Особенности национальных особенностей
Иван Засурский
iiz@cnt.ruВ Финляндию на поезде с удобствами...
Из рекламы
![]()
Номер перрона на табло отправляющихся поездов можно было не искать: на фоне ярко-красных финских электричек поезд "Лев Толстой", выкрашенный под танк, сразу бросался в глаза. Стоявшие в конце состава, у самого вокзала, почтовые вагоны без окон помогали течению мысли без усилия перейти от танков к бронепоездам. Сбившихся в стаи проводников в поношенной, стандартно топорщащейся форме тоже трудно было с кем-то спутать: моржовые усы, дряблые лица - все это выдавало поезд, отправлявшийся из Хельсинки в Москву, с головой.
К вагонам спешила знакомая публика: дамы в шубах, мужики в китайских пуховиках с виноватыми лицами, европейского вида господа в ярких галстуках с портфелями и один молодец в щеголеватых (и безбожно скользящих) туфлях на тонкой подошве, с самодовольным выражением лица, в голубой куртке, распахнутой и развевающейся на пронзительно холодном ветру. Впрочем, перрон и в самом деле был скользким, несмотря на вкрапления мелкой гальки, которой зимой покрыты все тротуары Финляндии. Провода делили небо над вокзалом на симметричные прямоугольники, в которые крупными хлопьями валил снег. Как на зло, успевшая будто бы начаться весна в этот день сменилась заморозками.
На этом поезде уезжал мой приятель, режиссер Дима Гендлин, с которым мы были на фестивале короткометражных фильмов в Тампере. Время пролетело незаметно, и я редко понимал, что нахожусь в Финляндии, пока не посадил Гендлина на поезд. Он очень не хотел уезжать. Следя за часами на перроне, он погружался в тоску, более глубокую, чем фарватер порта в Хельсинки, куда, между прочим, заходят даже океанские лайнеры с Карибов. В общем, этих коротких проводов мне было достаточно для того, чтобы оценить всю прелесть моего положения: я оставался в Хельсинки еще на несколько дней, и у меня все еще было немного денег.
Впрочем, теперь все это - в прошлом. Свои путевые заметки я пишу в Москве, время от времени мучительно отхаркивая полученный на обратном пути бронхит. Хотя, кроме простуды, мне не на что больше жаловаться.
- Может быть, ты еще не понял, что ты уже в России? - спросил меня Гендлин.
- Да брось, старик, - ответил я. - Разве для тебя еще существует разница между "здесь" и "там"?
Так у нас могла бы завязаться ленивая дискуссия, в которой каждый знает реплики другого заранее.
Финляндия Гендлина наделена мистическим очарованием первой западной страны, в которой ему пришлось побывать. Конечно, потом он ездил в Америку, Испанию и Австралию, но первое впечатление - самое сильное. Теперь он бывает в Хельсинки два раза в год.
Гендлин никогда раньше не видел Финляндию зимой, и по нему было заметно, как он разочарован. Хельсинки стоит на воде, врезается в Балтийское море десятком обитаемых или приспособленных для прочих целей островов, на одном из которых я прожил больше недели. Именно вода в сочетании с северным лаконичным модерном центральных районов создает очарование этого города, а она (вода) совершенно отсутствовала в зимнем пейзаже засыпанного снегом льда, превращенного в рыхлый кисель там, где проходят корабли или разворачиваются паромы.
