Русский Журнал / Net-культура /
www.russ.ru/netcult/20031010_n.html

Все о поэзии 154
Написать в гостевую

Мирослав Немиров
Дата публикации:  10 Октября 2003

Кирсанов, Семен

На паре крыл -
(и мне бы! и мне бы!)
корабль отплыл
в открытое небо.

А тень видна
на рыжей равнине,
а крик винта -
как скрип журавлиный.

А в небе есть
И гавань, и флаги,
И штиль, и плеск,
И архипелаги.

Счастливый путь,
Спокойного неба!
Когда-нибудь
И мне бы, и мне бы...

1927

***

Круглобокий дирижабль
Ночь на тучке пролежабль
И на север курс держабль.

Устремившись в небовысь
Дирижяблоком повис.

А внизу, разинув рот
(Там какой-то там) народ
(Что-то как-то там) орет:

- Диризяблик! Дирижаворонок!

1927

Стихотворения Семена Кирсанова, советского поэта.

Я уверен, спроси 99 советских человек из 100, никто такого не скажет, что был такой.

И "возрождение" ему вроде не светит - лефовская традиция, - а он именно из нее - предана прочной анафеме и забвению за - - -.

Ну, за многое что, об это в следующий раз.

Так вот: а я - любитель!

И всегда был любитель, и в начале 1980-х был, и сейчас вот взял книгу - кстати говоря, нашел на помойке! - и подтверждаю: поэт, достойный того, чтобы - - -.

Конечно, не из самых главных поэтов двадцатого века, но уж во всяком случае никак не хуже Мих. Кузмина или там Гумилева.

А те нынче - о!

Поэтому привожу специально до фига примеров.

Чтобы читатель мог убедиться самолично.

***

Под одним небом, на Земном Шаре мы с тобой жили,
где в лучах солнца облака плыли и дожди лили,

где стоял воздух - голубой, горный, в ледяных звездах,
где цвели ветви, где птенцы жили в травяных гнездах.

На Земном Шаре под одним небом мы с тобой были,
и, делясь хлебом, из одной чашки мы с тобой пили.

Помнишь день мрака, когда гул взрыва расколол счастье
чернотой трещин - жизнь на два мира, мир на две части?

И легла пропасть поперек дома, через стол с хлебом,
разделив стены, что росли рядом, грозовым небом...

Вот плывут рядом две больших глыбы, исходя паром,
а они были, да, одним домом, да, Земным Шаром...

Но на двух глыбах тоже жить можно, и живут люди,
лишь во сне помня о Земном Шаре, о былом чуде, -

там в лучах солнца облака плыли и дожди лили,
под одним небом на одном свете мы с тобой жили.

(1960- 62)

Ну, немножко, конечно, сентиментально.

Но - трогает!

А это - отнюдь не есть порок, так я вам скажу.

***

На коне крашеном я скачу бешено - карусель вертится.
А вокруг музыка, и, вертясь звездами, фейерверк светится.

О, Пруды Чистые, звездопад елочный, Рождество в городе.
Наклонясь мордами без конца кружатся скакуны гордые.

О, мой конь огненный, в голубых яблоках,
с вороной гривою,
конь с седлом кожаным,
с мундштуком кованым, с гербовой гривною,

как мне вновь хочется обхватить шею ту
и нестись в дальнюю
жизнь мою быструю, жизнь мою чистую, даль мою давнюю!

Что прошло - кончилось, но еще теплится
одна мысль дерзкая:
может быть, где-нибудь все еще кружится карусель детская?

Да, в душе кружится, и, скрипя седлами, все летят кони те...
Но к какой пропасти, о, мои серые, вы меня гоните?

(1960-62)

***

Зашумел сад, и грибной дождь застучал в лист,
вскоре стал мир, как Эдем, свеж и опять чист.

И глядит луч из седых туч в зеркала луж -
как растет ель, как шумит шмель, как блестит уж.

О, грибной дождь, протяни вниз хрусталя нить,
все кусты ждут - дай ветвям жить, дай цветам пить.

Приложи, к ним световой луч, миллион линз,
загляни в грунт, в корешки трав, разгляди жизнь.

Загляни, луч, и в мою глубь, объясни - как
смыть с души пыль, напоить сушь, прояснить мрак?

