Особенности национальных особенностей

Иван Засурский
iiz@cnt.ru

В Финляндию на поезде с удобствами...

Из рекламы

Номер перрона на табло отправляющихся поездов можно было не искать: на фоне ярко-красных финских электричек поезд "Лев Толстой", выкрашенный под танк, сразу бросался в глаза. Стоявшие в конце состава, у самого вокзала, почтовые вагоны без окон помогали течению мысли без усилия перейти от танков к бронепоездам. Сбившихся в стаи проводников в поношенной, стандартно топорщащейся форме тоже трудно было с кем-то спутать: моржовые усы, дряблые лица - все это выдавало поезд, отправлявшийся из Хельсинки в Москву, с головой.

К вагонам спешила знакомая публика: дамы в шубах, мужики в китайских пуховиках с виноватыми лицами, европейского вида господа в ярких галстуках с портфелями и один молодец в щеголеватых (и безбожно скользящих) туфлях на тонкой подошве, с самодовольным выражением лица, в голубой куртке, распахнутой и развевающейся на пронзительно холодном ветру. Впрочем, перрон и в самом деле был скользким, несмотря на вкрапления мелкой гальки, которой зимой покрыты все тротуары Финляндии. Провода делили небо над вокзалом на симметричные прямоугольники, в которые крупными хлопьями валил снег. Как на зло, успевшая будто бы начаться весна в этот день сменилась заморозками.

На этом поезде уезжал мой приятель, режиссер Дима Гендлин, с которым мы были на фестивале короткометражных фильмов в Тампере. Время пролетело незаметно, и я редко понимал, что нахожусь в Финляндии, пока не посадил Гендлина на поезд. Он очень не хотел уезжать. Следя за часами на перроне, он погружался в тоску, более глубокую, чем фарватер порта в Хельсинки, куда, между прочим, заходят даже океанские лайнеры с Карибов. В общем, этих коротких проводов мне было достаточно для того, чтобы оценить всю прелесть моего положения: я оставался в Хельсинки еще на несколько дней, и у меня все еще было немного денег.

Впрочем, теперь все это - в прошлом. Свои путевые заметки я пишу в Москве, время от времени мучительно отхаркивая полученный на обратном пути бронхит. Хотя, кроме простуды, мне не на что больше жаловаться.

- Может быть, ты еще не понял, что ты уже в России? - спросил меня Гендлин.

- Да брось, старик, - ответил я. - Разве для тебя еще существует разница между "здесь" и "там"?

Так у нас могла бы завязаться ленивая дискуссия, в которой каждый знает реплики другого заранее.

Финляндия Гендлина наделена мистическим очарованием первой западной страны, в которой ему пришлось побывать. Конечно, потом он ездил в Америку, Испанию и Австралию, но первое впечатление - самое сильное. Теперь он бывает в Хельсинки два раза в год.

Гендлин никогда раньше не видел Финляндию зимой, и по нему было заметно, как он разочарован. Хельсинки стоит на воде, врезается в Балтийское море десятком обитаемых или приспособленных для прочих целей островов, на одном из которых я прожил больше недели. Именно вода в сочетании с северным лаконичным модерном центральных районов создает очарование этого города, а она (вода) совершенно отсутствовала в зимнем пейзаже засыпанного снегом льда, превращенного в рыхлый кисель там, где проходят корабли или разворачиваются паромы.

Как и следовало ожидать, старичок Гендлин имел мнение по поводу каждого питейного заведения в Хельсинки, но по-настоящему ему нравился только бар Happy Days в здании шведского театра на бульварах, в трех минутах ходьбы от вокзала. В нем он выпивал, не считаясь с затратами. Впрочем, в остальных - тоже. Именно он втянул меня в гонку угощений, в результате которой я оставил в барах Тампере и Хельсинки гонорары за лекции, суточные и даже деньги, которые мне вернули за билеты на поезд. Обидно, что идея походить по магазинам пришла мне в голову только после его отъезда. Пересчитывая в кошельке оставшиеся финские марки, я не раз вспомнил о кальвадосе в Стринберге на привокзальной площади и виски в актерском кафе рядом со старым зданием таможни, переоборудованным под кинотеатр. Правда, во всех этих тамперских заведениях была своя прелесть. Вечером через тонированные стекла Стринберга заснеженные улицы напоминали сказки Андерсена, в актерском кафе было много приятных людей, а что до русского кабака "Латерны", то именно он открыл мне истинный характер финского народа. Но все по порядку.

Человек, в будний день заехавший в полумиллионную столицу или даже в университетский центр Тампере с населением в без малого две сотни тысяч, будет поражен строгим протестантским бытом (подъем - в шесть или в семь тридцать самое позднее, после девяти вечера на улице - ни души) и нордическим характером нации. Вежливые и приветливые финны в общении холодны и держат дистанцию. Сидя в дешевой привокзальной забегаловке, где у меня получилось объяснить бармену, что картошку и салат мне следует подавать без мяса, я смотрел "Колесо фортуны" по коммерческому телевидению (вроде "Поля чудес") и поражался неподвижным лицам игроков. Краснобайство ведущего вызывало даже какое-то чувство неловкости: ну разве так можно? Я, честно признаться, бываю ужасно невнимательным, и мог бы не заметить особенностей местного характера, если бы мне не пришлось столкнуться с ними лично во время лекции.

Кинофестиваль 1 проходил в Тампере с 10 по 14 марта, и я был заинтересован в том, чтобы отделаться от своих академических обязанностей поскорей, хотя именно они послужили поводом моего приезда. В результате мы с Юккой Пиетиляйнен решили объединить мои лекции в один четырехчасовой курс, который мне надлежало прочитать 10 марта, до открытия фестиваля.

Хотя лекция начиналась в полдень, мне надлежало прибыть в университет к десяти, а поскольку будильника в нашей квартире не оказалось, пришлось делать ставку на биологические часы. В результате я просыпался каждые полчаса, и всю ночь мне снились кошмары. Я надел рубашку с пиджаком и галстук, чтобы произвести благоприятное впечатление на студентов, и решил проводить лекцию на американский манер, опираясь на реакцию аудитории. Тем более, что читать ее приходилось на английском, имеющим в научных кругах Финляндии статус латыни. Должен признаться, что ставшее уже привычным повествование об истории российских средств массовой информации в девяностые годы на этот раз далось мне потом и кровью. Когда я, как любой нормальный лектор, время от времени терял мысль или просто хотел отдышаться, я спрашивал у студентов: у вас есть вопросы? После чего в аудитории воцарялось гробовое молчание. Студенты (вернее - студентки) смотрели на меня, не моргая, что называется, с каменными лицами. Я по привычке пытался шутить, но рассмешить удалось только один раз, рассказом о финне, который играл в футбол с сыном и одновременно говорил по сотовому телефону - вот, дескать, "образ современной Финляндии". Когда, за полчаса до конца второй пары, я немного запутался (и от усталости готов был упасть лицом вниз) и в пятый раз взмолился о вопросах, меня выручил Юкка Пиетиляйнен, спросив что-то, в общем, довольно необязательное. Он же потом успокаивал меня за пивом в актерском ресторане.

- Это обычная ошибка иностранцев. Они не понимают финнов. Если студентам интересно, они слушают, если не интересно - уходят. У нас была одна испанка, преподавала язык. Она тоже хотела, чтобы ей задавали вопросы. Стоило кому-то из студентов посмотреть на нее, она тут же заставляла его включаться в разговор. Кончилось все тем, что на нее перестали смотреть - студенты стали разглядывать столы, стулья, потолок, деревья за окном, и она не выдержала.

- В смысле?

- Вернулась в Испанию.

