Русский Журнал
СегодняОбзорыКолонкиПереводИздательства

Gateway | Невод | Интер(офф)вью | Бессрочная Ссылка | НасНет | ГлобусНет | Интер(акти)вью | Дурацкий Музей | Кафедра | Русская сеть: истории | Конец прекрасной эпохи
/ Net-культура / < Вы здесь
Мифы об эпистолярном романе XVIII века: к сравнению эпистолярного романа с современной электронной перепиской
Тринадцатая статья осенней серии НетКультуры "Мыльно-почтовая опера".

Дата публикации:  4 Ноября 2001

получить по E-mail получить по E-mail
версия для печати версия для печати

Впрочем, это не важно, и все это, конечно, неправда.
М. А-к

Неоднократно в статьях РЖ, и в рубрике "Мыльно-почтовая опера" в частности, упоминался классический эпистолярный роман XVIII века. К сожалению, в попытке доказать, что электронная почта свершила революционный переворот в эпистолярных отношениях, авторы увлекались и приписывали несчастному эпистолярному роману абсолютно не свойственные ему особенности. Описывая сегодняшнюю эпистолярную практику, авторы полагались на собственные ощущения и интуицию, и с тем же субъективным арсеналом переходили к эпистолярному роману, не задумываясь о том, что подобный метод вряд ли уместен при привлечении целого литературного жанра, занимающего подобающее ему место в истории и теории литературы. Осенний сезон кончается, а значит - настало время восстановить справедливость и развенчать некоторые мифы, бытующие в умах наших с вами современников.

1. Миф о времени

Медлительность почты (неважно, лошадиной или самолетной: революция в скоростях передвижения на почтовых привычках сказалась мало, разве что явился телеграф, принеся с собою не более чем метафору - "телеграфный стиль") входила в правила игры.
Инна Булкина

Принято думать, что в эпистолярных романах письма шли долго и адресаты неделями ждали ответа из отдаленного замка или из столицы в деревню. Полноте! Разве можно соблазнить добродетельную женщину или невинную девушку в таком похоронном темпе? Ее надо забрасывать письмами, каждый день, по нескольку раз в день, если удастся. Но пишущие ныне статьи о далеком восемнадцатом веке не полагаются на здравый смысл, отчего происходит элементарная путаница. Путаница со временем проистекает от неумения отделить исторические условия от литературной конвенции. В реальности письма могли идти долго - но кого, кроме отдельных историков, интересует реальность? В романах же действие происходит даже не ежедневно, а ежечасно, герои и героини пишут беспрерывно, двигая вперед сюжет, отсылают, пишут еще, тем временем получают ответ (с нарочным или через дыру в стене), отсылают, приписав "письмо получил", и начинают немедля писать ответ на ответ... У Ричардсона Кларисса пишет писем по пять в день разным лицам, а Лавлес отвечает ей с такой скоростью, что у адресатки создается впечатление - "этот человек просто живет у места пересылки". Вальмон и Мертей в "Опасных связях" Лакло живут по принципу "ни дня без строчки".

Это вам ничего не напоминает, мои современники, проверяющие электронную почту каждый час? Но перейдем к следующему пункту.

2. Миф о скуке

Чрезвычайно популярный в середине XVIII века, уже ближе к концу столетия он [эпистолярный роман - Д.А.] стал восприниматься как устаревший, скучный и чрезвычайно растянутый.
Ольга Рогинская

Сам же Пушкин рифмовал "Грандисон" - "наводит сон".
Александра Веселова

Так исторически сложилось, что русский читатель конца восемнадцатого-начала девятнадцатого века практически не читал эпистолярных и других романов по-русски. Английские романы читались либо в подлиннике, либо в переводе на французский, и уж естественно по-французски читались Мариво, Лакло и иже с ними. К моменту же появления читателя, нуждающегося в русском переводе, произведения Ричардсона, мадам Лафайет, С.Филдинг или Кребийона уже были, как говорится, неактуальны. Целый пласт литературы, включивший себя и замечательные образцы эпистолярного романа, остался непереведенным. Потому-то в остальном образованные и, видимо, культурные люди сегодня по-прежнему предпочитают культурный стереотип собственному впечатлению от той же "Клариссы" - барьер иностранного языка труден для преодоления, тем более, когда стереотип этот гласит: тощища ваш Ричардсон, господа англичане.

