"Рубль пал!"

Это сотый выпуск "Всего о Поэзии". Редакция русс.ры порекомендовала как-нибудь это отметить. Ну что же - годовщину Революции разумнее всего отметить новой Революцией. Поэтому следующий материал будет на букву Р. А уж потом алфавит в такой пляс пустится!

Чего это я вдруг?

А потому что понял: напрасно я себя к колеснице алфавита уж такими железными цепями приковал.

То есть вот: алфавитный принцип есть, конечно, замечательное изобретение автора этих строк, но писать по алфавиту - отнюдь не обязательно. И публиковать не обязательно строго по алфавиту. Наоборот: алфавитный принцип тем и замечателен, что писать и публиковать можно самым хаотическим образом - а бессмысленная и автоматическая машина алфавита сама все расставит по местам. И сама наведет в хаосе - порядок. За что мы ее и любим.

Так что теперь публиковать буду статьи без всякой системы.

А вот архивироваться они будут по прежнему по алфавиту.

Потому что именно так - правильно.

Вырезка из коммерсанта

Комментарий: "Неприкосновенный запас", #1(3) 1999, Олег Проскурин "Конец золотого века (К вопросу о соотношении искусства и жизни)"

"В начале августа 1998 года я получил от газеты "Коммерсантъ" лестное предложение написать статью к 200-летию барона Дельвига. Идея справить юбилей барона именно в "Коммерсанте" показалась мне несколько экстравагантной, но оттого особенно заманчивой. Я согласился...

Номер со статьей вышел 18 августа. Оказавшись поутру в центре Москвы, я, движимый простительным авторским любопытством (что там осталось от моего текста после притирок его к другим материалам полосы?), вознамерился купить свежевышедший номер. У первого торговца, которому я изъявил свое желание, номера не было. Оказалось, что "Коммерсантъ" распродан с раннего утра! Обращаюсь к другому, к пятому, к десятому... Тот же результат! Впавши в азарт, погружаюсь в метро и перемещаюсь в район, менее оживленный и не замеченный в особом пристрастии к печатному слову, - распродан и там! Что за мистика? Все газеты налицо, и только "Коммерсанта" нет нигде...

И тут меня посетило озарение. Сегодня ведь день катастрофы, которая войдет в отечественную историю под условным названием финансового кризиса (точнее, катастрофа началась вчера, 17 августа, но тогда еще, во-первых, не все осознали ее подлинного величия, а во-вторых, верставшиеся загодя газеты еще не успели на нее откликнуться). В обменных пунктах курс продажи доллара - 9500 рублей при курсе покупки в 6000. И грамотные соотечественники, привыкшие было уже к своим газетам - кто к "Завтра", кто к "Сегодня", кто к "Независимой", кто ко "Времени", - вдруг все дружно вспомнили про подзавявший "Коммерсантъ". Кто, как не "Коммерсантъ", обязан разъяснить, что с нами происходит, кто виноват и что делать?!... И утром во вторник первой недели новой эпохи (назовем ее постэкономической) все бросились к "Коммерсанту" в надежде - хотя и иррациональной, но по-человечески понятной - получить указания, как выйти на путь спасения.

Моя скромная статья про скромного поэта попала, таким образом, в самый жадно-читаемый номер газеты за всю ее историю. (Действительно, уже на следующий день "Коммерсантъ" можно было купить безо всяких проблем.)".

- Дальше много интересных и забавных рассуждений - о Достоевском, лиссабонском землетрясении, шепоте, робком дыхании и трелях соловья, сходств и отличий ситуации России конца 1990-х и России 1860-х - действительно интересных, это не ирония - и в конце:

"Не знаю, много ли читатели "Коммерсанта" получили полезных сведений насчет того, "кто виноват", - номера от 18 августа я так и не видал".

Вот О.Проскурину мой от коллеги по русс.ре подарок: заголовок и картинка из центрального материала этого номера.

На этом можно было бы и закончить. Интересная картиночка - интересная подпись к ней - ссылка на продолжение. Гипертекст, постмодернизм и контемпорари арт, где авторы давно уже не занимаются самостоятельным изготовлением смыслов, а только перекомбинированием готовых.

Но редакция руссры может такого новаторства и не понять (новаторства в этом - 0,0 (ноль целых, ноль десятых), но общепринятыми художественные деяния такого рода все же пока не стали), поэтому вот некоторые уже персонально мои сочинения о жизни тех мест, тех времен. При этом в стихах:

1.

Слишком устали, слишком устали, все мы слишком устали.
Все мы не просто устали, а именно слишком.
Требуется остановка; вот чего требуется - передышка;
Вот, еще правильнее: требуется для начала

Получить хоть какую хотя бы откуда хорошую новость.
Сообщенье внезапное, что хоть что-нибудь у кого-нибудь получилось.
Систематическое их отсутствие, новостей таких, это ведь самое то есть
Самое, коее которое боле всего так нас всех изнурило;

Требуется, ох, и немедленно.
Да вот что-то все не получается.
Все, об чем сообщения, так о бедствиях все да о бедствиях, -
Ужас, паника, стыд и отчаянье.

2.

Вот, приложения ради, рассужденье о роли прессы
В царящих нынче повсюду унынии и разгроме:
Лучше сказать, изумление - этой-то в чем интерес ей
Чудище ежедневно обло, стозевно, огромно

Кликать, да кликать, Изо дня в день все да Изо дня
В день раздувая отчаяние с паникой?
Неужель непонятно, что ведь действительно вспыхнет?
Их же ведь первых оно же пожрет, это пламя-то,

Их, журналюг, кои сдуру
Сеют и сеют ветер.
Ох, пожнем ведь стараньями этими бурю!
Ох, как страшно на белом свете!

3.

Так я рассуждаю сегодня, в 6 часов вечеров после запоя,
Начитавшись газет, обнаружа в которых
Сплошные пророчества скорого хаоса, глада и мора,
И я понимаю, что плохи, ох плохи дела с моей головою,

И я понимаю, что больше мне с этим не справиться,
Никаких нету сил,
И пора, ох пора, хоть и стыдно, скорей уподобиться страусу,
Голову спрятать скорее в аминазин,

В прочую гадость, которою колют в дурдоме, -
Было время, когда обойтись выходило
Для переключенья режимов сознанья обычным простым алкоголем,
Но организмом исчерпаны пьянства для силы,

И птичка моя возмущается этим притом, -
Ну что же, значит, поглощай меня своею тьмой тогда, дурдом.

начало июля 1998.

Кончилось все это, как известно, финансовым крахом августа 1998. То есть он отнюдь не как гром с чистого неба грянул, этот крах, он грянул как гром с неба, сплошь обложенного тучами, накопление которых происходило с весны указанного года, что было очевидно даже мне, автору этих строк, жившему тогда в Подмосковье без телефона, радио, телевизора, газеты покупая примерно раз в неделю.

А в дурдом поехали, да. В Абрамцево, в Областную Психиатрическую Больницу, добровольно безоговорочно капитулировать перед непреодолимой силой беспощадной жизни, с узелком белья и еды на первые дни. Сорок минут (вместе с ожиданием поезда) электричкой до пересадки в Мытищах, там еще около двух часов - до Абрамцева. В результате в самом Абрамцеве я, в процессе беседы с врачами (а по телефону можно будет позвонить? - В Москву? По межгороду? Вы смеетесь? - А письмо можно будет послать? - Конечно! Вы напишите, мы прочитаем, подумаем, стоит ли беспокоить родственников, и если Ваше состояние будет позволять - отправим...) - испугался и убежал.

Но позже, в июне 2000, все равно дело кончилось именно им. Ибо - - -

Также см. сообщение "Баррикада на Никитской" во "Всем о Поэзии".

Или:

Лишь только вроде жизнь собралась
Хоть чуть нормально протекать -
Так тут же, суки, рубль обвалят -
И снова, блядь, охуевать.

Лишь только вроде то, и это -
И трам-барам и мать-мать-мать,
Так раз - окончилося лето,
И снова, значит, все опять.

И так всегда, всегда блядь братцы,
Всегда, как просто блядь назло!
Неужто правда хрен дождаться,
Чтоб сухо, тихо и тепло?

август 1998 - финансовый кризис

Или:

Когда вокруг сплошная катастрофа,
И рубль пал,
И голубые фишки, что бы термин сей ни означал,
Ведут себя ужасно плохо,
И ГКО конкретно оборзели,
И всюду только суматоха и скандал;
И нынешний режим, он даже боле, чем в учебнике истории КПСС
Не фигурально ибо, а реально обанкротившийся есть режим,
И в пору прежнюю его бы только сдать бы в ОБХСС, -
Уж им бы там устроили, козлам, прижим;
Да впрочем, хрен там, им, козлам - скорей уж то, что нам;
Но это им, козлам, а что же делать нам?

Попробовал я было лампу выкрутить из люстры,
Ее тереть, взывать: "Явись, явись могущественный ты Хоттабыч,
Все, что имеется, переверни наоборот!"
Но гад Хоттабыч только бороденкою вольфрамовой трясет,
А сделать, чтоб все было хоть немного замечательно, и даже он не в состоянии.

август 1998 - небезызвестный дефолт.

Или:

На улицах - е-мое!
С неба хлещет, как из ведра!
Настроение же мое
То есть из дому прямо с утра

Выскочивши, возле книжного магазина,
Под его козырьком пребывая, с утра побежав за газетами,
Узнать, что же как там творится в связи с ох, известной причиной,
"Коммерсант" изучая, и весь трепетая при этом, -

Что сообщат? Ждут ли очереди нас, голод - холод
Нынче зимой? Впрочем, это хули бы, ладно,
Переживем; не впервой; но не ждут ль нас безумные лютые толпы,
Все сокрушающие беспощадно,
Да им последующие коммунизм да впридачу с нацизмом?
Этого, Господи, только хотя бы не надо!
Эту бы чашу бы, Господи Отче, мимо пронесть бы хотя бы! -
Пережить-то наверно возможно и это,
да очень уж мерзко, и очень уж гнусно, и очень уж стыдно; -

Так вот в раздумии стоя у книжного магазина под названием "Аэлита",
От дождя укрываясь, "Коммерсант" изучая, наблюдая, что рядом
Школьницы курят - и до чего же нарядные!
Да, это ж первое, точно! Да не первое просто, а первый сентябрь!
(Дуры, мороженки употребляли бы - куда увлекательней и убедительней,

Было бы, в белых туфлях своих, так же как фартуках), я отмечаю. И вот что: своею
Жизнью, стыдно сказать, я текущей - доволен.
Наконец равномерною ставшею, ровною ею,
Планомерной, безалкогольной;
И хотя жизнь общественная есть такова, что прям просто хуею,
Пониманье однако и чаще того, и сильнее,

Что ведь как же люблю, пацаны, я, однако же, осень!
( Ептыть, однако! И в этом, выходит, подобен я Пушкину!)
Так я люблю ее, братцы - брателлы - братушечки,
Что, сказать если чисто конкретно, то люблю я ее просто - очень!

...........................
- и т.д.

2.

Как обычно, в конце - комментарий.
Рубинштейн пресловутый,
Эти стихи вот ему попадись, если б он прочитай их,
Гордый, сильно бы он надо мной посмеялся бы. Потому как

Не цитирует автор его Дерриду и Делеза однако.
Даже Хайдеггер тут не упомянут ни разу, что вовсе уже неприлично.
Стихотворение наиобщеобычное,
Типа - стыдно при людях такое и вымолвить вслух! - Пастернака.

- Фи! - бы сказал б перекладыватель гордый
Карточек библиотечных.
Так бы и написал в "Итогах".
Даже б не написал: человеческое,
Он процитировал бы, слишком уж человеческое.