Но прошел дождь, и ушел в лес громыхать гром,
и в слезах весь из окна вдаль смотрит мой дом.

(1960 - 62)

***

В море тихо.
Осень.
Ветра нет.
Вдруг рванулись крылья ветряка!
Вертолет
винтом
как вертанет -
вверх - по-стрекозиному - с цветка.

Удивляюсь
чуду
наверху,
солнцу, что на западе горит,
небу
и мохнатому зверьку,
что перед подсолнухом парит.

Удивляюсь,
знаете,
до слез!
Но и солнцу время увядать.
Сколько
мне увидеть удалось,
сколько
не придется увидать!

1964

Начало очень отличное. Дальше - слабее.

***

И несмотря
на все тревоги,
я телескоп люблю треногий.
А он
за несколько копеек,
покажет мне Кассиопею.

1964

***

Ты надо мной (не смей!) не смейся,
если странных слов
несуразную смесь
я принесу тебе вместо
печенья "Смесь"
из слоеного теста.

Эти горстки печатного текста
высыпал я из себя,
как печальные крошки
из пустых бакалейных мешков.

Но не надо смешков.
и даже усмешки.

Без особой спешки,
но скоро
я превращусь
в никому не нужный куст у забора
или в несколько букв
с оторванным паспортным фото,
и хотя неохота -
скоро я отлучусь
в тот район, где недавние жители
пребывают без чувств
и в метрических книгах записаны
"выбывшими".

Видишь ли,
настал наконец-то момент,
когда нужно оставить взамен
нечто вроде меня.

Пусть, пружиной звеня,
эти буквы подцепит безмен
вопросительным знаком:
зачем?
Ни цены в них, ни веса...

Неизвестно -
зачем
это "нечто вроде меня".

(1964, "Нечто вроде меня")

***

Быть на свете не обязательно.
В сущности, смерть -
возвращение в то,
чем я не был,
то есть ни во что:
ни в землю, ни в небо,
ни в травы, ни в грозы,
ни в березку,
ни в мебель из карельской березы.
Уж это мне переселение душ!

Но я ж не страдал
ни в пещерное время,
ни в эру хождения римских монет,
что меня нет,
я ж не терзался!
Все на земле остается чин чином.
Нет так нет.
Беспокоиться нет ни малейшей причины.

(1964)

"Больничная тетрадь"

(1964 - 1972)

Человек
ест чебурек.
Ножа вонзает лезвиеце.
Чебурек разрезывается,
и чебурека нет
Привет!

Человек
кричит о помощи!
Карета Скорой помощи.
Раз!
В живот вонзают лезвиеце,
и человек
раз-
резывается.
Два!
И человека нет.
"Привет!"

***

Боль больше, чем бог,
бог - не любовь, а боль.
Боль, созидающая боль
и воздвигающая боль на боль.
Боль болей - бог богов.
(Боль простит.)
(Боль подаст.)
(Боль - судья.)
Боль - божество божеств.
Ему, качаясь, болишься,
Держась за болову,
Шепча болитвы:
- Боже боли!
Или или лама савахфани?
(На кого ты оставил мя, Госпиталь?)

Да свершится боля Твоя.

***

Время тянется и тянется,
люди смерти не хотят,
с тихим смехом: "Навсегданьица!"
никударики летят.

Не висят на ветке яблоки,
яблонь нет, и веток нет,
нет ни Азии, ни Африки,
ни молекул, ни планет.

Нет ни солнышка, ни облака,
ни снежинок, ни травы,
ни холодного, ни теплого,
ни измены, ни любви.

Ни прямого, ни треуглого,
ни дыханья, ни лица,
ни квадратного, ни круглого,
ни начала, ни конца.

Никударики, куда же вы?
Мне за вами? В облака?
Усмехаются: - Пока живи.
Пока есть еще "пока".

(1964 - 1972)

***

Мне снилось, что я - мой отец,
что я вошел к себе в палату,
принес судок домашних щец,
лимон и плитку шоколаду.

Жалел меня и круглый час
Внушал мне мужество и бодрость,
И оказалось, что у нас
Теперь один и тот же возраст.

