Кем был Жан-Поль Сартр? Был ли он величайшим свободолюбивым философом XX века? Или наиболее влиятельным в свою эпоху апологетом тоталитаризма? Спустя более чем два десятилетия после его смерти французские интеллектуалы пытаются примирить этих двух Сартров. В парижских кафе снова можно услышать вопрос: "Вы приверженец Сартра?". Среди недавних бестселлеров во Франции - новая биография Сартра и несколько исследований, воздающих дань уважения его творчеству. Одно из них - "Сартр: философ двадцатого века" Бернара-Анри Леви - было недавно опубликовано на английском языке. Происходит своего рода реабилитация, и нетрудно увидеть, что за этим стоит.

Сартр - интеллектуальная суперзвезда и "священная корова", равных которой нет в англоговорящем мире. Даже во Франции поиск фигуры равного калибра возвращает нас аж к Вольтеру. На похоронах Сартра в 1980 году толпа из 50 тысяч человек следовала за кортежем по улицам Парижа до самого Монпарнасского кладбища. Этот маленький, страшненький косоглазый писака сделал немало. Он создал экзистенциализм, философию, с которой можно мириться. Его трактаты и романы продавались миллионными тиражами; его пьесы ставились с оглушительным успехом; его публичные лекции собирали толпы народу. Он учредил Libération, которой суждено было стать самой влиятельной газетой левого направления, и Les Temps Modernes, долгие годы бывший главным интеллектуальным журналом страны.

Благодаря неоспоримому интеллектуальному авторитету Сартр мог на равных сражаться со своим злейшим противником Шарлем де Голлем, несмотря на то, что тот был главой государства. ("Франция Вольтеров не арестовывает!", - сказал о нем генерал.) Он оскорбил Нобелевский комитет, отказавшись от премии по литературе в 1964 году. Будучи великим séducteur (соблазнителем), он содержал одновременно несколько любовниц, а вечно преданная ему основоположница феминизма Симона де Бовуар работала на него в качестве сводни. (Поскольку ее фамилия звучала по-английски "бобер", он всегда называл ее Le Сastor - "бобер" по-французски.) Если соединить некоторые черты Бертрана Рассела, Артура Миллера, Ноама Хомского, Сола Беллоу, Леонарда Коэна и Мика Джаггера, возможно, получится нечто близкое к Сартру. (Поразмыслив хорошенько, придется добавить в этот коктейль и Тимоти Лири - из-за экспериментов Сартра с наркотиком мескалином, развивших в философе навязчивую фобию, будто его преследует некий гигантский омар.)

Франция - страна с культом философии: ее преподают в институтах, обсуждают в литературных кафе. Но насколько хорошим философом был Сартр? Некоторые критики утверждают, что, создавая экзистенциализм, он попросту взял идеи Хайдеггера и придал им французский шарм. Они ворчат, что "Бытие и ничто" Сартра - то же "Бытие и время", куда вставлено несколько пикантных пассажей об анусе и любви по-итальянски. Это несправедливо. Безусловно, верно то, что Сартр, выросший в эльзасской семье, где говорили на двух языках, многим обязан германской мысли. Однако отправной точкой его философии была, как он всегда настаивал, формула Декарта "Мыслю, следовательно, существую". Сознание, ядро нашего существования, есть пустота, или "негативность", которая должна заполнить свою природу путем случайных выборов - такова идея, стоящая за знаменитым афоризмом Сартра "Мы приговорены быть свободными".

Несмотря на феноменологическую сложность своей философской системы, Сартр сумел сделать ее привлекательной. Всякий мог стать экзистенциалистом, а в особенности молодежь. На смену тевтонскому ужасу Кьеркегора и angst Хайдеггера пришла игривость Сартра. В подземных пещерах Сен-Жермен-де-Пре танцы под джазовую музыку считались наивысшим выражением экзистенциализма. Никогда еще серьезный философ не имел такого влияния на ночную жизнь города. Сартр даже написал довольно красивую песню, которую великая певица Жюльет Греко исполняла в Rose Rouge.

Классический период Сартра как философа закончился к концу 1940-х. Война политизировала его. (Пробыв некоторое время в немецком лагере для военнопленных, он провел остаток войны в оккупированном немцами Париже, где, по крайней мере как ему казалось, входил в Сопротивление). В начале пятидесятых, в самый разгар "холодной войны", он осознал, что "переживает невроз": несмотря на свою философию действия, он был просто буржуазным писателем вроде Флобера. Он увлекся марксизмом и решил вступить в коммунистическую партию - как раз в то время, когда были документально подтверждены преступления Сталина и другие представители интеллектуальной элиты выходили из партии. Философ, прежде проповедовавший свободу, мутировал в "Сартра тоталитарного".

