www.russ.ru Шведская лавка # 53

Выпуск подготовил Роман Ганжа

Книги предоставлены магазином "Гилея"

Хуан Марсе. Двуликий любовник: Роман
Пер Улов Энквист. Пятая зима магнетизера; Низверженный ангел: Романы
Эндрю Миллер. Жажда боли: Роман
Эльфрида Елинек. Пианистка: Роман
Людвиг Витгенштейн. Заметки о философии психологии. Т.1

Хуан Марсе. Двуликий любовник: Роман / Пер. с исп. Н.Беленькой. - М.: Иностранка: Б.С.Г.-ПРЕСС, 2001. - 231 с. - (Иллюминатор). Тираж 5000 экз. ISBN 5-94145-031-1 ("Иностранка"), ISBN 5-93381-069-Х (Б.С.Г.-ПРЕСС)

"Двуликий любовник" (El amante bilingue, 1990), первое крупное произведение испанского писателя Хуана Марсе (Juan Marce, 1933), переведенное на русский язык, - роман о смерти человека, если можно так назвать опыт преодоления человеческого в себе самом, переживаемый главным героем. Как известно, человеческое в человеке называется словом душа. Всякая душа испытывает страсти. Душа Жоана Мареса наполнена образами прошлого, - "незаживающими ранами", причиняющими ему нестерпимые страдания. Нищетой, одиночеством, безысходностью Марес обязан человеческому, поселившемуся внутри, вытягивающему все жизненные соки, подавляющему волю к существованию. Герой наблюдает разрушительное действие чужеродного агента по своему отражению в зеркале, которое с годами становится все более стертым и невыразительным. Но однажды все меняется: "Смутно шевельнулась мысль, <...> что за этой личиной, которая глядела на него из зеркала, никого не было". Отныне Марес отказывается отождествлять себя с "внутренним человеком", он внезапно понимает, что его "личность" была не более чем "вымышленным персонажем", и теперь ее следует выбросить за ненадобностью. Марес изобретает себе новое амплуа: если раньше он был "жалким неудачником, живущим воспоминаниями о несчастной любви", то теперь он - "чрезвычайно самоуверенный тип", "ловкий и предприимчивый, отважный и лживый. Отчаянный приятель, способный сделать то, на что ты сам не решишься никогда в жизни, который сыграет вместо тебя и выиграет". Преображение достигается с помощью черного кучерявого парика, накладных ресниц и бакенбард, тоненьких усиков, резиновых хрящей, которые вставляются в ноздри и меняют форму носа, тонального крема, черной повязки на один глаз и зеленой контактной линзы на другой. Пижонский костюм, новый, глухой с хрипотцой голос, прямая, горделивая осанка, кошачья походка... Эпитет кошачий вовсе не случаен. Избавившись от маски несчастного страдальца, требовавшей наличия души, Марес обретает тело - крепкое, ловкое и грациозное тело хищника. Свободный от призраков прошлого, ведомый кошачьим инстинктом, Марес находит себе хозяйку - слепую девочку, и становится ее "глазами", "открывая для нее, да и для себя самого, замысловатый мир света и теней, более уютный и добрый, чем мир реальный".

Цитата: Он приблизился к ней вплотную, крепко обнял ее за бедра, уткнулся пахом в ее упругие выпуклые ягодицы и впился зубами в мягкий, сладко пахнущий, словно ватный, затылок. Сеньора Гризельда слабо застонала и укусила за ухо плюшевого медведя, еще крепче прижимая его к себе. Марес повалил ее на кровать прямо с медведем в руках, и все трое завертелись на небесно-голубом матрасе, на котором Марес мельком заметил винные пятна. И тогда, счастливый и беспечный, он позабыл наконец о чужой личине, о непостижимой для него страстной натуре, которую он изображал, о курчавом парике и черной повязке на лице, об этом дешевом клоуне, набитом ватой, будто плюшевый мишка, хотя сейчас по его венам бежал настоящий огонь...

В миг наивысшего блаженства он внезапно увидел свое отражение в стеклянном глазу медведя. Сквозь аромат йогурта, исходивший от шелковых уст сеньоры Гризельды, пробивался едва ощутимый привкус никотина.

Пер Улов Энквист. Пятая зима магнетизера; Низверженный ангел: Романы / Пер. со швед. [1-го романа] Ю.Яхниной, [2-го романа] А.Афиногеновой. - М.: Иностранка: Б.С.Г.-ПРЕСС, 2001. - 366 с. - (Иллюминатор). Тираж 5000 экз. ISBN 5-94145-030-3 ("Иностранка"), ISBN 5-93381-078-2 (Б.С.Г.-ПРЕСС)

Пер Улов Энквист (Per Olov Enquist, 1934) - известный шведский романист, драматург, критик. "Мир света и теней" и его связь с "миром реальным" - центральная тема романа "Пятая зима магнетизера" (1964). Центральная Европа, конец XVIII века. Лекарь Фридрих Мейснер, практикующий не признанные классической медицинской наукой методы врачевания, прибывает в небольшой немецкий городок Зеефонд. Там он берется за лечение слепой дочери городского врача Зелингера. Сначала он просит ее вспомнить драматическую историю утраты зрения, но увы: "Видимо, этот подход неправилен, думает он. Я пытаюсь вернуть ее к действительности, а она ее не принимает. <...> я должен был дать ей иллюзию". Девочка не видит, потому что боится увидеть, значит, она должна сначала вообразить прекрасный и желанный мир, который бы ей страстно хотелось увидеть, а затем Мейснер поможет ей сделать последний шаг: "Ты должна сотворить фантастический образ, совершить неслыханный подвиг, ощутить восторг. <...> Ты переживешь это прозрение как триумф, противоречащий рассудку". Реальный мир, постигаемый рассудком, темен и близок, своей земляной тяжестью он налипает и давит на глаз, не давая простора зрению. Цель лечения - разорвать связь человека с Землей ("Земля и болезнь связаны друг с другом"), напрямую соединить его с небесными телами, "изгнать дурное и реальное"... Лечение оказывается успешным, девочка обретает зрение.

На с. 183 впервые высказывается мысль о том, что Мейснер - вовсе не врач, а художник-романтик. Он вызывает у пациента восторг, самозабвение, экстаз, он творит в его податливом сознании иллюзорный мир - прекрасное произведение искусства. С точки зрения твердо стоящего на земле, укорененного в реальности врача-материалиста Штайнера, шедевры мейснеровского обмана не созданы для обычного бюргера, - рассудочного человека, не умеющего пользоваться своим воображением. Они попросту вредны для него, подобно тому, как чрезмерная стерильность вредна для естественных защитных механизмов человеческого организма... Позже Мейснер попадается на мошенничестве и над ним устраивается суд: "На суде будет разбираться произведение искусства, нечто бесполезное, что соблазнило нас, но на какое-то время вдохнуло в нас жизнь". В ожидании суда, на котором ему предстоит выступить в качестве свидетеля, Зелингер размышляет: "Мне нынешняя зима представляется произведением искусства, романтическим произведением искусства, в котором все сильнее нарастали элементы гротеска и все перемешивалось. Мейснер и впрямь, как он сам выразился, подвел рычаг под мироздание". И далее: "Думаю, жизнь - это соблазн, соблазн предпочесть красочное справедливому, изящное - неуклюжему. В этом свете вижу я теперь Мейснера, надежду, которую он мне дал. Я поддался Мейснеру, все мы всегда на короткое время будем ему поддаваться. А потом маятник качнется в другую сторону: весомое всегда побеждает легковесное". Иллюзия и плутовство, воображение и грех, искусство и безумие, - древние страхи и суеверия темного, тяжелого, словно могильная плита, мира до сих пор живы в нас. Слепые, мы предпочитаем теплую помойку материи божественной способности зрения, весомость собственного несуществования - легковесности истины.

Цитата: Слепота - это ведь тоже отличительное свойство, - продолжал он, - но ничего выдающегося в ней нет. Наверно, многие видят в этой особенности не помеху, а дополнение к другим свойствам. Мария Тереза кормила свою семью - кормила тем, что она слепая, а играет на фортепиано. Ее представили ко двору, и те, у кого были деньги, выплачивали ей большое содержание. Вот так обстояли дела. С этой-то стороны меня и атаковали. <...>

Через день явилась целая депутация, в которую входили профессора ван Свитен и Барт, а также доктор фон Штерк. Они осмотрели девушку и удалились, не сказав ни слова. За дверью ждали родители. Они поговорили с депутацией. А потом вошли и заявили, что зрение девушки не улучшилось - это просто плод ее воображения. Плод воображения! Профессор Барт объявил также, что "пациентку по-прежнему следует считать слепой, потому что она не смогла правильно назвать предметы, которые ей показывали". Но она ведь никогда прежде не видела этих предметов!

