 |
 |
    |
 |
||
 |
 |
 |
|
|
|
|
||
|
|
|
В воскресенье я перечитывал (пересматривал, переслушивал, перещупывал) одну из своих любимых книжек (критических статей, кинокартин, песен, скульптур). Цитирую по памяти:
Любовь, я знаю, что ты хочешь избавить меня от напрасных надежд.
Любовь, я знаю, что ты можешь забрать мою душу.
Но, любовь, забирая мою душу, забери с собой и боль.
Унеси мое горькое отчаяние и мою несчастную песнь.
Но, любовь, если ты позволишь мне жить,
Оставь мне и душу.
А если оставишь мне лишь боль и жизнь,
То, любовь, я не хочу больше жить.
Предлагаю читателям продолжить начатую в прошлом выпуске "Пегас Lights" игру в шарады и отгадать, в произведении какого писателя (художественного критика, кинорежиссера, певца, скульптора) встречаются эти строки. Предлагается 10 имен на выбор:
После концертов из музыки Шнитке хочется писать про спорт. Судя по тому, что все сотрудники отдела культуры в издании, где я сейчас работаю, спят и видят что-нибудь писать о спорте (сочинители-спортсмены еле держат оборону), вечерами они слушают этого удивительного композитора.
Поздний Шнитке - Угрюм-река. Ранний - радость говорения. Он сыплет афоризмами, крылатыми словами, чуть переиначивая их на радость тем, кто слушает монологи. Украшает речь метафорой и артистичной жестикуляцией. Он не то чтобы болтает без умолку, но отличный рассказчик. Он передает тяжелые криминальные драмы (непременно с летальным исходом) одухотворенно и взвинченно. Так, словно они - поэзия. Будто бы они романтические баллады.
Этот, поздний, отказывается говорить. Ходят слухи, что молчащий после всех своих инсультов (и, наверное, разных музык) композитор во сне все же произносит что-то, но по-немецки. Речь (в словах ли, в музыке ли) явно потеряла для него смысл. Дурная, ненавистная привычка изъясняться не доставляет больше удовольствия. Только изматывает. Делать что-либо другое в звуках (строить пространственные объекты, возводить эзотерические горы смыслов, устраивать мистерии или научные доклады, множить ритуалы или Бог знает что еще) композитору не с руки. Но и разговаривать нет сил больше. Иногда,однако, подступает что-то, и тогда - мычание или словесный хлам, совсем не помогающий сказать, фантомная мука речи. Безудержное самовыражение, теряя аппарат, повисает. Автор хочет к чему-нибудь продраться. То вдруг он ловится - и говорит, говорит, и размахивает руками, и забрасывает словами, как пылкий авиатор - бомбами, то впадает в немоту почти, гордо чеканя пустые звуки. Продираясь сквозь нагромождение остатков говорения, никуда не попадаешь. Весь разодранный колючками сюжетов, персонажей, слов, затыкаешься. Только ночью. И только по-немецки.
Случайностей не бывает?
Просматривая выпуск программы "Намедни", посвященный 1979 году от Рождества Христова, я обратил внимание на интересный факт, в передаче никак не акцентированный. Оказывается, три главных развлекательных телесериала эпохи классического застоя - "Место встречи изменить нельзя", "Приключения Шерлока Холмса и доктора Ватсона" и "Три мушкетера" - вышли на экраны практически одновременно. Как вы уже догадались - в 1979 году.
Я не случайно употребил слово "развлекательный", поскольку структура "самого главного" сериала советского периода - "Семнадцать мгновений весны" - вследствие обилия псевдопропагандистских аллюзий и латентного милитаристского эротизма не позволяет отнести его к сфере чистого entertainment. А все три вышеупомянутых фильма были, вне всякого сомнения, зрелищем в первую очередь развлекательным, что не помешало им мгновенно обрести тот культовый ореол, который они сохраняют вот уже без малого 20 лет.
Впрочем, стоит, пожалуй, задуматься не над очевидным едва ли не для всех фактом их сходства (потому все три картины так быстро и были "растащены на цитаты"), а, скорее, над хронологическим соответствием. Никаких других особенных культурных событий в 1979 году не произошло, и потому не ясно, чему именно приписать такое странное совпадение. Законы конспирологии не начинают работать ни с того ни с сего - им требуется инициирующий фактор, а степень влияния на массовое сознание такой кинотриады слишком велика, чтобы забыть о конспирологии. Единственное приемлемое с моей точки зрения объяснение состоит в предложении расширить рамки понятия fin de siecle и принять на веру наличие феномена "конца декады". Понятия "шестидесятые", "семидесятые" и т.п. давно вошли в наш лексикон и употребляются с частотой едва ли не большей, нежели термины "Возрождение" или "Средневековье", а, стало быть, прессующая время предапокалиптическая культура сама диктует необходимость присмотреться к десятилетиям с той же тщательностью, с какой мы недавно присматривались к эпохам. Причем диктует она это требование при помощи ТВ - а, впрочем, разве остались еще какие-то медиа?