На мультимедийном семинаре, проходившем в рамках фестиваля в Тампере, я с сочувствием наблюдал за агонией великолепного оратора из Соединенного Королевства, угасавшего на глазах, - он тоже просил задавать вопросы. В конце концов, я не выдержал и спросил что-то из сострадания. Кажется, он был счастлив.

В общем, к концу фестивальной недели, пока мы сидели на фильмах, напивались в пустых барах и прогуливались по темным улицам города Тампере, у меня в голове сложился определенный стереотип финского характера. Поэтому в пятницу вечером, выйдя из кинотеатра, я перестал понимать, что происходит.

Столько людей я не видел на улицах города ни разу - ни до, ни после.

Машины трогались со светофоров с пробуксовкой и, зверски скрипя шипами по брусчатке, норовили скосить десяток-другой нерасторопных пешеходов. Громоздкие шевроле и кадиллаки семидесятых годов, по пять человек на каждом сиденье, грузно наезжали на тротуары перед ночными клубами, и молодежь рядами направлялась в увеселительные заведения. В еще намедни стерильном переходе у вокзала пили пиво панки и валялись пьяные.

Мы были приглашены на встречу документалистов в уже упоминавшемся выше русском ресторане "Латерна". Был ли этот кабак русским или не был, мне трудно сказать, но некоторое сходство сложно было объяснить иначе - например, чудовищную музыку, которую очень громко исполнял типично ресторанный вокально-инструментальный ансамбль, отсутствие официантов как класса и, как ни странно, настоящий пьяный угар. Продюсер, с которым я познакомился двадцать минут назад, каждые десять минут заказывал пиво и никак не мог напиться. "Финские женщины, - сказал он, без какой-либо провокации с моей стороны, - обычно кажутся неприступными, но стоит им выпить, и можно брать голыми руками". В самом деле, тут и там пьяные немки и финки плясали с пьяными канадцами, американцами, датчанами, и с каждой песней парочек становилось все больше.

На фестивале я был только зрителем, тогда как Гендлин искал общения с единомышленниками. Это привело, в частности, к тому, что в субботу вечером он снова направился в кабак "Латерна", а я прямиком из Стринберга пошел домой. Пока я возвращался, мимо пронеслись пять пожарных машин с включенной сиреной, полицейские с мигалкой и без и скорая помощь - судя по газетам, какая-то женщина по соседству напилась и заснула с сигаретой. Кстати, второй пожар за сутки в одном квартале.

Ключ от дома у нас был один на двоих, дверь подъезда запиралась на замок, тогда как домофон до этого испытывать не приходилось. Оставлять Гендлина спать на улице я не решился, поэтому прежде чем заснуть, я взялся проверить работоспособность этой системы. Открыв дверь квартиры нараспашку, я спустился вниз и нажал на кнопку. Заскочив обратно в подъезд, я прислушался. Тишина. Странно, подумал я. Все известные мне домофоны мычат не меньше минуты. Значит либо этот домофон отключен, либо это вовсе даже не домофон, а звонок.

К сожалению, дверь в подъезд была устроена так, что нажимать на кнопку звонка и одновременно прислушиваться к тому, что происходит в подъезде, не было никакой возможности. Конечно, я понял это не сразу - сначала я пытался подпирать вторую "шлюзовую" дверь ботинком и скакать от входа на одной ноге, потом предусмотрительно привязал дверь за ручку к батарее (шарфом) - но все равно расслышать что-либо было невозможно.

Пришлось ждать прохожих. Хотя машин на улицах было на удивление много, а пешеходы мелькали и тут и там, у моего подъезда, как на зло, никто не появлялся. Пока, наконец, из-за угла не показались два - очень громких, изрядно набравшихся, но весьма вежливых в общении - финна. С их помощью я выяснил, что домофон работает, но только как звонок. Я расслабился и прилег, но через пару часов проснулся с некоторым беспокойством. А что если Гендлин не догадается позвонить раза три? Может, он уже звонил и ему показалось, что домофон не работает? Натянув брюки и набросив пальто на голое тело, я решил вылезать на улицу раз в час - сначала в два часа ночи, потом в три.