Что ответить? Да лишь на поэта сослаться,
Сформулировано коим и проще и лучше,
Когда им таким вот мудилам в ответ восклицалось
"Хуй ли ты петришь в натуре в поэзии, концептуалист ты ебучий!",

На поэта сослаться, его слова повторить,
Потому что чего еще больше об этих еще говорить.

начало сентября 1998

Образец новой, более свободной ритмически, строфически и синтаксически манеры стихосложения, которую я сейчас пытаюсь себе усвоить, не знаю, насколько получается.

"Голод-холод" и т.д. - это так и было, этого все действительно ждали и боялись осенью девяносто восьмого года. Пронесло.

Рубинштейн Л.С. - видный деятель контемпорари арт, представитель "концептуализма", дружбан и соратник Пригова, Кибирова, Гандлевского, Сорокина, изобретатель новой манеры писать стихи - на библиотечных карточках; по строчке на карточке. Стихотворение представляет собой пачку таких карточек; чтение стихотворения состоит в перекладывании этих карточек.

Во второй половине девяностых годов - штатный литературный критик и обозреватель журнала "Итоги", самого уважаемого образованными людьми периодического издания того периода. На каковом посту занимался пропагандой всякой дерриды: что-то там про дискурсы, метаязыки, позиционирование, рынки символических ценностей и т.д. Что вызывало крайнее неудовольствие автора этих строк, выразившееся и в данном стихотворении.

А Хайдеггера я так и не прочел (и написал об этом разоблачительное стихотворение), как и всю остальную, нынче общеобязательную философию - Дерриду, Делеза, Бодрийяра и т.д. Пытался читать Фуко, "Историю безумия", дошел до почти середины, и - - -

Или:

День укорачивается и укорачивается, все укорачивается и укорачивается;
Лето, как впрочем и пять предыдущих, отличнейшим было, но, просто я дятел,
Им ни чуть-чуть не сумел насладиться, фигнею различною все заморачивался и заморачивался,
Дни обалденные на ерунду все различную тратил и тратил;

День каждый день аж на глаз видно как укорачивается и укорачивается,
Самое главное же, что, как посмотришь на то, что
Там, позади, так увидишь, что нечего лучше так даже и оборачиваться, -
Все там, в прошедшем безумно, и обло, озорно, стозевно, позорно,

.........................
....................................................
....................................................
................................................................

1998, сентябрь

И т.д.

***

А вообще, наша семья - меня и Гузели - пережила этот период жизни удивительно спокойно. Причина этого следующая: Гузельна знакомая, психиатрша на пенсии по имени Петровна, видя трудности нашей семейной жизни - мой алкоголизм, мою истероидную психопатию, общее безумие, царящее в нашей жизни, - вызвалась ей помочь и от всего этого избавить: меня вылечив. Лечила она меня посредством лошадиных доз антиэпилептического (но в качестве побочного эффекта вызывающего также и непереносимость алкоголя) препарата финлепсин и, конечно, таких же доз аминазина. Ну и разных других аналогичных средств - в сумме: 30-40 разноцветных шариков и лепешечек психотропных препаратов. Длилось это с начала августа по ноябрь. Поэтому весь острый период кризиса я пребывал в состоянии вялотекущего изумления - но никак не паники, ужаса, отчаяния, страха, стыда - лучше одним словом "страхостыд", в котором осенью 1998 года находилось значительное количество соотечественников. (В те недолгие периоды, конечно, когда я вообще пребывал в хоть каком-нибудь состоянии - а не лежал лицом к стенке в безмятежной прострации.) Гузель тоже была полностью довольна течением жизни: фиг ли со внешними бурями, если в доме наступил-таки, наконец, мир и покой!

Так что период жизни людей, известный под названием "дефолта" - в нашей частной с Гузелью жизни был как раз одним из самых светлых и безмятежных. Но рекомендовать читателю достижение этой безмятежности указанными методами - длительным и массированных приемом аминазина - я бы поостерегся. Сначала нужно дойти до уж полной ручки.

Тем более что аминазинная безмятежность имеет тенденцию к лавинообразному нарастанию, после чего становится необратимой.