Нынешний обзор художественных и прочих впечатлений носит ретроспективный характер и охватывает почти месяц вполне насыщенной и богатой потрясениями жизни. В свое время я не написал об удивительной песне Аркадия Северного "Посылаю я письмо..." (с совместного концерта Северного и Гриши Бальберга "Привет Киеву"). Еще позже я оставил без внимания роскошный фильм Тэйлора Хэкфорда "Адвокат дьявола" с Аль Пачино и Кину Ривзом, показавшийся мне едва ли не самым адекватным и достоверным произведением об Искушении и напомнивший (в той части, когда герой Ривза очнулся от бесовского морока) об эпизоде из пелевинского "Синего фонаря" с выжженным зайцем-барабанщиком на стене пионерлагерного корпуса. Наконец, я ни словом не обмолвился ни о в высшей степени необыкновенном сне, в котором Алексей Герман участвовал в программе "Смак"; ни о - беда никогда не приходит одна - песне Андрея Макаревича памяти Бродского; ни обо всех остальных проявлениях окончательно спятившей реальности. А сегодня я ничего не напишу про триумфальное выступление группы "Север" в клубе "Край". Кто не был, тот будет, кто был - не забудет. Как писал (и читал) поэт Алексей Чуланский - "это очень древняя игра".
Магнитофон, "Америком", сон, телевизор, клуб "Край"
Я И ОНО
Среди множества культурных событий мая одно врезалось в память, похоже, надолго: мне удалось посмотреть на большом экране картину, немедленно после начала просмотра идентифицированную мной как ХУДШИЙ ФИЛЬМ, КОТОРЫЙ Я ВИДЕЛ В ЖИЗНИ. Впрочем, определение может оказаться не совсем точным по довольно простой причине - спустя примерно 25 минут после начала фильма мы с товарищем покинули зал, так и не дождавшись появления главной героини. Как мы знали из сценария, ею была собака. Хеппи-энда в любом случае ожидать было сложно - в конце фильма героиню топили. Картина называлась "Му-Му".
На пресс-конференции перед показом фильма его режиссер - преуспевающий клипмейкер Ю. Грымов - детально описывал, как в процессе "му-мук творчества" он, взявшись за экранизацию тургеневского рассказа, прочитал множество работ Зигмунда Фрейда и Карла Густава Юнга. По словам создателя фильма, это ему не только не помогло разобраться в природе человеческих чувств, но скорее только затмило ощущаемую интуитивно истину - все стало вовсе уж непонятно. Это заметно: на протяжении первого же получаса на экране бесконечной чередою прошел такой набор псевдофрейдистской символики, которого покойному Бергману хватило бы фильмов на 25... Крестьянки наклоняются над бочонком и вытаскивают по огурцу; одна из них, вводя кончик овоща в ротовую полость, нежно обводит черенок языком и мечтательно произносит, имея в виду Герасима: "А дворник-то новый... ничего!" Барыня, выглядывая в окно, дабы установить, не привезли ли уже нового дворника, заталкивает указательным пальцем правой руки перышко от подушки в отверстие, образованное большим и указательным пальцами левой (в мои школьные годы мы, несмышленыши, таким образом демонстрировали тайную суть отношений между полами). Помимо вышеперечисленного герои непрерывно качаются на качелях и в rocking chairs, а дворник Герасим держит метлу так, что ее рукоятка вполне определенным образом вздымается у него между ног. Все это пиршество латентного эротизма продолжается около двух с половиной часов, что наводит на мысль о количественном прогрессе, заменившем Грымову качественный (первый фильм режиссера, "Мужские откровения", шел около 30 минут). Из чего следует, что идеальным проектом, который мог бы реализовать экс-клипмейкер, могла бы стать съемка телесериала по "Истории государства Российского" - эдак 80 серий при 20-миллионодолларовом бюджете... Дальнейших творческих успехов желать ему, впрочем, почему-то не очень хочется.
Сочи, фестиваль "Кинотавр"
Новая московская метрософия Он перешёл на кольцевую линию
без страха и упрёка, целиком...Денис Новиков
Наша авиация - железная дорога:
То же снисхождение к поверхности воды.Николай Звягинцев
В журнале культурного досуга "Вечерняя Москва", #13, на последней странице, помещена проза превосходной поэтессы Веры Павловой. Проза отличная. Но интересно, о чём она. Опять о метро. Называется "Арбатско-Покровская линия (стансы)".
"8. Площадь Революции. Рюдигер, немец, по-английски: "Почему в московском метро линии разных цветов, а вагоны - только зелёные?" (По-моему, не зелёные, но все равно хорошо. - И.К.) А для того же, для чего станции переименовывают: для конспирации.
Опять - не в том смысле, что Павлова об этом уже писала. Но в последнее время появилось несколько хороших текстов о метро, не то чтобы развивающих сколько-нибудь единое направление, но с значимыми перекличками. В журнале "Новая Юность", #24 (1997 г.), опубликована повесть Данилы Давыдова "Схема линий Московского метрополитена". Там мужик целый день ездит в метро по разным линиям и никак не может определить, чего же он не может: не может заснуть или не может проснуться. И вообще, кто едет за него в метро - он или не совсем он. Но станции друг от друга этот неизвестно-кто-пополам-с-автором отличает очень хорошо. Получается нечто похожее чуть ли не на классицизм: единое место - метро, единое время - кажется, сутки, единое действие - сложно описать, нужно подробно. Но что-то вроде инициации с помощью и внутри этого метро.9. Арбатская. Фотовспышки. Дошлые иностранцы знают, что в метро, где ни снимай, снимешь Москву. А в городе, где ни снимай, обязательно зацепишь какой-нибудь посторонний Москве предмет. Даже если снимаешь помойку. Или гостиницу. Или бездомную черепаху. Или москвича крупным планом".
Но не становится ли метрополитен частью сознания автора? Ответ очевиден.
Или, например, стихи Дмитрия Кузьмина.
В последнее время стал складываться московский миф и московский текст в литературе ( в кино, возможно, тоже, но это отдельный разговор - и не обязательно со мной). Одной из главных его частей является метро.
Ты место под собою не успел
нагреть за две коротких остановки,
и прячешь справочник по Microsoft Excel
в немыслимый обтекаемых линий дипломат,
неспящих солнце, слабая звезда,
ни плеч, ни бедер вытемнить не может,
а только тронуть чуть подглазья и виски.
Однажды я подумал: можно
купить недорогой диктофон,
и я бы успевал за две коротких остановки
спросить у каждого из вас, давно ли
ты не задумываешься,
наклоняя голову, чтобы выйти из вагона...
Это вырастает из некоторой традиции. Была песня Окуджавы: "Мне в моем метро никогда не тесно..." Было стихотворение Яна Сатуновского, там, кажется, так:
Но все же это очень современное явление. Тут, правда, еще надо вспомнить очерк о метро Александра Терехова, напечатанный в перестроечном "Огоньке". Вот там стало проступать уже что-то новое. Длинные пульсирующие фразы в стиле Саши Соколова. Мистика метро, физическое ощущение прохладной влажной пустоты туннелей, уводящих прочь из этой реальности. И в то же время эти туннели становятся частью твоего тела и твоего сознания. А уж станции, станции с их то немыслимой помпезностью, то аскетической белизной арочного ангара! Конечно, они принимают участие в нашем сознании и нашем теле, мы думаем станциями, а они нами не думают.
...и где среди существ другой породы
встречаются и генерал-майоры.Философ Михаил Рыклин и архитектор Григорий Ревзин писали о том, что метрополитен, его формы и станции во многом определяют эстетическое подсознание московского человека и даже современного россиянина вообще. Но тут дело несколько в другом: поездка в метро - это способ жизни. Особое членение времени. В метро ты отрываешься от экрана компьютера (или телевизора) и видишь людей или себя самого.
Из рассказа Станислава Львовского "Народное телевидение":
"...Одна пересадка, на кольце пахнет мочой, дальней дорогой, казенным домом, сумками. Ася старается не ездить через Кольцо, не любит. Ночью особенно неприятно, страшно как-то на Кольце.
Ощущение метрополитена как состояния, метрополитена как способа взглянуть на мир рождается у разных людей по-разному и независимо. Это отчуждение от себя, неизвестность и в то же время свобода, некоторая возможность посмотреть на все со стороны: из дома уже уехал, до места еще не доехал...Зачем же Вы уехали, Ася? Ведь народное телевидение предупреждало Вас об опасностях, предостерегало, говорило, что путь будет трудным и долгим. И неизвестно, какая награда ждет Вас, Ася, в конце всего.
Ася смотрит на схему, дремлет, договаривает до конца прерванные по обстоятельствам разговоры - вчерашние или трехгодичной давности. У Аси все внутри живет, она помнит как никто. Ася отражается в поцарапанном темном стекле с надписью "Места для пассажиров с детьми и инвалидов". Пора выходить, это ее станция, разговор придется отложить снова".
На автомашине не так. Хотя город и преподносит постоянно неприятные сюрпризы, все же сам управляешь. С другой стороны, метро вряд ли угонят. Но все же когда садишься в машину, то примерно понимаешь, куда едешь. Тебе известно - куда. А в метро все время слегка неизвестно. Хотя бы ты по этому маршруту тысячу раз ездил.
Может быть, дело в том, что станций просто очень много. После какого-то уровня система становится самостоятельной и неопределенной для стороннего наблюдателя, даже если он - пассажир и внутри.
В автобусе - и то уже другое ощущение. Во-первых, едешь по земле и из-за этого все видно. Например, дома. Во-вторых, остановки понятные и незаметные, а не то что дворец имени странной эротизированной радости выезжает из тьмы. В-третьих... ну, в общем, другое, не знаю, как объяснить.
Можно еще вспомнить рассказ Зиновия Зиника, напечатанный в "Знамени", не помню какой номер за 1997 год. Там некто-типа-автора ехал в московском метро с плащом, зажатым дверями, а на него в вагоне смотрели два хулигана. Потом помогли ему освободиться, вышли вместе с ним, отняли плащ и уехали. Плащ у того из них, кто надел, опять зажало дверью.
На одном из капустников биофака МГУ в 80-х годах была грандиозная телега, примерно такая. Якобы во время энтомологической экспедиции в Среднюю Азию в конце 20-х годов энтомолог имярек (назывался действительно известный энтомолог) нашел странного подземного жучка. Прозрачный панцирь и семь ног, сходящихся под панцирем посередине. Ученый был так потрясен красотой биологической структуры, что показал жучка архитекторам. Архитекторы восхитились и положили устройство жучка в основу проектирования Московского метрополитена на многие годы вперед. А жучка назвали Metroformis Moskovi.
Москва. Метро
Письма продолжают приходить. На этот раз первое место делится между двумя из них. Первое - от петербуржца Ника Никифорова:Прочел книгу Горана Петровича "Атлас, нарисованный небом" (название чуть другое, но я забыл) в старой "Иностранной литературе". Книга - "Хронопы и Фамы", помноженные на "Хазарский словарь", плюс нечто от "Пены дней". Больше всего понравилась грустная сказка про короля и двух сыновей. Давайте расскажу: король собрался помирать и по этому случаю предложил своим сыновьям решить, кому из них становится наследником. Сыновья пошли в поле и увидели дерево, рядом с которым играли еще в детстве. Они решили, что наследником станет тот, кто быстрее на него залезет. Но сила у них была одинаковая, поэтому они одновременно оказались на примерно одной высоте, а дальше лезть было уже опасно. Тогда старший сын сказал: я наследник, ведь моя ветка выше. А младший, который был выше ростом, сказал: нет, я, моя голова ближе к вершине. Так они препирались всю ночь. Тогда их отец, когда ему сообщили, чем заняты его сыновья, сказал: вы оба правы, так что наследником станет тот, кто быстрее слезет. Тогда они оба стали поспешно спускаться, и один из братьев сорвался и полетел вниз. Другой брат, подумав, что тот решил таким образом выиграть, прыгнул вниз. А так как высота была слишком большой, они оба сразу умерли.
Второе - от Ивана Лапшина (хорошо еще, что не от Хрусталева), в противовес Никифорову посвященное наблюдениям за текучей поверхностью жизни:Их отец скоро скончался от горя, предварительно приказав вырубить все деревья в королевстве. Соседний тиран захватил королевство, воспользовавшись отсутствием правителя. В скором времени ветер нанес песка повсюду, поскольку деревья были вырублены и не могли помешать ему. Так что королевство превратилось в мертвую пустыню. Все. А вообще Петрович понравился мне больше Павича, наверное, он проще и добрее.
Поездка на автобусе в сопровождении композиции Personal Jesus популярного ВИА (вы, безусловно, назвали бы его культовым) и наблюдение в течение оного за девицей (явно еще недефлорированной), поглощавшей взахлеб Алена Роб-Грийе (книжка про неформальных евреев). Все происходило в зарубежном городе Строгино, где я потом писал с балкона местной высотки.
И как только он на глаз определяет дефлорированность? Ну да ладно... конкурс на "лучшее эстетическое впечатление недели" продолжается:
© Авторы "Пегас Light", 1998 | © Русский Журнал, 1998 |
© Сергей Кузнецов, редактор и составитель, 1998 | © Максим Егоров, дизайн, 1998 |