Д.А.Пригов. Живите в Москве: Рукопись на правах романа. - М.: Новое литературное обозрение, 2000. - 352 с.; тираж не указан; ISBN 5-86793-100-5.

Теперь нет никаких сомнений в том, кому российская словесность обязана нетленным циклом стихов о Милицанере. Она обязана этим нетленным циклом нобелевскому лауреату Габриэлю Гарсиа Маркесу. На протяжении долгих пореформенных декад Дмитрий Александрович вдалбливал в сознание интервьюеров, что основной принцип его творчества - невлипание в чужие стилистики; а тем временем в приговское сознание все коварней и беспощаднее влипала стилистика "Ста лет одиночества", и едва эти самые лета склонили Д.А. (р. 1940) к суровой прозе - все самым комичным образом вышло наружу.

Москва романа "Живите в Москве" - не Москва, а полное Макондо. Всякая мелочь по-колумбийски гиперболизирована, вздыблена на котурны. Где у Г.Г.М. непрерывно льет дождь, там у Д.А. бесперечь гонят по Садовому пленных немцев. Вместо стайки бабочек над головой Маурисио Бабилоньи - стада тараканов и крыс, обгладывающих обитателей коммуналки. Еженедельные землетрясения, цунами, извержения вулканов. Нашествия варварских орд.

Редактора книги С.Еремину, очевидно, так ошеломила эта череда апокалиптических картин, что редактор расслабилась и позволила автору творить с русским языком все, что заблагорассудится: называть Джомолунгму Джамалунгмой, каузальное - казуальным, дыхание Чейн-Стокса - дыханием Сток-Чейнса. "В руки бралось некое подобие ступы, сооруженной из толстой длинной круглой деревянной ручки с прикрепленным перпендикулярно в торце мощным плоским обрезком увесистой доски". Перечитайте это предложение еще раз. И еще раз. Откройте словарь Ожегова на вокабуле "ступа". Да вы и без Ожегова знаете, что такое ступа: посудина такая, транспорт Бабы Яги. Вы знаете, а Пригов не знает. Он, похоже, путает ступу со шваброй.

Ах, если б Дмитрий Александрович взял и сочинил настоящие, не ушибленные магическим реализмом мемуары. Вот был бы интеллектуальный бестселлер. Ведь творец Милицанера - вполне вменяемый, эрудированный, многое видевший и запомнивший человек. С ним вполне можно разговаривать; не думайте: в поэзии он не такой, как в жизни. Да и в прозе, выясняется, - тоже.

Однажды редактор "Круга чтения" бродил по бескрайним павильонам Франкфуртской книжной ярмарки. Потом он вышел из собственно павильонов в рассуждении перекусить. У подножия грандиозной башни Мессетурм притулилась обшитая досками столовая. Однако то была только с виду столовая, а по существу - еще один, добавочный павильон. На подиуме читал свои стихи Дмитрий Пригов. Молоденькая девушка рядом переводила на немецкий строчку за строчкой для полудюжины дремотных слушателей. После каждой строчки прямо посреди города разверзалась трещина, дышащая испарениями магменных недр. Добропорядочные франкфуртцы останавливались около трещин, дожидались, пока на светофоре зажжется зеленый, переходили на ту сторону и шли дальше - по своим глубоко непровинциальным, глубоко мелкобуржуазным делам.

Цитата: Он не понимал. Он выл, как скот. Я тянул его за задние ноги, но голова не пролезала. Оттого он орал еще истошнее. Я зажимал ему пасть, заматывал ее какими-то тряпками. Он дико царапался. Все мои руки кровоточили. Затем он принялся за мое отекшее, опухшее, синюшное лицо. Кровь уже не текла. Зато кожа под его тонкими режущими коготками легко разваливалась большими неровными трещинами, сочившимися чем-то коричневатым. Я только по-собачьи взматывал головой, отрясая набухшие, раздражавшие капли и отставшие лохмотья. Они разлетались по комнате, усеивая собою обои, как следами от раздавленных клопов. Сам же кот не переставал выть. Я набивал ему пасть кислой капустой. Он сжимал и скалил зубы. Тогда я протискивал капусту в зиявшие боковые бреши его рта, одновременно растягивая его тело за пределами батареи. Было совершенно непонятно, что делать дальше. Тут пришел где-то отысканный соседями пьяный, опухший, как и все, водопроводчик. Он просто и машинально отвинтил батарею. Выпустил кота. Вызванная теми же соседями, подоспевшая как раз вовремя мать обмазала меня зеленкой, отчего я приобрел совершенно запредельный колорит свежевыкопанного мертвеца, возымевшего иррациональную жажду мести всем и за все. Я плакал, выл, замещая кота, который, тоже обмазанный зеленкой, бродил на удивление тих и непринужден, словно не он это все заварил.

Заказать подробную рецензию?

---

Дмитрий Бавильский, Виктор Новичков. Личное дело Павла Рабина: Портрет бизнесмена на фоне времени. - Челябинск: Урал LTD, 2000 (серия "Бизнес-элита Урала"). - 216 с.; тираж 2000 экз.; ISBN 5-7029-0124-1.

Роскошно изданное жизнеописание местного олигарха, выполненное отборными преставителями местной же творческой элиты исключительно ради заработка. Но выполненное виртуозно: в тексте применяются композиционные находки всех сколько-нибудь громких авторов XX века от Джойса до Пелевина: ретардации, флешбеки, потоки сознания, прочие злостные искажения традиционного хронотопа. Сплошная форма, содержание отдыхает; подлинные письма героя из зоны читаешь с наслаждением, словно это не набор косноязычных банальностей, а монолог Молли Блум. Пожалуй, самая ненавязчиво-оптимистичная книжка 2000 года: даже если в сентябре закроют все газеты, а к каждому сайту Рунета прикомандируют специального цензора, свободная мысль не умрет. Культурологи вернутся в дворники и сторожа, будут портить глаза над свежим романом Набокова в отблесках топки и при всяком удобном и неудобном случае сшибать зеленые с богатеев. Есть такой легендарный персонаж: Робин Гуд.

Цитата: После появления законодательной базы стало очевидным, что малое предприятие "Прибор" доживает последние дни. Существовал он недолго, всего год, но опыт, приобретенный за минимальное это время, не прошел даром.

Рабин и его единомышленники шаг за шагом повторяли сложный и извилистый путь новой России.

Такова, значит, наша жизнь.

Заказать подробную рецензию?

---

Роман Виктюк. Роман с самим собой / Предисл. С.Николаевича. - М.: Подкова, 2000. - 488 с.; тираж 10 000 экз.; ISBN 5-89517-070-7.

До издательского бизнеса наконец дотянулась костлявая рука мертвого сезона. Книжек на "Шведской полке" кот наплакал, апофеозом недели должны были послужить "Сами по себе" Сергея Болмата, однако редакция РЖ вынесла их в сепаратный мини-портал. Приходится аннотировать кокетливые увражи, подобные этому: наспех спахтанные интервью из таблоидов со слюноточиво-глянцевыми цветными вкладками, неврастеничный зеленоватый шрифтец, па-де-де, гран-батманы, мадамы баттерфляи, служанки, бытовые анальные кровотечения. С другой стороны, сие безобразие как ни в чем не бывало продается в высоколобом магазине Ad Marginem. Лето - что еще скажешь.

Цитата: Критика вела огонь прямой наводкой, стреляла из дальнобойных орудий, пули летели, но в Виктюка так и не попали, потому что бегает он очень быстро, а иногда и летает, может и нырять, с корабля часто бежит на бал, а с бала на вокзал, а когда зрители ждут его на перроне, выясняется, что он еще вчера улетел на воздушном шаре.

Заказать подробную рецензию?

---

Фридрих Шеллинг. Ранние философские сочинения / Пер. с нем., вступ. ст., коммент., примеч. И.Л.Фокина. - СПб.: Алетейя, 2000. - 464 с.; тираж 1500 экз.; ISBN 5-89329-261-8.

"О возможности формы философии вообще" (1794), "О Я как принципе философии" (1795), "Философские письма о догмате и критицизме" (1795), "Новая дедукция естественного права" (1796), "Исследования в пояснение идеализма Наукоучения" (1796-1797). Ранний Шеллинг - это вам не ранний Шиллер. Все труды переведены на русский впервые. Мятущиеся максимгорьковские тире между фразами. Пестрядь вопиющего в пустыне курсива. Доверительная интонация брежневской кухни.

Ф.В.Й.Шеллинг - небезызвестный германский теоретик эстетики XVIII-XIX вв.

