Русский Журнал
СегодняОбзорыКолонкиПереводИздательства

Шведская полка | Иномарки | Чтение без разбору | Книга на завтра | Периодика | Электронные библиотеки | Штудии | Журнальный зал
/ Круг чтения / Шведская полка < Вы здесь
Шведская лавка # 70
Дата публикации:  27 Мая 2002

получить по E-mail получить по E-mail
версия для печати версия для печати

Выпуск подготовил Роман Ганжа


Питер Акройд. Повесть о Платоне: Роман / Пер. с англ. Л.Мотылева. - М.: Иностранка; Б.С.Г.-ПРЕСС, 2002. - 169 с. - (Иллюминатор). Тираж 5000 экз. ISBN 5-94145-062-1 (Иностранка), ISBN 5-93381-085-1 (Б.С.Г.-ПРЕСС)

Около 3700 н.э. Акмэ великого лондонского оратора Платона с Пирожного Угла (Pie Corner), читающего публичные лекции о ранних веках земли. Особое внимание Платон уделяет эпохе Крота (1500 - 2300). Культ паутин и сетей, химера прогресса, засилье "науки" - повсеместной уверенности в регулярности и предсказуемости движения светил. "Однако вдруг настал момент, когда один из наблюдателей заметил, что отдельные слабые области света каким-то образом исчезли". Оказалось, они исчезли просто потому, что на них никто не смотрел. Сомнение, охватившее касту "ученых", привело к гибели звезд и солнца. Машинная цивилизация терпит крах. Но вскоре возникло "приглушенное, смутное, сумеречное свечение; его источником казалась сама земля, и, обволакивая людей, свет набирал силу". Когда выяснилось, что сияние исходит также и от людей, наступила эпоха Чаромудрия (2300 - 3400), к исходу которой Человеческий Свет (энергийное единство земли и ее обитателей) обрел статус "подлинной реальности". Осколки погибшего мира Платон собирает в своем "словаре старинных понятий". И вот некоторые статьи:

Литература: слово неизвестного происхождения. Чаще всего его возводят к litter (мусор).

Логика: некий железный объект. Слово, вероятно, родственно словам "лежать", "ложе", "логово". См. Прокрустово ложе.

Вордсворт (Достойный слов): общее прозвание писателей, заслуживших почет и высокое положение. В сходном контексте встречается Чаттертон (Говорун). В прозваниях многих писателей в эпоху Крота подчеркивалась связь с неорганическим миром: Оруэлл (Рудный колодец), Колридж (Угольный кряж), Голдсмит (Золотых дел мастер). Некоторых писателей чтили как жрецов; среди них - Поуп (Папа) и Пристли (Священник). Других - таких, как Уайльд (Дикий) и Сэвидж (Свирепый), - боялись. Иные превозносились за скорбность или суровость стиля, как, например, Грейвз (Могильный), Беллоу (Завывающий) и Фрост (Мороз). К сожалению, произведения их до нас не дошли.

Можно также отметить исполненные великолепного акройдовского остроумия фрагменты, посвященные гениальному фантастико-сатирическому роману Чарльза Д(иккенса) "Происхождение видов путем естественного отбора", подлинному шедевру черного юмора, и комическому сборнику "Остроумие и его отношение к бессознательному", авторство которого приписывается знаменитому клоуну, фигляру и неподражаемому затейнику, гениальнейшему комику своей эпохи, выступавшему под сценическим псевдонимом "Зигмунд Фрод" в паре со своим постоянным партнером "Эдипом", амплуа - "недотепа", или "простак".

Конфликт завязывается на с. 100, когда Платон в диалоге со своей Душой впервые задается вопросом: а не является ли его предназначением как оратора пестовать в людях ложную уверенность в безусловной реальности окружающего мира? Что, если "каждая эпоха зиждется на добровольной слепоте"? Душа переносит Платона в эпоху Крота (ему это путешествие представляется нисхождением в пещеру теней, создаваемых ложным светом "солнца"). Люди эпохи Крота лишены духовного зрения, они даже не подозревают, что их земля - это огромная выемка под основанием мира Света, а их небо - это свод пещеры. Рассказав по возвращении своим согражданам, что мир Крота вполне реален, Платон сталкивается с недоверием и подвергается суду по обвинению в развращении детей посредством измышлений и небылиц.

