Оригинал

Статья подарена Исследовательскому институту зарубежной политики
Перевод Анастасии Грызуновой

За последние годы в политические и социальные дискуссии англоязычного мира просочился новый термин - Англосфера. Вкратце она определяется как группа англоязычных стран, где действует общее право, но подразумевает гораздо больше, нежели просто совокупность всех людей, для которых английский является основным или вторым языком. Чтобы влиться в Англосферу, нужно соблюдать базовые обычаи и принципы, формирующие костяк англоязычных культур. В том числе индивидуализм, господство права, уважение договора и сделки, а также превращение свободы в первостепенную политическую и культурную ценность.
У стран Англосферы имеется общий исторический контекст, в котором сами собой разумеются Великая хартия вольностей, английский и американский Билли о правах и такие нормы общего права, как суд присяжных, презумпция невиновности, "мой дом - моя крепость" и "человек - хозяин своему слову". Поэтому индивидуумы и группы людей, которые общаются или ведут дела по-английски, не обязательно входят в Англосферу - если, конечно, их культурные ценности не формировались под влиянием англоязычной цивилизации.
У Англосферы как культурной сети без соответственной политической формы границы неминуемо размыты. С точки зрения географии, наиболее плотные узлы Англосферы располагаются в Соединенных Штатах и Великобритании; англофонные регионы Канады, Австралии, Новой Зеландии, Ирландии и Южной Африки - мощные и густонаселенные осколки. Образованные англоязычные жители Карибских островов, Океании, Индии и Африки представляют собой рубежи Англосферы.

Что имеет и не имеет в виду теория Англосферы

Англосферическая философская школа утверждает, что англоязычные государства не только сформировали особую ветвь западной цивилизации, но превращаются в отдельную самоценную цивилизацию. Для этой цивилизации, изначально западной, однако теперь по составу и природе своей западной не целиком, характерно, в частности, развитое гражданское общество - источник продолжительного успешного конституционного правления и экономического процветания. Соответственно, Англосфера лидировала в области научно-технической революции с XVII по XXI век и, по всей вероятности, будет лидировать и в будущем. Наконец, со времен Первой Мировой войны и вплоть до периода после холодной войны государства Англосферы создавали институты взаимного сотрудничества. Со временем это сотрудничество перерастет в более тесные связи в области торговли, обороны, свободы передвижения и научных проектов, объединенных общим языком, культурой и системой ценностей.
Теоретики Англосферы выступают за увеличение числа и укрепление институтов сотрудничества - не ради создания англоязычного супергосударства, вроде Европейского Союза, и не ради аннексии Соединенными Штатами Великобритании, Канады или Австралии, но ради защиты общих ценностей англоязычных наций от внешних угроз и внутренних выкрутасов. Поэтому теоретики призывают англоязычные нации отказаться от географических блоков производства фантазии Хаусхофера: Америку - пригасить свои полушарные амбиции; Великобританию - пересмотреть свои европейские иллюзии; Австралию - отбросить свои заблуждения насчет "азиатства". Оптимальный союз - не централизованная федерация, но, я бы сказал, "сетевое содружество": взаимосвязанные институты сотрудничества, порожденные нынешними структурами - торговыми соглашениями, военными альянсами и совместными программами. Не презирая принцип изменяемой геометрии, оно ее приемлет, и в зависимости от возникающих ситуаций желающие вступают в коалиции. Институты Англосферы станут открытыми и неэксклюзивными; Великобритания, Америка, Канада, Австралия и другие будут поддерживать региональные связи, как считают нужным.

Англосферичность - безусловно, не англосаксонский шовинизм образца 1900-х, и не сентиментальная вариация англо-американских особых отношений времен до и после Второй Мировой. Представления нынешних адептов Англосферы соотносятся с прошлым англосаксонизмом примерно так же, как сегодняшняя философия эволюции - с примитивным дарвинизмом современников Милнера.
Англосаксонский шовинизм проистекал из фундаментального высокомерия англосаксонцев и стремился объединить "родственников" по расе. Англосферичность исходит из разумной оценки корней успешных рыночных экономик и конституционных демократий в развитом гражданском обществе, из осознания многовековой неизменности культурных факторов в успехе развития гражданских обществ и из понимания масштабов возможного сотрудничества между этими обществами - несравнимого со взаимодействием между слабыми или несуществующими гражданскими обществами. Теория Англосферы изучает реальность, в которой практически по любому критерию успешного гражданского общества (благосостояние, политические свободы, общественное доверие, новые компании, инновации) государства Англосферы оказываются на вершине, а рядом с ними - только скандинавские страны и несколько примкнувших, вроде Швейцарии.
Англосаксонские шовинисты начала двадцатого столетия переживали, что массовая эмиграция из Восточной и Южной Европы размывает американское англосаксонское племя "неассимилируемыми" элементами, и что со временем население США будет все больше отдаляться от европейских и британского народов. Но в действительности иммигранты с готовностью восприняли политические ценности Англосферы, и по сей день продолжают, несмотря на попытки политкорректной элиты и властей продвигать идею мультикультурности. Сегодняшние теоретики понимают, что иммигранты формируют новый уровень внутренне-англосферных связей, ибо происхождение иммигрантов - Восточная и Южная Азия, Карибские острова и Средиземноморье - приводит к созданию новых взаимосвязей.

Гражданское общество, демократия, процветание и Англосфера

Почему одни страны живут хорошо, а другие нет, и как это связано с подходами и объединениями в сегодняшней международной политике?
За прошедшие два десятилетия мы наблюдали разнообразнейшие события: падение коммунизма в Восточной Европе и бывшем Советском Союзе, обвал восточноазиатской экономики и возрождение британского предпринимательства вслед за реформами Тэтчер. Эти факты заставляют ценить взаимосвязь между сильным гражданским обществом и процветанием. В рождающейся экономике следующей фазы научно-технической революции ценности сильного гражданского общества окажутся еще значимее для успеха.
Гражданское общество есть общество, сформированное громадной сетью сетей. Эти сети начинаются с индивидуума и семей, местных организаций, религиозных общин, общественных коалиций и компаний; и все они образуются в результате добровольного объединения индивидуумов. Сплетения организаций на местном, региональном, национальном и международном уровнях порождают гражданские общества, а те, в свою очередь, - гражданские государства. В основе этих государств лежит представление о том, что власть начинается на местном уровне и постепенно строится снизу вверх, решая все более масштабные проблемы. Гражданские государства полагаются на общественное одобрение и участие граждан в жизни местного, регионального и национального сообщества. Гражданские общества обычно следуют законам, а также общепринятым общественным нормам. Государственная власть поддерживается не беспрерывным применением силы, но желанием граждан подчиняться. Поэтому гражданское государство - антоним "экономическому государству", где лояльность - главным образом, вопрос прагматизма, и питается надеждой на получение выгод путем взаимного финансирования.

Важно подчеркнуть: основа гражданского общества - индивидуум. Люди, определяющие себя через членство в коллективе - в семье, конфессии, расовой или этнической группе, политическом движении или корпорации, - основой гражданского общества стать не могут. Индивидуум должен иметь право без ущерба для себя выходить из одних коллективов и присоединяться к другим. Общества, навязывающие индивидууму унаследованное или приобретенное членство в коллективах, барахтаются по уши в этнической, расовой или религиозной фракционности, кумовстве и экономических системах "семейственного капитализма", столь распространенного в Восточной Азии и Латинской Америке.
Также важно подчеркнуть, что семья в гражданском обществе - добровольное объединение, хотя и строится на унаследованных связях. Семья ни к чему не должна обязывать своих членов - исключая моральный долг перед обществом (честность, например), - и не вправе распоряжаться властью над своими членами, не считая права отказать ему в помощи или принять в семью. Члены семьи могут по доброй воле присоединиться к группам согласно наследованию, но не могут быть наказаны за отказ к ним присоединяться. Государство взаимодействует с каждым индивидуумом лично, а не как с членом коллектива. Таким образом, самозванные сторонники гражданского общества зачастую ошибочно считают подобные "семейные" общества гражданскими, хотя в действительности они - нечто прямо противоположное. Другие наблюдатели считают гражданскими общества, где государство взаимодействует со всеми как с членами этнических, расовых или религиозных сообществ (например, систему вилайетов в Оттоманской империи), хотя это авторитарные общества, разъеденные отсутствием выбора.
"Семейные ценности" семейственного общества не равны семейным ценностям общества гражданского; этнические или религиозные добровольные объединения в гражданском обществе иные, нежели этнические или религиозные кластеры в обществе авторитарном. В Новом свете обязательная принадлежность к семье и религиозные связи иммигрантов из Старого света трансформировались в добровольные объединения гражданского общества, а сами иммигранты из членов традиционных обществ превратились в самореализовавшихся индивидуумов - таков незаметный успех сильного гражданского общества, особенно в США. В некоторых семьях это произошло в рамках одного поколения, в других же - за два-три поколения, не больше.

Почти в любом обществе имеются элементы гражданского общества, однако их развитость сильно варьируется. Некоторые государства - в основном, наиболее процветающие и мирные, являются гражданскими или содержат элементы таковых; в других же гражданская природа минимальна или отсутствует совсем: в тоталитарных государствах, личных диктатурах и клептократиях. Последние существуют исключительно для того, чтобы власть предержащие могли с успехом обворовывать подданных. К этой категории относятся большинство беднейших и раздираемых внутренними конфликтами государств мира. Взаимосвязь между гражданским обществом и процветанием, а также гражданской государственностью и внутренним миром, не случайна. Однако причинно-следственные связи зачастую понимаются неверно.
Сейчас вполне очевидно: процветающие государства богаты благодаря силе их гражданского общества, а мирные страны таковы благодаря силе их гражданской государственности. Не наоборот. Государства, унаследовавшие богатые природные ресурсы, могут ими делиться, но обычно это не укрепляет гражданское общество или гражданскую государственность. Когда Ирак вторгся в Кувейт, сыновья богатых кувейтцев бежали в Каир, а их родители торговались по поводу западной интервенции. Это - не сильное гражданское государство

Также неверно понимаются концепции демократии и рыночной экономики. Демократия и свободный рынок - результат сильного гражданского общество, а не его причина. За прошедшее столетие внимание сбилось с корней явления на поверхностные демократические механизмы, на подсчет голов. Известно, что общество, где присутствуют мощные сети добровольных объединений, вырабатывает и методы доведения позиции этих сетей до сведения государства. Именно потребность эффективно выражать эту позицию изначально привела к возникновению механизмов, которые мы теперь называем демократическими. Затем мыслители тех стран, где еще не было сильного гражданского общества (особенно дореволюционной Франции) изучили страны, где такое общество уже было (особенно Англию) и попытались сформулировать абстрактную теорию, которая описывала бы суть этого явления. Мыслители назвали эту штуку демократией, но впоследствии переключились на собственную модель (и ее недоразумения), позабыв о сущности того, чем так восхищались.

Сильное гражданское государство Англии коренится в местном самовыражении гражданского общества в гражданской сфере - этот процесс, может, и не прослеживается до периода, предшествовавшего Норманнскому завоеванию, однако явно укрепился к четырнадцатому веку. Имеются в виду системы большого и малого состава присяжных, выборы всяких олдерменов и других местных чиновников, квазиформальная роль множества гражданских институтов и наследие общего права, регулируемое независимой судебной властью. Выборы членов Палаты общин - один из множества разнообразных механизмов, посредством которых местные сообщества выражали государству поддержку или неодобрение.
Сегодня мы больше обращаем внимание на многочисленные отличия той Англии от современных норм. Ограничение права голоса, "гнилые округа", где представителей в парламент определяла горстка избирателей, отсутствие партийной системы, открытая покупка голосов за деньги или услуги - все это кажется весьма недемократичным. Но ошибкой было бы отрицать, что английская система привела к возникновению более эффективных методов выражения поддержки и неодобрения в большей степени, нежели другие государства того времени. Уроки английской истории не раз повторялись - вплоть до нынешних событий на Тайване и в Южной Корее. Демократия появляется, когда усложняется до определенной степени гражданское общество. Без гражданского общества просто внедрение механизмов демократии лишь добавляет выгод, за которые семьи и группы будут бороться за счет остального общества.

Рыночная экономика также нуждается в гражданском обществе, которое в целом приемлет общую структуру законодательства, обычаев и поведения. Без всеобщего приятия честной сделки, соглашения о том, что есть честная сделка, а также системы решения споров рыночная экономика не существует. Политический процесс пост-советской России доказывает, что демократическая механика сама по себе не порождает гражданского государства, а российская экономика демонстрирует, что рыночные формулы сами по себе не приводят к возникновению рыночной экономики или гражданского общества. В каждом случае они - необходимые, но не достаточные условия.

