СТИХОТВОРЕНИЕ ГОДА | СОБЫТИЯ | ИЗБРАННЫЕ ЦИТАТЫ | КНИГА ГОДА | ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА И ИСПОЛНИТЕЛИ

Стихотворение года

было красиво

потом стало просто

солнце

Ахметьев И. Стихи и только стихи. - М.

События

Спор об андерграунде

Айзенберг М.
Место тени // "Литературная газета", #24.

"Интерес к андерграунду был. Им воспользовались авторы, имеющие к предмету интереса очень косвенное отношение. Для себя они добились немногого, но в одном отношении преуспели: от слова "андерграунд" всех уже воротит. Интерес нового читателя был исчерпан и снят┘

Часто говорят, что литературной критики у нас нет, хотя количество публикуемых статей достаточно велико. Они, правда, в последнее время как-то не получаются, особенно у критиков ведущих и еще недавно читаемых. Реальный и хорошо знакомый им оппонент - "секретарская" и "молодогвардейская" литература - как будто изобличен окончательно. Нужен новый противник. После ряда неуверенных попыток таким противником был выбран как раз андерграунд (или то, что под этим подразумевается). По существу, это разведка новых кормовых территорий. На мой взгляд крайне неудачная. Стрелы, как правило, не попадают в цель, потому что стрелки видят ее в некоей системе искажающих зеркал┘

Во-первых, почти отсутствует знание предмета - и его истории, и современного состояния┘ Во-вторых, странное какое-то представление об андерграунде как об агрессивном и победительном новом истеблишменте - монолитном отряде, выстроившемся "свиньей" для смещения всех иерархий и замещения всех постов┘ Не покидает ощущение, что они пишут о каком-то другом андерграунде, о котором я решительно ничего не знаю┘

Советская литература, включая критику, всегда была, как теперь говорят, "властной структурой". Думаю, что это особенность именно нашей литературы с ее иерархией жанров и страстью выявить основное, центральное - "лучшее и талантливейшее". Самое Главное. Где тут высшее начальство, который тут самый Главный? Пропустите меня к нему. Заботу назначать главных и второстепенных всегда брала на себя критика. Лишаться такой возможности, конечно, очень тяжело.

Интересны, например, многочисленные проговорки известного критика С.Рассадина в статье "Голос из арьергарда": то "передел", то "безвластье", то даже "отмена критериев". Статья написана уже давно ("Знамя", #11, 1991), но ее часто вспоминают. Недавно ее вспомнил поэт Всеволод Некрасов. И сказал, что раз никто не откликнулся ответной статьей-пощечиной, то литературы у нас больше нет. Такое заключение. Со скорбным сочувствием я слежу уже много лет за той странной борьбой, которую Некрасов ведет один против всех. Это может выглядеть истерикой, если не понимать, за что человек борется: за достоинство и самостийность литературы, за честную игру, против шарлатанства любого рода, как бы оно ни выглядело и чем бы себя ни оправдывало. Можно представить, как он читал статью о всей литературе андерграунда, общий тон которой лучше всего выражается ее эпиграфом: "Тень! Знай свое место". Удивительны те вельможные (чтоб не сказать "хамские") обертоны, которые получают здесь слова Евгения Шварца. Больше напоминает начальственный окрик "Поч-чему без доклада?"┘

Критики поздно спохватились. Не замеченная ими словесность - уже история литературы, причем не советской литературы, а реальной. Рассадин по привычке счел, что и на этот раз имеет дело с мнимостями, с фикциями и может, как водится, распорядиться ими по-хозяйски. Но вышло наоборот. Эта литература попутно распорядилась им".

Красухин Г.
В чужом монастыре // "Литературная газета", #24.

"Жалующийся пафос его (М.Айзенберга. - Е.О.) статьи по-человечески понятен. Как понятна по-человечески истерика поэта, прочитавшего о себе или о соратниках статьи с эпиграфом из Шварца: "Тень! Знай свое место". Непонятны только там и там проступающие претензии к миру.