Он - я
в ногах моих стоял,
ворча о методах леченья,
хотя уже - что он, что я
утратило свое значенье.

(У Бродского есть стихотворение на эту же тему.

Но у Бродского, правда, все-таки намного сильнее.

Но у Кирсанова - на 25 лет раньше.)

***

Жил-был - я.
(Стоит ли об этом?)
Шторм бил в мол
(Молод был и мил...)
В порт плыл флот
(С выигрышным билетом
жил был я.)
Помнится, что жил.

Зной, дождь, гром.
(Мокрые бульвары...)
Ночь. Свет глаз.
(Локон у плеча...)
Шли всю ночь.
(листья обрывали...)
"Мы", "ты", "я"
нежно лепеча.

Знал соль слез.
(Пустоту постели...)
Ночь без сна
(Сердце без тепла) -
гас как газ
город опустелый,
(Взгляд без глаз,
окна без стекла.)

Где ж тот снег?
(Как скользили лыжи!)
Где ж тот пляж?
(С золотым песком!)
Где тот лес
(С шепотом - "поближе".)
Где тот дождь?
("Вместе, босиком!")

Встань, сбрось сон.
(Не смотри, не надо...)
Сон не жизнь.
(Снилось и забыл.)
Сон как мох
в древних колоннадах.
(Жил-был я...)
Вспомнилось, что жил.

И т.д.

Биография

Родился в 1906 в Одессе. Нужно полагать - для тех, для кого это важно, - еврей: Исаакович.

1923: первые опубликованные (в Одессе же) стихи.

1924: представляется приехавшему в Одессу Маяковскому, начинает печататься в "ЛЕФе".

1926: переезжает в Москву. Печатается в "ЛЕФе", со всеми лефами дружит, являя собой чуть ли не единственную "свежую силу", ЛЕФом найденную (а не еще дореволюционных футуристов).

1930 - 1975: Остальная жизнь, мне практически неизвестная, но, по советским меркам - да еще в отношении еврея и формалиста, крайне успешная: не сидел, не - - -, не - - - и не - - -; все, что писал, публиковал (а писал чрезвычайно много), выпустил огромное количество книжек, а в 1960-х и 1970-х - и "Избранных", и даже несколько собраний сочинений, например, четырехтомное, тот самый первый том из которого я и нашел на помойке осенью 1999.

Правда, в звездах тоже никогда не был - в лучшем случае был даже не "популярным", а максимум "известным".

Да и "известным"-то...

Автор этих строк, во всяком случае, в юности (1980-81) разыскивая в тюменской университетской библиотеке сочинения всех и любых авторов, о которых ему доводилось хоть краем ухом слышать, что они "отдали дань формалистическим и модернистским увлечениям", от Г.Иванова и Шершеневича какого-нибудь до Асеева и там, например, Вегина, о Кирсанове слыхом не слыхал и наткнулся на него совершенно случайно.

И, как уже говорилось выше - - -

***

Только что прочел в воспоминаниях С.Липкина о Мандельштаме: к большому удивлению Липкина, Мандельштам высоко ценил сочинения Кирсанова, по мнению самого Липкина - "заурядного стихотворца, да еще, на мой взгляд, ему (т.е. Мандельштаму) чуждого".

***

У Вознесенского было стихотворение памяти Кирсанова:

Прощайте, Семен Исаакович -
фюить!
Уже ни стихом, ни сагою
оттуда не возвратить.

Почетные караулы
У входа в нездешний гул
Ждут очереди понуро
В глазах у них "Караул!"

Пьерошка в одежде елочной,
В ненастиях уцелев,
Серебрянейший, как перышко,
Просиживал в ЦДЛ.

Один, как всегда, без дела,
На деле же - весь из мук,
Почти что уже без тела
Мучительнейшей звук.

Нам виделось кватроченто,
И как он, искусник, смел...
А было - кровотеченье
Из горла, когда он пел!

Маэстро великолепный,
А для толпы - фигляр...

Невыплаканная флейта
В красный легла футляр.

Мне очень нравилось. И главное тем, что - действительно, очень похоже на Кирсанова. Его, типа, действительно портрет.

