11 сентября 2001 года Америка была вынуждена столкнуться с положением дел, которое более характерно для горячих точек мира. Она пережила акт политически мотивированного, необъяснимого террора, принесшего нам невыразимо жестокие страдания. Начиная с двух мировых войн и кончая войнами в Корее, Вьетнаме и Персидском Заливе, не говоря уже о других кровавых конфликтах, тайных и явных, американцы с ужасом наблюдали за происходящим кровопролитием, находясь на безопасном удалении от горячих точек, не видя воочию всех ужасов войны.

Хотя вооруженные силы США снова размещены за рубежом - под предлогом поиска лиц, виновных в зверской жестокости, потрясшей Америку в тот бесславный вторник, - многие из нас здесь в США были вынуждены изменить свое мировоззрение и отказаться от некоторых гражданских свобод, которые как раз и отличали нашу страну от многих других.

По горячим следам трагедии, случившейся 11 сентября, президент Буш подписал законопроект, направленный на борьбу с терроризмом, который по идее должен помочь в выявлении террористов и предотвращении новых нападений. Следует отметить, что международное сообщество, в том числе Европейский Союз, предпринимает аналогичные меры. Однако здесь в США некоторые граждане, обеспокоенные законодатели и адвокаты, специализирующиеся на защите личной тайны (равно как и другие), начали критически изучать новое законодательство, утверждая, что мы зашли слишком далеко.

Поскольку правительство США начало быстро использовать расширенные полномочия, предоставляемые ему законодательством и известные как Патриотический Акт США, мы решили побеседовать с Дэвидом Л. Собелом, генеральным советником Информационного центра тайны электронной переписки (ИЦТЭП) в Вашингтоне, чтобы поинтересоваться у него, чем чреват этот новый законопроект для тех из нас, кто участвует в Новой американской войне на внутреннем электронном фронте.

Мэтью В.Бил: пожалуйста, объясните рядовым американцам, что имеется в виду под электронным наблюдением, которое предусмотрено в Патриотическом акте США, подписанном Бушем? Что в действительности скрывается за такими формулировками как "нетеррористы" и "непреступные элементы"? И есть ли у них основания для беспокойства?

Дэвид Л.Собел: Думаю, что это, конечно же, означает существенное расширение полномочий правительства по осуществлению следственных мероприятий в области телекоммуникаций и, особенно, в области Интернет-сообщений. Мне кажется, что, скорее всего, мы с вами увидим более активные действия государственных органов, направленные на отслеживание и контроль за электронными сообщениями. В то же время ослабевает правовой контроль за этими следственными и разведывательными мероприятиями.

Один из наиболее противоречивых аспектов законодательства заключается в том, что оно в определенной степени отстраняет суды от процесса наблюдения. Предполагаемое усиление надзора не может не вызывать озабоченности.

В целом мы, очевидно, столкнемся с существенным ужесточением контроля, и, в силу самой природы Интернет-сообщений, возрастет вероятность того, что сообщения невиновных пользователей, которые не получали никаких повесток в суд, будут перехватываться.

Причина заключается в том, что технология наблюдения может быть разной. Данные законы и нормативные акты разрабатывались для телефонных абонентов, когда можно было избирательно прослушивать конкретные телефонные разговоры определенных лиц и не посягать на разговоры других ни в чем неповинных людей. В Интернет-сообществе намного труднее осуществлять такое строго избирательное наблюдение, в результате чего появляются системы типа "Carnivore", которые в принципе осуществляют маршрутизацию всего трафика, проходящего через Интерент-провайдеров и попадающего в системы, находящиеся под контролем ФБР. Вот почему я говорю, что существует, как минимум, вероятность того, что сообщения невинных пользователей будут перехватываться.

МВБ: В какой степени эти наблюдательные мероприятия подлежат, по крайней мере, контролю со стороны юридических инстанций? Какова Ваша оценка после прочтения данного законопроекта?

ДЛС: В очень незначительной. С электронным наблюдением всегда возникает проблема, потому что, в силу самой своей природы, оно осуществляется тайно. Поэтому одна из проблем состоит в том, что если государство незаконно или ошибочно перехватывает или получает доступ к сообщениям пользователей, эти пользователи ничего об этом не знают и не получают никакого уведомления. А судья, который формально осуществляет контроль или надзор за этими мероприятиями, просто не ставится в известность.