Точнее, они нелогичны. Провозглашать "достоинство и самостийность литературы" и - демонстрировать свою зависимость от "общественного интереса", укоряя других в том, что они перехватили предназначенный именно тебе кусок пирога! Выступать за "честную игру, против шарлатанства любого рода" и - возводить очевидную напраслину на критика, которому ты не понравился, объявляя его "видным представителем инстанции, обеспечивающей пропуск в литературу", давая при этом другим повод думать, что потому и пошел ты на заведомую неправду, что печешься в данном случае не об истине, а о том самом "пропуске"!

"В одну телегу впрячь неможно┘"

И все же ценность статьи М.Айзенберга намного перевешивает ее издержки: она наконец-то очертила явление, его функции, круг его интересов. И совершенно недвусмысленно заявила о методе.

Подтвердила, что речь идет о релятивизме, то есть о том, что любезная сердцу М.Айзенберга "особая", как он ее называет, литература отказывается определить и разграничить добро и зло по причине ненадежности для нее любых объективных критериев".

Рассадин Ст.
Промежуток // "Литературная газета", #28.

"┘полужалоба-полуинвектива Михаила Айзенберга, к которой я отношусь примерно так же, как отвечавший автору Геннадий Красухин. Иронически - к инвективе (ибо, право же, уличение критики в том, что она не дала тебе стать известным, не умней, чем претензии депутатов к злокозненным телеведущим) и сочувственно - к жалобе. "┘От слова "андерграунд" всех уже воротит", - сокрушается Айзенберг; да, понимаю, обидно┘

Кстати: не примечал, чтоб кого-то там "воротило" от Кибирова и Гандлевского, Кенжеева или Елены Шварц, литераторов ШТУЧНЫХ, чья включенность в шеренгу с объединяющей кличкой выглядит прихотью уравниловки. Но те, массовидней┘ О, тут простите за каламбур, новая метла точь-в-точь старый совок, дитя коллектива, энтузиаст навала, мечтающего о победе полной и окончательной. Раз и навсегда.

Тут - драма и травма, пусть сколько угодно частные, как случается с литературой исторического промежутка, который ей самой кажется вечностью, а его "смена вех" - окончательный переделом".

Некрасов Вс.
Андерграунд // "Новое литературное обозрение", #5.

"Действительно, какой еще "Андерграунд". Откуда это? При чем тут английский - где у англосаксов могло быть такое? Еще скажите "Контркультура"┘ Марихуана┘ Мы всего-то пытались быть нормкультурой - когда положена была культура исключительно соц. Спец. И настоящее название "андерграунда" - "другого", альтернативного, параллельного и пр. и т.п. искусства очень простое (о чем я уже писал) - искусство без подлости. В отличие от искусства не без того-с. Поскольку искусство с позволенья сказать всегда будет не без того-с, а мы и отличались тем, что 10, 20, 30, больше лет, позволенья не спрашивали и так и не испросили - как бы ни было это обидно теперь всему липучему и могучему Союзу Советских Приятелей. И искусство без подлости - никак не "другое" - нет, оно-то и есть настоящее, нормальное искусство┘

┘тут не до нюансов. Покуда в адрес искусства без подлости от лица искусства системы раздаться может такой вот не из тучи гром, а, скажем так, отрыжка прошлого: "Тень, знай свое место". И на коммунистов не спишешь - уже осень 91 года.

Это сказанул, так сказанул. Как в лужу дунул. И весь их Союз, все 10 тыщ Советских приятелей, все тут, и с каждого назад в эту лужу стекает. Кап. Ляп. Громкий звук раздается, толстый журнал издается, автор специфичного звука себя чувствует как ни в чем ни бывало. Мельтешит, не конфузится - ибо не находится исключений. Ни один из десяти тыщ, уже разбредшихся по десяти союзам, не хватился - из какой сказки тень. Сказки "Тень", или из сказки "Дракон". Украв победу над Драконом, влезли на его трон и ждут, что явившийся, как они думают, с того света Ланцелот сейчас послушается их и отойдет назад, в мир теней.

Дожидайтесь. Не печатали мол вас тридцать лет, и не будем. Очень уж вы плохи. Советский приятель из ЛГ так и вступается за своего советского приятеля - того, который блеснул цитаткой "Тень, знай┘": - А в чем дело, собственно? Ну, не нравятся критику эти поэты. Не нравятся.

Может же быть. Мило так, простодушно. И 30 лет не наравятся, и 35 не наравятся и не наравятся - так вот чтоб и духу их┘

И не вступит приятелям ни одному. 10 тыщ раз так и не стукнуло, что будь мы и совсем никуда, кто без подлости, будь вообще одни графья хвостовы, а они - кто не без того-с - сплошь пушкины, все равно первейшее ихнее дело было бы - сказать нам спасибо. Для приличия. За то, что сколь угодно плохо┘ как умели, но упирались, держались мы эти десятки лет, и хоть формально (предположим) обозначали, символизировали саму возможность быть в этой стране искусству без позволенья. Не из-под партконтроля. Помимо системы. Независимо от "оборонного" комплекса. Спасибо, очевидным образом необходимое для порядка. Для начала".

Изданы:

Русские писатели. 1800-1917. Биографический словарь. Т. 2. (Г-К) - М.

Льюис К.С.
Космическая трилогия. Романы. Эссе. - СПб.

Пруст М.
Пленница. Роман. Пер. с фр. Н.М.Любимова. - М.
Содом и Гоморра. Роман. Пер. с фр. Н.М.Любимова. - М.

Толкин Д.Р.Р.
Приключения Тома Бомбадила и другие стихи из "Алой книги". - М.

Эко У.
Имя розы. Роман. Пер. с итал. Е.А.Костюкович. - Воронеж.

Избранные цитаты

Про жизнь

Играли в снежки. Упал снег в снег. Смотрит, а он уже взрослый.

Подъехала машина, грязная решетка следов на снегу. Посмотрел в зеркальце сбоку, а он уже седой.

Много-много следов до калитки - весь снег истоптали. Не успел подумать: не меня ли выносят? Его и похоронили.

Сапгир Г. Из цикла "Очень короткие рассказы" // "Знамя", #10.

Книга года

Терц А.
Прогулки с Пушкиным. Послесл. М.Розановой. - СПб. (Первое полное отдельное издание в России)

Действующие лица и исполнители

Новиков Вл. Конъюнктура | Басинский П. В пустом саду | Агеев А. | Шохина В. | Чупринин С. Сбывшееся небывшее | Астафьев В. Прокляты и убиты | Кенжеев Б. Иван Безуглов | Битов А. Ожидание обезьян | Шаров Вл. До и во время | Рубина Д. Во вратах Твоих | Петрушевская Л. По дороге бога Эроса | Лиснянская И. Стихотворения | Другие произведения

Новиков Вл.

Конъюнктура. Литературные виды на 1993 год и до конца века // "Независимая газета", ╧8.

"На место советской идеологической конъюнктуры пришла другая - рыночная, издательская, мафиозно-тусовочная... Надо в ней честно и пристально разбираться...

Какова нынче журнальная конъюнктура? Кого, за что и почему печатали в последние год-два наши прогрессивные интеллигентные ежемесячники? Ключевой, моделирующей фигурой тут безусловно может служить Марк Харитонов. Сразу выношу за скобки... премиальные мотивы... Я же сейчас думаю о романе Харитонова как новом типе литературного события. События не в прежнем примитивном смысле, когда все читают, извещают друг друга о появлении новой вещи, выхватывают журнал из рук. Нет, это событие можно назвать своеобразной защитой диссертации на звание писателя. Читают в отделе прозы (апробация на кафедре), передают в ученый совет (главный редактор и его заместители), пара критиков откликнется вежливыми рецензиями (официальные оппоненты). Большинство же знает о тексте с чужих авторитетных слов, а если кто и берется читать, то исключительно для работы, только потому, что "надо". О гедонистическом чтении тут речи быть не может.

"Диссертационная" проза отличается, как ей и положено, высокой степенью защищенности, порой достигая, как у Харитонова, подлинной безупречности. Она пишется "культурненько", безошибочно внушая почтение редакторам, твердо заучившим, что культура - это хорошо...

Интеллектуальная проза, говорите? Но кто сказал, что интеллектуальность есть однообразие? Существует один абсолютный критерий художественного качества для поэзии, прозы, эссеистики - это динамика...

И потом, интеллектуальность, если на то пошло, предполагает наличие качественно новых мыслительных абстракций, способных компенсировать бесфабульность. Наши же прозаики-диссертанты лишь декларируют --в беседах, интервью, речах - присущую их опусам "новизну" содержания. А попробуйте вычленить из их вязких текстов парочку настоящих философских афоризмов, остроумных парадоксов - не получится!..

Перейдем от диагнозов к прогнозам... Никогда, пожалуй, не было в наличии стольких живых классиков. Хорошо теперь фотографам: натуры навалом, знай увековечивай!

Но роль классиков обязывает и сковывает, не позволяет делать глупостей...

Непросто Фазилю Искандеру и Андрею Битову: в историю литературы они вошли, а оттуда, оказывается, нет свободного выхода в современность... Не сомневаюсь, что и новые вещи прозаиков будут хороши - как пристройки к Пушкинскому дому и к Чегему. Но рискнут ли Битов и Искандер затеять новостройки?

Может удивить Василий Аксенов: после двух скучных романов, благополучно напечатанных на родине, впору ему выкинуть неожиданный номер.

Свои проблемы у классиков "другой прозы". Надеюсь дожить до новых произведений Татьяны Толстой. Владимир Сорокин, напротив, монументально плодовит: если не "Красное колесо", то "Красный унитаз" уже сваял. Желаю ему напечатать здесь это романное многопудье...

С поэзией, как говорится, кранты. Сами поэты пришли к выводу, что стихи сейчас "не идут". Слово "поэт" становится званием, а не профессией...

Смыкается золотое тысячелетнее кольцо русской литературы, нашими перьями дописывается сверхтекст, начавшийся словами "Не лепо ли ны бяшет..." И, говоря уже прозаически, средний возраст современных сложившихся литераторов таков, что вписаться в эстетику XXI века и третьего тысячелетия вряд ли кому удастся. Вот ведь конъюнктура какая!

Все - здесь, в этом веке, но еще остался его кусочек. За семь лет вообще-то "Война и мир" пишется. Так что можно все еще поправить, можно начать и кончить.

У немногих получится, но я всех честно и своевременно предупредил".

Басинский П.

В пустом саду. Личные заметки на полях русской литературы 1992 года // "Литературное обозрение", #2.

Горенштейн и Сорокин с разных концов обозначают границы новейшей литературы┘ Ее можно принимать к сведению, ею можно интересоваться, ею, на чей-то вкус, даже можно наслаждаться как своеобразным художественным феноменом. Одно только исключается. Этой литературой нельзя жить┘

Основная черта новейшей прозы, какие бы течения она собою ни являла, - это глубокое недоверия к реальности как объекту творчества. Проявляется ли это недоверие в метафизической ненависти к жизни, или в спокойно-созерцательном отношении к ней, или в эстетском отчуждении от нее, или в чем-то еще, - есть нечто общее, что объединяет все эти взгляды на мир: безрадостное, безлюбовное отношение к жизни, тутошней, сегодняшней, очевидной┘

И поэтому самой перспективной ветвью современной литературы мне видится та ее часть, которая сегодня, быть может, менее всего заметна. Есть "другая" литература. Она не борется, не эстетствует, не строит концепций. Она даже не требует себе особой ниши в современном литературном процессе┘ Она старомодно и бережно относится к русской классике┘

Наша критика не балует их вниманием, может быть, потому, что предмет разговора как-то уж очень скромен. Нет "рывка", нет попыток "завоевать" читателя┘ Кто, например, заметил интересный дебют молодого прозаика Александра Варламова, напечатавшего в "Новом мире" рассказ "Глаша"?..

Повесть Петра Алешковского "Чайки", опубликованную в "Дружбе народов", впрочем, заметили, но без особого энтузиазма. Повесть чистая и светлая, написанная на ровном, легком дыхании┘

Если добавить к этим именам Светлану Василенко, Александра Сегеня, Михаила Варфоломеева, Марину Палей, то картина новейшего русского реализма окажется не столь уж бедной. А что-то ведь будет и завтра".

Агеев А.

В первые годы перестройки еще как бы работала┘ тематическая инерция. Мы читали "про зону", "про армию", "про проституток", "про Сталина", и это осознавалось литературной новизной. На тех, кто опрометчиво вспоминал в те годы об эстетике, поднималась волна негодования: как можно!

Теперь, слава богу, эта инерция иссякла, и литература предстала перед нами "нетто" - без всяких привходящих соображений. И занималась она тем же, чем и всегда - человеком. Посему никаких существенных сдвигов в "проблематике" не случилось. Свобода писать о ГУЛАГе была использована не с большей отдачей, чем свобода печатно материться и живописать совокупления кого и с кем угодно.

Если верить А.Блоку, то перед русским литератором стоят три вопроса: "что?", "как?" и "зачем?" Мне кажется, что качественная новизна была привнесена в литературу этого года писателями, более всего озабоченными вопросом "как?"

Например, значение романа Олега Ермакова "Знак зверя" не в том, что это роман об Афганистане, а в том, что это роман об Афганистане. То же самое можно сказать о "Линиях судьбы" М.Харитонова, "Голове Гоголя" А.Королева, "Омон Ра" В.Пелевина, "Черном ящике" В.Зуева - это все тексты, в которых жанр осознавался писателями как серьезнейшая творческая проблема. Это произведения откровенно выстроенные, сделанные, и сделанные хорошо, высоко профессионально (раньше я сказал бы: "талантливо")┘

Факт, для нас сейчас важный, - то, что в литературе все заметнее профессионалы, осознающие себя профессионалами и привносящие в нее соответственно новый свод критериев - новую атмосферу (или "ауру"?). Во что это выльется и выльется ли во что-то - бог весть. Посмотрим".

("Знамя", #1).

Шохина В.

Знаковая для 92-го года публикация "Бесконечный тупик" Дмитрия Галковского. Тут все сработало. И возраст автора (р. 1960), и сами издания - "Наш современник" (##1-2) и "Новый мир" (##9,11). А главное, уже существующая благодаря прошлогодним выступлениям в "Независимой газете" репутация enfant terrible (много было претендентов на эту роль, от Вик.Ерофеева (р. 1947) до Вяч.Курицына (р. 1965), но по-настоящему вышло только у Галковского). "Письмо Михаилу Шемякину", казалось, исчерпывает представление об авторе (и стало быть, о том, что он может написать). Закомплексован, завистлив, зациклен на жалости к себе и на том, что "среда виновата". И потому несправедлив. Но и одарен, внимателен, культурологически чуток, живет в слове, как заметил Вадим Кожинов.

Авторы предисловий к фрагментам "Бесконечного тупика" все как один предупреждали: не судите по частям о целом. Выходила какая-то грандиозная провокация - вот мы вам покажем кое-что, но все, что вы об этом скажете, заведомая ложь. Но раз уж показывают, значит, и на суд выносят?..

На мой взгляд, гениальность Галковского в том, что он гениально описал обыденное сознание - описал изнутри, во всей его беззащитной наготе. И описал не в привычно ожидаемых обстоятельствах быта, а по преимуществу в куда более экзотических обстоятельствах блужданий души".

("Знамя", #1).

Чупринин С.

Сбывшееся небывшее. Либеральный взгляд на современную литературу - и "высокую", и "низкую" // "Знамя", #9.

"Проза Виктора Пелевина - той же мастерской, что и сочинения "серапионов". Отнюдь не совесть нации и уж никак не исцелитель социальных язв, не врач и даже не боль, он, Пелевин, прежде всего и по преимуществу придумщик, фантазер (а не фантаст!), сюжетчик, - может быть, лучший у нас на сегодняшний день. Или, уж во всяком случае, наиболее квалифицированный. В его романе, в его повестях, в рассказах, "что ни страница, то слон, то львица", что ни поворот фабулы, то еще не бывавший в употреблении у русских сочинителей, что ни мотивировка, то не столько глубокая, психологически объемная, сколько остроумная, изобретательная, заманчивая и заманивающая┘

Требуются выводы. Их всего два.

Вот первый: слава Богу, что на смену литературе как "идеологии в картинках" приходит в России не только пустой, как цинк ведра, масскульт, но появляется уже - пока изредка, правда, - и искусство для искусства, то есть эти понятия в данном случае синонимичны, искусство для чтения.

И второй вывод, гораздо более свежий: слава Богу, хоть кто-то в нашей литературе сообразил, что чистое искусство - это отнюдь не обязательно нечто заумное-высокоумное, что бескорыстную, необременительную радость можно подарить и увлекательным сюжетом, и прозрачным, будто промытое стекло, слогом, и обязательством писать как угодно, рассказывать что угодно - лишь бы не скучно.

Имя сообразившего - Виктор Пелевин.

Подтверждение всему сказанному - роман "Жизнь насекомых", только что опубликованный журналом "Знамя".

Астафьев В.

Прокляты и убиты. Роман. Книга первая // "Новый мир", ##10-12.

"Астафьев был первым, кто рискнул сказать: нет, не извне идет гибельный хаос, он идет изнутри, он - в самой почве. Сломано что-то в основе, в основании народной жизни. После потрясения "Печального детектива" смертные проклятья "Черной ямы" уже не кажутся неожиданными. Но они заставляют задуматься об историческом уроке, который нами пережит, но, похоже, еще не вполне осознан. За что на нас война? Где причина? За какой грех пришло это возмездие? Кроме Астафьева (да Быкова еще в "Знаке беды") кто еще ставит вопрос с такой ясностью?

В хаос сдвинутого бытия Астафьев в сравнении с прежними повестями добавляет еще только старообрядцев. Признак прочности, последняя молитва за мгновенье до гибели. В партитуре социального многоголосья этот до-раскольный басок может показаться несколько форсированным и даже отвечающим новейшей моде. В эпизоде расстрела братьев Снегиревых, потрясшем меня еще при публикации в "Литературной газете", это единственная нота, отдающая искусственностью. Но в контексте романа - нет. В эпизоде она как бы компенсирует ужас происходящего. В романе она не компенсирует ничего. Добрый Коля Рындин может вытерпеть светопреставление. Но он не может искупить его. Ничто не искупаемо в это чертовой яме. Это страшная правда. Что-то упало в самой основе бытия". (Л.Анниский. За что прокляты? // "Литературная газета", #9).

Кенжеев Б.

Иван Безуглов. Роман // "Знамя", ##1-2.

"Литература, называемая плохой, массовой, бульварной, существовала всегда. Мало того, думаю, что исчезнет она вместе с концом цивилизации┘

Литература, называемая плохой, массовой, бульварной, понятна всем и читается многими. Думаю, что основной секрет ее успеха - в "предсказуемости"┘

Литература, называемая плохой, массовой, бульварной, обычно строится на штампах. Положительный и отрицательный герои имеют каждый свою, строго определенную линию поведения, черты характера, внешность, наконец┘

Литература, называемая плохой, массовой, бульварной, в которой отразилисб бы идеалы и ценности нашего рыночного времени, пока еще не появилась, но скоро ожидается. Однако если ее пока нет, то ее можно выдумать, и вот Бахыт Кенжеев публикует┘ роман "Иван Безуглов" из жизни новых российских бизнесменов, в котором тщательно подобрал и отсортировал все приемы и штампы, необходимые крутому авантюрному, правоверно-соцреалистическому, бульварному - словом, плохому роману┘

Кажется, что Кенжеев словно составляет рецепт изготовления современного плохого романа, тщательно подбирая компоненты и периодически озабоченно спрашивая себя: "Ну как, ничего не упущено?" ┘

Перефразируя известную поговорку, можно заметить, что каждое время имеет ту литературу, которую заслуживает. Б.Кенжеев в "Иване Безуглове" блестяще спародировал образчик новой российской рыночной прозы. Нравится, нет ли - получайте, это наше, сегодняшнее, родное. И становится не просто грустно, а очень грустно".

Битов А.

Ожидание обезьян // "Новый мир", #10.

"В духе словооборота, составляющего магию битовской прозы, я бы счел ┘справедливым следующее: в этой повести все придумано, кроме автора. Реальность плывет, растекается, кружится, проваливается, мерцает, дробится. Герои мнимы. Обстоятельства времени и места спутаны. "Герой безлик, раздет и разут. Не только без черт, но и без штанов. Вырублен и пейзаж".

Ничего нет! Что же есть?

Автор. Авторское "я". Иногда Битов именует себя в третьем лице: "Он", но это раздвоение нас не смущает. Настоящая реальность повести - состояние человека, о себе повествующего". (Л.Аннинский. Пожар, заливаемый пивом // "Литературная газета", #43).

Шаров Вл.

До и во время. Роман // "Новый мир", ##3-4.

"Шаров - великолепный рассказчик историй, его фантазия просто изумительна. Читать роман дико интересно (не последнее среди качеств прозы). Вот удивительный фрагмент о сыне Л.Н.Толстого Льве Львовиче Толстом, который на самом то деле был однояйцевым близнецом Льва Николаевича; последний не дал своему брату родиться, и тот впоследствии доразвился уже в утробе Софьи Андреевны - она родила Толстому не сына, а брата или даже (этот кусок романа написан на немецком языке, и я, к сожалению, не все понял) самого Льва Николаевича. Подобные придумки Шаров некоторое время как бы вертит в руках, обозначает несколько возможных развитий ситуации, сюжетные инверсии, намечает параллели - словом, выжимает из эпизода полноценную повесть; все это очень энергично, сжато, конспективно, щедро (многие из проговоренных Шаровым историй могли бы развернуться в полноценный текст) и красиво". (В.Курицын. Тропик памяти. О романе, который "Новый мир" напечатал и сам же раскритиковал // "Литературная газета", #23).

Рубина Д.

Во вратах Твоих. Повесть // "Новый мир", #5.

"Дина Рубина обладает редким талантом: она лишает читателя возможности (обычно неприятной) наблюдать "кухню" собственного творчества┘ она не испытывает нашего терпения словесными муками, но, будучи хорошей хозяйкой, встречает в гостиной и ведет прямиком к столу. Читать ее и весело, и грустно, но - приятно, потому что она не ставит "проблем", а живет с ними, не задает "вопросов", а знает о них, полагая своего читателя за такого же неглупого, не лишенного юмора и способного плакать, душевно чуткого человека, с которым не без пользы можно поговорить обо всем - ну хотя бы и на тему "русские евреи в Израиле". (П.Б. // "Литературная газета", #27).

Петрушевская Л.

По дороге бога Эроса. Проза. - М.

"Жесткий реализм - говорят о ее прозе, которую раньше называли "чернухой", теперь, когда Петрушевская обрела, так сказать, литературную легитимность. Но, по правде говоря, когда читаешь ее рассказы, меньше всего думаешь о дефинициях. Кипящая и дымящаяся жизнь, из которой эти рассказы состоят, напрочь заслоняет их форму, или, если вспомнить известное толстовское высказывание, этика тут целиком побеждает эстетику". (А.Михайлов. Ars Amatoria, или наука любви по Петрушевской // "Литературная газета", #37).

Лиснянская И.

Стихотворения. - М., 1991.

"Драгоценное своеобразие российской поэзии - в строгом равновесии служения и свободы. Ежели оно нарушается в пользу игры или идеологии, продукт творческого усилия, как правило, бывает неполноценен, при органическом же двуединстве - выкристаллизовывается глубокая лирика. Творчество Инны Лиснянской - новое тому подтверждение┘

"Стихотворения" - своего рода лирическая автобиография, искусно и сложно выстроенная с нарушением непосредственной хронологии, когда воспоминания о бакинском детстве, военном отрочестве, бесприютной юности вкраплены в канву зрелой мировоззренческой и интимной исповеди. Книга имеет свою глубоко продуманную драматургию, композиция веско подкрепляет и усиливает качество конкретных стихотворений┘" (Ю.Кублановский // "Новый мир", #1).

Другие произведения

Адмони В.
Жизнь наклонилась надо мной. Стихотворения, 1925-1991. - СПб.

Алешковский П.
Жизнеописание Хорька. Повесть // "Дружба народов", #7.

Алешковский Ю.
Кенгуру. Роман. - Воронеж.

Бабель И.
Петроградская проза. Сборник. - СПб.

Бакланов Г.
Свой человек. Повесть. - М.

Белов В.
Все впереди. Роман. - М.

Бобышев Д.
Русские терцины, и другие стихотворения. - СПб.

Богомолов В.
В кригере. Повесть // "Новый мир", #8.

Борисов-Введенский В.
Поэмы. - СПб.
Стихи. - СПб.