Да, роман о добродетельном Грандисоне - не самое лучшее произведение С.Ричардсона, и далеко не самый удачный образец эпистолярного жанра. Но составлять представление обо всех бесчисленных "переписках Белизы и Клеанта" по отзыву в "Евгении Онегине" или "Графе Нулине", мягко говоря, бессмысленно. "Памела" и "Кларисса", не говоря уже о "Юлии, или Новой Элоизе" и "Опасных связях", не только не наводили на читательскую аудиторию сон, но, напротив, пользовались огромным спросом и имели заслуженный успех как у современников, так и у последующих поколений читателей. А возврат угасшего было интереса к эпистолярному жанру в двадцатом веке - тема отдельная. Дань этому отдали многие значимые фигуры, от Шкловского до Деррида.

Современники Ричардсона заваливали его письмами с просьбами побыстрее опубликовать продолжение и мольбами сотворить счастливый конец для несчастной Клариссы. Самые преданные читатели (в большинстве своем, кажется, читательницы), все еще надеясь, ждали за дверью, пока писалась сцена смерти Клариссы. Дверь распахнулась, С.Р. вышел и сказал: "Она мертва". Скорбь присутствующих не поддавалась описанию.

Анекдот этот демонстрирует важное новшество, благодаря которому эпистолярные романы приобрели популярность: читатели чувствовали свою близость к героям, сопереживали им, проникали в их мир. Интерес их был сродни интересу зрителей мыльной оперы, миллионы вопросов терзали их - знает ли девушка, насколько негодяй коварен, верит ли она его письмам, искренне ли отрекается от любви к нему, как поступит, если, что будет, ежели?.. Сюжетом являлась не просто голая линия происшествий, но оттенки чувств и мыслей, отношения, нюансы. Конечно, если читать "Клариссу" ради сюжета, то "можно повеситься от нетерпения", как писал С.Джонсон , но он имел в виду сюжет событийный: либертин обманом заставляет девушку бежать из дому, соблазняет ее, она умирает от горя, его убивают на дуэли, все. Сегодня мы умны и знаем, что сюжет - это еще и многое другое. Поэтому трудно согласиться с заявлениями о бессюжетности и незанимательности классического эпистолярного романа. Тем более, что, к примеру, "Опасные связи" хорошо читаются и сегодня. А уж тогда-то - тогда-то это было почище всяких там "За стеклом".

Переписка героев представлялась частной, личной и непринужденной. Традиционно она "выдавалась за подлинную" (вряд ли читатель верил этим "редакторским" заявлениям, но конвенция соблюдалась свято). Имитация настоящей переписки включала в себя имитацию нерегулярности и неупорядоченности: несколько писем от одного персонажа подряд, объяснения сбоя, обсуждение разных тем, причем какая-то тема могла замалчиваться на протяжении множества писем о другом, и т.д. и т.п. Наивно думать, что герои Ричардсона чинно ждали ответов, застыв, как марионетки, - они действовали, что значило - они писали, ничего не дожидаясь. Писание их было максимально приближено к темпу жизни, происходило параллельно, чуть ли не одновременно.

Разве не похоже это на то, как современные герои пишут друг другу, выкраивая время на работе, урывая минуты дома и в гостях, параллельно текущей жизни? А что до скуки и бессюжетности - то их было поменьше, чем в любой современной переписке, поскольку эпистолярный роман затрагивал острые и опасные темы. Это сегодня мы делаем вид, что нам непонятна суета вокруг женской добродетели и девичьей невинности. А тогда...

3. Миф об идиллии

Роман "Опасные связи" интересен современному читателю, - скажут мне, - потому, что относительно скандален. Но Руссо сентиментален, а дальше в глубь веков лучше вообще не соваться - небось, сплошная мораль и полное просвещение.