Роль судов всегда была очень важна в силу того, что данные мероприятия осуществляются тайно. Настоящее законодательство разными способами ограничивает ту традиционную роль, которую суды всегда играли в надзоре и наблюдении за правильным соблюдением законодательства.

МВБ: "Доверьтесь нам". По сути дела, именно к этому власти призывают нас, когда речь заходит об этом законодательстве.

ДЛС: В значительной степени это именно то, что правительство нам предлагает.

МВБ: В том виде, в каком составлен данный законопроект, не является ли он какой-то разновидностью закона о военном положении в киберпространстве, если угодно, или это преувеличение?

ДЛС: Не уверен, что я зайду так далеко в своих оценках. Закон о военном положении не предполагает никакого юридического процесса и надзора. А с этими изменениями дело обстоит иначе. Думается, что лучший способ описать этот законопроект - это сказать, что он предполагает достаточно резкое расширение полномочий государственных органов по проведению наблюдательных мероприятий, которые в прошлом использовались весьма осторожно и ограниченно.

Суды, равно как и Конгресс до недавнего времени, всегда признавали что электронное наблюдение представляет собой уникальный способ вторжения в частную жизнь и уникальное следственное мероприятие. В данном случае нельзя проводить параллели с физической реальностью. Когда вы слышите стук в дверь, и вам вручают ордер на обыск, в нем бывает указана конкретная вещь, подлежащая изъятию в случае обнаружения.

Когда выдается ордер на электронное наблюдение, то речь идет о тех вещах или событиях, которые произойдут в будущем, и в принципе государство может перехватывать все сообщения по телефону или через компьютер. По причине такого уникального вторжения в частную жизнь эти методы в прошлом действительно вызывали неодобрение и применялись крайне осторожно. Но это положение вскоре изменится.

МВБ: Некоторые подвергают критике программу электронного наблюдения DCS1000, которая разработана в ФБР и ранее была известна под именем "Carnivore". Не могли бы вы объяснить позицию вашей организации по DCS1000, и как она вписывается в провозглашенную Америкой войну против терроризма?

ДЛС: У нас возникают большие сомнения по поводу того, может ли сам по себе террористический акт оправдать использование таких программ как Carnivore для контроля за Интернет-сообщениями, что происходит впервые в нашей истории. И наши сомнения опять-таки вызваны тем, что подобные программы не могут обеспечить избирательного наблюдения. Если Интернет-сообщения конкретного человека будут отслеживаться и перехватываться, данная технология не позволяет это делать таким образом, чтобы не происходило вторжения в частную переписку других пользователей.

Что в действительности делает "Carnivore" - а эта программа в данном случае служит хорошей иллюстрацией имеющейся проблемы, - она требует от Интернет-провайдера направлять весь трафик, то есть трафик конкретного человека, а также всех остальных людей в эту систему, контролируемую ФБР. Далее ФБР, не имея над собой никаких надзирающих органов, фильтрует все эти биты и единолично определяет, что она уполномочена перехватывать, а что нет.

Это реальная проблема, которая возникает в случае использования программы "Carnivore" и, как я уже сказал, ее можно сравнить с прослушиванием телефонных разговоров. С телефонными разговорами все намного проще: если ваш сосед находится под наблюдением ФБР, и оно прослушивает его телефонные разговоры или автоматически регистрирует его телефонные звонки и все номера, по которым он звонит, то это ни в коей мере не затрагивает ваших интересов и тайны ваших переговоров.

Что же касается Интернета, то если вы и ваш сосед пользуетесь услугами одного и того же провайдера, и один из вас попадает под наблюдение, это может непосредственно затрагивать частную жизнь другого.

МВБ: "Эшелон" - это система международного наблюдения под руководством Управления национальной безопасности США совместно с разведывательными службами Великобритании, Канады, Австралии и Новой Зеландии. Еще до того, как ее существование подтвердилось, граждане и законодатели и в нашей стране, и за рубежом выражали протест и несогласие с тем, что эта система способна, по сути дела, отслеживать любые сообщения - факсы, телефонные звонки, электронную почту и т.п., - если они содержат определенные сомнительные ключевые слова, вызывающие подозрение. Стал ли "Эшелон" легитимным в новой обстановке, даже в глазах некоторых его критиков?

ДЛС: Трудно сказать. Вопросы, связанные с "Эшелоном", всегда затрагивали отношения Соединенных Штатов с другими странами: либо участницами этой программы, либо теми, против которых она была направлена. Поэтому мне кажется, все теперь зависит от того, какое влияние новая обстановка в мире окажет на динамику этих отношений. Совершенно очевидно, что в наше время страны более активно сотрудничают в области противодействия терроризму.

Вот почему мне кажется, что, по крайней мере, в краткосрочной перспективе это приведет к ослаблению критики "Эшелона" в международном масштабе. Но в более длительной перспективе все эти вопросы, на мой взгляд, останутся.

МВБ: Какое место отводится ЦРУ в этом новом законодательстве, направленном на борьбу с терроризмом, и не является ли это нарушением Акта о национальной безопасности от 1947 года, в котором сказано, что данное ведомство не может присваивать себе полномочия внутренней полиции или судебных органов?

ДЛС: Вы затрагиваете еще один аспект данного законодательства, вызывающий бурные дебаты. В нем действительно стирается традиционное разграничение полномочий между правоохранительными органами и разведывательными органами. И, как вы справедливо заметили, это разграничение восходит к сороковым годам и первым дням холодной войны, для этого имеются все основания. Эти барьеры между спецслужбами еще более укрепились в семидесятые годы после Уотергейта, когда стало ясно, что ведомства типа ЦРУ могут использоваться для решения внутренних задач.

Но работники этих ведомств, как правоохранительных, так и разведывательных, давно уже жалуются на то, что они считают юридическими ограничениями, которые связывают им руки. Мне кажется, события 11 сентября, наконец-то, создали все условия для того, чтобы Конгресс чутко отнесся к их давним жалобам.

Мне кажется, мы стали свидетелями сокращения этих ограничений, а также урезания гражданских свобод, которое они обеспечивали.

Если коротко ответить на ваш вопрос, то я могу сказать: да, разведывательные службы, скорее всего, будут играть более заметную роль в наших внутренних делах.

МВБ: Зверская жестокость, которую мы видели 11 сентября, и угроза будущих атак вызывает, как бы это помягче выразиться, крайнюю озабоченность. Если последнее законодательство, направленное на борьбу с терроризмом, зашло слишком далеко, не могли бы вы объяснить читателям, какие меры вы бы считали уместными в этой ситуации?

ДЛС: Во-первых, позвольте мне сказать, что я придаю большое значение судам и правоохранительным органам, которые должны осуществлять надзор за этими мероприятиями. К сожалению, законодательство, о котором мы говорим, ослабляет роль судов. Но мне кажется, что именно в этом и следует искать ответ. Если мы собираемся предоставить ведомствам большую свободу действий, наверно, нужно соответственно усилить судебный и прокурорский надзор за ними. Мне кажется, в этом одна из главных слабостей данного законодательства: расширив полномочия и свободу действий определенных ведомств, оно в то же время ослабило роль судебной власти, которая должна осуществлять надзор за правильным использованием этих полномочий.

Помимо этого, мне думается, нужно разобраться, насколько хорошо эти ведомства используют уже имеющиеся у них немалые полномочия. Я хочу сказать, что закон не препятствовал им делать свою работу и до 11 сентября, и мне кажется, ни у кого еще пока не сложилось четкого представления, в чем именно они дали маху.

Мне кажется, высока вероятность того, что, несмотря на их сетования по поводу ограниченных возможностей сбора информации, в действительности они смогли собрать столько информации, что теперь не могут ее обработать и проанализировать.

Поэтому, на мой взгляд, гораздо более действенные меры, чем те, которые предложены в обсуждаемом нами законодательстве, должны заключаться в увеличении способности этих ведомств обрабатывать уже собранную информацию. Возможно, для этого потребуется больше переводчиков, чтобы расшифровывать материалы, поступающие из-за рубежа, или какие-то другие аналитические навыки. Но мне кажется, именно в этом заключается главная на сегодня потребность.

Перевод Игоря Поспехина