Цитата: Пока мы согласны, мой друг. Эта идея морального Бога не имеет совершенно никакой эстетической стороны; но я иду еще дальше и утверждаю, что она не имеет и философской стороны, - она не содержит не только ничего возвышенного, но она не содержит ничего вообще. - Она столь же пуста, как и всякое другое антропоморфическое представление (ибо в принципе все они одинаковы). Одной рукой она берет то, что дала другой, и не одной стороне она хотела бы дать то, что на другой отнять; она хочет почитать одновременно слабость и силу, моральное смирение и моральное самоутверждение.

Заказать подробную рецензию?

---

Кадзуо Исигуро. Остаток дня: Роман / Пер. с англ. В.Скороденко. - М.: Иностранная литература; Б.С.Г.-ПРЕСС, 2000 (серия "Иллюминатор"). - 288 с.; тираж 5000; ISBN 5-93636-008-3.

Не так давно РЖ имел случай выложить на своем сайте все, что он думает о Кадзуо Исигуро: припомнил ему и то, что повествовательная матрица "Остатка дня" (1989) была беззастенчиво использована русским беллетристом Б.Акуниным в его романе "Коронация" (1999), и то, что сэр Энтони Хопкинс недостаточно убедительно исполнил главную роль дворецкого в одноименном "Остатку" фильме. Одно из двух: или действительно новейшая британская действительность настолько тягомотна, или переводчик Скороденко толком не уяснил, за что натурализовавшемуся японцу Исигуро дали оголтело британскую Букеровскую премию, - но читать роман по-русски очень скучно.

Цитата: Мне кажется, наше поколение впервые осознало то, что ускользнуло от внимания всех предшествующих, а именно: великие решения, затрагивающие судьбы мира, в действительности принимаются отнюдь не в залах народных собраний и не за те несколько дней, какие международная конференция работает на глазах у публики и прессы. Скорее, настоящие споры ведутся, а жизненно важные решения принимаются за закрытыми дверями в тишине великих домов этой страны. То, что устраивают публично с такой помпой и церемониями, зачастую венчает собой или всего лишь ратифицирует договоренности, к которым неделями, если не месяцами приближались за стенами этих домов. Для нас, таким образом, мир подобен вращающемуся колесу, а великие дома - его ступице, и их непререкаемые отношения, исходя из центра, распространялись на всех, равно на богатых и на бедных, что вокруг них вращались. Те из нас, кто не был лишен профессионального честолюбия, стремились по мере сил пробиться к этой ступице (нет, все неизлечимо. - РЖ). Ибо наше поколение, как я уже говорил, было поколением идеалистов, для которых вопрос заключался не только в том, с каким блеском, но и ради чего использовать свое мастерство. Каждый из нас в глубине души мечтал внести свою скромную лепту в созидание лучшего мира и понимал, что с профессиональной точки зрения самый надежный способ добиться этого - служить людям современности, тем, кому вверена судьба цивилизации.

Заказать подробную рецензию?

---

Амос Тутуола. Путешествие в Город Мертвых. Моя жизнь в Лесу Духов / Пер. с англ. А.Кистяковского. - СПб.: Амфора, 2000 (серия "Новый век"). - 286 с.; тираж 5000 экз.; ISBN 5-8301-0137-8.

Электронные библиотеки Рунета Амоса Тутуолу (1920-1997), классика литературы йоруба (Нигерия), относят к детским писателям (наряду с Францем Кафкой, Кеном Кизи и Виктором Пелевиным). В аннотации издательства "Амфора" написано, что Тутуола "не только едва умел читать, но и никогда не слышал имен Шекспира или Толстого". Да: чукча не читатель, чукча писатель. Между тем фотография на четвертой странице обложки изображает весьма продвинутого молодого человека в тишотке с логотипом чуть ли не Pepsy - а вовсе не в традиционном облачении нигерийских племенных вождей.

Цитата: Кому же должна была достаться мышь? Земля наотрез отказалась уступить, а Небо ни за что не желало отступиться; Земля сказала, что она - главней и поэтому мышь останется у нее, а Небо заявило, что оно - важней и поэтому заберет добычу с собой; и вот они спорили несколько часов, доспорились до ссоры и, поссорившись, разошлись, а мышь так никому и не досталась, а Земля ушла в свой дом на земле, а Небо отправилось домой, на небо.

И как только Небо добралось до неба, оно сразу же отменило сезоны дождей - ни капли влаги не проливалось на землю, и даже росе было запрещено выпадать. Вскоре на земле не осталось воды, озера и реки постепенно высохли, растения и животные погибли от жажды, а среди людей начался голод.