В четыре движение на улице было на удивление оживленным, но Гендлина было не видать. Зато к подъезду подрулили соседи на малолитражке, молодая парочка. Они разглядывали меня с нескрываемым сочувствием - наверное, вид у меня был действительно жалкий.

- Чего ты ждешь? - спросила меня блондинка.

- Друга, - честно признался я.

- Не волнуйся, он найдется, - сказала она, - по субботам вся Финляндия теряется, а потом снова находится. Иди спать.

Тут я снова позволю себе перескочить во времени к проводам старичка Димона. Поезд отчалил, я постоял на вокзале, пошел выпил кофе, набросал начало путевых заметок, сходил в туалет, зашел в магазин и отправился на встречу со своей подружкой, которая прибыла в Хельсинки "в качестве туриста".

Как я уже говорил, мы с ней жили на острове. Остров назывался Катаянокки, и я уже понимал, что нахожусь в Финляндии. Мы много бродили по набережным, и я, по примеру старичка Д., курил местные сигары "Хофнар лилипут". К тому же я узнал, что в барах есть волшебное финское пиво двух марок, "Лапин Культа" или "Кофф", под названием number IV, от которого косеешь с первой кружки.

Денег у нас, собственно, оставалось уже только на еду и питье. Зато, благодаря знакомству с осевшей в Хельсинки русскоязычной диаспорой, нам довелось увидеть город другим. Для начала тартуско-питерские филологи Наташа и Гена повели нас в два заведения, принадлежащих преуспевающему финскому кинорежиссеру Аки Каурисмяки.

Название одного из них я не могу вспомнить, но на первом этаже там дюжина бильярдных столов, а в подвале в двух залах крутят кино. Когда мы добрались до этого заведения, там показывали фильм Джармуша Crazy Hoarse Live и Juha самого Каурисмяки.

Juha - вот единственный финский фильм, о котором я буду вспоминать с радостью после поездки. Конечно, на фестивале я посмотрел двадцать шедевров 2, но практически все показы финского национального конкурса благоразумно пропускал. Однако Juha - конечно, дело другое.

Прежде всего, о Juha нужно знать, что это немой черно-белый фильм, построенный на советской эстетике. Вернее, на противопоставлении аграрной утопии (частью которой становятся мотоцикл с коляской "Урал" главного героя, мелькающие в кадре старая "Волга" и чудом сохранившийся "Москвич") и городского вертепа, жертвой которого становится главная героиня фильма: ее бессовестный соблазнитель из большого города уводит от главного героя фильма, финского крестьянина Юхи. За это он расплатится под конец, но Юха тоже умрет, причем на свалке. Такова жизнь.

Бар "Москва", тоже принадлежащий Каурисмяки, находится по соседству с баром-кинозалом. В нем всего четыре стола, из еды - пересохшие бутерброды с сыром и колбасой а-ля рюс, они, как и интерьер времен застоя, призваны выбить из местной богемы слезу: в колонках трещат пластинки Льва Лещенко и группы "Земляне", а в туалете висит натуральное советское руководство по экономному расходованию воды из сливного бачка. Над стойкой бара надпись: "In Lenin we trust, others pay cash". В качестве пояснения (напротив) копия декларации независимости Финляндии за подписью Ленина, Троцкого, Сталина, Бонч-Бруевича и других. Увидев ее, признаться, я улыбнулся с видом знатока, потому что точно такая же лежала у меня в портфеле. Я вывез ее из музея Ленина в Тампере: именно там на съезде ЦК состоялось первое знакомство Владимира Ульянова и Иосифа Джугашвили.

