плечом" пронизан ностальгией. Перед нами не мимолетная меланхолия. Былого, хоть разбей голову, не вернешь. Но повествование заключает в себе сжатость и энергию. В пучину времен на глазах писателя погрузилась тысячелетняя крестьянская Атлантида...

Основная тема повести - духовное опустошение поколений, произошедшее в невиданных размерах: "И на уроках по родной речи, где учить бы нам и читать наизусть "Колокольчики мои, цветики степные", или "Белеет парус одинокий", или что-нибудь хотя бы из "Конька-Горбунка", мы талдычили вслед за учителями: "А по полю нашему трактора, трактора..." (Е.Осетров. Солнце в капле росы // "Литературная газета", #24).

Горбовский Г.

Проза поэтов хороша своей расточительностью. Вырвавшись за рамки метра, они начинают роскошествовать, пробовать разные возможности освобожденного слова, смешивать жанры, экспериментировать с пространством и временем, сопрягать высокое с низким. Это может быть хорошо и плохо, может нравиться или не нравиться, но на фоне нашей преимущественно суровой литературы это неизменно привлекает внимание читателя.

Глеб Горбовский прозу пишет уже давно, но его новая повесть "Шествие" вполне может служить примером такой вот расточительности. Два повествователя, две сюжетные линии, сочетание самой безудержной фантастики с самой прозаической повседневностью, фельетона - с глубокомысленным философским трактатом, иронического (если не ернического) языка - с попыткой всерьез решить проблему смысла жизни". (А.Агеев. Шоссе последних раздумий // "Литературная газета", #39).

Кулаков Вл.

"30 лет поэзия Вс.Некрасова живет без читателя. Она, конечно, участвует в литературном процессе: многие знают и любят стихи Вс.Некрасова, но все это по-прежнему находится как бы вне закона, вне нормальной (то есть на страницах газет и журналов) литературной жизни. То же можно сказать и о поэзии других "постобэриутов". И это тем более несправедливо сейчас, когда так много прекрасных имен возвращено литературе. В недавнем интервью в еженедельнике "Литературная Россия" (1988, #7) поэт Геннадий Айги, говоря о возвращенных литературе писателях с мировым именем, о том, что от нас это в общем-то не требует особых духовных усилий, заметил: "Гораздо труднее самостоятельно оценить и достойно представить безвестного писателя, талантливого, может быть, гениального, который живет рядом, а не в какой-то заграничной дали. У нас в 82 году умер превосходный поэт Ян Сатуновский┘ За 69 лет жизни Сатуновским не напечатано ни одной строчки его "серьезной" поэзии, только стихи для детей. Есть замечательный поэт Всеволод Некрасов, слух о его таланте распространился за границу, а мы бежим за новым словом от своих униженных и оскорбленных"┘

Может быть, конечно, не всем нужна такая поэзия, может быть, кому-то она чужда, чужд, непонятен ее художественный язык -в этом нет ничего удивительного. Но если поэзия действительно живая, настоящая, у нее всегда найдется свой читатель. И такой читатель есть и у Вс.Некрасова, и у Яна Сатуновского, и у других "постобэриутов". Им только мешают встретиться. Но справедливость должна восторжествовать. Встреча поэта с читателем должна состояться".

Корнилов Вл.

"Среди поэтов, возвращающихся из насильственного забвения, Владимир Корнилов, кажется, чуть ли не единственный, кто до сих пор не столкнулся с желающими поскорее "закрыть" его снова; или я проглядел таковых? Так или иначе, это странно: характер из тех, что беспокоят и раздражают┘

Молодой Чуковский когда-то провидчески сказал о молодом же Георгии Иванове: дескать, ему бы пережить одну настоящую трагедию -каким бы поэтом стал! Так и вышло: пережил (революцию, эмиграцию) и стал.

Я не к тому, что Корнилову, дабы стать поэтом, нужно было пережить то, что он пережил - изгойство (да и что стоит такой цены?). Поэтом, притом настоящим, в чем-то, возможно, превосходящим себя нынешнего, он стал давно┘ Но таким нужным сегодня (давайте не испугаемся прагматического слова), таким необходимым Корнилов стал, пройдя через то, через что прошел. Необходимым как поэт гипертрофированной совести, кричащей боли, невероятной надежды, чья невероятность определена сознанием вероятности поражения, - оттого-то его привязанность к плену дня, к нашей сиюсекундности уж никак не может быть заподозрена в желании попасть в ногу┘

Он никого не тешит. Он мучает себя и нас". (Ст.Рассадин. Пленник времени // "Знамя", #5).

Айги Г.

"Сложность состоит в том, что опубликованное ныне из Айги представляет собой лишь фрагмент его творчества. И еще в том, что творчество этого поэта связано многими нитями с целыми пластами в искусстве, в философии, многие из которых в полном объеме не проявлены даже в специальной литературе. Айги можно назвать "постмодернистом", если бы мы представляли, что такое модернизм, не в ругательном, конечно, смысле. Айги же прикоснулся к источникам довольно рано. Он взял на себя трудную миссию - соединения культур, соединения искусств. Чувашскую культуру с русской, обе - с французской. Внутри русской - XVII век с ХХ, внутри ХХ века заполнил "пустоты", восстановив в правах многих поэтов. Внутри искусств - музыку с поэзией, и то и другое - с изобразительным искусством.

