Служил Гаврила почтальоном -
Марии нес Благую весть...
(М.Безродный)

На следующей выставке иконописи будет висеть большооой баннер "Sponsored by Microsoft Messenger! Your own angel in every operating system".
(Max)

Потери в вещности ведут к изменениям в вечности. Когда исчезает вещь, деформируется ее идея - перевод для платоников. Для марксистов не перевожу - и так поймут.

Кажется, Жолковский описывал, как постепенно менялся вещный характер орудий его письма - от перьевой ручки к пишущей машинке, а затем - компьютеру. Полагаю, что все эти изменения материального характера не могут не вести к трансформации сознания. В первую очередь, трансформация затрагивает самый факт осознания исчезнувшей вещи. Происходит остранение и идеологизация того, что раньше было почти незаметно в силу привычности. Эффект сродни мемуарам иностранцев-путешественников или появлению грамматики языка в целях изучения его в качестве иностранного.

Так что не пропустим удобный момент - память еще вполне жива, а вещи уже как не бывало. Итак, что мы уже не имеем в сфере эпистолярии и почты? Ох, проще перечислить, что осталось! Самый факт имени, пожалуй (да и то оно теперь употребляется почти исключительно в английском аналоге), и, наверное, еще вербальность этого канала коммуникации. Все ли? Да, с оставшимся все. Чего же мы лишились?

Ну, в первую очередь, слова "письмо" в значении фиксированного в материи послания. Message не включает в себя оттенка материальности. Это именно "сообщение" - неважно как, кем и куда переданное. Message, прежде всего, содержит информацию, не без привкуса мессианства. Это как раз отлетевшая душа письма, его голая функция. Именно поэтому мылом кидают мессагу, а не letter. Есть в понятии message отголосок преклонения перед сообщением, но почти нет материальности, даже нет стиля, ничего от "литеральности" и литературности - все это выносится за скобки, остается только суть, только факт. В русском же слове были слиты следы почерка, манеры, стиля и материи - это был процесс и многосмысленный результат. То есть в нем содержались все три английских "writing", "letter", "message", да и четвертое "mail", поскольку русский аналог "почта" употреблялся в основном для обозначения учреждения и официальных поступлений.

Письмо было можно подержать в руках, в отличие от послания. Оно обладало фактурой на ощупь и нюх. Помните (понятно, что уже из кино и литературы) надушенные конвертики, розовые конвертики, яркие марки на них? Информация была гораздо более многоканальной. Хотя, конечно, с другой стороны, письмо не светилось. НО. Ее руки касались этой бумаги... Здесь его рука дрогнула, и строчки поползли вкривь и вкось. Впрочем, и в e-mail осталось кое-что от индивидуальности пишущего, а именно - ошибки и опечатки. А можно было оставить следы слез на чернильных строчках. Отпечатки пальцев. И даже слюны. "Облатка розовая сохнет на воспаленном языке..." Мне когда-то случалось писать об этом специфическом способе передачи информации - физиологической синекдохе. Соответственно, можно было потом прикоснуться к бумаге губами и получить отправленный (да, кстати, вся штука в том, что и неотправленный) поцелуй. Вот уж светящийся экран не то, что языком, пальцем нельзя потрогать. Мышка, разумеется, эротична, но все-таки в первую очередь ауто-эротична. Все манипуляции с компом скорее напоминают самоудовлетворение.

Изменилась чисто физическая моторика написания письма. Конечно, письма уже давно могли печататься на машинке. Как правило, они были официальные (не говорю о французской традиции, там, вроде, наоборот). Но заметьте, у каждой машинки был свой почерк, вполне достаточный для ее идентификации. Напримэр, турэцкий акцент. Усилие, потребное для нажатия клавиш, даже в электрической машинке было гораздо заметнее. И буковки выскакивали на длинных ножках, чтобы втиснуться в лист, отвечавший на это своим дополнительным стоном продавленности. Ну, в общем, чего говорить, во всех действиях и устройствах было гораздо больше мышц и кишок. За писанием пером и чернилами стояло мелкое и точное положение руки и пальцев. Текучая субстанция изливалась на самые разнообразные поверхности и - в зависимости от них и своего состава и качества - растекалась, размазывалась, впячивалась, втиралась и вцарапывалась. Шариковые ручки я не любила и обошлась без них в период от чернил до принтера. Чернила в перьевой ручке гораздо более достойны сравнения с кровью, а иногда и замены на нее. А перо естественно уподобить холодному оружию (ладно Маяковский, в гимназии учился, но простые уголовники-то!).

Как-то не просится принтер на сравнения из этой сферы. Придет ли кому в голову сравнить принтерную чернильницу с той, которой Лютер запустил в дьявола? А стеклянная бутылка чернил (пластиковая уже подделка, как резиновая собачья косточка) это родство еще определенно сохраняла. Плохо себе представляю и предсмертное послание самоубийцы, распечатанное на принтере. А с другой стороны, как теперь-то? Полагаю возможным, что народится новая мифология и вокруг принтеров, просто пока ее как-то не видать. Нет у этого устройства отдельной от компьютера мифологической жизни. Повторяю, возможно, что пока. Да и то, привиделся вполне приемлемый кадр: последний щелчок мышкой на print, потом пистолет в рот, а из принтера выползает последний листок. Может быть, может быть... И тут возможна экспертиза на авторство, только не почерка, а стиля, что менее надежно, да. Ну тогда - отпечатки пальцев, тщательно стертые с мышки. Человеческие способности к мифологической регенерации исключительно сильны.

Но мифы получаются разными. И электронная, и бумажная почта, конечно, в подкладке обе имеют большой миф о Послании. Разница, как ни странно, напрямую определяется носителями. Слово, писанное на бумаге рукой (или руками в случае машинки), обладало материальностью, совместимой с физиологией человека. Грубо говоря, письмо можно было съесть. Часто в легендах и мифах так и поступают. Иоанну было велено съесть Книгу, не читая. И она обладала вкусом, как помните, была сладкой на языке и горькой во чреве. Слово стало плотью. В этом состоит суть причастия - надо съесть бога, выпить его кровь, тогда сам станешь богом. Ну хотя бы отчасти. Любовное письмо всегда отражает специфический поворот этого же сюжета - Благовещенье. Слово, которое становится плотью во чреве женщины. Эта розовая облатка на языке Татьяны имеет прямое отношение к причастию-зачатию. Съесть же, а тем более зачать от электронного письма можно только в очень метафорическом смысле. Только в идее, без примеси плоти. Что-то есть в этом от протестантского отрицания таинств. Часто мне приходится цитировать своих эстонских студентов: "Ну что "плоть и кровь" - слова такие, символы". Никакой мистерии. Мистика как непостижимое есть, а мистерии - ее реализации - нет. В искусстве делаются попытки найти мистериальный модус со-существования с компьютером - всякие там Джонни-мнемоники, Кроненберги и "Матрицы" - все в слизи, вживленные в тело разъемы и чипы, и тому подобная малоаппетитная требуха. Кажется, это явно от острой мистериальной недостаточности. Машина, погруженная в плоть, процесс, обращенный по отношению к явлению бога из машины. Потому что, понятно, что в компьютерных отношениях бог есть машина. Именно - не из машины, а сам машина. В случае с божественным Словом - машиной было как раз человеческое тело во всем его великолепном устройстве по переработке слова в материю и обратно.

С де-материализацией связан еще один утраченный аспект почтовой коммуникации. Я имею в виду исчезновение Почтальона - вестника, живого посредника-интерпретатора. Почтальон, наверное, и по сей день ходит, хотя я как-то перестала его видеть, но он не несет послания. Рекламные каталоги и счета не в счет. Странно мне удивление стиховеда Семенова в его песенке: "Зима. Ни одного письма. Одни счета. Нищета". Самособойразумеется. Откуда же взяться письмам в деревянном (железном, хе-хе, цинковом) ящике, если все пишут мылом, а кто не пишет мылом, не пишет вообще. Да, думаю, письмо в ящике не без аллюзий на гроб повапленный, где томится в ожидании своего воскресения Слово. Конверт, заметьте, все-таки был преимущественно белый - свадебный саван. Официальная почта, правда, предпочитала и предпочитает рабочую робу буро-коричневого и желтого цветов. Лучше бы, конечно, чтобы воскресение осуществлялось день эдак на третий, а не тянулось от Рождества до Пасхи, как это бывало. Но уж совсем без временного промежутка на смерть, это как-то уже и не послание. Оно лишается своей собственной автономной трагедии и истории, заменяясь неким подобием table-talk. Table-talk без чая - дело хорошее и экономное, но другое. Есть люди, способные соблюдать временную и эпистолярную дисциплину и в электронной почте, но тут нужна старая выучка, устои и установки. Они вымрут. Они уже, собственно, вымирают. Я знаю одну влюбленную пару, которая с полной отдачей ссорится по e-mail переписке - и в основном из-за настойчивого употребления одной из сторон обращения "Hi!" вместо "Дорогой и любимый..." Как-то без почтальона, который хотя бы теоретически мог прочитать письмо (в литературе такие случаи нередки), без некоего органа, перлюстрировавшего письма, промежуточного периода, когда письмо могло быть перехвачено, вскрыто, падает ответственность пишущего, кстати, странным образом, - и получающего. Гораздо проще не ответить на e-mail, чем на бумажное письмо.

Почтальон обеспечивал поэтапность процесса коммуникации, вочеловечивания, иными словами. При этом он не мог не погибнуть - во-человечивание и рас-человечивание без этого не обходится. Вестник - профессия небезопасная. "Упал и ослабел и лег...и умер..." Послание, в соответствие с коммуникативной моделью, должно пройти через канал (а иногда, как мы видели, и через анал), пересечь границу - трансгрессировать. Одно дело, когда этот процесс доверен бездушной машине, кодирующей-декодирующей безболезненно, потому что ей нечего терять, в ней нечему умирать. Да, говорят, конечно, "сервер сдох", "скопытился пегас" - анахронизм, думаю, все-таки сервер не жалко, в его смерти нет подвига. А вестник, умерший вследствие трансгрессии, - герой, вне всякого сомнения. Марафонец принес весть и умер на руках у безутешных адресатов. Дивный интеллектуал Вениамин Каверин утопил почтальона в реке. В реке! Любое письмо всегда немножко с того света. Даже открытка с Гаити, да что я - особенно с Гаити, прямиком из рая. Сюжет "письмо от мертвого отца/возлюбленного". Иногда, причем, отца можно воскресить. Дети капитана Гранта воскресили из мертвых. Была ли бутылка найдена во чреве рыбы? Уже не помню, но, кажется, более чем вероятно. Но не было бы никакого воскрешения без длительно путешествия письма. Зерно должно прорасти в свое время.

Представляю себе вариант "Детей капитана Гранта" в дигитальном преломлении. Полуоборванный звонок с садящегося мобильника? Да, рыбе-чреву места здесь явно нет. А вариант "Двух капитанов", адаптированный для мыльной эпохи? Выловленная дискетка? Нет, скорее жесткий диск, побитый о скалы черные. Ну хорошо - найденный на чердаке диск. Все-таки, Джонни-мнемоник, конечно. Приходится вживить чип в живую голову, чтобы стало жалко героя. Ну или заставить героя безмерно рисковать живым телом, чтобы добыть и передать оцифрованную информацию. Это вариант "Mission imposible". Собственно, трансформация сюжета о шпионе. Да, пожалуй, этот сюжет вполне адаптируется к компьютерной эпохе. Вестник - всегда свой среди чужих, чужой среди своих. Фигура пограничная. Сервер в качестве пограничной рогатки не годится на роль шпиона. Он, конечно, вредитель, но, не обладая свободой воли, не несет ответственности за свои действия. Скорее всего, здесь примет эстафету уже хорошенько обросший мифологией хакер. Хакер - пока невидимка, как правило, ребенок или подросток, мучимый отсутствием физиологического бытия, почти подобен вирусу. Но кто ему мешает подрасти и пойти на электрический стул, например. Пожалуй, пойдет скоро, пойдет, как миленький, по ходу сюжета.

