Русский Журнал / Перевод /
www.russ.ru/perevod/20050617.html

Великий датчанин
Гарольд Блум


Дата публикации:  17 Июня 2005

Читали ли Майклу Джексону в детстве сказки Ганса Христиана Андерсена и читал ли он их сам? Невольно задаешься этим вопросом сегодня, когда многие факты настоящего и вымышленного детства господина Джексона рассматриваются в суде. По сей день многие американцы читают сказки Андерсена - и в детстве, и став взрослыми, когда читают их вслух своим детям. Правда, иногда они путают автора с мечтателем, которого сыграл Дэнни Кэи в не слишком соответствующем исторической правде биографическом фильме. Настоящий же Андерсен писал сказки самые разные, адресованные не только маленьким, но и взрослым читателям.

Двухсотая годовщина со дня рождения Андерсена отмечалась не так давно. Родился он в Оденсе, в ту пору довольно бедном городе. Семья Андерсена считалась одной из самых бедных; его предполагаемый отец был сапожником, а мать - прачкой, вынужденной, чтобы свести концы с концами, заниматься проституцией.

Хотя Андерсен в своих сказках и был изрядным оригиналом, он горячо воспринял из фольклора стоическое приятие собственной судьбы. Ницше утверждал, что во имя жизни истоки должны быть отделены от конечной цели. У Андерсена желания разделять их не было, и это отразилось на его жизни: он никогда не имел собственного дома или прочных привязанностей, зато достиг вершин литературного мастерства.

Как и Уолт Уитмен, Андерсен отличался нетрадиционной сексуальной ориентацией, но при этом его тяга к женщинам была куда более мучительной, чем литературные жесты Уитмена в сторону гетеросексуальности. Однако Уитмен был поэтом-пророком, предлагавшим спасение едва ли христианское. Андерсен же, сохранявший сентиментальную приверженность к младенцу Христу, в своем творчестве был совершенным язычником. Его соотечественник Кьеркегор понял это уже давно. С высоты XXI века мы видим, что Андерсен и Кьеркегор странным образом разделяют звание главных эстетов датской литературы. Что же делает истории Андерсена столь неувядающими? Кьеркегор видел свою задачу в том, чтобы показать, насколько сложно быть христианином в мнимо-христианском обществе. Цель Андерсена была другой - остаться ребенком в мнимо-взрослом мире.

Лично я не вижу различия между детской литературой и хорошей, даже великой, литературой, написанной для чрезвычайно умных детей всех возрастов. Дж.К.Роулинг и Стивен Кинг - одинаково плохие писатели. Вместо опусов этих титанов нашего темного века экранов: компьютеров, кино, телевидения - детей следует побуждать к чтению и перечитыванию Андерсена и Диккенса, Льюиса Кэрролла и Эдварда Лира. Иногда, когда я говорю это на публике, меня спрашивают: "Но разве не лучше сначала познакомиться с творчеством Роулинг и Кинга, а потом уже взяться за Андерсена, Диккенса, Кэрролла и Лира?" Ответ прагматичен: у нас мало времени. Вы неизбежно читаете и перечитываете одни книги за счет других.

Андерсен назвал одно из мемуарных произведений "Сказка моей жизни". Из него становится понятно, насколько тяжело жилось ему, выходцу из рабочего класса Дании, в начале XIX века. Он стремился к славе и почету, не забывая при этом, сколь тяжек путь наверх. Воспоминание о том, как отец читал ему "Сказки 1001 ночи", наиболее сильное из прочих воспоминаний детства. Изучение биографии Андерсена - любопытный процесс. У меня создалось впечатление об удивительно непосредственном подростке, уехавшем в Копенгаген в надежде на доброту незнакомых людей. Эта странная непосредственность была свойственна ему всю жизнь. Он ездил по Европе, представляя себя Гейне, Гюго, Ламартином, де Виньи, Мендельсоном, Шуманом, Диккенсом, Браунингом и т.д. Завороженный магией их великих имен, он желал сам стать одним из них. И осуществил это с помощью сказок.

Андерсен был чрезвычайно плодовит в любом жанре, за который брался, будь то роман, путевые заметки, стихи или драма. Но известность приобрел исключительно благодаря своему личному открытию - уникальным сказкам, в которых обычная жизнь и сверхъестественное так переплетены, что это поражает воображение гораздо сильнее, чем в сказках Гофмана, Гоголя или Клейста, не говоря о возвышенно-ужасном, но неотвратимом Эдгаре По.

Сексуальное разочарование, скрывающееся за всем творчеством Андерсена, обрело воплощение в образах ведьм и ледяных искусительниц, в андрогинных принцах. Д.Х.Лоуренс оставил нам великолепный критический девиз: "Доверяйте сказке, а не ее автору". Андерсен говорил, что написанные им сказки - история его жизни. Критики и биографы верят ему, но я отношусь к этим словам скептически. Как и в случае Уитмена, написанное Андерсеном, представляясь простым, на поверку оказывается сложным. В наибольшей степени Уитмена и Андерсена объединяет характерный уход в сторону от изначально заявленной темы. Уитмен провозгласил себя поэтом демократии, но его поэзия герметична и элитарна. Андерсена называют родоначальником "детской литературы" (термин, которым мы пользуемся последние два столетия), однако за исключением нескольких ранних сказок его творчество не более доступно детям, нежели проза Кафки или Гоголя. Ведь Андерсен писал для необыкновенно умных детей любого возраста: от девяти до девяноста.

Иногда мне кажется, что все-таки моя любимая история - "Ожерелье". Вроде бы двухстраничная "мелочь", но в нее втиснуто не меньше жизни и смысла, чем в притчи Кафки.