В своей защитной речи Платон говорит о людях эпохи Крота с откровенной симпатией. Эти люди не так боялись перемен и случая, легко встречали превратности и невзгоды, и, хоть и жили во тьме, тьма эта не внушала им страх. Да, они не знали, что живут в пещере, скрытые от Света. Но как мы, - рассуждает Платон, - можем быть уверены, что за пределами нашего мира нет иного, еще более яркого? Люди эпохи Крота не были рабами своего невежества. Они стремились к лучшему, полные энергии и радостного возбуждения. Они верили, что их судьба - в их руках, и потому были воистину свободны. "Приходило ли вам на ум, что жизнь каждого из нас - своего рода греза и что пришла пора очнуться? Может быть, мы - греза людей эпохи Крота? Может быть, они - наша греза? Может быть, божественное человеческое еще не пробудилось и все минувшие эпохи вплетены в ткань его сновидений? " Я знаю, - говорит Платон, - что эпоха Крота и другие минувшие эпохи отказывались видеть и понимать какую-либо действительность, кроме своей. Именно поэтому они и погибли. Если мы не научимся сомневаться, если не согласимся признать присутствие иных реальностей вокруг нас, наша эпоха также умрет.

Горожане снимают обвинение с Платона, сочтя его безобидным фантазером. Для Платона это самый страшный вердикт. Он приговаривает себя к вечному изгнанию и навсегда покидает Лондон. Многие утверждают, что он посещал другие города, где произносил свои речи. Некоторые убеждены, что под землей действительно есть пещера и что Платон вернулся в нее, к людям эпохи Крота, без их ведома и незримо для них.


Пол Теру. Моя другая жизнь: Роман / Пер. с англ. С.Белова, О.Варшавер, И.Стам, Г.Швейника, И.Янской. - М.: Иностранка; Б.С.Г.-ПРЕСС, 2002. - 733 с. - (Иллюминатор). Тираж 5000 экз. ISBN 5-94145-056-7 (Иностранка), ISBN 5-93381-082-7 (Б.С.Г.-ПРЕСС)

"Это - рассказ о жизни, которую я мог бы прожить, мемуары о том, чего не было. Однако в пародии, как и в шутке, есть доля правды. Кроме того, память - свойство особое. Из всего этого следует, что даже воображаемая жизнь напоминает жизнь прожитую". Действительно, романический alter ego повторяет маршрут "настоящего" Пола Теру: Африка, Сингапур, Лондон, Новая Англия. Хронологические рамки: 1964 - 1991. Перед нами своеобразный театр памяти: последовательность "мест", с которыми связаны те или иные воспоминания, причем природа самой этой связи не так уж и очевидна. И уж наверняка воображение здесь играет не меньшую роль, чем механика нейронных импульсов. Кто знает, не является ли любая автобиография такими вот "мемуарами о том, чего не было", тем более, что "процесс написания слов превращает их в истину".

"Мои персонажи существуют исключительно в этих намеренно выдуманных историях, города также описаны весьма условно, и повествование, бродя тропами вымысла, является воистину путевыми заметками". Ключевое слово здесь - "тропы". Тропа - это уже какой-то сюжет. Тогда как жизнь, - пишет Теру, - лишена продуманного сюжета. Жизнь - это сырье, камень, литература - кристаллы. В любой долгой жизни любого человека есть и логика, и гармония, - и кристаллизуются они в литературе. В этом смысле литература устроена наподобие сновидения, которое перерабатывает разрозненные дневные факты в фантастический, но связный сюжет: "Я относился к снам, как к другой своей жизни". Жизнь сама по себе бесформенна, и лишь литература дарует ей призрак формы.

Собственно, вот такой переход от бесформенности к форме, а также внутренняя противоречивость, незавершенность самой этой формы, как раз и создает сюжетную канву романа. Начало романа - пребывание героя в раю. Это деревня прокаженных в одной из африканских стран. "Люди здесь были наги, и я был теперь наг тоже. Нагота - не метафора, а самое настоящее отсутствие одежды. Фигуры речи здешним обитателям неведомы. Слова имеют конкретное значение. Здесь нет символов, нет ничего поэтического или литературного". Это и означает рай: отсутствие одежды, отсутствие формы, но это не хаос, не беспорядок (иначе это был бы ад), а, напротив, совершенная форма - пустота. Герой совершает грехопадение и изгоняется из рая: "Это действительно был цельный, вполне законченный мир, возможно единственно реальный, а я покидал его ради немощного и хлипкого мира метафор". Отныне герой обречен искать утраченное совершенство пустой формы в литературе, где-то между раем и адом: "я непременно должен был превращать все, что вижу, в литературу, облекать свои впечатления в некую форму, проливать на них свет". К несчастью, литературная форма построена на конфликте - буквального и фигурального, подлинного и мнимого, тайного и явного. Конфликт, противоречие отныне доминируют в жизни героя, и, в первую очередь, противоречие между прошлым и настоящим: "Для меня реальностью было прошлое, и оно осталось где-то далеко. А настоящее <...> походило на роль, которую мне выпало играть, а я ее еще не выучил как следует".

Где-то к середине книги становится ясно, что жизнь персонажа по имени Пол Теру уже никогда не сложится в законченное произведение, в кристалл, что она так и останется грудой камней. И тут возникает фраза, вложенная в уста одного из эпизодических персонажей: "Романа, как такового, больше не существует. Эта форма себя изжила. Как сонет. Как пьеса в стихах. Неужели кто-то еще верит в роман? <...> Что уже пришло ему на смену? Нечто, более похожее на автобиографию или мемуары. <...> Они ближе к действительности. В них больше потрясений, и потрясения настоящие. Живая плоть. Живая кровь". И если примерно до середины книги повествование шло крупными кусками, которым недоставало самой малости, чтобы превратиться в роман, то здесь начинается череда фрагментов, ни в одном из которых нет завязи "большой формы".

"Что до самого рассказчика, Пол Теру из книги похож на меня чрезвычайно, но и он - участник маскарада. Хранить кое-что в тайне - по-прежнему привилегия писателя, и он вправе использовать вместо маски собственное лицо. Вот тут уж я никаких вольностей себе не позволял. Пускай рассказчик вымышленный, но маска - самая настоящая". Акцент на отношениях автора и персонажа, усиленный эпиграфом из рассказа Борхеса "Борхес и я" ("Не знаю, который из нас двоих написал эту страницу"), позволяет предположить, что центральное, так сказать, кристаллообразующее место в книге занимают не начальные, большие главы, а небольшой фрагмент "Предтеча", где описана встреча рассказчика с писателем Андреасом Форлауфером, который с опережением лет эдак на 25 прожил ту же жизнь и написал те же книги, что и Теру, только на немецком. Но в точности ли ту же жизнь, вплоть до деталей, до тончайших нюансов, - этого мы никогда не узнаем. А ведь в них, в нюансах, как раз все и дело.


Джонатан Кэрролл. Кости Луны: Роман / Пер. с англ. А.Гузмана. - М.: Махаон, 2001. - 286 с. - (Современная классика). Тираж 7000 экз. ISBN 5-88215-952-0 (рус.), ISBN 0-380-70688-1 (англ.)
Джонатан Кэрролл. Дитя в небе: Роман / Пер. с англ. П.Тиракозова. - М.: Махаон, 2002. - 349 с. - (Современная классика). Тираж 7000 экз. ISBN 5-18-000381-4 (рус.), ISBN 0-385-26535-2 (англ.)
Джонатан Кэрролл. За стенами собачьего музея: Роман / Пер. с англ. П.Тиракозова. - М.: Махаон, 2002. - 349 с. - (Современная классика). Тираж 7000 экз. ISBN 5-18-000382-2 (рус.), ISBN 0-553-56164-2 (англ.)

Джонатан Кэрролл (1949, Нью-Йорк) - писатель жанровый. Жанры: Fantasy (игра воображения, каприз), Horror (отвращение, припадок белой горячки), Science Fiction (научная фикция, или призрак науки), Mainstream (сильная струя, или ставка в петушином бою; иногда встречается написание Manstream - мужское извержение). В жанре Fantasy он написал, в частности, Трилогию Рондуа. "Кости Луны" (1987) - первый, а "Дитя в небе" (1989) - третий роман этой Трилогии. Роман "За стенами собачьего музея" (1991) сам по себе, хотя его главный герой промелькнул как-то на страницах Трилогии. Но обо всем по порядку.

Героиня "Костей" Каллен Джеймс во сне попадает в параллельную реальность - Рондуа, где встречается с абортированным ею несколько лет назад сыном Пепси, который, чтобы из разряда "мертвых" перейти в категорию "правителей" (все это, право же, весьма туманно), должен собрать пять Костей Луны и сразиться с Джеком Чили, которого в нашей реальности зовут Алвин Вильямс и который, будучи соседом Каллен по подъезду, вырезал свою семью. Бр-р-р-р. Короче, схватка завершается уже в нашем (интересно, в каком смысле мы употребляем это слово - "наш"?) мире, а именно в квартире Каллен, и побеждает, разумеется, Пепси. Некоторые фрагменты действительно впечатляют: "Нас ждали Мей и я. Я сжимала ее в объятиях, хотя и она, и я были мертвы. Мой лоб, руки и дочку пронзали блестящие стальные шипы. Один шип прорвал ткань брюк между ног, два прошли сквозь лодыжки. Один входил Мей в висок и дальше - мне в грудь. Нас можно было узнать, но лопнувшая сморщенная кожа придавала обеим совершенно непристойный, бесчеловечный вид".

В Рондуа попадает и влюбленный в Каллен режиссер Вебер Грегстон, который становится главным героем романа "Дитя в небе" Уэбером Грегстоном (понятное дело, переводчики разные). В этом романе Вебер (так мне больше нравится: так звали одного баварского протестанта, придумавшего слово "капитализм") расследует самоубийство другого режиссера, который снимал фильмы ужасов. Однажды он снял нечто настолько ужасное, что его посетил Ангел Смерти в обличье воображаемого друга детства (типа Карлсона) и строго-настрого запретил монтировать снятую сцену. Но ах и увы: сундук Пандоры уже не закрыть. Короче, Вебер должен перемонтировать фильм, снять несколько дополнительных сцен, чтобы загнать Зло обратно. Я, честно говоря, так и не понял, удалось ему это или нет. Ангел утверждает, что Вебер волшебной силою своего искусства наделил Зло человеческой красотой и заставил людей это Зло полюбить. Но вот хорошо это или плохо, я так и не въехал. Кстати, дитя в небе - это тоже ангел, только в образе пацана на велосипеде. Да, ничего не скажешь, мотивный ряд, связанный с беременностью и детством, у Кэрролла силен, очень силен.

Архитектор Гарри Радклифф, герой "Собачьего музея", получает от какого-то нефтяного шейха миллиардный заказ на строительство этого самого музея. В конце концов выясняется, что строит он Вавилонскую Башню. Но тут я опять не понял, хорошее ли это дело, богоугодное, или все-таки нет. Обещается (кем? - опять неизвестно), что если Башня будет построена, человек вернется в рай. Не подстава ли это? Можно ли верить этим... м-м-м... советникам, или как их там. Короче, по итогам трех романов, экзистенциальный проект писателя Джонатана Кэрролла мне остался не ясен. Вот пытаюсь вывести из всего этого мораль, и на ум приходит сплошная белиберда вроде "человек сам кузнец своего счастья", или "ничто не происходит просто так; нас окружают знаки, надо лишь научиться их читать", или "нет никаких ангелов и демонов, сверхъестественное заключено в нас самих", или "великое рядом". А то еще и что похлеще, например "смерть - это всего лишь одна из форм жизни". Нет, Игра Воображения не по мне. Предпочитаю Мужское Извержение.

Кости Луны

Дитя в небе

За стенами собачьего музея

В предыдущих выпусках

Сводный каталог "Шведской лавки"


поставить закладкупоставить закладку
написать отзывнаписать отзыв


Предыдущие публикации:
Шведская лавка #69 /24.05/
Сергей Гандлевский. <нрзб> | Леонид Костюков. Великая страна | Григорий Петров. Жильцы нашего дома | Павел Крусанов. Бом-бом | Юрий Андрухович. Перверзия
Шведская лавка # 68 /22.05/
Владимир Сорокин. Лед: Роман | Роберт Пирсиг. Дзен и искусство ухода за мотоциклом: Роман | Ханс-Ульрих Трайхель. Тристан-аккорд: Роман | Том Стоппард. Травести: Пьесы | Ивлин Во. Возвращение в Брайдсхед: Роман
Шведская лавка # 67 /25.04/
Господин Гендер: Владимир Сорокин. Норма: Роман | Уткоречь: Антология советской поэзии | Книга Самурая | Борис Иванов. Введение в японскую анимацию | О муже(N)ственности: Сборник статей | Жан-Поль Сартр. Дневники странной войны: Сентябрь 1939 - март 1940
Шведская лавка # 66 /16.04/
Трансформации: Робертсон Дэвис. Мантикора: Роман | Альфред Жарри. "Убю король" и другие произведения: пьесы, романы, эссе | Мартин Эмис. Деньги: Роман | Николай Дежнев. Год бродячей собаки: Роман | Катя Ткаченко. Ремонт человеков: Роман
Шведская лавка # 65 /13.04/
Чудеса памяти, теория литературных агентов и порнография по-кубински: Джеймс Баллард. Водный мир: Роман | Дмитрий Липскеров. Пальцы для Керолайн: Повести | Хавьер Мариас. Белое сердце: Роман | Зое Вальдес. Кафе "Ностальгия": Роман | Горан Петрович. Осада церкви Святого Спаса: Роман
предыдущая в начало следующая
Поиск
 
 искать:

архив колонки:

Участник партнерской программы 'Озона'
Участник партнерской программы 'Издательский дом 'Питер'




Рассылка раздела 'Шведская полка' на Subscribe.ru