Бродский И.
Избранное. - М., Париж, Нью-Йорк, Мюнхен.
Рождественские стихи. - М.
Сочинения Иосифа Бродского. В 4 т. - СПб., М., Париж, Нью-Йорк.
Набережная неисцелимых. Тринадцать эссе. - М.

Быков В.
Стужа. Повесть // "Знамя", #11.

Варламов А.
Здравствуй, князь! Рассказы и повесть. - М.

Введенский А.
Полное собрание произведений. В 2 т. Сост. и подг. текста М.Мейлаха, В.Эрля. Вст. ст. и прим. М.Мейлаха. - М.

Войнович В.
Дело #34840 // "Знамя", #11.

Володин А.
Так неспокойно на душе. Записки с отступлениями. - СПб.

Высоцкий В.
Сочинения. В 4 т. - СПб.
Мне есть что спеть┘ Неопубликованные и малоизвестные стихи и песни. - Чебоксары.

Галич А.
"┘ Я вернусь┘" Киноповести, пьесы, автобиографическая повесть. - М.

Гальперин Л.
От сердца к сердцу. Стихи и песни. - СПб.

Горбовский Г.
Сижу на нарах┘ (Из непечатного). Стихи. - СПб.

Городницкий А.
Острова в океане. Песни. - СПб.

Гребенщиков Б.
Книга прозы. - М.

Жванецкий М.
Моя Одесса. Рассказы. - М.

Жирмунская Т.
Праздник. Новые стихотворения и поэма. - М.

Зиновьев А.
Последняя фраза. Повесть. - Владимир.

Искандер Ф.
Стихотворения. - М.
Пшада. Повесть // "Знамя", #8.

Кольчужкин Е.
Нити Арахны. Стихотворения. - Томск.

Кривулин В.
Концерт по заявкам. Три книги стихов трех последних лет (1990-1992). - СПб.

Куняев С.
Высшая воля. Стихи смутного времени, 1988-1992 гг. - М.

Лимонов Э.
Иностранец в смутное время; Это я - Эдичка. Романы. - Омск.

Лосев А.Ф.
Жизнь. Повести. Рассказы. Письма. - СПб.

Маканин Вл.
Стол, покрытый сукном и с графином посередине. Повесть // "Знамя", #1.

Мамлеев Ю.
Избранное. - М.

Медведева Н.
Отель "Калифорния". - М.

Новикова О.
Женский роман. - М.

Окуджава Б.
Упраздненный театр. Роман // "Знамя", ##9-10.

Оцуп Н.
Океан времени. Стихотворения. Дневник в стихах. Статьи и воспоминания о писателях. - СПб.

Пелевин В.
Жизнь насекомых. Роман // "Знамя", #4.
Желтая стрела. Повесть // "Новый мир", #7.

Пеленягрэ В.
Любовные трофеи. Сочинения. Стихи. - М.

Петрушевская Л.
В садах других возможностей. Рассказы // "Новый мир", #2.
Ну, мама, ну. Сказки, рассказанные детям // "Новый мир", #8.

Поплавский Б.
Домой с небес. Романы. - СПб.

Попов В.
Любовь тигра. Повести, рассказы. - СПб.

Попов Е.
Накануне накануне. Роман-римейк. - М.

Пьецух В.
Четвертый Рим. Повесть // "Дружба народов", #5.

Самойлов Д.
В кругу себя. Пародии, эпиграммы, посвящения, мистификации. - М., Вильнюс.

Сапгир Г.
Новый вес и объем. Элегии // "Знамя", #4.

Сергеев А.
Россия для приезжего - орех. Поэмы // "Новый мир", #4.
Портреты // "Новый мир", #7.

Солженицын А.
Красное колесо. Повествование в отмеренных сроках. - М.

Суворов В.
Аквариум. Повесть. - М.

Хармс Д.
Меня называют капуцином. Некоторые произведения Даниила Ивановича Хармса. - М.

Чудаков А.П.
Слово - вещь - мир. От Пушкина до Толстого. Очерки поэтики русских классиков. - М.

Шварц Е.
Лоция ночи. Книга поэм. - СПб.

Эрль В.
Хеленуктизм. Стихи, драмагедии, полемика. - СПб.