Написанное в 1848 году, после поездки в Англию, "Ожерелье" переполнено иронией как в отношении собственной страсти к саморекламе, так и по поводу датской прессы, весьма раздраженной заграничными гастролями "человека-оркестра" Андерсена.

Один из наиболее странных и величайших талантов Андерсена-рассказчика заключается в том, что его истории живут в анимистичном космосе. Всякое дерево, куст, животное, предмет, деталь туалета обладает беспокойной душой, голосом, сексуальными желаниями, стремится занять свое место в жизни, ощущает страх перед смертью. В реальной жизни Андерсен страдал то манией величия, то депрессией, а в его сказочном мире русалки и снежные королевы, лебеди и аисты, утята и гусята, ожерелья и подвязки, снежные люди и лесные нимфы, ведьмы и зубные боли обладают сознанием; они бывают добрыми и жестокими; совсем как люди, надеются на спасение.

Мнимый христианин Андерсен с самого начала был самовлюбленным язычником, почитавшим Судьбу - садистическую богиню, которую можно назвать Немезидой. Его гениальность восходит к древнему анимизму, даже более старшему, чем "Сказки 1001 ночи". Шекспир, самый универсальный из гениев, несомненно, повлиял на него своим "Сном в летнюю ночь", где очаровательные эльфы, чудесная четверка - Горчичное зерно, Мотылек, Паутинка и Душистый Горошек - становятся слугами Основы. Эти маленькие существа настолько андерсеновские, что, игнорируя хронологию, можно подумать, что Шекспир заимствовал их у датчанина, с той лишь поправкой, что у сказочника из Оденсе образы более темные. Вселенная Андерсена переполнена жизнью, но не очень добра.

Подобно Блейку и Уитмену, Андерсен жил в реальности, где не было неодушевленных объектов, где чувствовали каждый камень и сорняк, любая неровность каменного забора. Но Блейк и Уитмен были пророками апокалипсиса, заклинавшими вещи вновь обрести человеческие формы. Андерсен, как и его датский собрат Гамлет, - пророк уничтожения. Крошечная история "Ожерелье" - такая же попытка постичь себя, как и монолог Гамлета. По Андерсену, Ожерелье настаивает на свадьбе, но ему противостоят Подвязка, Горячий Утюг, Ножницы и Расческа. Все идет замечательно, но в итоге Ожерелье, оказавшись в мусорной корзине, покорно признает: "Давно пора, чтобы меня превратили в белую бумагу". К тому времени я уже полюбил Ожерелье и был просто шокирован последним абзацам:

...И вот что случилось. Все лохмотья превратили в белую бумагу, и Ожерелье превратили в ту самую бумагу, на которую мы сейчас смотрим, на которой напечатана эта история. А все потому, что оно все время хвасталось тем, чего никогда не было. Нам следует помнить об этом, потому что никто не знает, не окажемся ли мы сами в корзине с лохмотьями и не сделают ли нас белой бумагой, на которой напечатана вся наша история, включая глубочайшие секреты, а не вести себя подобно Ожерелью, бегая туда-сюда и свои секреты разбалтывая.

Среди современников Андерсена можно поставить между Диккенсом, у которого датчанин явно загостился, прожив пять недель вместо двух, и Толстым, любившим простоту и непосредственность его повествовательного метода. Любой сочинитель "между Диккенсом и Толстым" обречен на исчезновение, но Андерсен выдерживает это соседство столь же жизнерадостно и беззаботно, как справляется с жизнью его стойкий оловянный солдатик. Однако ни Толстой, ни Диккенс не были столь безжалостны. Не более безжалостны, чем природа и история. Андерсеновские грезы, гораздо более свободные от истории и природы, часто жестоки, даже садистичны, возможно, вследствие его андрогинной направленности. Согласно Фрейду, труд освобождает от раздумий о прошлом сексуальном опыте и воспоминаний о детском сексуальном любопытстве. Андерсен, желавший остаться ребенком, выуживал из сексуальной энергии прошлого живость и яркость искусства.

Все биографы подчеркивают, что в Андерсене жили два разных человека: в Дании он датчанин, ранимый и мучающийся от нереализованности; за границей - шоумен, вундеркинд Веймара и Лондона, вечный бродяга, плывущий в Византию. Непосредственный, как ребенок, в Дании и за границей Андерсен ребячился, грезя наяву, подобно Байрону до него и Хемингуэю после. Байрон и Хемингуэй, насколько мы знаем, были тоже андрогинны, хотя гораздо более сексуально активны, чем Андерсен, ходивший в бордели за тем, чтобы, ни в коем случае не притрагиваясь, только смотреть. Однако по-настоящему похож на Андерсена Уитмен, чья сексуальная жизнь, не считая одной или двух неожиданных встреч, была замкнута на себя.

Андерсен флиртовал дома и за границей и, подобно Кьеркегору, был теоретиком обольщения, но по сути он - памятник нарциссизму. Два главных писателя золотого века Дании были мономаньяками, преследовавшими самих себя. Вроде капитана Ахава, гнавшимся за Белым Китом. Но, в отличие от американца, оба датчанина оказались слишком проницательны, чтобы гарпунить того, кто, как каждый из них понимал, был лишь их солипсическим видением. Их обоих отличает тонкий ум Кьеркегора, соперничающий с проницательностью Шопенгауэра, Ницше и Фрейда, и одновременно, древняя мудрость фольклора, которой придерживался Андерсен, умевший сказать и представить себе все, что угодно, но уклонявшийся от практических последствий написанного, либо их перечеркивавший.

Оригинал статьи

Перевод Ольги Фадиной