А некоторое время спустя я услышал его на музыкальной пластинке эстрадных песен в исполнении А.Градского, только там оно начиналось:

Прощайте, поэт, прощайте, -

текст еще был местами переделан, и посвящено это было уже - памяти Пабло Неруды.

Тут вот я Вознесенского и окончательно возненавидел.

Принес типа венок на похороны одного - потом - раз - утащил его, подновил и перепродал за хорошие деньги - а тексты эстрадных песен в те времена - это были оч-ч-чень хорошие деньги - на похороны другого.

Это уж как-то совсем ни в какие ворота.

Даже в бессовестности нужно все-таки знать какую-то меру.

***

Персонажность, как известно, чрезвычайно ценилась в советском концептуализме и соц-арте 1970-х-80-х.

Пригов - он не просто писал стихи, а он придумывал разные типы персонажей, от лица которых и писал разные типы стихов.

Так вот - почему-то среди своих предшественников Пригов ни разу не упомянул Кирсанова.

А меж тем Кирсанов еще в 1930-е написал книгу, в которой были как бы пять книг стихов пяти совершенно разных поэтов - агронома-мичуринца; колхозной девушки, мечтающей побывать в Москве; провинциального авангардиста-самоучки; студента-филолога итд.

Стихи были совершенно разные и по содержанию, и по поэтике, но все довольно-таки - - -; книги этой у меня нет, в Интернете ее тоже нет, вот на память:

из стихов мичуринца:

и вот несет плодыни слов
счастливовое дерево, -

или из провинциального авангардиста:

меня насильно выдают за ложку
а я не вилка я часы
придется мне соваться с ней в окрошку
и тыкаться в капустные усы

а я часы на моем сердце стрелки
мне вовсе делать нечего в тарелке
я не имею с ложкой ничего
я вообще иное существо!

- и это все издавалось во второй половине 1930-х - и огромными (по нынешним меркам) тиражами. Во всяком уж случае, не в 2000 экз.

И после переиздавалось.

(Впрочем, Пригов и куда более близкого и уж, конечно, ему известного Высоцкого ни разу не упомянул, а уж у Высоцкого эта персонажность цвела вовсю.)

***

Кроме того, в мемуарах и заметках Д.Самойлова есть необычайно злобный мемуар о Кирсанове.

Чем он так ему не угодил, сказать трудно, но ненависть видна в каждом предложении, как будто Самойлов пишет не о Кирсанове (который вроде себя ничем ужасным не запятнал?), а о каком-нибудь сталинском начальнике-душителе типа Грибачева или там Ф.Чуева.

С чего бы это?

Мемуар этот если найду в Сети - ссылку дам, а если нет - ищите его в книге мемуаров Самойлова, сиреневой такой.

***

Также см.:

  • Голоса: стихи авангардистов и воспоминания о них (1963, Москва, библиотека-музей В.Маяковского). С.Кирсанов читает стихи В.Хлебникова: "Море" (1,5 Мб), "Не шалить" (330 Кб), "Русские 10 лет" (1,4 Мб)

  • биография С.Кирсанова на хроно.ру

  • страничка Кирсановa на "Стихия - лучшая поэзия"

  • биография Кирсанова на центральном еврейском ресурсе

  • Кирсанов на ретромузыка.ру - можно послушать:

    Горлица (remake) /исп. "Самоцветы" ВИА/

    Жил-был я /исп. Градский Александр/

    Жил-был я /исп. Тухманов Давид/

    Мой характер /исп. Дворянинова Валентина/

    Танцевальный час на солнце /исп. "Веселые ребята" ВИА/

    Ты не пой, соловей /исп. "Ариэль" ВИА/

    У Черного моря /исп. Утесов Леонид, "Джаз-гол"/

    Щеглы /исп. "Пламя" ВИА/

    Эти летние дожди /исп. Пугачева Алла/

    • Вообще же, и самого Кирсанова мало в Сети, и про него мало - и все в основном про то, что был штукарь и формалист (из советских энциклопедий времен сталинизма пререписывали что ли?).

    Ну, вот и пришлось дать побольше стихов.

    ***

    Хотя соцреалистической ерунды у него тоже вагоны, но тут уж - - -

    Все-таки он был легальный советский поэт, член ССП и проч.

    Да и просто был вполне советский человек.