В каком-то смысле - так оно и есть. Но именно освещая проблемы нравственности и морали писатели могли затрагивать скользкие темы, такие, как неподчинение родительской власти и господскому авторитету, потеря невинности и адюльтер, роль женщины в обществе etc. Посему Дидро пишет о страданиях девушки, насильно заточенной в монастырь ("Монахиня"), Руссо о падшей девушке, ставшей добродетельной женой и матерью ("Новая Элоиза"), Ричардсон о вознагражденной (замужеством) добродетели ("Памела") и о злоупотреблении родительской властью, заставившем добродетельную девушку бежать из дому и приведшем в конечном итоге к ее изнасилованию и смерти ("Кларисса"). А еще они пишут о соблазнах, страстях и роковых ошибках. Никакой идиллией тут и не пахнет, все кончается плохо - обязательно для женщин, участвующих в переписке, но часто и для мужчин.

Неоднократно отмечалось, что эпистолярные романы плохо кончаются. Печальная судьба персонажей связана с требованием создания правдоподобия, негоже ведь как-то публиковать письма живых и здравствующих людей. Придумываются объяснения тому, что якобы личная переписка публикуется, и описания того, как она вообще попала к издателю. Но это поверхностное, композиционное объяснение. На более глубоком уровне дурной конец связан с тем, что в эпистолярных романах бытует переписка женщины с мужчиной, то бишь переписка нежелательная, если не запрещенная. А за проступок и преступление полагается наказание.

Пользователи электронной почты во многом, думаю, живут более спокойной и идиллической жизнью, чем герои литературы восемнадцатого века. Тем не менее, вступающие сегодня в "опасную связь" могут переписываться тайно, стирая письма, приходящие по специальному секретному адресу, и могут теоретически также поплатиться за это. По крайней мере, многие полагают, что виртуальные романы ни к чему хорошему не приводят.

4. Миф о противопоставлении реальности письму ("виртуальности")

Причина преобладания в романе в письмах "печальной модальности" - в том, что пространство переписки противостоит пространству реальному, жизнь виртуальная - жизни живой. Это было и в бумажном эпистолярном романе, а уж в интернетовском - и подавно.
О. Рогинская

Письмо, конечно, - суррогат присутствия. Но для читателей и писателей эпистолярных романов переписка была именно заменой, но не противопоставлением. Письма отражали и изменяли действительность, в тот момент, когда они по какой-то причине начинали заменять ее - начиналась патология. Смерть является логическим завершением процесса "претворения жизни в дискурс". Так произошло с Клариссой: решив умереть, она занялась писанием своей правдивой истории, текст которой символически заменил ее поруганное тело.

Но все это лирика, а по сути отделение "реальности писем" и "реальности действия", если такое возможно в эпистолярном романе, необычайно затруднило бы его прочтение. Максимальное приближение к этой двойственности - это проблема искренности/искусственности в романе. Две т.н. реальности могут быть созданы для наивных персонажей, пишущих правду и принимающих адресованное им за чистую монету, и для персонажей искушенных, манипулирующих наивными и читающих между строк. Вторые, собственно, и создают иллюзии и ловушки для первых. Мертей у Лакло фактически пишет роман "Опасные связи".

Технические достижения просто облегчают нам жизнь, но потребности и возможности практически не изменились. О.Рогинская пишет о возникшей возможности сохранения собственных писем в электронном виде, о создании архива всей переписки. Да любой уважающий себя либертин хранил всю переписку - либо сохраняя черновики, либо получая свои письма обратно! Он, конечно, тратил на это уйму времени, но ведь ему больше и нечем было заниматься. Да и невинные девушки часто тоже хранили свои черновики. Ничто не ново (далее по тексту).

Обаяние эпистолярного романа заключается отчасти в том, что герои сами пишут свой роман. Никакой самодур-рассказчик не навязывает им взгляда со стороны. И в этом плане они, возможно, тоже схожи с нами. Что же до Автора...Это уже совсем другая история.

