Русский Журнал
СегодняОбзорыКолонкиПереводИздательства

Gateway | Невод | Интер(офф)вью | Бессрочная Ссылка | НасНет | ГлобусНет | Интер(акти)вью | Дурацкий Музей | Кафедра | Русская сеть: истории | Конец прекрасной эпохи
/ Net-культура / < Вы здесь
Parking
Дата публикации:  13 Июля 2001

получить по E-mail получить по E-mail
версия для печати версия для печати

Кажется, в девяносто втором зима была особенно холодной, а по пути в школу в заиндевевшем троллейбусе говорили, что голода точно не миновать. И жили мы как в полусне. Под новый год Горбачев объявил, что все - занавес, слетел с московского флагштока единственный мой флаг, а в Питере на центральных вокзалах одноклассники Бельграй и Филиппов, двенадцатилетние, только начинавшие курить, покупали за трешку литровую банку контрафактного "Космоса".

Тогда, после переезда на чертову окраину, мне приходилось вставать в половине седьмого и семенить по колдобинам пустыря, вдоль брошенной военной части на остановку автобуса. И мне виделось, как легионы отступали за Рейн, а детское, порванное сзади клетчатое пальто в комбинации с нелепыми бруклинскими хай-тапсами было еще одним доказательством этого бегства┘ И когда в декабре, где-то перед самыми каникулами, мы заклеивали промыленными тряпками щели по квадратным окнам классной комнаты, мне вдруг показалось так отчетливо и сладко, что вот оно, то самое обыкновение, как будильник, который, становясь привычкой, конечно же, успокаивает. И что одним утром все будет, как раньше, весною.

А ведь весною из парка уходит вода, и все закрыто на просушку, и только я узнаю, как проскочить, по крышам, за рыжими гаражами, на дорожку, ведущую к фасаду Таврического дворца. Я проведу и вас за сорок копеек, парочка загулявших провинциальных любовников, буду бежать впереди, изображая совершеннейшего ребенка, разговаривать с коричневой белкой, залезшей почему-то в скворечник. А в Парке Челюскинцев я найду себе свое дерево, специально - по друидическому календарю выбрав дуб, согласно дате рождения. Побитый на одну сторону исполин, Гефест.

Я не люблю Таврический парк в конце марта, когда здесь сжигают белое ватное чучелко зимы - расставлены тонкие веточки-лапки, но костер нельзя отменить - палачи уже собрались и стоят полукругом дети, с шарфами крестом, и родители, усталые или нарочито счастливые. И жить тебе остается не более минуты, мой зверек на масленичной поляне.

И я прочту в книгах, что есть парки английские и французские, специально запущенные и тщательно культивируемые, устроенные декадентски или же романтически. Парк станет для меня годам к шестнадцати символом того самого неизбежного успокоения, спокойной отцовской контрреволюции, как кладбище, которое тоже, в сущности, - парк. Толпы санкюлотов носятся по узким парижским улицам - на пике голова коменданта павшей Бастилии, но через несколько лет Бонапарт отловит депутатов на дорожках Версаля, и здесь же будут греметь римским великолепием праздники первой Империи. В Потсдаме я брошу своих соучеников где-то у дворца и побреду искать могилу маленького человека, игравшего перед битвой на флейте. И здесь на холме, на гранитной плите написано так, что вдруг захочется плакать: "Фридрих Великий, солдат".

Один снимет фильм с говорящим названием - там все закончится плохо, и не спасут нью-йоркский "уайт трэш" ни подростковые улыбки, ни жалость к живому обрубку в вагоне сабвея, ни изощренная в наивности похоть. Я же запомню, как они собираются в Central Park, ритмично, в такт пружинистой походке дилера-пантеры, тряся дрэдами. Широченные штаны оттопырены спертой в корейской лавке колой, ладонь с по-детски розоватыми подушечками пальцев переминает гавайский "сканг". Этот "трэш" закрадется в сердца и питерским мальчикам, а Невский с Дворцовой перейдут на попугайский арго. Четырнадцатилетний Рыбка, чей-то ангелоподобный бастард, начнет вместо "д" выговаривать "да" и кривить при походке безупречно прямые ноги. Мы будем носиться одетые в "уолкмэн" и ролики по парку Ленина, и однажды у клуба "Тоннель" попадемся в лапы заехавшим из Москвы "спартачам". Но меня отобьют старшие.

В семнадцать мы будем встречаться в кафе, устроенном прямо на летней эстраде в том же Таврическом. Молодые революционеры: по дороге от "Чернышевской" я несколько раз оглянусь - проверить - нету ли слежки. Человек с профилем террориста расскажет мне про Ренато Курчио, тосканского аспиранта-бородача, начавшего майским утром семьдесят какого-то года свою персональную герилью. И возвращаясь к метро, я увижу на Литейном кавалькаду из броневиков с черным линкольном в центре и буду ждать сухой автоматной трели из залитых солнцем окон книжного склада, что на последнем этаже. И зажмурив глаза, сжав до боли кулаки в карманах шорт, услышу лишь, как завизжит сигнализация бандитского "бимера".

Разочаровавшись в прямом действии, я буду ложиться, задрав кеды кверху, на газон ботанического сада и, раскрыв на десятой странице книжку писателя со странным именем, углубляться в тяжелое чтение. Ведь я, конечно же, должен стать cultural left, и точно стану им - все уже решено, и буду гулять здесь с удивительно красивой женой и пятилетним сыном на поводке - "такова странность интеллектуала", милого и рассеянного человека - позавчера из Беркли. А потом в отсыревшей от мягкой земли футболке выходя за ворота, я подумаю, что и в спектакле есть своя прелесть, и только спектакль позволяет мне так сладко мечтать. Но, конечно же, все равно┘ ca ira┘

А потом, уже совсем недавно, нарушив расписанные ночами рамки безупречного своего самопроекта, я вызвоню тебя, заспанного, звонками на пейджер из дома. И напоив тебя, а скорее себя, в кабаке кружечным пивом - потащу в Летний, а потом в Михайловский. Ты скажешь вдруг, что в школе тебя травили, и тогда ты решил стать циником и снобом, а потом вдруг начнешь быстро отнекиваться, говоря, что все в принципе "классно", только ты устал и страшно хочешь спать. А я полезу кормить лебедей песочной полоской, порву о решетку, протянутую вокруг пруда, рюкзак и промочу ноги, и тогда ты спросишь, стоя в кожаных сандалиях наверху: "Паша, ты что, сумасшедший?". И мне так понравится твой вопрос.

И возвращаясь каждый раз домой - вдоль кинотеатров и шоссейных дорог, вдоль палаток с музыкой и пыльных питерских набережных - чистым и усталым, как после субботней деревенской бани, я не буду говорить и думать ни о чем. Поздним вечером. Накануне праздника.


поставить закладкупоставить закладку
написать отзывнаписать отзыв


Предыдущие публикации:
Настик Грызунова, Полночный карнавал Мамаши Фортуны /12.07/
Третья статья летнего проекта "Жизнь оффлайн": ... в четырнадцать лет окружающая среда была похожа на музей, в который меня позвали составлять экспозицию. Сейчас она по-прежнему похожа на музей, только экспонаты в ней, пожалуй, пусть лучше развесит кто-нибудь другой. У меня неважно с глазомером. Я полюбуюсь результатом, достоверно изображу эксперта. Не более того.
Сергей Солоух, С носом /10.07/
Радио породило Геббельса, Интернет не оставил горбатому никаких шансов. Адье, геноссе, гаупштурм-секретарь парткома, твой бронепоезд перековали на кастрюли и тазы.
Татьяна Данилова, За тем углом все по-иному /08.07/
Вторая статья из летней серии NetКультуры "Жизнь оффлайн": есть места, которые останавливают сначала взгляд, а потом сердце. Это такие малозаметные узелки на божьей ткани, которые соединяют несколько пространств. Вы знаете несколько таких мест. И я знаю. Мы мало кому рассказали о них, да?
Виктор Захарченко, В погоне за прекрасным /04.07/
Представьте, я творил такую тещу, какую хотело мое сердце. Вышла теща-мечта.
Алексей Андреев, Идеальное кафе /03.07/
Жизнь в оффлайне. Первая статья из летней серии НетКультуры: ...когда с пляжа сваливают даже самые последние фанаты воздушных змеев, из отельчика выходит на пляж черно-белый котенок. Он выбирает местечко, вырывает ямку, делает свое дело, зарывает и уходит обратно в отельчик. Ни у кого на свете нет такого огромного, такого идеального туалета.
предыдущая в начало следующая
Павел Черноморский
Павел
ЧЕРНОМОРСКИЙ
pavcher@yandex.ru

Поиск
 
 искать:

архив колонки: