Русский Журнал / Перевод /
www.russ.ru/perevod/20040816.html

Стиль: удовольствие для читателя или для автора?
Бен Йагода


Дата публикации:  16 Августа 2004

Мнение о том, что во многих случаях писатели развлекают, трогают и вдохновляют нас не тем, что они говорят (содержанием), а тем, как они это говорят (манерой письма), на первый взгляд кажется неопровержимым. В качестве самых очевидных примеров можно привести Чарльза Диккенса, Эрнеста Хемингуэя, Тома Вулфа, Джоан Дидион и Дэйва Берри - их читают и почитают вовсе не за глубокое знание жизни, а за захватывающий и мгновенно узнаваемый способ самовыражения - стиль.

Эта идея - что "как" оказывается более существенным и многозначительным, чем "о чем", - принимается без возражений, когда речь заходит о других творческих начинаниях. Представьте себе, как Майкл Джордан и Джерри Уэст сделают прыжок на 20 футов, как Чарли Паркер и Бен Уэбстер сыграют припев к "All the Things You Are", как Джулия Чайлд и Поль Прюдомм приготовят утку в апельсинах, как Питер Брейгель и Винсент Ван Гог нарисуют один и тот же деревенский дом. Всем ясно, что содержание неизменно, порой обыденно и нередко банально, и что возможности для (сколь угодно широкого) разнообразия, сфера самовыражения и совершенствования, удовольствие, искусство - все это заложено в стиле.

И поэтому вдвойне странно, что во многих популярных современных книгах, которые якобы посвящены литературному стилю, как раз о стиле ничего не говорится! Примером может служить книга "Элементы стиля", основанная на статье, которую написал в первые десятилетия XX века Уильям Странк, профессор английского языка в Корнелле, сам размножил и раздавал своим студентам. Одним из них был Э.Б. Уайт. В 1959 году он обновил этот труд и добавил к нему вступление и новую главу. С тех пор его регулярно переиздают, а в списке бестселлеров на Amazon.com он сейчас стоит на 136-м месте.

Странк и Уайт (так все называют эту книгу) определяют понятие "стиль" разными, нередко противоречащими друг другу способами. В начале книги они следуют за "Чикагским руководством по стилям" и "Учебником стилистики Ассошиэйтед Пресс", понимая стиль в соответствии с 16-м из 16 определений стиля в моем словаре: "правила или обычаи печати, пунктуации, написания, применения заглавных букв и т.д., принятые в газете, журнале, издательстве и пр. или в конкретном издании". Так, первый параграф первой главы Странка и Уайта называется "Образование притяжательного падежа существительных прибавлением 's". В дальнейшем понятие стиля несколько расширяется и означает что-то вроде изящества или, в более широком смысле, приличий и эффективности в письменных средствах общения. "Пользуйтесь действительным залогом", - советуют читателю. - "Ставьте выразительные слова в конец предложения". В той главе, которую написал сам Уайт, он помещает целый список рекомендаций, включая: "Автор должен держаться на заднем плане", "Избегайте небрежности", "Воздержитесь от субъективности". "Стиль, - заключает он, - держится на ясности, простоте, четкости изложения и искренности".

Такое значение слова "стиль" не вполне соответствует определениям, которые даются в словаре. Ближе всего подходит следующее: "Мода или фасон, как в одежде, особ. хороший или одобряемый фасон; изящество; щеголеватость". Странк и Уайт пишут не о моде, однако слова "хороший или одобряемый" - это как раз про них. Фактически они провозглашают отрицательный норматив. То есть они и их последователи рассматривают стиль как отсутствие изъянов - устранение всех грамматических ошибок и солецизмов, небрежности, субъективности, штампов, жаргонизмов, смешанных метафор, пассивных конструкций, многословности и т.д. Неявной, а порой явной целью является прозрачная проза, которая нужна исключительно для передачи содержания и не несет никакого отпечатка авторства - ни манеры, ни голоса, ни индивидуального стиля. К авторам Странк и Уайт относятся так же, как бейсбольные болельщики относятся к судьям: хороший судья должен быть незаметен.

Уайт понимает, что "Элементы стиля" представляют собой конкретный взгляд на литературный стиль и "не претендует на полное рассмотрение проблемы" (как он пишет в своем вступлении). Более того, его собственный стиль - внешне ясный, простой, четкий и искренний - оказывается характерным, пристрастным и легко узнаваемым. Тем не менее почти все учебники, опирающиеся на Странка и Уайта, странным образом приравнивают стиль к простоте, ясности и анонимности. Ричард Мариус в "Спутнике писателя" советует: "Избегайте рисовки; старайтесь не привлекать к себе ненужного внимания... Нескромно влезать в собственное повествование - значит вести себя так же, как беспечные люди, которые приглашают друзей в кино, а затем очень долго объясняют, что сами пойти не могут". (Странная метафора - ведь когда повествование ведется, автор уже пришел в кино.) В учебнике "Стиль. Десять уроков ясности и изящества", семнадцатое издание которого вышло в 2002 году, Джозеф Уильямс заявляет: "Я считаю, что единственным надежным правилом будет "Чем меньше, тем лучше". "О том, как писать хорошо" Уильяма Цинсера, "Просто и прямо" Джека Барзана и "Стиль. Прагматический подход" Питера Ричардсона - все эти труды исповедуют тот же самый минималистский, безличностный подход.

Недавние годы отмечены появлением людей, которые вроде бы готовы и желают воздать должное индивидуальному стилю. Если Уайт, Уильямс и Цинсер представляют собой застегнутых на все пуговицы консерваторов старой школы, то эти авторы принадлежат к альтернативной академии и, можно сказать, разгуливают в гавайских рубашках, пляжных трусах и сандалиях. Они считают, что свой стиль должен быть у каждого. Впрочем, слову "стиль" они предпочитают слово "голос" и обычно используют его в названиях своих книг: "Как развить письменный голос", "Интуитивное письмо: прислушайтесь к своему голосу", "Пусть безумное дитя пишет. Как найти свой собственный креативный письменный голос" и, наконец, моя любимая: "Живые мысли на бумаге. Проприоцептивный метод найти свой собственный голос". О главной задаче этого направления можно судить по отрывку из сочинения "Разум на свободе: жить как писатель" пера Натали Голдберг: "Стиль в письме... означает самоактуализацию, проникновение в глубины самого себя, после чего следует речь, ведущаяся в осознании того, что мы сами отражаемся в том, что пишем; за написанным всеми нами стоит вся наша личность... Каждый из нас - концерт, в котором звучит вся наша жизнь и отражается, усиливаясь, окружающий нас мир".

Если бы выражение "перевернуться в могиле" не успело стать штампом, его бы следовало придумать, чтобы представить реакцию Е.Б. Уайта на эти слова. Однако, если пробраться через туманный синтаксис, мешанину метафор, путаные или просто бессмысленные формулировки (когда Голдберг пишет "все мы", она вправду имеет в виду всех нас, или же отдельно взятого автора?), оказывается, что в сущности она права. То же самое, насколько я понимаю, можно сказать и о прочих руководствах по "развитию голоса". Их главный недостаток - даже не слащавый стиль, а принятый в них терапевтический подход. С первой до последней страницы провозглашается, что цель - самовыражение, самореализация... практически самозлоупотребление. Ни разу не заходит речь о том, что цель письма - нечто, что может или должно заинтересовать читателя. Однако традиционным предназначением письма является коммуникация, и это в равной степени верно и для послания по электронной почте, и для опубликованной книги. Если послание для адресата скучно, неприятно или непонятно (или остается непрочитанным), оно оказывается никому не нужным.

Люди типа Странка и Уайта жалеют читателей, рассматривая их как нервнобольных, готовых спрятаться под одеялом при встрече с любым предложением, хоть в малейшей степени отклоняющимся от ясного стиля. (Применяя еще одну метафору, Уайт пишет, что его старый учитель Странк "считал, что читатель большую часть времени сталкивается с серьезными неприятностями, как человек, тонущий в болоте, и что долг любого, кто пытается писать по-английски - поскорее осушить это болото и вытащить утопающего на сухое место или хотя бы кинуть ему веревку"). Голдберг и ей подобные впадают в другую крайность, опекая автора, как архиснисходительный родитель - капризного ребенка: "Ты уверен, что поделился всем, что было у тебя на уме и в душе?"

Как и все в мире, эти два лагеря и их соперничество имеют исторические корни. Еще в Древней Греции люди, интересовавшиеся языком, дискутировали, является ли он в первую очередь средством самовыражения (Горгий, ранний софист) или средством поведать истину (Сократ и Платон, Странк и Уайт своего времени). Первый лагерь поощряет красноречие и сомневается в существовании внешней "реальности"; второй поощряет ясность и почти ни в чем не сомневается. Вкусы аудитории колебались как маятник, предпочтение оказывалось то первому, то второму лагерю. В очень широком смысле, первый лагерь лидировал в эпоху Ренессанса, второй - в XVIII веке. С приходом романтизма маятник качнулся назад. Новый принцип огласил граф де Бюффон в 1753 году: "Стиль - это сам человек". Вероятно, это было первое и наверняка самое откровенное выражение подхода к стилю, принятого у Чарли Паркера и Джулии Чайлд: стиль есть индивидуальное выражение и откровение. Такие писатели XIX века, как Гюстав Флобер, Уолтер Патер и Уолт Уитмен довели эту идею до крайности, ставя на первое место стиль как уникальное, крайнее и порой мистическое выражение души.

Странк и Уайт представляют собой просто самое известное свидетельство того, что маятник качнулся в другую сторону - еще с тех пор, как более ста лет назад (в 1880 году) Мэттью Арнольд писал: "Необходимыми качествами приличной прозы должны быть упорядоченность, единообразие, точность и уравновешенность". Аналогичные требования позже предъявляли Г. Фаулер, Роберт Грейвс, Джордж Оруэлл ("Невозможно написать ничего читаемого, если только не вести постоянную борьбу с вылезающей наружу собственной личностью. Хорошая проза - все равно что оконное стекло") и многие-многие другие.

Все эти авторы были британцами, и Соединенные Штаты, в сущности, оставались глухи к их призывам по крайней мере до окончания Второй мировой войны. Толчком, по-видимому, послужило прибытие Рудольфа Флеша, в 1938 году эмигрировавшего из родной Австрии. Он защитил докторскую диссертацию о читаемости, а в 1946 году издал ее в виде книги "Искусство простой речи". Эта и последующие работы Флеша пришлись по душе американцам тем, что облекали проблемы письма и стиля в четкие формулировки и тем самым придавали им наукообразие. Кроме того, Флеш и его последователи выражались с энергичностью Дейла Карнеги и Киванис-Клуба, часто прибегая к курсиву и прямым обращениям, вследствие чего выработка хорошего стиля стала казаться обычной деловой операцией, лишенной какой-либо мистики. Ведь все так просто! Всякий может проанализировать любой кусок текста, чтобы вычислить "уровень легкости прочтения", и чем он выше, тем лучше. "Простой стиль - отвечающий научным тестам на читаемость - это классический стиль великой литературы", - писал Флеш. "Если начать анализировать, что такое стиль, удается выявить лишь одно общее правило: читатель должен понимать, что говорит автор; и самый верный способ обеспечить это - простота". Флеш умалчивает, каким должно быть общее правило, когда автор хочет сказать что-то тонкое и многозначительное.

"Элементы стиля" Странка и Уайта, изданные 13 лет спустя - во всех отношениях куда более разумная книга. Однако и она, и труды Флеша своим успехом обязаны одной и той же культурной почве.

До сих пор речь велась в основном о популярных пособиях. Научные круги, исследовавшие великих авторов, продержались несколько дольше, но и они в конце концов отказались от стиля в смысле (выражаясь словами Уайта) "выдающегося и характерного в произведениях данного автора". В XX веке литературная критика превратилась в научную дисциплину. Стиль, представляя собой образец, всегда готовый к изучению под микроскопом, сильно способствовал этому переходу от викторианского импрессионизма к более научной позиции и подходу. В 1950-х годах возникает "стилистика", завоевавшая многочисленных приверженцев, которые позаимствовали терминологию и методику у лингвистики, включая хитрые методы количественного анализа стиля на компьютере.

Сегодня в университетах США и Великобритании профессоров стилистики осталось мало - в основном это седобородые старцы на пороге пенсии. Что тому виной? Выражаясь одним словом - постструктурализм. Вероятно, из всех идей деконструкционистов и прочих теоретиков, появлявшихся в 1960-х годах во Франции, наибольшее влияние оказала идея, что ставить писателей в привилегированное положение, чем около 200 лет занималась романтическая традиция, - серьезная ошибка. В конце концов все, чем они занимаются, - бессознательно запечатлевают взаимодействие различных сил в обществе и прочие неподконтрольные им обстоятельства. Если это так, то не глупо ли, что критики просиживают штаны, бесконечно описывая атрибуты их сочинений, одним из которых является стиль? Точно так же можно анализировать газетные объявления или комиксы √ в сущности, деконструкционисты этим и занимаются. В 1969 году Мишель Фуко завершил свое эссе "Что такое автор?" цитатой из Сэмюэла Беккета: "Какая разница, кто говорит?"

Культурные исследования, гендерные исследования, квир-исследования, новый историзм, постколониальные исследования и прочие субдисциплины, преобладавшие в научном литературоведении в последние тридцать лет, пользуются самыми разнообразными подходами, но сходятся в одном: стиль - это не мужчина и не женщина. Скорее, это проявление или симптом глубинных тенденций и истин, по сравнению с которыми проекция личности конкретных авторов представляет собой незначительную мелочь.

Однако стилистика продолжает влачить существование под кличкой "литературной экспертизы" или, учитывая ее пристрастие к численным методам, "стилометрии". Первым ее начал практиковать Дональд Фостер, профессор английского языка в колледже Вассар, который в своей первой книге, опираясь на компьютерный анализ текста, утверждал, что анонимное стихотворение 1612 года "Погребальная элегия У.С." в действительности написано Шекспиром. Фостер приобрел широкую известность в 1995 году, когда точно вычислил Джо Кляйна как "анонимного" автора "Основных цветов".

В учении о письме, в противоположность анализу литературных текстов, стиль переживает не лучшие времена. В журналистике, которую я преподаю, на характерный стиль и даже индивидуальность наложено всеобщее табу, невзирая на то, что такие журналисты, как Ричард Бен Крамер, Расселл Бейкер и Сьюзен Орлин обладают явственным и выдающимся стилем. А уроки сочинения? Из разговоров с коллегами, которые ведут занятия (и учат этому других) начального английского и углубленные курсы сочинения, а также из знакомства с учебниками, "пособиями" и научными статьями о педагогике искусства письма у меня сложилось впечатление, что две конкурирующие школы - ясность против самовыражения - уже много лет выяснили, кто из них главный. "Стиль" уже давно понимается в основном как сочетание точности и (согласно подзаголовку книги Джозефа Уильямса) "ясности и изящества". К этому можно прибавить идею, появляющуюся в работе покойного Эдварда П.Дж. Корбетта и порожденную исследованием классической риторики, о том, что в различных ситуациях могут применяться разные стили и что студенты могут выучиться этим стилям путем подражания, численного анализа и других упражнений.

Питер Элбоу и другие "новые романтики" 1970-х и начала 1980-х годов, выдвигавшие на передний план самовыражение и "голос", оказались в опале, отчасти из-за того, что "голосу" научить крайне трудно, а отчасти из-за того, что стало ясно: их пренебрежительное, а порой презрительное отношение к аудитории контрпродуктивно и, может быть, представляет собой поиск самых легких путей. (Однако эти идеи продолжают жить в книге Натали Голдберг и ее сторонников.) Насколько мне известно, сегодня слово "стиль" используется редко, а проблема личного голоса отставлена в сторону: акцент делается на аргументации, жанре и преодолении устоявшихся правил.

Разумеется, любой, кто когда-либо пытался превратить пару десятков первокурсников в опытных авторов, сталкивался по меньшей мере с двумя проблемами, пытаясь ознакомить своих учеников с индивидуальным стилем. Грубо говоря, не только студенты, но и подавляющее большинство наших сограждан не умеют писать. Требуется поэтапный подход: сперва поговорить о небрежностях, ошибках, штампах, жаргоне и нечетком изложении, а уж затем переходить к тонкостям стиля и голоса. Вторую проблему можно назвать вопросом "собственности". Все мы знаем, что индивидуальность прозы Диккенса или Дэйва Берри - это хорошо. Но будет ли разумно и вообще сколько-нибудь оправданно ставить такую индивидуальность целью для среднего студента? Не всем из нас суждено стать Хемингуэями, да большинство к этому и не стремится.

Однако каждый писатель, который овладел "стилем" в смысле Странка и Уайта, обладает - или по крайней мере способен обладать - стилем в более широком смысле. Например, взять меня. Я страшно люблю круглые скобки. В данной статье их насчитывается уже 19 пар - в среднем примерно по штуке на абзац. Но я не удивлюсь, если большинство читателей их просто не заметят. Разумеется, мои скобки и рядом не лежали с бросающимися в глаза односложными словами Хемингуэя.

Так являются ли мои круглые скобки особенностями стиля? В принципе, да. Отчасти они привлекательны для меня из-за того, что выражают мою веру в то, что и мир, и слова - многозначны, лишены прямолинейности и что отступления от темы высвечивают ее с новой стороны. Когда я пишу, скобки прямо-таки просятся на бумагу. В первом черновике этой статьи содержалось около 40 пар скобок. Если бы я их все оставил, многие читатели, конечно, заметили бы их и испытали бы раздражение. Поэтому одной из главных задач при редактировании было убирать скобки, чтобы расчистить путь для мысли, но оставить их в достаточном количестве к моему собственному удовлетворению и удовольствию тех двух-трех читателей, которым, может быть, действительно нравится мой стиль.

Вот тут-то каждый из нас и сталкивается с парадигмой стиля. Она всплывает, когда автор сидит в уюте и умело пользуется своими орудиями. Стиль выражается бессознательно, но оформляется сознательно, при редактуре. Стиль - это шепот, а не крик; разглядит ли его читатель, зависит от степени его знакомства с автором и его собственного читательского мастерства. Сам автор, разумеется, знает свой стиль; выявлять, развивать и оформлять его - одно из главных удовольствий писательской работы.

Было бы хорошо, если бы как в популярных беседах на эту тему, так и в ученых рекомендациях писателям стиль признавался и уважался именно в этом смысле. Но я не склонен к оптимизму. Такой подход означает одновременное признание двух исторически несовместимых, хотя вряд ли отрицающих друг друга идей: а) авторы выражают себя посредством стиля, б) читатели находят в стиле развлечение и пищу для ума. Судя по опыту прошлого, оба взгляда на стиль всегда найдут себе сторонников, которые будут непрерывно высмеивать, презирать и ругать друг друга: все, что угодно, только не признание, что твой взгляд никогда не будет полным без учета другой точки зрения.

Перевод Николая Эдельмана
Оригинал статьи