В этом есть нечто карикатурное, но в последующие два десятилетия в биографии Сартра действительно были постыдные моменты. Он порвал с Камю, потому что последний осудил тоталитаризм. Он промолчал по поводу ГУЛАГа ("Писать о советских исправительно-трудовых лагерях не было нашей обязанностью") и оправдал "чистки" Сталина, а позднее и Мао. Когда невозвращенец Виктор Кравченко опубликовал "Я выбрал свободу", первый взгляд изнутри на ужасы сталинизма, Сартр написал пьесу, в которой намекал, что Кравченко был креатурой ЦРУ. Даже занимая правильную позицию, Сартр мог оставаться нравственно глухим. Протестуя против войны во Вьетнаме, он убеждал Советский Союз напасть на американцев, невзирая на риск ядерной войны. А выступая за независимость Алжира, писал (в предисловии к "Проклятым Земли" Франца Фанона), что для африканца "застрелить европейца - все равно что разом убить двух зайцев: одновременно уничтожить и угнетателя, и человека, которого он угнетает".

Сартровская философия свободы решительно не вязалась с марксистской доктриной исторической необходимости. Он попытался объединить эти два понятия в своей "Критике диалектического разума" (1960), но в итоге утонул в потоке красивых фраз. Как бы то ни было, экзистенциализм вышел из моды к шестидесятым. Его сменил структурализм Леви-Стросса и Альтюссера, утверждавший, что человек, будучи далек от полной свободы, есть не более чем средоточие социальных и лингвистических сил. И тем не менее вокруг Сартра сохранилась аура интеллектуального авторитета. Разочаровавшись во французской компартии, он занялся маоизмом и делом освобождения третьего мира, агитируя на улицах Парижа и у ворот пригородных заводов Renault. Тем временем во внушительной биографии Флобера "В семье не без урода" он поставил перед собой самую безнадежную интеллектуальную задачу: примирить экзистенциализм, феноменологию, марксизм и психоанализ. Но в 1973 году, закончив лишь три тома из запланированных пяти, он потерял зрение, а на излете десятилетия скончался.

В свете несколько сомнительного последнего этапа профессиональной карьеры Сартра возникает вопрос: почему он снова становится объектом поклонения? В конце концов, французские интеллектуалы существенно поправели с момента его смерти. Бернар-Анри Леви, в настоящее время самый популярный среди парижских философов, стал знаменит в конце 70-х как один из "новых философов", прогремевших благодаря развенчанию тоталитаризма марксистского толка. Позиция таких мыслителей, как Камю и Раймон Арон, храбро оппонировавших Сартру намного раньше, после их смерти была признана честной. Так почему же Леви в своей новой книге заодно с теми, кто повторяет печально известную формулировку: "Я предпочту заблуждаться с Сартром, чем быть правым с Ароном"?

Вот примеры высказываний, услышанных мною некоторое время назад в Париже во время "круглого стола", где собрались разнообразные сторонники Сартра (включая Леви):

"Сартр принес нам одновременно и болезнь - тоталитаризм - и противоядие: свободу".

"Сартр изобрел вакцину, но забыл сделать прививку самому себе".

"Трагедия Сартра в том, что он растратил часть своей гениальности на Брежнева, Кастро, Ким Сунг-Ила и Хо Ши Мина. Эта часть потеряна. С другой стороны, тысячи алжирцев обязаны Сартру тем, что их больше не пытают".

"Неизменная бесчувственность Сартра явилась следствием его интеллектуальной мощи".

"И Вольтер ошибался".

Чувство, которое возникло после дискуссии у меня, - глубочайшая ностальгия. Сартр был Последним Интеллектуалом. Да, во Франции по-прежнему встречаются писатели философской направленности, марширующие на демонстрациях. (Один из них, Люк Ферри, даже стал министром образования страны.) Но никогда больше не появится фигуры, сочетающей в одном лице теоретика, литературного колосса и активного политического деятеля, - такой фигуры, как Сартр. В сравнении с ним сегодняшние французские интеллектуалы выглядят жалкими технократами. К счастью, с исторической точки зрения они оказались на стороне победителей и могут позволить себе проявить к нему милосердие, вслед за де Голлем провозгласив: "Sartre, c'est aussi la France" ("Сартр - это тоже Франция").

Оригинал статьи

Перевод Анны Плисецкой