Наука и технологии

Понимание этого очень сильно влияет на следующие фазы научно-технической революции. Весьма вероятно, что текущая информационная революция и на следующих стадиях роста останется истоком новаторства. Эти стадии зародятся в атмосфере предпринимательства, с мгновенным возникновением новых команд, капитализацией и открытыми рынками, что возможны лишь в сильном гражданском обществе. В формировании Силиконовой Долины важнейшую роль сыграли некорпоративные организации (профессиональные и промышленные ассоциации, а также неформальные сети знакомств) - это доказывает, что подобное предпринимательство является мощным симптомом гражданского общества.

Что касается географии следующих стадий научно-технической революции, то не случайно, что они начинаются в Соединенных Штатах. Мощное гражданское общество пришло из средневековой Европы, поскольку общество там строилось на коктейле родовых, феодальных, местных, церковных, семейных и государственных институтов, и для него было характерно отсутствие единой власти, способной навязать свою волю. Постепенно возникла система договорных отношений власти и влияния, где ни одна сторона целиком не подчинялась другой. Поначалу такие институты по природе своей не были ни свободными, ни добровольными. Однако их многообразие со временем стало допускать некую свободу, и в итоге многие индивидуумы путем хитроумных переговоров добились значительных свобод и независимости.
Англия, будучи сильным островом на периферии Европы, оказалась изолирована от многих факторов централизованного воздействия, со временем искоренившего сложность зародившихся средневековых гражданских обществ. В частности, с 1066 года ее никто не завоевывал, она не нуждалась в большой армии, а следовательно, избежала абсолютизма, к которому в XVI-XVII вв. тяготели континентальные монархии. Таким образом, Англия могла по-прежнему лепить из средневековых институтов - парламента, суда присяжных и корпораций, - действующие формы сложного гражданского общества. Эти формы существовали во всей Западной Европе, однако на континенте увяли или превратились в инструменты государственного управления гражданским обществом, а в Англии все так же процветали.
Колонизация Северной Америки протекала таким образом, что наиболее полезные характеристики гражданского общества были привнесены туда из Англии, А наименее полезные феодальные рудименты позабыты в Старом свете. Предпринимательская культура квакеров в Пенсильвании и северной Англии, методистов в северной и центральной Англии и Америке, и кальвинистов в Новой Англии и Шотландии, по-видимому, внесла значительнейшую лепту в зарождение, развитие и нескончаемое господство индустриальной и информационной революций.
Здесь важно отмести узкий, шапкозакидательский взгляд на роль Англии и Америки и снова подчеркнуть, что эта связь возникла благодаря совокупности факторов. То есть свойства, обеспечившие Англосфере лидерство, могут быть ею утеряны либо приобретены, а другие культуры способны приобрести (и до некоторой степени уже приобрели) сходные характеристики. Кроме того, эти культурные и организационные свойства укоренились довольно глубоко, а перемены, позитивные или негативные, обычно требуют смены нескольких поколений.
Как говорится, нация много теряет по дороге. За несколько поколений Англия растеряла свойства, вызвавшие к жизни всплеск предпринимательства, а когда сравнительно поверхностные политические и институциональные изменения обратили упадок вспять, предпринимательство снова вынырнуло на поверхность. И наоборот, для уничтожения глубоко укоренившихся культурных пристрастий, питающих кумовство в бизнесе и властных структурах не вызывающих доверия стран бывшего Советского Союза, Латинской Америки или Восточной Азии потребуется больше, нежели просто борьба с коррупцией.

Если вышеизложенные исторические наблюдения хоть минимально верны, очевидное умозаключение таково: новая научно-техническая революция скорее всего зародится в культурах, пользующихся доверием, - а именно, в Англосфере. Поэтому насущная политическая задача ближайшего будущего - обеспечить тесное сотрудничество между группами мощных гражданских обществ, начав с государств Англосферы. Соответственно, напрашивается вывод: при подготовке к процессу крайне важно, чтобы страны Англосферы осознали исключительность собственной цивилизации - не затем, чтобы чувствовать себя выше остальных, но чтобы создать практическую базу для решения серьезных проблем, возникающих внутри этой цивилизации.
Наконец, следует осознать, что любое достижение грядущих стадий НТР таит в себе зародыш серьезной опасности и разрушения. Потенциальное спасение от этих опасностей должно проистекать из силы цивилизации, их породившей, - из силы развитого гражданского сообщества.