Нам еще предстоит открыть целый материк в нашем изобразительном искусстве, в музыке последнего тридцатилетия. И тогда мы сможем увидеть, сколь сблизились искусства в самой жизни. Тут Айги ничего не выдумывал, он жил и живет на пересечении линий. Он собирает их в пучок и дважды преобразует. В этом смысле поэт уподобляется реке, которая имеет чувашское название Атал и русское Волга". (С.Бирюков. Есмь! // "Литературное обозрение", #4).

Другие произведения

Алданов М.
Заговор. Святая Елена, маленький остров. Романы. - М.
Девятое Термидора. Чертов мост. Романы. - М.

Алейников В.
Родина речи. Стихотворения. - М.

Аннинский Л.
Билет в рай. Размышления у театральных подъездов. - М.
Локти и крылья. Литература 80-х: надежды, реальность, парадоксы. - М.

Анчаров М.
Как птица Гаруда. Роман. - М.

Асадов Э.
Зарницы войны. Повесть, стихи, поэмы. - М.

Бабель И.
Конармия. Сборник. - Мурманск.

Бальмонт К.
Стихотворения. - М.

Башлачев А.
Имя имен. Стихи // "Знамя", #12

Белов В.
Год великого перелома. Хроника девяти месяцев // "Новый мир", #3.

Белый А.
Москва. Роман. - М.

Булычев К.
Похищение чародея. Фантастические повести. - М.
Поселок. Фантастический роман. - М.

Бунин И.
Жизнь Арсеньева. Роман. Повести и рассказы. - М.

Винокуров Е.
Равноденствие. Новые стихи. - М.

Влади М.
Владимир, или Прерванный полет. Перевод М.Влади и Ю.Абдуловой. - М.

Волос А.
Команда 22/19. Рассказы и повесть. - М.

Волошин М.
Лики творчества. - Л.

Высоцкий В.
Поэзия и проза. - М.
Ни единою буквой не лгу. Стихи и песни. - Киев.

Гандлевский С.
Рассказ. Книга стихотворений. - М.

Гинзбург Л.Я.
Человек за письменным столом. Эссе. Из воспоминаний. Четыре повествования. - Л.

Гордин Я.
Право на поединок. Роман в документах и рассуждениях. - Л.

Гроссман В.
Несколько печальных дней. Повести и рассказы. - М.

Гумилев Н.
Стихотворения и поэмы. - М.

Дудин М.
Заканчивается двадцатый век┘ Стихи. - Л.
Святогорское лето. Стихи. - Л.

Замятин Е.
Мы. Романы, повести, рассказы, сказки. - М.

Каверин В.
Эпилог. Мемуары. - М.
Счастье таланта. Воспоминания, встречи, портреты и размышления. - М.

Ким А.
Отец-лес. Роман-притча // "Новый мир", ##4-6.

Киреев Р.
Четвертая осень. Повести и рассказы. - М.

Корнилов Вл.
Польза впечатлений. Книга стихов. - М.

Кузмин М.
Стихи и проза. - М.

Лавлинский Л.
Домик над обрывом. Стихотворения и поэмы. - М.

Левитанский Ю.
Сон о дороге. Стихи. - М.

Межиров А.
Бормотуха. Стихи. - М.

Набоков В.
Другие берега. Романы, рассказы. - М.
Защита Лужина. Роман. - М.
Истребление тиранов. Избранная проза. - Минск.
Весна в Фиальте. Рассказы. - М.
Машенька. Камера Обскура. Романы. - Саратов.

Нагибин Ю.
Встань и иди. Повести и рассказы. - М.
Вдали музыка и огни. Повести и рассказы. - М.

Новиков Вл.
Книга о пародии. - М.

Петрушевская Л.
Новые робинзоны. (Хроника конца ХХ века). // "Новый мир", #8.

Пикуль В.
Под шелест знамен. Романы. - М.
Нечистая сила. - Воронеж.
Честь имею. Роман. Миниатюры. - М.
Этюды о былом. - М.

Радзинский Э.
"Последняя из дома Романовых". Повести в диалогах. (Торопливая проза). - М.

Рыбаков А.
Тридцать пятый и другие годы. Роман. - Тула.

Самойлов Д.
Горсть. Книга стихов. - М.

Сапгир Г.
Стена. Стихи. - М.

Стругацкий А., Стругацкий Б.
Волны гасят ветер. Повести. - Томск.

Ходасевич В.
Стихотворения. (Библиотека поэта). - Л.

Шаламов В.
Вишера. Антироман. - М.

Шкляревский И.
Глаза воды. Стихотворения и поэмы. - М.

Шмелев И.
Сочинения. В 2 тт. - М.

• Анастасия Отрощенко Век=текст, зарубежье, выпуск 65