Третья достопримечательность Хельсинки для маргиналов и последняя в моей поездке - Cable Factory - завод, на котором действительно когда-то делали кабели для Nokia. Теперь, не без участия того же Каурисмяки, там выставочные залы, галереи и музей фотографии. Хотя во дворе все еще валяются какие-то тюки явно фабричного происхождения и слышен гул работающих механизмов. Моя подружка решила, что гудят не станки, а специальные финны, нанятые художниками для создания атмосферы. И дети этих финнов с детства учатся гудеть, потому что лучше такая работа, чем никакой.

Музей фотографии поделен на залы, каждый отведен одной из тем: убийство, жертвы насилия до и после трагедии, душевные болезни, трупы, садизм и нездоровый секс. Мы так и не смогли понять, специальная ли это выставка или постоянная экспозиция. К чему я это... Ах, да: мы прошли бесплатно по журналистским удостоверениям и получили чек, в котором буквально было пропечатано:

Сумма - 0.00

Наличные - 0.00

Сдача - 0.00

Напоследок пара практичных советов, которых мне так не хватало.
Первое. Каждый день из Хельсинки в Стокгольм ходит паром (две конкурирующих линии - "Силья лайн" и "Викинг лайн"). По вторникам, средам и четвергам у них бывают чудовищные скидки - можно сплавать туда и обратно за сорок долларов. Вся история занимает сутки, визы никто не смотрит.

Второе. В поезде по дороге домой в купе заглянула вежливая девушка с бесконечным количеством значков на фартуке и предложила вернуть налоги по схеме Tax free. Наличными. Хотя я ничего особенно не покупал, даже на треклятых подарках (тостере и будильнике) я мог заработать долларов тридцать, если бы не поленился оформить соответствующие бумаги в магазине.

Не повторяйте моих ошибок! Nevermore!

Примечания:


Вернуться1 Кинофестиваль в Тампере www.tampere.fi/festival/film


Вернуться2 Шедевры XXIX фестиваля короткометражных фильмов в Тампере

Короткометражки:

  1. "Слурпинн и Ко", режиссер Катрин Олафсдоттир, Исландия. (Вот он, подлинный Гран-при, но полученный в Чикаго "Золотой кирпич" стал предлогом для исключения фильма из конкурсных показов.)
  2. "Путешествие", режиссер Кристиан Бустани, Португалия. (Специальный приз жюри фестиваля.)
  3. "Молчание", режиссер Малгорзата Шумовска, Польша. (Приз за "Лучший документальный фильм".)
  4. "Рассвет над площадью Тянь-Ань-Мынь", режиссер Шуй-Бо Ванг, Канада.
  5. "Ад для кожи", режиссер Доминик Шеррер, Швейцария - Великобритания.
  6. "Демократия, витамины, оппозиция", режиссер Лотта Купиайнен, Финляндия.
  7. "Открытка", режиссер Вивиан Гофетт, Бельгия.
  8. Pentuphouse, режиссер Кейт Шортлэнд, Австралия.
  9. Sway, режиссер Поль Каррьер, Канада.

Анимация (мультфильмы):

  1. "Шуточный танец", режиссер Сергей Айнутдинов, Россия.
  2. Jolly Roger, Марк Бейкер, Великобритания.
  3. "Ночь морковок", режиссер Прийт Пярн, Эстония.
  4. "Однажды мужчина купил дом", режиссер Петр Сапегин, Норвегия. (Приз за "Лучшую анимацию".)
  5. "Ночь пришла", режиссер Светлана Филиппова, Россия.
  6. "Долгое путешествие", режиссер Андрей Хржановский, Россия (1997). (Фамилию могу путать, еще бы - обратная транслитерация.)

Иранское кино:

  1. "Шелк", режиссер Махваш Шайх-Алешами. (Гран-при фестиваля.)
  2. "Железнодорожный патруль", режиссер Реза Собхани (1998).
  3. "Последняя деревня", режиссер Маджид Маджиди (1993).
  4. "Зейран", режиссер Фархад Мехранфар (1994).
  5. "Хлеб и аллея", режиссер Аббас Киоростами (1970).