Как и следовало ожидать, старичок Гендлин имел мнение по поводу каждого питейного заведения в Хельсинки, но по-настоящему ему нравился только бар Happy Days в здании шведского театра на бульварах, в трех минутах ходьбы от вокзала. В нем он выпивал, не считаясь с затратами. Впрочем, в остальных - тоже. Именно он втянул меня в гонку угощений, в результате которой я оставил в барах Тампере и Хельсинки гонорары за лекции, суточные и даже деньги, которые мне вернули за билеты на поезд. Обидно, что идея походить по магазинам пришла мне в голову только после его отъезда. Пересчитывая в кошельке оставшиеся финские марки, я не раз вспомнил о кальвадосе в Стринберге на привокзальной площади и виски в актерском кафе рядом со старым зданием таможни, переоборудованным под кинотеатр. Правда, во всех этих тамперских заведениях была своя прелесть. Вечером через тонированные стекла Стринберга заснеженные улицы напоминали сказки Андерсена, в актерском кафе было много приятных людей, а что до русского кабака "Латерны", то именно он открыл мне истинный характер финского народа. Но все по порядку.
Человек, в будний день заехавший в полумиллионную столицу или даже в университетский центр Тампере с населением в без малого две сотни тысяч, будет поражен строгим протестантским бытом (подъем - в шесть или в семь тридцать самое позднее, после девяти вечера на улице - ни души) и нордическим характером нации. Вежливые и приветливые финны в общении холодны и держат дистанцию. Сидя в дешевой привокзальной забегаловке, где у меня получилось объяснить бармену, что картошку и салат мне следует подавать без мяса, я смотрел "Колесо фортуны" по коммерческому телевидению (вроде "Поля чудес") и поражался неподвижным лицам игроков. Краснобайство ведущего вызывало даже какое-то чувство неловкости: ну разве так можно? Я, честно признаться, бываю ужасно невнимательным, и мог бы не заметить особенностей местного характера, если бы мне не пришлось столкнуться с ними лично во время лекции.
Кинофестиваль 1 проходил в Тампере с 10 по 14 марта, и я был заинтересован в том, чтобы отделаться от своих академических обязанностей поскорей, хотя именно они послужили поводом моего приезда. В результате мы с Юккой Пиетиляйнен решили объединить мои лекции в один четырехчасовой курс, который мне надлежало прочитать 10 марта, до открытия фестиваля.
Хотя лекция начиналась в полдень, мне надлежало прибыть в университет к десяти, а поскольку будильника в нашей квартире не оказалось, пришлось делать ставку на биологические часы. В результате я просыпался каждые полчаса, и всю ночь мне снились кошмары. Я надел рубашку с пиджаком и галстук, чтобы произвести благоприятное впечатление на студентов, и решил проводить лекцию на американский манер, опираясь на реакцию аудитории. Тем более, что читать ее приходилось на английском, имеющим в научных кругах Финляндии статус латыни. Должен признаться, что ставшее уже привычным повествование об истории российских средств массовой информации в девяностые годы на этот раз далось мне потом и кровью. Когда я, как любой нормальный лектор, время от времени терял мысль или просто хотел отдышаться, я спрашивал у студентов: у вас есть вопросы? После чего в аудитории воцарялось гробовое молчание. Студенты (вернее - студентки) смотрели на меня, не моргая, что называется, с каменными лицами. Я по привычке пытался шутить, но рассмешить удалось только один раз, рассказом о финне, который играл в футбол с сыном и одновременно говорил по сотовому телефону - вот, дескать, "образ современной Финляндии". Когда, за полчаса до конца второй пары, я немного запутался (и от усталости готов был упасть лицом вниз) и в пятый раз взмолился о вопросах, меня выручил Юкка Пиетиляйнен, спросив что-то, в общем, довольно необязательное. Он же потом успокаивал меня за пивом в актерском ресторане.
- Это обычная ошибка иностранцев. Они не понимают финнов. Если студентам интересно, они слушают, если не интересно - уходят. У нас была одна испанка, преподавала язык. Она тоже хотела, чтобы ей задавали вопросы. Стоило кому-то из студентов посмотреть на нее, она тут же заставляла его включаться в разговор. Кончилось все тем, что на нее перестали смотреть - студенты стали разглядывать столы, стулья, потолок, деревья за окном, и она не выдержала.
- В смысле?
- Вернулась в Испанию.
На мультимедийном семинаре, проходившем в рамках фестиваля в Тампере, я с сочувствием наблюдал за агонией великолепного оратора из Соединенного Королевства, угасавшего на глазах, - он тоже просил задавать вопросы. В конце концов, я не выдержал и спросил что-то из сострадания. Кажется, он был счастлив.
В общем, к концу фестивальной недели, пока мы сидели на фильмах, напивались в пустых барах и прогуливались по темным улицам города Тампере, у меня в голове сложился определенный стереотип финского характера. Поэтому в пятницу вечером, выйдя из кинотеатра, я перестал понимать, что происходит.
Столько людей я не видел на улицах города ни разу - ни до, ни после.
Машины трогались со светофоров с пробуксовкой и, зверски скрипя шипами по брусчатке, норовили скосить десяток-другой нерасторопных пешеходов. Громоздкие шевроле и кадиллаки семидесятых годов, по пять человек на каждом сиденье, грузно наезжали на тротуары перед ночными клубами, и молодежь рядами направлялась в увеселительные заведения. В еще намедни стерильном переходе у вокзала пили пиво панки и валялись пьяные.
Мы были приглашены на встречу документалистов в уже упоминавшемся выше русском ресторане "Латерна". Был ли этот кабак русским или не был, мне трудно сказать, но некоторое сходство сложно было объяснить иначе - например, чудовищную музыку, которую очень громко исполнял типично ресторанный вокально-инструментальный ансамбль, отсутствие официантов как класса и, как ни странно, настоящий пьяный угар. Продюсер, с которым я познакомился двадцать минут назад, каждые десять минут заказывал пиво и никак не мог напиться. "Финские женщины, - сказал он, без какой-либо провокации с моей стороны, - обычно кажутся неприступными, но стоит им выпить, и можно брать голыми руками". В самом деле, тут и там пьяные немки и финки плясали с пьяными канадцами, американцами, датчанами, и с каждой песней парочек становилось все больше.
На фестивале я был только зрителем, тогда как Гендлин искал общения с единомышленниками. Это привело, в частности, к тому, что в субботу вечером он снова направился в кабак "Латерна", а я прямиком из Стринберга пошел домой. Пока я возвращался, мимо пронеслись пять пожарных машин с включенной сиреной, полицейские с мигалкой и без и скорая помощь - судя по газетам, какая-то женщина по соседству напилась и заснула с сигаретой. Кстати, второй пожар за сутки в одном квартале.
Ключ от дома у нас был один на двоих, дверь подъезда запиралась на замок, тогда как домофон до этого испытывать не приходилось. Оставлять Гендлина спать на улице я не решился, поэтому прежде чем заснуть, я взялся проверить работоспособность этой системы. Открыв дверь квартиры нараспашку, я спустился вниз и нажал на кнопку. Заскочив обратно в подъезд, я прислушался. Тишина. Странно, подумал я. Все известные мне домофоны мычат не меньше минуты. Значит либо этот домофон отключен, либо это вовсе даже не домофон, а звонок.
К сожалению, дверь в подъезд была устроена так, что нажимать на кнопку звонка и одновременно прислушиваться к тому, что происходит в подъезде, не было никакой возможности. Конечно, я понял это не сразу - сначала я пытался подпирать вторую "шлюзовую" дверь ботинком и скакать от входа на одной ноге, потом предусмотрительно привязал дверь за ручку к батарее (шарфом) - но все равно расслышать что-либо было невозможно.
Пришлось ждать прохожих. Хотя машин на улицах было на удивление много, а пешеходы мелькали и тут и там, у моего подъезда, как на зло, никто не появлялся. Пока, наконец, из-за угла не показались два - очень громких, изрядно набравшихся, но весьма вежливых в общении - финна. С их помощью я выяснил, что домофон работает, но только как звонок. Я расслабился и прилег, но через пару часов проснулся с некоторым беспокойством. А что если Гендлин не догадается позвонить раза три? Может, он уже звонил и ему показалось, что домофон не работает? Натянув брюки и набросив пальто на голое тело, я решил вылезать на улицу раз в час - сначала в два часа ночи, потом в три.
В четыре движение на улице было на удивление оживленным, но Гендлина было не видать. Зато к подъезду подрулили соседи на малолитражке, молодая парочка. Они разглядывали меня с нескрываемым сочувствием - наверное, вид у меня был действительно жалкий.
- Чего ты ждешь? - спросила меня блондинка.
- Друга, - честно признался я.
- Не волнуйся, он найдется, - сказала она, - по субботам вся Финляндия теряется, а потом снова находится. Иди спать.
![]()
Тут я снова позволю себе перескочить во времени к проводам старичка Димона. Поезд отчалил, я постоял на вокзале, пошел выпил кофе, набросал начало путевых заметок, сходил в туалет, зашел в магазин и отправился на встречу со своей подружкой, которая прибыла в Хельсинки "в качестве туриста".
Как я уже говорил, мы с ней жили на острове. Остров назывался Катаянокки, и я уже понимал, что нахожусь в Финляндии. Мы много бродили по набережным, и я, по примеру старичка Д., курил местные сигары "Хофнар лилипут". К тому же я узнал, что в барах есть волшебное финское пиво двух марок, "Лапин Культа" или "Кофф", под названием number IV, от которого косеешь с первой кружки.
Денег у нас, собственно, оставалось уже только на еду и питье. Зато, благодаря знакомству с осевшей в Хельсинки русскоязычной диаспорой, нам довелось увидеть город другим. Для начала тартуско-питерские филологи Наташа и Гена повели нас в два заведения, принадлежащих преуспевающему финскому кинорежиссеру Аки Каурисмяки.
Название одного из них я не могу вспомнить, но на первом этаже там дюжина бильярдных столов, а в подвале в двух залах крутят кино. Когда мы добрались до этого заведения, там показывали фильм Джармуша Crazy Hoarse Live и Juha самого Каурисмяки.
Juha - вот единственный финский фильм, о котором я буду вспоминать с радостью после поездки. Конечно, на фестивале я посмотрел двадцать шедевров 2, но практически все показы финского национального конкурса благоразумно пропускал. Однако Juha - конечно, дело другое.
Прежде всего, о Juha нужно знать, что это немой черно-белый фильм, построенный на советской эстетике. Вернее, на противопоставлении аграрной утопии (частью которой становятся мотоцикл с коляской "Урал" главного героя, мелькающие в кадре старая "Волга" и чудом сохранившийся "Москвич") и городского вертепа, жертвой которого становится главная героиня фильма: ее бессовестный соблазнитель из большого города уводит от главного героя фильма, финского крестьянина Юхи. За это он расплатится под конец, но Юха тоже умрет, причем на свалке. Такова жизнь.
![]()
Бар "Москва", тоже принадлежащий Каурисмяки, находится по соседству с баром-кинозалом. В нем всего четыре стола, из еды - пересохшие бутерброды с сыром и колбасой а-ля рюс, они, как и интерьер времен застоя, призваны выбить из местной богемы слезу: в колонках трещат пластинки Льва Лещенко и группы "Земляне", а в туалете висит натуральное советское руководство по экономному расходованию воды из сливного бачка. Над стойкой бара надпись: "In Lenin we trust, others pay cash". В качестве пояснения (напротив) копия декларации независимости Финляндии за подписью Ленина, Троцкого, Сталина, Бонч-Бруевича и других. Увидев ее, признаться, я улыбнулся с видом знатока, потому что точно такая же лежала у меня в портфеле. Я вывез ее из музея Ленина в Тампере: именно там на съезде ЦК состоялось первое знакомство Владимира Ульянова и Иосифа Джугашвили.
![]()
Третья достопримечательность Хельсинки для маргиналов и последняя в моей поездке - Cable Factory - завод, на котором действительно когда-то делали кабели для Nokia. Теперь, не без участия того же Каурисмяки, там выставочные залы, галереи и музей фотографии. Хотя во дворе все еще валяются какие-то тюки явно фабричного происхождения и слышен гул работающих механизмов. Моя подружка решила, что гудят не станки, а специальные финны, нанятые художниками для создания атмосферы. И дети этих финнов с детства учатся гудеть, потому что лучше такая работа, чем никакой.
Музей фотографии поделен на залы, каждый отведен одной из тем: убийство, жертвы насилия до и после трагедии, душевные болезни, трупы, садизм и нездоровый секс. Мы так и не смогли понять, специальная ли это выставка или постоянная экспозиция. К чему я это... Ах, да: мы прошли бесплатно по журналистским удостоверениям и получили чек, в котором буквально было пропечатано:
Сумма - 0.00
Наличные - 0.00
Сдача - 0.00
Напоследок пара практичных советов, которых мне так не хватало.
Первое. Каждый день из Хельсинки в Стокгольм ходит паром (две конкурирующих линии - "Силья лайн" и "Викинг лайн"). По вторникам, средам и четвергам у них бывают чудовищные скидки - можно сплавать туда и обратно за сорок долларов. Вся история занимает сутки, визы никто не смотрит.Второе. В поезде по дороге домой в купе заглянула вежливая девушка с бесконечным количеством значков на фартуке и предложила вернуть налоги по схеме Tax free. Наличными. Хотя я ничего особенно не покупал, даже на треклятых подарках (тостере и будильнике) я мог заработать долларов тридцать, если бы не поленился оформить соответствующие бумаги в магазине.
Не повторяйте моих ошибок! Nevermore!
Примечания:
1 Кинофестиваль в Тампере www.tampere.fi/festival/film
2 Шедевры XXIX фестиваля короткометражных фильмов в Тампере
Короткометражки:
- "Слурпинн и Ко", режиссер Катрин Олафсдоттир, Исландия. (Вот он, подлинный Гран-при, но полученный в Чикаго "Золотой кирпич" стал предлогом для исключения фильма из конкурсных показов.)
- "Путешествие", режиссер Кристиан Бустани, Португалия. (Специальный приз жюри фестиваля.)
- "Молчание", режиссер Малгорзата Шумовска, Польша. (Приз за "Лучший документальный фильм".)
- "Рассвет над площадью Тянь-Ань-Мынь", режиссер Шуй-Бо Ванг, Канада.
- "Ад для кожи", режиссер Доминик Шеррер, Швейцария - Великобритания.
- "Демократия, витамины, оппозиция", режиссер Лотта Купиайнен, Финляндия.
- "Открытка", режиссер Вивиан Гофетт, Бельгия.
- Pentuphouse, режиссер Кейт Шортлэнд, Австралия.
- Sway, режиссер Поль Каррьер, Канада.
Анимация (мультфильмы):
- "Шуточный танец", режиссер Сергей Айнутдинов, Россия.
- Jolly Roger, Марк Бейкер, Великобритания.
- "Ночь морковок", режиссер Прийт Пярн, Эстония.
- "Однажды мужчина купил дом", режиссер Петр Сапегин, Норвегия. (Приз за "Лучшую анимацию".)
- "Ночь пришла", режиссер Светлана Филиппова, Россия.
- "Долгое путешествие", режиссер Андрей Хржановский, Россия (1997). (Фамилию могу путать, еще бы - обратная транслитерация.)
Иранское кино:
- "Шелк", режиссер Махваш Шайх-Алешами. (Гран-при фестиваля.)
- "Железнодорожный патруль", режиссер Реза Собхани (1998).
- "Последняя деревня", режиссер Маджид Маджиди (1993).
- "Зейран", режиссер Фархад Мехранфар (1994).
- "Хлеб и аллея", режиссер Аббас Киоростами (1970).
![]() |
![]() |
![]() |
![]() |