Тут кое-что сходится и завязывается в узлы. Всемирно протянутая паутина должна наследовать мифологию паука-Арахны, плетущего узоры судьбы. Так паук-почтальон, прибитый в "Чиполлино", возрождается в цифровом виде. При этом паутина, конечно, разрастается и дематериализуется, закономерность уже ясна. Видимые провода из вполне ощутимого металла на вполне смертоносных столбах, которые превращают любую дорогу в Аппиеву (в России, увы, это нынче почти не метафора), заменяются невидимым эфиром, пронизанным невидимыми волнами. Возможно, в таком виде идея Бога, вездесущего и не данного нам ни в каких ощущениях, вполне теологически корректна, но она не включает в себя историю его воплотившегося сына. Люди все по эту сторону от экрана, вовне, а он по ту, то есть внутри. Заметьте, что прежде было прямо наоборот - человек это контейнер, внутреннее пространство, бог же бесконечно вне-положен. Поэтому человек и мог принять в себя бога. А теперь "выйти - и снова войти" - человек входит в бога. Компьютер видится как бесконечная внутренность. Это внутреннее пространство очень любят изображать при помощи компьютерной же графики - немного напоминает светящиеся кишки или следы светящихся частиц, сливающихся и свивающихся в нити. Это скорее женщина, с которой вступают в сексуальный контакт и почему-то в грубой форме.

У такого бога нет посредников, он сам свой многоликий переводчик. Корявый такой, как правило, переводчик. Программисты? Нет, конечно, они не интерпретаторы и не переводчики, и уж тем более не творцы, диктующие свое собственное послание. Скорее они напоминают муравьев вокруг принципа муравейника или пчел вокруг принципа улья. Есть среди них полезные, обеспечивающие жизнедеятельность каких-то функций, есть вредные, как болезни-вирусы. И вообще, этот бог несовершенен как языческие боги - идолы. Все он делает из рук вон плохо, глючит, падает, зависает, тормозит (во, какой арсенал лексики к этой теме!) на каждом шагу. Его так и хочется стукнуть, чтоб перестал, можно и нужно обругать последними словами, вырубить. Можно, конечно, и ласково, но у кого же достанет терпения. Тем не менее у этого бога есть пророки, нет, скорее все-таки жрецы. Пророк - интерпретирует послание, а жрецы заняты преимущественно тем, что объясняют, какой их бог хороший и единственный. Это, конечно, коммерческая карикатура на веру, поэтому ритуальное осмеяние и принимает форму торта, залепленного в физиономию. Вместо тернового венца. Собственно, а чем плох карикатурный бог? Во всяком случае, он не требует настоящей крови.

Ну и напоследок. Карикатурность и протеизм компьютера тесно связаны с тем качеством, которое подспудно маячило и во всех остальных моих рассуждениях. В компьютере, в сети, которой связаны его отдельные органы, есть все. Похоже на чердак или свалку, из которой выуживаются отдельные нужные и не нужные предметы. Но это все имитация, грандиозная подделка под настоящие вещи. Это информация о них, не они сами. Подчас очень качественная. Вот Артемий Лебедев сделал сайт Акунина. Блестяще, с моей точки зрения. Воспроизводится все до мелочей: желтизна бумаги, полустертые библиотечные штампы. Но на вид! Желтая бумага была не только видимой. Кожаный переплет можно было огладить рукой, а страницы заложить высохшим листком. Да, альбомы репродукций тоже откровенно и вынужденно имитировали картины, но цветная печать требовала бумаги определенной фактуры - все равно и у альбома репродукций была своя отдельная самостоятельная материальная жизнь. CDиск не имеет отдельного от компьютера бытия. В нем, грубо говоря, все совместимо со всем в принципе, или хотя бы к тому идет. А это не есть и не должно быть так. Да, и кино, и книга воспроизводили бытие, но это были разные формы воспроизведения. Компьютер воспроизводит в совместимом только с ним виде все разнообразие форм воспроизведения бытия. Поэтому я и говорю о тотальности имитации в компьютере. Непрерывная демо-версия мироздания. В той степени, в которой нас удовлетворяет эта имитация, мы согласны существовать подобно голове профессора Доуэля, когда тело отмирает и остается только мыслительная функция, в которой все совместимо со всем. Поэтому и послание только имитирует настоящее письмо, а чат - настоящий разговор, а live journal - одновременно и частный дневник, и тусовку. Удивительно, что при всей очевидности этой карикатурности, имитационности и подражательности, эта сфера становится все более и более жизненно важной, все больше заполняет пространства и занимает времени.

Нет, кое-что от физиологии все же осталось и в компьютерной жизни. Очень затекает спина и болит рука от мышки. Пойду поразмяться.