Эндрю Миллер. Жажда боли: Роман / Пер. с англ. Н.Жутовской. - СПб.: Симпозиум, 2001. - 395 с. - (Fabula Rasa). Тираж 5000 экз. ISBN 5-89091-207-0

Эндрю Миллер (Andrew Miller, 1961) - англоязычный писатель, получивший известность после публикации в 1997 году дебютного романа "Жажда боли" (Ingenious Pain).

Если "Двуликий любовник" Марсе - роман о смерти человека, то "Жажда боли", напротив, рассказывает о рождении человека. Латинское слово "пациент" означает "претерпевающий", то есть испытывающий внешнее воздействие и откликающийся на него ощущением боли или наслаждения. Англичанин Джеймс Дайер, события жизни которого образуют фабулу романа, с самого появления на свет в 1739 году не чувствовал ни того, ни другого. Не добрый, но и не злой; не мертвый, но и не совсем живой. "У него душа старика, или ее нет вовсе". Не способный стать "пациентом", Джеймс становится первоклассным хирургом: "Джеймс Дайер... он и на человека-то не похож. Машина для кромсания плоти. Заводной механизм. Очень опасен. <...> Похоже, он родился лишенным души". Художник, рисующий портрет Дайера, видит только безжизненную маску: "Это лицо убийцы младенцев, короля-идиота. Глядя на него, даже случайному зрителю становится не по себе. Ибо перед ним тайна". "Подойдя к зеркалу, он проводит по нему рукой. Что это за лицо? Жив ли он?" Талантом хирурга Дайер обязан тому, что его зрение располагается в искусственном пространстве, устроенном как часы или как заводная модель Солнечной системы, любимая игрушка маленького Джеймса. Там, где другие видят боль, хаос, ад, Дайер наблюдает порядок и гармонию. Там, где у других врачей начинают трястись руки и кружиться голова, Джеймс испытывает лишь спортивный и финансовый азарт.

Волею судеб Джеймс отправляется в Россию, чтобы сделать императрице прививку оспы. В заснеженных ливонских полях он встречает странную женщину, скорее всего цыганку, которая сопровождает его до Санкт-Петербурга. Там незнакомка делает с английским хирургом что-то такое, после чего он начинает испытывать боль. Сухое описание ее действий только обостряет ощущение тайны: "Одна рука Мэри погружена в тело Дайера, а теперь и другая входит туда же рядом с ней. Никакой крови; плоть расступается, как вода, как песок. Руки Мэри дрожат, лицо искажено напряженным усилием некоего тайного действа. Дайер не шевелится, лишь иногда вздыхает, как спящий обыкновенно вздыхает во сне. Когда все кончено, Мэри тяжело опускается на стул, уронив голову на грудь и расслабив плечи". Первое время боль нестерпима: "Его плоть вспоминает все. Каждый перелом, каждый удар, каждый укол иголкой, каждый ожог свечой. Через боль он обретает свою историю". Вместе с болью приходит реальность, обжигающий, кровавый мир, присутствие которого невозможно вынести. Дайер попадает в английскую лечебницу для умалишенных. Он покидает ее лишь тогда, когда чувствует в себе силы жить, как обычный человек. Умирает Джеймс Дайер в 1772 году от сердечного приступа.

Цитата: После хихиканья наступает странная сосредоточенная тишина. Долгие минуты напряженной физической работы. Сросшиеся, они испытывают наслаждение вместе. Стоит погладить одну грудь, как вздыхают обе. Сколько все это длится? Достаточно долго, чтобы ему наскучить. Девочки дышат тяжело, точно какие-то инвалиды, они то нашептывают ласковые слова, то журят его, то вдруг впадают в неистовство. Он продолжает, желая получить нужный опыт, закончить все как полагается. Через полчаса у Анны разрывается жемчужная нитка, и теплый жемчуг, как ртуть, бежит по их телам в складки простыни. Девочки вскрикивают, встают на колени, начинают собирать жемчужины и складывать себе в рот. Некоторое время Джеймс наблюдает, как они копошатся в постели с набитыми жемчугом ртами. Потом надевает халат и возвращается к себе в комнату.

Эльфрида Елинек. Пианистка: Роман / Пер. с нем. А.Белобратова. - СПб.: Симпозиум, 2001. - 397 с. - (Fabula Rasa). Тираж 5000 экз. ISBN 5-89091-178-3

Эльфрида Елинек (Elfriede Jelinek, 1946) - профессиональный музыкант, выдающаяся австрийская писательница, живет и работает в Вене и Мюнхене. К сожалению, мне не удалось выяснить, состоит ли госпожа Елинек в родстве с известным венским композитором и теоретиком додекафонии Ханнсом Елинеком (Hanns Jelinek, 1901 - 1969). Автор восьми романов, пьес, критических статей, Э.Е. завоевала сердца российских читателей в 1996 году, когда вышел русский перевод романа "Любовницы" (1975). Роман "Пианистка" (Die Klavierspielerin, 1983) переживает сегодня вторую волну читательского интереса, после того, как экранизация романа, осуществленная Михаэлем Ханеке, получила Гран-При Каннского фестиваля 2001 года.

"Пианистка" - тоже в каком-то смысле книга о жажде боли, о конфликте тела и зрения, реальности и искусства. Действие происходит в Вене, столице музыки. Героиня, учительница музыки Эрика Кохут, с детства обречена суровой матерью на жертвенное служение чистому искусству. "Ее тело - единственный вместительный холодильник, в котором искусство хорошо сохраняется. ОНА обладает необычайно восприимчивым инстинктом чистоты. Грязные тела окружают ее, как липкие от смолы деревья". Неприкосновенность, недопустимость телесного контакта, презрение к миру, в котором царят грязь, хаос, смешение и распад... Эрика "по звуковой лесенке аккордов поднимается в высшие сферы, а ее тело, словно мертвая оболочка, остается внизу. Стянутую оболочку тщательно досматривают на предмет наличия следов мужчины, а потом энергично вытряхивают. Окончив играть, она может надеть на себя свое тело свежим <...>. Бесчувственным и недоступным чувствам других".

Эрика тренирует бесчувственность, невосприимчивость к боли: "Когда дома никого больше нет, она нарочно делает надрезы на своей плоти", наблюдая за собой в зеркало. Отменить зловонную реальность собственного тела, целиком обратить его в зрение, в бесплотный образ по ту сторону зеркала, - вот чего хочет Эрика. Эрика посещает загородные кинотеатры, где крутят порно, Эрика проводит украденные у матери вечерние часы (мать всецело распоряжается временем Эрики) в забрызганных спермой кабинках пип-шоу, Эрика выслеживает парочки в городском парке, Эрика постоянно в поиске новых, невиданных зрительных впечатлений. "Да, действительность, очевидно, является одной из самых дурных ошибок вообще. <...> Ирреальное опережает реальное. Искусство при этом выигрывает в качестве". Эрика утверждает: "Чувства и страсти всего лишь заменители, суррогаты духовности". Зрение без касания, фантазм без совокупления, - вот что такое духовность. Вот что Эрика может предложить мужчине, который добивается ее расположения. "Лишь искусство обещает бесконечную сладость".

Вальтер Клеммер "всегда прислушивается к своему телу, которое его никогда не обманывает и которое говорит с ним и с другими людьми языком тела". Молодой, спортивный парень, он чует фальшь в том, как Эрика одевается. ходит, говорит с ним. Эрика соблазняет, Вальтер рассчитывает на качественный, здоровый секс. Эрика пишет Вальтеру письмо: она желает, чтобы ее связывали, стегали плеткой, затыкали рот кляпом из старых нейлоновых чулок, мочились ей на лицо, но при этом строго следовали всем ее указаниям. "Действительно ли, как здесь написано, она собирается засунуть ему в задницу язык, когда он будет сидеть на ней верхом? <...> Разве такое может пожелать женщина, великолепно играющая Шопена?! Однако именно это, и ничто другое, очень желанно для женщины, которая все время играла только Шопена и Брамса". На самом деле Эрика, не ведая того, мечтает осуществить на практике кантовский категорический императив: она хочет, чтобы к ней относились как к цели, а не как к средству удовлетворения сексуальных потребностей. Она требует от мужчины отказа от плоти, она желает его взгляд, его желание как таковое. Однако Вальтеру кантовская этика долга, похоже, чужда: "Он ДОЛЖЕН, и поэтому он не МОЖЕТ". Он не может "играть в бесцельные игры" и довольствоваться "упаковкой без содержимого". Эрика предлагает Вальтеру чистое искусство, манящий, холодный образ женщины, затянутой в черный латекс, однако Вальтер предпочитает вслепую разгребать теплые и душные помойки плоти, щедро поливая их своим ничтожным семенем.

Цитата: Дочь, эта странная и неумелая любовница, скручивает матери руки и целует ее в шею, обнаруживая свои тайные сексуальные намерения. Мать, тоже не слишком образованная в любви, использует неправильную технику и сокрушает все вокруг. При этом ее старая плоть вовлечена в борьбу в полную силу. С ней обращаются не как с матерью, а как с плотью. Эрика зубами проходится по материнскому телу. Она целует и целует. Она неистово целует мать. <...> Дочери удается на несколько коротких секунд увидеть уже сильно поредевшие тонкие волосы на материнском лобке, покрывающие внизу тучный живот. <...> Мать самым строгим образом прятала это место от ее глаз. <...> Эрика специально раскрыла мать, чтобы увидеть все, абсолютно все. <...> Дочь выпаливает матери прямо в лицо, что именно она сейчас у нее только что увидела. Мать молчит, чтобы превратить увиденное в невидимое.

Людвиг Витгенштейн. Заметки о философии психологии. Т.1 / Пер. с нем. С.Латушкина под ред. В.Анашвили. - М.: Дом интеллектуальной книги, 2001. - 192 с. Тираж 1000 экз. ISBN 5-7333-0211-9

Людвиг Витгенштейн (1889 - 1951) - знаменитый австрийский философ. Заметки, составившие текст этой книги, писались Витгенштейном с мая 1946 по май 1949 г., то есть одновременно со второй частью "Философских исследований". В обеих работах рассматривается сходная тематика, зачастую на тех же примерах (среди них - известный рисунок, в котором можно увидеть и голову кролика, и голову утки). Это тематика языковых игр и развернутая аргументация против индивидуального языка. Основной тезис Витгенштейна таков: не существует языка, в котором человек мог бы выразить свои индивидуальные состояния, иначе думать, что находишься в каком-то состоянии, и находиться в нем было бы одним и тем же. И если, например, в "Замечаниях по основаниям математики" для доказательства этого тезиса разбираются такие специфические состояния, как следование математическому правилу или уверенность в правильном решении, то в "Заметках о философии психологии" исследуется более широкий класс так называемых "психических феноменов". Таких, как боль, видение чего-то как чего-то, ощущение сходства, ощущение "хорошо знакомого" или "незабываемого", узнавание, знание о чем-то, воспоминание, сновидение, склонность, желание, мышление (!) и так далее.

Выясняется, что неверно толковать понятие боли через переживание боли, или объяснять реальность чувством реальности, так же, как неверно определять шах в шахматах особым ощущением шаховости. В не меньшей степени неверно выводить понятие Я из чьего-либо самосознания, или понятие человека из того факта, что некто ощущает себя человеком. Индивидуального языка не существует - на практике это означает, что когда я говорю "Я хочу есть", из этого вовсе не следует, что я - человек, наделенный cogito и в данный момент испытывающий нечто, что называется "чувством голода". Моя фраза - не более чем ход в сложной языковой игре, исключительно в рамках которой я равен самому себе, а мое "хочу есть" служит для выражения какого-то "внутреннего опыта". Другими словами, все внутреннее, интимное и непосредственное возможно лишь как коллективное и опосредованное. Или иначе: человеческое в человеке - это способность создавать высказывания, в которых данное языковое сообщество обнаружит мысли и эмоции, максимально удовлетворяющие расхожему (принятому в этом сообществе) понятию человека. Столь блестяще, радикально, на множестве примеров обоснованный социоцентризм - быть может, самый неожиданный и удивительный результат философской работы Витгенштейна.

Цитата: Неожиданно я говорю: "Он осел". А: "Кого ты имеешь в виду?" Я: "N". А: "Ты думал о нем, когда произносил предложение или только когда давал объяснение?" - Здесь я могу ответить, что мои слова завершили довольно долгий ход мыслей. Я долгое время думал об N.

В предыдущих выпусках

Сводный каталог "Шведской лавки"



Шведская полка \| Иномарки \| Чтение без разбору \| Книга на завтра \| Периодика \| Электронные библиотеки \| Штудии \| Журнальный зал