Последний тезис, кстати, приобрел еще одно метафизическое подтверждение в следующий после вышеупомянутого "Намедни" уик-энд. Уверен, что я оказался далеко не единственным, кто обратил внимание на замечательный факт: каналы ОРТ и РТР практически одновременно (21:40 и 21:55, если не ошибаюсь) показали, соответственно, картины "Кавказский пленник" и "Кавказская пленница". Блистательный постмодернистский ход, который любой конспиролог, не задумываясь, отнесет к классическому проявлению коллективного психопрограммирования посредством телетрансляции. Программируют же наверняка на всенародное восприятие постмодернистской парадигмы, когда фрагменты и осколки культурных явлений тасуются и перетасовываются, пока пленник и пленница не сольются в едином экстазе кончающего(ся) времени. Кавказ - дело тонкое...
"Намедни", НТВ
Драматическим и завораживающим действом стало выступление в Москве петербургского поэта, литературоведа и киноведа Ларисы Березовчук. По-видимому, это одно из наиболее интересных литературных событий прошедшей недели.
В качестве исследователя Л.Березовчук печатается довольно регулярно - в "Новом литературном обозрении", в "Киноведческих записках" и так далее, а как оригинальный автор не слишком известна. Стихотворения её до самого недавнего времени практически не публиковались. Это странно, потому что поэт она масштабный и пишет много.
Акакий Акакиевича - словно святого -
боготворят и на знамени вышили. Вышли
- с развёрнутым на ветру - на парад.
Рты вдыхают перегар унижения. Опрокинув
для бодрости шкалик трюизмов о прахе,
на плечи повесили щит с единой для всех
геральдикой бедности.
Чтение стихотворений Березовчук надо слышать, а ещё лучше - видеть. Её творчество драматично по существу, в глубинном смысле слова. В её стихотворениях не всегда строятся внешне оформленные диалоги, но она стремится показать и столкнуть в конфликтных или неясных, приглушённых перекличках разные голоса: людей, эпох, вещей, природных явлений. Для каждого находится своя ритмическая фигура, свои необычные "ключевые" слова.
При авторском чтении - свои изменения голоса, от выкриков до скороговорки. Отдельные события, появление тех или иных персонажей Березовчук сопровождает специально для этого введенными приемами: перебегание на другое место, наклон, поворот головы, торжественный взмах руки.
...Если бы оперение
побелело! Но справа
налево стрелки идут,
хоть путь их - забывшая смысл прямая. И
знают черные журавли: дорога
в рай - как и от рая - вспять не
развернется.
Принять. Звать. Взлетать. Умирать.
В этом есть гротескный и в то же время вполне ритуальный оттенок. И то и другое сознательно. Березовчук связывает свою поэтическую работу с понятием "новой риторики". "Я ориентируюсь не на античную риторику, я ориентируюсь на барочную риторику..." Барочная метафора "весь мир - театр" реализуется с резкой, обострённо-яркой наглядностью.
У Березовчук нет отдельных стихотворений. Все её тексты объединены в большие циклы. Каждое стихотворение в цикле чем-то напоминает персонажа. Персонажем, порождающим речь, может стать и определённое внутреннее состояние.
Не отворачивайся от облысевших улиц,
не вздрагивай от пощечин гудков:
им - ещё к распродаже встреч и объятий, мы - оттуда. Уже налегке.
В цикле "Force majeure" возникают мотивы мифа об Оресте; например, в нём есть стихотворения "Орест I", "Орест II" или "Клитемнестра I". В драматической поэме "Поднадзорные соглядатаи" сюжет восходит к Варфоломеевской ночи. В цикле "Цветение реликтов" описываются эволюционно древние (мхи, кистепёрая рыба латимерия) или относительно молодые (черные журавли) виды живых существ. Однако в каждом цикле сокрыты и другие, глубинные сюжеты. В "Цветении реликтов" есть не только "Элегия латимерии" или "Элегия игуан", но и "Элегия "они"", "Элегия "ты" к "Вы"" и "Элегия "мы"". Биологические "мистерии" переплетаются с выяснением отношений между некими персонажами - вероятно, как внутренними, так и внешними по отношению к авторскому сознанию. В поэме "Поднадзорные соглядатаи" настойчиво акцентируется противоречие замкнутых и открытых пространств, которое становится суггестивным. События остаются самими собой и не превращаются в метафоры, но они говорят не только о себе. Их яркие краски, их взрывные интонации становятся частями напряжённой тяжбы. Тяжбы о смысле: в этих риторических конфликтах происходит постоянный спор - и о том, что творится ныне в человеческой душе.
Такой подход, возможно, отчасти родствен работе Поля Клоделя - в том числе драме "Атласная туфелька", которую сам Клодель относил к барочному театру. Но есть аналоги и в русской литературе, и не только барочные. Чем-то эта остраняющая и в то же время яростная тяжба напоминает позднюю "московскую трилогию" Андрея Белого. Из современных авторов творчество Березовчук имеет некоторое отдаленное сходство со стихотворениями Виктора Сосноры и Михаила Ерёмина.
В Москве Березовчук представила читателям наконец вышедшую книгу своих стихов (Березовчук Л. Лирика: Ч.1. - СПб.: Бояныч-Бланка, 1997), напечатанную, правда, тиражом всего 100 нумерованных экземпляров. В нее вошли два цикла: "Цветение реликтов" и "Force majeure". На вечере в Георгиевском клубе (клуб журнала "Новое литературное обозрение") Березовчук читала отрывки из этих двух циклов, а также тексты из цикла "Паруса и латники" и поэмы "Поднадзорные соглядатаи".
В буклете только что выпущенной в "Геликоне" "Иоланты" рядом с портретом Петра Ильича красуется доктор Фрейд. Действующие лица всякий раз с воодушевлением и отчетливостью пропевают встречающиеся в тексте либретто слова "сон" и "сновидение". Расстеленная кровать является главной деталью сценографии, а позвякивающие ключи - необходимой составляющей символического подтекста. Вместе со взрослой Иолантой на сцене действует Иоланта-ребенок. Прозрев, старшая со словами: "Отец, твои узнала я черты", грамотно бросается к вылечившему ее доктору.
Однако поставивший спектакль француз Дени Криеф, видимо, решил, что в одиночку психоанализ будет пробуксовывать. Поэтому декадентство дополнено всякими депрессивно-тоталитарными подробностями: упомянутые выше ключи запирают двери психушки, кровать - вовсе не изящная венская кушетка, а унылая больничная койка, одетый в генеральскую шинель король Рено по-подлому отправляет своего будущего зятя на тот свет (хотя в соответствии с текстом оперы впереди у юноши еще много неспетых нот и счастливая семейная жизнь с прозревшей героиней). А приставленные к Иоланте изумительно найденные типажи бесплатно-отечественного медперсонала демонстрируют, как любое, даже самое оптимистичное произведение (коим считается последняя опера Чайковского), можно замазать беспросветной серой краской.
Театр "Геликон"
Победителем прошлой недели стал Алексей Мунипов:Отхожу от "Ники". 6 часов церемонии - это не шутка. Впрочем, сама "Ника" и уж тем более ее результаты малоинтересны. Наш советский Оскар позорно сосет - с плоскими шутками Ширвиндта/Державина, загнанными звездами и душным фойе с толпами однотипных девиц-кобылиц в черном. Одно восхитительное мгновение(ради которого, собственно) - вручение приза лучшему художнику по костюмам. Featuring Бела Ахмадулина и посол Люксембурга(!) в России. Это был выплеск тотального безумия. Бела говорила голосом умирающей Ренаты Литвиновой и начала с фразы: "Как отрадно, что нас иногда постигают не только печали, но и радости". Она принимала томные позы, читала стихи и говорила про удел художников во Вселенной. Все это длилось безумно долго даже по обычным меркам - а на Нике, как правило, дают по 2 минуты на выступление. Конец был не менее феерическим - господин посол ("о, этот элегантный господин, мы с ним сговорились - он из такой все-таки маленькой, непорочной, чистой и невинной страны, такой беззащитной) вознамерился сыграть марш Прокофьева из "Любви к трем апельсинам". И сыграл - всенепременно сбиваясь и прочее. Заряд был сильный.
Конкурс на "лучшее эстетическое впечатление недели" продолжается:
 |
|
 |
|
 |
| © Авторы "Пегас Light", 1998 | © Русский Журнал, 1998 |
| © Сергей Кузнецов, редактор и составитель, 1998 | © Максим Егоров, дизайн, 1998 |