5. И напоследок

Вступать на чужую территорию не хочу, но мне сдается, что эпистолярный роман - это выдумка, литературоведческий фантом. Тот факт, что "Памела", "Опасные связи" или "Бедные люди" написаны в форме писем, значит, в общем, не больше, чем шрифт, которым эти книги были набраны при первых изданиях.

В. Сонькин

Что ж, шрифт, как мы убеждаемся, читая про преимущества или недостатки печати versus почерка, это тоже важно. Но защищать эпистолярный роман не входит в мою задачу, тем более что вряд ли подобный фантом в этом нуждается. Попробую вместо этого подытожить сравнение эпистолярного жанра в литературе восемнадцатого века с эпистолярным жанром "мыльной" переписки.

Многое новое - это хорошо забытое старое. Сюда относится и многочисленные точные цитаты в ответе (на печати в той же "Клариссе они выделялись графически), письма вдогонку, общая диалогичность отдельного письма в переписке. Насколько электронное письмо будет отличаться от бумажного, во многом зависит от участников переписки. Осмысленность и продуманность здесь противопоставляются обмену "фатическими" репликами. Возможно и то, и другое. То же самое относится к временным составляющим. Что касается рубрики "тема", то, в конце концов, и в романе восемнадцатого веке можно было начать письмо: "Расскажу тебе о том-то", в следующем на ту же тему - "Продолжу свой грустный рассказ о том-то", и лично я не вижу концептуальной разницы. Сбои и ошибки, технические трудности и проч. - все это было, было, было. Читайте Ричардсона, господа.

Нам хочется думать, что технические новшества меняют сюжет эпистолярного романа. При этом между строк периодически проскальзывает иное, а именно, что сюжет этот - любовный, частный, дружеский - воспринимается неизменным, как будто не было этих сотен лет. А мы делаем вид, что не узнали. Вглядитесь: эпистолярный сюжет - это сюжет соблазна и сомнения. Можно предположить, что соблазн стал менее опасен, а сомнений больше - теперь порой не знаешь не только, искренен ли пишущий, но и кто он, этот пишущий. Хотя... Письмо и раньше можно было подделать, равно как и писать за другого. Не стану делать поспешных выводов.

Так что же, так-таки и нету разницы между эпистолярным романом тогда и эпистолярным "романом" сегодня? - спросят меня. Есть, и огромная, - отвечу я. Первое - литература, второе - жизнь. Возможно, и то и другое - фантомы, один - литературоведческий, второй - культурологический. Но приятнее верить, что они существуют.


поставить закладкупоставить закладку
написать отзывнаписать отзыв


Предыдущие публикации:
Ольга Рогинская, Эпистолярный сюжет: мыльная опера, или роман в письмах. Серия вторая /02.11/
Двенадцатая статья осенней серии НетКультуры "Мыльно-почтовая опера": "любое опосредованное личное общение оказывается всего лишь иллюзией, за которой скрывается глубинное, онтологическое одиночество каждого из нас".
Ян Шенкман, Торжество техники /02.11/
Сеть, как живой организм, находит в своих недрах людей, которые могут обеспечить ей нормальное существование и комфорт. В том числе, психологический. Один из этих людей - Павловский.
Ольга Рогинская, Эпистолярный сюжет: мыльная опера, или роман в письмах. Первая серия /30.10/
Одиннадцатая статья осенней серии НетКультуры "Мыльно-почтовая опера": "мы сами становимся создателями своего собственного романа в письмах, моделируя его композицию. Более того, и ход развития сюжета этого эпистолярного романа тоже регулируется нами".
Дмитрий Эссеринг, Тексты о гипертексте: 8 /24.10/
Сепаратисты, порностайты, разговорники и полнейшая перепись.
Андрей Травин, Тринадцатый индикатор /23.10/
Детство Рунета не кончилось с открытием Gazeta.ru. И мы до сих пор путешествуем по сети почти автостопом - со смайликом вместо рубля.
предыдущая в начало следующая
Дина Альперович
Дина
АЛЬПЕРОВИЧ
lbyf@livejournal.com

Поиск
 
 искать:

архив колонки: