Стихотворение года

В каждом слове - собор
В каждом слове - Сибирь
Огневые рождающий струи
Рут -
Это твой эшафот
Умереть за сказанья живые
Выйдет в красной рубахе палач -
Политрук
Рвать палитру из рук
В трупных пятнах и в знаках отличия труп
До предела циничен и туп
Он уронит топор
В каждом слове - собор
Кровь рождается пролитой кровью
В каждом слове - Сибирь
Зарешеченный дом
И огонь под нахмуренной бровью

В.Соколов (З/К). Стихотворение опубликовано в книге: В.Соколов. Глоток озона . - М.

События

Сафранский В.
Манифест уникализма // "Воум", #5.

"...Уникализм не есть некий новый "изм". Это не очередной блиндаж авангардизма. Идея уникализма объемнее, она включает в себя - плюсует - все: от песни первобытного охотника до сонета Шекспира и от бретоновского манифеста до пародий на него. Уникализм относится к идеям иного порядка, он может стать для художника высотой, откуда виден ВЕСЬ мир. И да узрит имеющий глаза.

Обреченность идеи уникализма на успех, то есть на принятие к рассмотрению, очевидна в силу того, что он не отменяет никаких саморазвивающихся идей, течений, школ. (Все они основываются уникалистами.) Сегодня всемирный и всевременной "заговор" уникалистов становится из тайного явным.

Уникализм как мировоззрение осуществляет мечту теоретиков сюрреализма: "все "измы", расколовшие Европу, вобрать в себя". Он позволяет повернуться лицом к природе, не становясь при этом на четвереньки. Уникализм разрешает - дает способ разрешать - извечный конфликт художника: самовыражение или утрата индивидуальности? Не отворачиваясь от самопознания, уникалист освобождается как от нарциссизма, так и от насилующего художника и взывающего ко лжи конформизма".

Присоединились:
Игорь Дудинский
Нина Искренко
Лев Кропивницкий
Вячеслав Куприянов
Ирина Рашковская
Аркадий Ровнер
Генрих Сапгир
Леонид Тишков.

Поддержали:
Александр Левин
Владимир Строчков
Игорь Холин
Валерий Черкашин.

27 мая А.Солженицын вернулся в Россию.

17 июня умер Ю.Нагибин.

15 декабря в Харькове умер Б.Чичибабин.

Опубликованы:

В "Новом мире" (#4) вышла большая подборка о "группе Черткова": В.Кулаков. Как это начиналось. Стихи: Г.Андреева, О.Гриценко, С.Красовицкий, А.Сергеев, В.Хромов, Л.Чертков, Н.Шатров.

Появились тематические номера "Звезды": довлатовский номер (#3) и солженицынский (#6).

Вышел #5 альманаха Петрополь. Памяти Сергея Довлатова. - СПб.

Вышел 3-й том словаря "Русские писатели, 1800-1917". (К-М). - М.

Кортасар Х.
Книга Мануэля. Пер. Е.Лысенко // "Иностранная литература", #3.

В альманахе "Конец века" (Независимый альманах - М.) пиратски опубликованы отрывки из "Тайных записок" А. С. Пушкина".

В ноябре появляется первая полнотекстовая электронная русская библиотека, будущая Библиотека Мошкова

Действующие лица и исполнители

Генис А.

"Спустившаяся с героических высот на землю смерть, не задерживаясь на реалистической кладбищенской почве, скатилась еще ниже - в обитель гротеска, пародии и черного юмора. В своем карнавальном, идущем еще от средних веков обличии смерть, хихикая и кривляясь, осваивает постсоветскую культуру. Ее постоянное присутствие - назойливое "memento mori" - вносит необходимый иронический оттенок в наши отношения с действительностью. Этот двусмысленный нюанс, отстраняя жизнь, мешает ей растворяться без осадка в трудовых буднях.

Эволюция "чернухи" от окопной правды через бытовые реалии физиологических очерков к метафизическому сарказму - знак взросления общества. Эпидемия искусственных кошмаров, обрушившаяся на Россию, не источник, не следствие и не отражение ее подлинных бед. Скорее, некрофилия постсоветской культуры - своего рода инициация. Как известно, во время этого обряда подросток проходит испытание страхом. Только научившись преодолевать его, он может вступить на равных правах не в потустороннюю, а во взрослую жизнь".

Михайлов А.

"Надо признать сразу, что "Новый мир" (#9, 1993) напечатал далеко не лучшую вещь Игоря Клеха - "Хутор во вселенной". Но сам факт публикации писателя в этом журнале представляется обнадеживающим: наша сытая "толстая" периодика осваивает-таки наряду со средним слоем и действительно незаурядных представителей "новой прозы"...

Наверное, никто другой не пишет сегодня об одиночестве так серьезно и - вот именно! - мужественно, как Игорь Клех. Его мачизм, мужское начало, прямое и честное додумывание любой самой неудобной мысли до конца заметно выделяют его среди других представителей "новой волны", приверженцев литературного машкерада и веселой, ни к чему не обязывающей игры. В Клехе есть какая-то тяжесть. При том, что он, как и другие "постмодернисты", насквозь филологичен...

Сюжет в произведениях Клеха напрочь отсутствует: каждая его новая вещь является как бы продолжением и дополнением прежних, написанных раньше... Как же все-таки определить жанр такого длящегося во времени и пространстве письма, избавившись от застрявшего в зубах и надоевшего словечка "текст"?..

Клех свою форму, судя по всему, нашел. В "горниле" его жанра переплавляется все, что угодно: от алкогольных медитаций и эротических ретроспектив до, скажем, убийства Джона Леннона или казни четы Чаушеску. В результате получается весьма оригинальный сплав, который можно сравнить разве что с блестящим интеллектуальным бредом Галковского или со "стилистикой скрытого сюжета" никому не известного писателя Павла Улитина, тоже создававшего всю свою жизнь один метатекст".

Камянов В.

"Нынешнему повествователю все чаще случается выходить к публике, не успев собраться с мыслями. Мысли пока что в разбросе, а текст, пожалуйста, - готов. Заведомо бракованный? Это как на него посмотреть. Для кого-то - нескладица, сумбур, а на взгляд самого творца - именно то, что надо, ибо ему, творцу, - претит выстроенность сюжета и соразмерность архитектоники: за всем этим - традиция, неотрывная от опыта пращуров, слишком для нас идиллического, что ли...

"Эмоции человека", глубинный их слой нынешняя проза-затейница разучилась задевать. Опасаясь прослыть копухой или занудой, она с ходу, с лету ворошит залежи читательской эрудиции, перетряхивая старые сюжеты, цитаты, насмешничая, уязвляя школьные авторитеты, интригуя нас логическими провалами или перескоками (а попутно сажая на тощий эмоциональный паек).

Нынешний автор все больше экстраверт, комментатор своих состояний и пристрастий. В разбросе его улыбочек и беглых замет важны значащие усиления, замедления, интервалы: nota bene! Дрогнул лицевой мускул чуть позаметней прежнего - тут тебе и смысловой акцент, род курсива. Примечай. А мы, что ж, всегда готовы. Но, подозревая писателя (по давней привычке) в заветной, выношенной идее, рискуем во что-нибудь вляпаться. Начинает, к примеру, тот же Игорь Клех очередную главу зарисовкой с натуры: уселся его повествователь в позе орла и облегчается от лишнего. Дело будничное. А вокруг героя, как мы помним, - Вселенная, перед лицом которой уместна метафизическая задумчивость. Отчего бы герою не помыслить об архитектурной форме, выращенной им сейчас совместно с морозцем? Шпиль? Похоже. Но больно блекло. А если о шпиле чуть пышнее, с учетом серьезности момента? Получится, как в тексте: "готика предопределения". Не слабо. Разумеется, тут и самоирония. Но к чему такой перерасход красок? Ради снижения темы горных закатов? Дорогое удовольствие...

Конец века принес с собою новшество. Теперь изволь не разнеживая слух, проникаться почтением к телесному низу, которому весело глядеть наружу из дырявых образных систем.

Процесс люмпенизации общества, кажется, нашел подходящую эстетику, дабы собою полюбоваться и польстить разорванному сознанию (родовой примете люмпена), которое совсем не прочь навязать себя искусству в наставники. Когда такое удается, читатель получает в дар памятную по И.Клеху "готику предопределения" - изысканный продукт метафизики на морозце".

Агеев А.

"Последние два-три года люди, так или иначе причастные к литературе, чувствуют себя кисло. Спектр настроений располагается в диапазоне от перманентного вопля по поводу ужасной гибели всей вообще русской культуры (прежде всего, конечно, литературы) до вялой скуки: "Ну вышел еще один роман Астафьева, Битова, Владимова - имя им легион - ну и что? Неужели еще и читать? Вот ужо Немзер с Курицыным прочтут, по статейке напишут, - а мы газету "Сегодня" полистаем".

Сорокин В.

"Сердца четырех" - скучная книга.

Бывают хорошие скучные книги. "Сердца четырех" - плохая скучная книга.

Рассказы Сорокина поначалу казались занимательными, но скоро оказалось, что все они без исключения сделаны по одной колодке.

Сорокин неизобретателен.

"Сердца четырех" - феномен не творческий, а механический. Одномерный. Горизонтальный. А+А+А+А... И так до бесконечности.

Тут все дело в количестве. Терпенье и труд все перетрут.

"Сердца четырех" - книга пресная, потому что неталантливая.

Сорокин неталантлив. Если бы он писал не прозу, а стихи, можно было бы сказать, что у него есть способность к версификации, но нет поэтического дара.

"Сердца четырех" написаны не для того, чтобы их было интересно читать. Может быть, вообще не для того, чтобы их читали. Сегодня это дело обыкновенное.

Сам Сорокин еще менее интересен.

Я с недоумением думаю о его несостоявшейся букеровской речи. А ведь должен же был он ее заготовить?

Кому интересно, что думает Сорокин о себе? Тем более - о других.

У всех литературных шарлатанов, в сущности, две присказки:
а) "Так и было задумано!", б) "Перечтите еще раз!"

Отвечаю: а) "Тем хуже"; б) "Спасибо, не надо..."

И "бороться" не надо.

Сорокин уже не нужен.

Пусть живет.

P.S. "Тухляндия", - сказал Вик.Ерофеев о советской литературе. Сорокин - советский писатель?"

(А.Василевский. Вот что я думаю о Сорокине // "Литературная газета", #11).

Аксенов В.

"Читатели, даже весьма образованные читатели, и даже опытные сотрудники толстых журналов сетуют: дескать, новое поколение критиков пишет так, что ничего нельзя понять: ни о чем произведение, ни даже кто его автор. Увы, это правда. Но поймите и нас! Редкий критик может в точности сказать: о чем пишутся современные вещи? Их авторство тоже не всегда понятно. О жанре, языке и проч. писать даже как-то и неприлично - еще подумают, что с луны свалился или очнулся после летаргического сна. Вот и приходится заниматься тем, что А.Платонов называл "совокуплением слепых в крапиве", то есть писать примерно таким образом: мол, кажется, в "Новом мире", кажется Галковский напечатал какую-то вещь... называется "Жизнь насекомых"... точно о чем, не знаю, но Андрей Немзер утверждает, что про Афганистан лучше не придумаешь.

На этом фоне новый трехтомный роман Вас.Аксенова смотрится моложавым спортивным старичком среди тщедушных юношей-психопатов. Даже завидно! Все на месте! Содержание - на месте! Автор - вот он! милый, всеми узнаваемый "Вася", стильный писатель, виртуоз слова, мастер, мастер и еще раз мастер, не потерявший к почтенному возрасту ни душевной силы, ни бойкости пера, ни остроты социального взгляда. Вечный лидер, неутомимый выдумщик, эксцентрик, жонглер жанра, а впрочем, как и положено русскому писателю, слегка философ и пессимист.

Чем же он порадовал читателя на сей раз?

Василий Аксенов написал эпопею. По сути она продолжает "Жизнь Клима Самгина", ибо действие романа охватывает с лишком тридцать лет, от 18-го года до середины 50-х годов. Бездна лиц и положений, ничто и никто не забыт, от кронштадтского мятежа до первого стихотворения Евтушенки. Масса кровавых интриг, любовных треугольников, половых актов и других исторических событий". (П.Басинский. О чем написал Аксенов? Опыт рецензии в манере пересказа // "Литературная газета", #32).

Попов В.

"Безудержно-фантастическое повествование Попова, бурлескное, вихреобразное - отнюдь не цинично. Ибо в нем нет главной составляющей цинизма - злобы. Это именно реакция усталой человеческой психики на шестидесятнические иллюзии, на юношеские "идеалы", на представляющиеся когда-то такими заманчивыми мечты о роскоши и роскошных чувствах. Реакция на перестроечные надежды - этот последний взлет российского романтизма, который - увы нам - въелся в нашу плоть и кровь.

Немного только безнадежно делается от этого бесконечно юмористического, "хохмаческого" романа, написанного пером талантливого "шестидесятника". (Е.Щеглова. Попов есть Попов // "Литературная газета", #14).

"Эта проза, в противовес всем расхлябанностям и необязательностям небрежной "новой литературы", по-прежнему выстроена с заботой о читателе и любовью к нему. Читатель не скучает ни секунды. Все гвозди забиты намертво, а ткань текста, натянутая на них, не провисает нигде. В новой для себя, почти реалистической манере повести "Иногда промелькнет" Попов оказывается столь же крепким литератором, что и в своих выверенных гротесках...

"Любовь тигра" - страшноватая книга. Но она по-прежнему пронизана любовью - зачастую беспомощной, но неизменной. Попов не оставляет попыток сделать мир уютнее, расчисленнее, яснее. И вне зависимости от результата его опыт полного, светлого существования во тьме и хаосе необходим всем, кто узнает в его герое себя..." (Д.Быков. Сны Попова // "Новый мир", #5).

Алешковский Ю.

"Товарищ Сталин, вы большой ученый..." Помните? О-о!.. Юз Алешковский - это в своем роде легенда. Раскрываю июньский номер петербургской "Звезды", добравшийся до столицы только в октябре-ноябре. Юз Алешковский. Роман. Новый. Дата: декабрь 1991 - май 1992. Редакционная сноска: "Печатается впервые". Не перепечатка. Только что из США. О-о-о!..

Читаю и себе не верю. Это надо видеть собственными глазами. Любой пересказ бессилен перед лицом оригинала. Нет, говорю я себе, не может это быть так никудышно, так провально. Может. Увы, так оно и есть.

Юз Алешковский... не чувствует языка, на котором пишет, просто не владеет им. Признаюсь, для меня это было неприятным открытием. Если бы он работал короткими, простыми фразами типа "он вошел", "она сказала"! А то даже относительно простые грамматические конструкции даются ему с трудом... Когда же ему приходится выразить мысль, требующую причастных, придаточных и вводных, возникают дебри, непроходимые не только для читателя, но, похоже, и для самого прозаика...

Да, на прежних книгах Алешковского, изданных за границей и перепечатанных позже у нас, лежала чуть ли не сакральная печать опалы. Все мы знаем, какие чудеса в читательском сознании может сотворить эта презумпция запретности. И вот наконец ура, свобода! - Алешковский пишет новый роман, отправляет его в Санкт-Петербург, роман свободно выходит в свет и... Триумф? По-моему, срам. Впервые книжка Юза Алешковского вышла в России на общих основаниях и не выдержала этого испытания". (А.Василевский. Дар пристойного стиля // "Новый мир", #3).

Слаповский А.

"С кем бы я ни говорил о нем, все в один голос: способный. Что еще сказать? Очень способный. Что вам еще? Способный. Способный. Очень способный.

А Андрей Немзер назвал в газете "Сегодня" Алексея Слаповского одним из самых ярких современных прозаиков...

В прозе Слаповского сопротивления нет. Он умеет писать читабельно: см. его... роман "Я - не я" о переселениях одного гражданина в тела современников, роман легковесный (думаю, сознательно легковесный), но любопытный, не скучный. И если в другой раз он пишет вещь просто нечитабельную: см. "Закодированный", то это никак не творческая неудача, а тщательно выполненное самозадание. Впрочем, сама возможность такого задания вытекает вовсе не из каких-то оригинальных умонастроений Слаповского, а просто из воздуха. Из творческой атмосферы. Но это особый разговор. Не случайно Андрей Немзер любезно назвал Слаповского еще и ключевой фигурой новейшей российской словесности. К сожалению, это похоже на правду.

Так вот, "Закодированный, или Восемь первых глав". Действительно восемь...

А о чем там в этих главах? Да не важно о чем. О чем-то. Самому автору не важно. А значит, и нам тоже...

Впрочем... повесть написана? Написана.
Что сказано? Ничего.
Нужно ли ее читать? Не уверен.
Впрочем, вру: уверен, что не нужно.
Зачем она написана? Не знаю.
Нет, снова вру: знаю. Она, как множество произведений новейшей российской словесности, написана для того, чтобы быть напечатанной. Чтобы, возможно, быть отмеченной критикой. Чтобы, может быть, выдвинуться на премию. Не на ту, так на другую. Чтобы тем самым подтвердить профессиональный статус автора. Чтобы (начинай сначала) легче было напечатать следующую повесть. Чтобы уж наверняка ее отметил критик. Чтобы точно получить премию. Ну и так далее.

Не берите в голову. Это из БИБЛИОТЕКИ НЕ ДЛЯ ЧТЕНИЯ". (А.Василевский. Вот Слаповский, который способен на все // "Новый мир", #7).

Кибиров Т.

"Место Тимура Кибирова в современной поэзии сейчас определить трудно за смутностью общей картины. Да и не надо. Оно, это место, занято только им. Этого достаточно. Он долго пел за сценой, имел своих сторонников, затем сработал механизм времени - и Кибиров со своей компанией (группа "Альманах") выехал на авансцену. Неожиданно включилась аппаратура, тысячекратно увеличив звук. Но есть ли кто-нибудь в зале? Вот вопрос. В принципе его голосу нужен стадион. В том-то, может быть, и драма этого поэта, что ему, соприродно открытому в пространство, суждено было начинать в подвале. Вряд ли и теперешний успех питателен: это поэт в лес смотрит...

Кибировская стилизация - это уроки музыки. В основе его поэтики - песня. Строфа - куплет. Песня любая - народная, революционная, блатная, эстрадная, шульженковская, пахмутовская, т.д., т.п. - ему годится. Кибиров, как правило, не мудрит с синтаксисом. При всем обилии реминисценций, намеков и отсылок Кибиров - поэт прямого действия. Его квазипесенность отражает, помимо прочего, явное наличие на Большой Сцене - Высоцкого. Внутристиховыми изысками апеллируя к своей, домашней аудитории, он поет за сценой, понимая, что всенародного барда не перехрипеть. При этом он весьма не тихо ненавидит КСП. Сердечно близок ему Башлачев..." (И.Фаликов. Глагол времен. Г.Державин и Т.Кибиров: опыт параллельного прочтения // "Литературная газета", #42).

"Стихи о любви" - альбом-портрет, как гласит подзаголовок на первой странице. Портрет не столько поэта К., сколько времени, отдельной, завершенной и самодостаточной эпохи... Поэзия поэта К., возможно, помогает преодолеть... кризис самоидентификации в новых условиях своим ироническим катарсисом...

Это книга "о любви", а не лекарство "от любви" к вчерашнему. Здесь эпоха (как бы плоха она ни была на взгляд поумневших идейных вождей) предстает в своем человеческом измерении и вызывает лишь простые слезы...

Таким домашним, комнатным вариантом является и поэзия К. Дух домашности исходит от ушедшей эпохи в интерпретации "Стихов о любви". Все хорошо и мило. Текст легко читается, картинки весело и трогательно смотрятся. Все довольны. И пусть недоброжелатели говорят, что поэт К. в своем творчестве квазиактуален, ведет в "странные оазисы архаической культуры" и ориентирован на победу Жириновского с регрессивным ходом истории. Я останусь с Кибировым, а не с прогрессом, чтобы вместе бродить в садах "общих мест" и лить прощальные слезы". (А.Панов // "Независимая газета", #28).

Салимон В.

"Привычка к странствиям избавила героя Салимона от боязни пространства и людей, и даже если с годами, по второму закону Ньютона, укатали Сивку крутые горки, все равно, откуда явилась эта сосущая "грусть-тоска" в груди, тяга к саморазрушению и разрушению, сокрушительные сомнения, бессонница, эти "крюки", "ножи", "веревки" - и вновь одиночество? Не из этой ли самой трещины, где веет пустота и откуда наползает мгла? Экзистенциальный страх укоренен не в пространстве, что можно было бы вынести, а в бесплотном и неощутимом времени, и оно не убывает, а прибывает, хлещет из образовавшихся трещин, словно вода, поднимая нас и прижимая к сводам, - нырять все равно придется. Хорошо бы с верой.

И Салимон фиксирует свои страхи, отвращение, отчаяние, грустит, шутит, чувствует свое сердце размером с кулак - и это оказывается так... человечно, и плюйся здесь не плюйся, оказывается поэзией, стихами..." (И.Клех. Трещина, где веет пустота и откуда наползает мгла // "Литературная газета", #47).

Айзенберг М.

"Эстетическая позиция М.Айзенберга - позиция, по сути, минималистская, родственная концептуализму и особенно таким поэтам-минималистам (ставшим заодно и одними из основоположников отечественного концептуализма), как Вс.Некрасов и Ян Сатуновский...

Стих работает на интонации и ключевых словах. Каждый образ возникает сам по себе, подчеркнуто немотивированно... Перед нами - осколки несуществующей образной системы, объединяемые одной только волей к высказыванию, но воля эта очень и очень сильна - и стих живет...

Исходит М.Айзенберг из акмеизма в его позднемандельштамовском обличии, однако в результате формируется совершенно иное художественное пространство. М.Айзенберга всерьез можно назвать одним из немногих, действительно "преодолевших акмеизм". Дело даже не в отсутствии главного акмеистического пафоса "мировой культуры", а в новом самоощущении художника, в том, каким путем он идет к высказыванию. Путь этот - сплошные самоограничения, но только так М.Айзенберг может завоевать для себя исконную и искомую "тайную свободу" поэта". (В.Кулаков. Жизни печная тяга // "Новый мир", #9).

Соколов В.

"Валентин Сколов (1927-1982) никогда не думал, никогда не надеялся увидеть свои стихи изданными в виде сборника на Родине. Сама эта мысль показалась бы ему дикой. А единственный "гонорар", на который он мог рассчитывать, - это новый срок. Всего в лагерях, тюрьмах и психушках поэт отсидел 31 год. Можно сказать, что он был поэтом #1 мордовских политлагерей 60-х годов.

Лишь немногие из писавших в застенках в советское время совершили прорыв в Поэзию. Например, Варлам Шаламов. И, безусловно, Валентин Соколов. Он был самоучкой и вряд ли читал работы по стихосложению, ритмике, ритму. Он писал по наитию. Он создал свой "звукоряд" (термин одного лагерного соколоведа)...

Удачно, на мой взгляд, название сборника - "Глоток озона". После недолгого пребывания на воле, где

В сером мутные фигуры,
Красный флаг над ними реет,
Серых дней клавиатуры
Человек взорвать не смеет...

герой снова попадает в лагерь, и первое его чувство не отчаяние, а некая радость: "Ты душе глоток озона... Здравствуй, зона!" Но, может быть, название сборника на обложке "Глоток озона. Валентин Соколов" нужно понимать и по-другому: поэзия Соколова - это глоток озона? По крайней мере она была таким глотком для тех, кто был рядом с ним.

Их воспоминания о Соколове включены в заключительный раздел сборника. Здесь он предстает как человек без ретуши и подмалевки: в прожженном бушлате, с голубоватыми точками въевшейся в лицо угольной пыли, по виду - полублатной, ханыга, чифирист, "Валек". Недаром же в своем поэтическом псевдониме отбросил он фамилию (родовое), оставив лишь имя (сугубо индивидуальное) и прибавив "видовое" - з/к. Один из многих, из одинаково одетой, наголо остриженной серой массы.

Ее крик и боль. Ее мечта о звездах". (Б.Вайль // "Литературная газета", #29).

Другие произведения

Алданов М.
Портреты. Очерки. - М.

Алейников В.
Скифские хроники, 1989-1993. Стихи. - М.
Ночное окно в окне. Стихи. 1974-1978. - М.

Анчаров М.
Самшитовый лес. Роман, повести. - М.

Артамонов В.
Воскресенье. Стихи. - СПб.

Астафьев В.
Русский алмаз. Рассказы, затеси. - М.
Прокляты и убиты. Роман. Книга вторая // "Новый мир", ##10-12.

Белый А.
Критика. Эстетика. Теория символизма. В 2 т. - М.
Глоссолалия. Поэма о звуке. - Томск.

Берберова Н.
Рассказы в изгнании. - М.

Битов А.
Из книги "Айне Кляйне арифметика русской литературы" // "Новый мир", #4.
Вычитание зайца. - М.

Бонифаций
Вешние воды. Сборник срамной лирики. - М.

Бродский И.
Каппадокия. Стихотворения. - СПб.

Бутов М.
Изваяние пана. Рассказы, повесть. - М.

Вацуро В.Э.
Лирика пушкинской поры. - СПб.

Веденяпин Д.
Покров. Стихи. - М.

Визбор Ю.
Верю в семиструнную гитару. - М.

Витухновская А.
Детская книга мертвых. Стихи. - М.

Вишневский А.
ЮАР. Пьеса. - СПб.

Владимов Г.
Генерал и его армия. Роман // "Знамя", ##4-5.

Войнович В.
Москва 2042. Роман-анекдот. - Петрозаводск.
Замысел. Книга // "Знамя", ##10-11.

Гальперин Ю.
Мост через Лету. Практика прозы. - СПб.
Играем блюз. Повесть. - СПб.

Гаспаров М.Л.
Русские стихи 1890-х - 1925-го годов в комментариях. - М.

Глезер А.
Вернуться в Россию. Избранные стихи и переводы. - М.

Гранин Д.
Бегство в Россию. Роман // "Новый мир", ##7-9.

Губерман И.
Иерусалимские гарики. Стихи. - М.
Прогулки вокруг барака. Роман. - М.

Гуро Е.
Небесные верблюжата; Бедный рыцарь. Стихи и проза. - Ростов н/Д.

Довлатов С.
Собрание прозы. В 3 т. - СПб.

Дон-Аминадо
Наша маленькая жизнь. Стихотворения. Политические памфлеты. Проза. Воспоминания. - М.

Драгомощенко А.
Фосфор. - СПб.

Ерофеев Вик.
Избранное, или Карманный апокалипсис. Рассказы. Повести. - М.

Жолковский А.
Блуждающие сны, и др. работы. - М.

Зельченко Вс.
Из Африки. Стихи. - М.

Иванов Г.
Собрание сочинений. В 3 т. - М.

Ильязд
Собрание сочинений. В 5 т.
Т.1. Парижачьи. Опись. - М.

Искандер Ф.
Детство Чика. Рассказы. - М.

Кабаков А.
Похождения настоящего мужчины в Москве и других невероятных местах. Повесть и романы. - М.

Каледин С.
Поп и работник. Повести. - М.
Стройбат. Повести и рассказы. - М.

Клячкин Е.
Не гляди назад. Песни. - СПб.

Кублановский Ю.
Число. Стихотворения. - М.

Кувалдин Ю.
Так говорил Заратустра. Роман. - М.

Кучерявкин В.
Танец мертвой ноги. Стихи. - СПб.