Некоторые мечтатели выступают за всемирное правительство, которое возьмет на себя контроль над подобными угрозами. Такую структуру (если она не окажется замаскированной империей крупных игроков, диктующих свою волю остальным) пришлось бы формировать исходя из наименьшего общего знаменателя, чтобы в общее правительство вошла немалая толпа злополучных диктатур, прогнивших олигархий и потрепанных клептократий. Пожалуй, полезнее сформировать рамки для сотрудничества, начав с небольшого количества сильных гражданских обществ, и совершенствовать конституционные структуры, которые ограничат злоупотребление властью - политической или технологической - и при этом гарантируют отсутствие политических злоупотреблений.
Любая подобная организация должна подражать гражданскому обществу, его силе открытости, добровольной поддержки и неодобрения, вовлечения, конституционного ограничения власти и участия, начиная с базовых уровней общества и до вершины. Любой другой подход вряд ли решит проблему и наверняка вызовет раздражение граждан.
Понимание успеха рыночных экономик и демократического правительства неизбежно вызовет скептическое отношение к претенциозным международным или транснациональным институтам, допускающим участие кого угодно. Международное сотрудничество жизненно важно для решения задач на следующих стадиях НТР. Но первая задача - попытаться связать воедино те гражданские государства, у которых уже имеется много общего. Если у нас не будет функционировать такая структура, любым институтам, связывающим различные культуры, не на что рассчитывать - разве что они будут совершенно поверхностны.

Таким образом, пункт первый в повестке дня - сформировать институциональные связи и запараллелить экономические реалии конвергенции в рамках англоговорящих экономик. После тэтчеровских реформ в Великобритании, Канаде и Австралии различаются некие признаки подъема предпринимательства. Но другие регионы, являющие миру творческий и предпринимательский подход, естественно, сами по себе являются мощными и сравнительно открытыми гражданскими обществами - Скандинавия и Нидерланды. Не случайно создатель феноменально успешной операционной системы Linux Линус Торвальдс - гражданин Финляндии. Также примечательно, что для осуществления своих задумок он в итоге переехал в англоговорящую страну - в Пало-Альто, штат Калифорния.

Проблема не в отсутствии творческого подхода, энергии или предпринимательского зуда в неанглоговорящих странах. Проблема в том, что творчество расцветает, предприятия открываются, а базовая система социальных, экономических и политических институтов замедляет их рост. В коррумпированных и недемократических государствах, где гражданское общество не развито, семейные сети позволяют предпринимателям обойти эти препятствия - до определенной степени. Но за эту степень продвигаются с трудом.
В более мощных гражданских обществах, вроде Германии, где доверие граждан велико, но политической и социальной системам недостает открытости и гибкости, предприятия ломаются под давлением бюрократической машины. Американская компьютерная индустрия изо всех сил заманивает к себе южноазиатских программистов и предпринимателей, а германский проект выдачи виз индийским программистам привел к появлению лозунга "Kinder statt Inder" - "(наши) дети, а не индусы".

Это сопротивление может ослабнуть, но не вдруг. Скорее всего, Европейскому Союзу до расширения его кругозора предстоят еще парочка серьезных кризисов; японская система - еще менее гибкая. Десятилетия, что потребуются на внесение корректив, станут критическими десятилетиями следующих стадий НТР. Поэтому в ближайшем будущем, вероятно, страны Англосферы будут все дальше уходить в отрыв от континентальной Европы и Японии.
Многие молодые европейцы используют свое право на переезд внутри ЕС и перебираются в Великобританию в поисках предпринимательской культуры и свободы. Свобода передвижения считается торжеством принципов ЕС, но передвижение это по большей части одностороннее. Молодежь с континента едет в Великобританию и Ирландию - следовательно, англоязычный мир, видимо, по-прежнему привлекателен для умных, талантливых и честолюбивых. Настоящая "французская Силиконовая Долина" располагается не в технических центрах, открытых французскими властями; она протянулась от Дувра до Лондона, куда тысячи молодых французов и француженок уехали, чтобы осуществлять свои мечты без высоких налогов и континентального общественного бремени.