Лавут Е.
Стихи про Глеба, Доброго Барина, царя Давида, Фому и Ерему, Лютера и других. - М.

Левитин М.
Безумие моего друга Карло Коллоди, создавшего куклу Буратино. Роман // "Октябрь", #3.

Лимонов Э.
Палач. Смерть современных героев. Романы. - Тверь.

Лунц Л.
Вне закона. Пьесы, рассказы, статьи. - СПб.

Манн Ю.В.
"Сквозь видный миру смех..." Жизнь Гоголя, 1809-1835. - М.

Матвеева Н.
Менуэт. Стихи. - М.

Миллер Л.
В ожидании Эдипа. Стихи и проза. - М.

Нарбикова В.
Избранное, или Шепот шума. Романы, повести. - М. - Париж - Нью-Йорк.

Носов С.
Памятник во всем виноватому. Тексты для чтения. - СПб.

Петрова А.
Линия отрыва. Стихи. - СПб.

Петрушевская Л.
Карамзин. Деревенский дневник // "Новый мир", #9.

Постникова О.
Крылатый лев. Стихи. 1969-1990 годов. - М.

Рассадин С.
Очень простой Мандельштам. - М.

Рейн Е.
Предсказание. Поэмы. - М.

Рязанов Э.
Предсказание. - М.

Сапгир Г.
Любовь на помойке. Стихи, март 1992 г. - М.

Сегень А.
Тридцать три удовольствия. Роман. - М.

Седакова О.
Стихи. - М.

Слаповский А.
Здравствуй, здравствуй, Новый год! Повесть // "Волга", #1.
Книги для тех, кто не любит читать. Рассказы // "Дружба народов", #2.
Вещий сон. Детективная пастораль // "Знамя", #3.

Солженицын А.
Красное колесо. Повествование в отмеренных сроках.
Т.3. Узел 2. Октябрь шестнадцатого. - М.
Т.4. Узел 2. Октябрь шестнадцатого. - М.
Т. 5. Узел 3. Март семнадцатого. - М.
Т.6. Узел 3. Март семнадцатого. - М.
Т.7. Узел 3. Март семнадцатого. - М.

Сорокин В.
Роман. - М.
Месяц в Дахау. Поэма в прозе // Газета "Сегодня", #13.

Соснора В.
Башня. Роман. - СПб.

Стратановский С.
Стихи. - СПб.

Тимофеев С.
Собака, Скорпион. Стихи. - СПб.

Токарева В.
Джентльмены удачи. - М. - Петрозаводск.
Коррида. Повести и рассказы. - М.
День без вранья. Повести и рассказы. - М.

Турбин Вл.
Exegi monumentum. Записки неизвестного лабуха // "Знамя", ##1-2.

Фальков Б.
Десант на Крит. Повесть // "Знамя", #6.

Фанайлова Е.
Путешествие. - СПб.

Фрейдкин М.
Опыты. - М.

Хазанов Б.
Наглфар в океане времени. - М.

Чичибабин Б.
82 сонета и 28 стихотворений о любви. - М.
Цветение картошки. Книга лирики. - М.

Чуковский К.
Дневник. 1930-1969. Сост., подгот. текста и комм. Е.Ц.Чуковской. - М.

Шершеневич В.
Ангел катастроф. Избранное. - М.

Шефнер В.
Лачуга должника. Роман. - М.

Шилейко В.
Тысячелетний шаг вегилий. Стихотворения и переводы. - Томск.

Шмелев И.
История любовная. Роман моего приятеля // "Москва", ##7-9.

Эппель А.
Травяная улица. Рассказы. М. - Париж - Нью-Йорк.

Эсакиа Дм.
В поисках утраченного пространства. Опыт псевдоученой поэмы в прозе о человеке со свойством // "Знамя", #1.

Сборники

Арзамас. Сборник в 2 кн. - М.

Серапионовы братья. Антология. Сост., предисл., комм. и подгот. текста А.А.Гугнина. - М.

• Анастасия Отрощенко Век=текст, зарубежье, выпуск 70