Лама, чуваш и культовая скрипка

Елена Лебедева

Как-то прогуливаясь возле метро "Пушкинская", один скрипач увидел ламу.

И стало ему невдомек: что может думать лама, стоя вот тут на "Пушкинской"? Может быть, то, что она на Марсе? Скрипачу стало жалко ламу, он продал черный старинный рояль "Блютнер" и на вырученные деньги выкупил ламу из околометрошного плена. Привел домой, поселил на балконе, соорудил подобие горного ландшафта и стал с ней поживать. Лама требовала особенной пищи, специального ухода, страсть как надоедала соседям и мало-помалу вводила небогатого скрипача почти в нищенское состояние.

Однако, как утверждают очевидцы, с появлением ламы в жизнь скрипача пришли успех и признание. Публика - и чем дальше, тем более широкая - узнала имя Алексея Айги и назначила его вскоре культовым скрипачом и новым русским композитором.

А до того - несмотря на то, что Айги давно уже занимался музицированием, устроил с десяток различных музыкальных акций и перформансов, создал ансамбль "4:33", в котором виртуозно соединил звучание академических инструментов с голосами электронных, - глянцевые журналы о нем не писали. Вы, - говорили, - не в нашем формате. Академические музыканты недолюбливали за особую, свойскую, неклассическую манеру игры и небрежение традициями. Андеграундные же светила считали пришлым: дескать, явился незнамо откуда, а туда же. Ладно бы хоть из Свердловска, а то ведь из какой-то просто совершенной тартарии. И ладно бы бил в бубен. А то ведь - скрипач!..

Айги везде был чужим.

Но аутсайдером становиться не желал. Хотя бы потому, что быть аутсайдером всеми считалось как-то нелепо и непонятно зачем.

Ну, вот и появилась лама. Вместе с ней стали случаться заказы. Считается, что лишь немногие знают, что такое для обедневшего скрипача заказ. Даже лама. А на самом деле это знает почти каждый. И почти каждый может понять, что когда Айги пригласили сыграть на международном фестивале "Альтернатива", он согласился не сразу. Но согласился.

Сейчас, когда понятие альтернативы давно уже растворилось в болтанке бытия, когда постирались все границы, прежде отвечавшие за то, что принято называть моветоном в приличном обществе, что - бонтоном, а что - собственно - бетоном, - теперь, короче, сложно представить всю значимость того приглашения.

А вот не будь его, и не заметили бы Айги на фестивале немцы. И не отвели бы в Культурный Институт им. Гете, где всем было плевать, что его репертуар находится вне модельных эстетических рамок и стилистических направлений, а также на промоушн (отсутствующий совершенно), на биографию... Так вышло, что как раз там и как раз тогда был просто необходим новый человек, новый музыкант, новый звук и новый образ.

Все-таки немец - он не глуп и не жаден. Потому что правильно научен чувствовать подходящий момент и для коварного вооруженного нападения, и для правильного вложения средств. И еще: германец любит порядок!

Короче, не будь германца - кто бы заказал Айги музыку к немому кино? Фильм значился культовым: "Метрополис". Фриц Ланг.

А спустя какое-то время на сцене модного московского театра случилась премьера. Публики набилось, что маковых зерен, и вся она в едином порыве отметила рождение "нового русского композитора". Американский музыкант Нил Леонард III (третий), прежде сам писавший звуковую дорожку к "Метрополису", признал, что музыка Айги - лучшее из всего, что для Ланга было написано. Музыкальные критики неистовствовали - "он наплевал на все правила приличия! мальчишка! как можно доверить писать музыку к Лангу какому-то академическому панку?!"

Однако Центру им. Гете работа Айги понравилась. Там, в частности, решили, что получившаяся музыка удивительно точно легла "на основное механистическое течение фильма". А если бы не понравилась? Подписал бы Гете с Айги еще один контракт?

Вскоре Айги уже писал по всем кинематографическим поводам. Озвучил "Куклу" Эрнста Любича. К столетию кино - "Зимний сад" братьев Складановски. Съездил на гастроли в Германию в рамках фестиваля "Берлин-Москва", привез ворох немецких газет с лестными отзывами по своему поводу ("новая звезда минимализма", "русский Майкл Найман", "неистовый скрипач, покоривший Германию") и все такое. Ну, и совсем уже было свыкся с амплуа западного любимца, а в свое оправдание говорил (право - странно!), что время его музыки в России не пришло.

В отечестве тогда действительно модно было слыть "как бы искусственным" и "что ли вторичным". Такой представлялась "осевая тенденция актуальных художественных практик". Все либо превращалось во вторсырье, либо лепилось из вторсырья. Люди вместе с бутылками и обертками пропихивались через фабрику переработки отходов, прогонялись по нескольку раз и отливались в стерильные формы и формулы вторичности.

А Айги мешал все эти формы и формулы в себе, сам работая как русская фабрика ресайклинга, только сырье стремился находить первого все ж таки разбора. Вот и не востребовался.

Но вот теперь приобрел качество, очень важное для получения заметной роли в российском артистическом капустнике - продался Западу. В самом прямом смысле.

А озвучив энное число шедевров немого кино, Айги заработал репутацию композитора, исправно пишущего "говорящую музыку". Музыку, где интонации странным образом соответствуют калейдоскопу синематографических знаков.

Поэтому, вероятно, Общественное российское телевидение, взявшись за реанимацию отечественного немого кинематографа (первым "пациентом" стал знаменитый "Дом на Трубной" Б.Барнета), обратилось за помощью к Айги. В означенный срок ОРТ заговорило важным мужским баритоном: "Вера Марецкая приходит в Дом на Трубной под музыку Алексея Айги". В канун 850-летия Москвы жители столицы и необъятной родины увидели и услышали на экранах Москву 1928 года. Услышали и изумились. За почти 70 лет нравы столицы удивительно мало переменились. Коммунальный быт навсегда ушел из жизни большинства москвичей. Но их повадки, щербатые тарелки, стукачество, порядочность, управдомство и самоуправство, себялюбие и правдоискательство остались, как только что придуманные. А Айги вписал их в ноты.

Их не пощадило время, разделившее квартиры, и они разнеслись кто куда - по разные стороны быта и бытия.

Судя по всему, уже после трех минут просмотра фильма Айги понял, что сможет его озвучить. Кадр тянул на себя музыку. Составлять музыкальный текст из звуков битых тарелок, крика петухов, стона соседок, плеска селедок и скрежета машин было легко и приятно.

Творилась культурная провокация - на первом канале, на ОРТ, прозвучала музыка не попсовая, не массовая, несмотря на общепринятое роковое звучание, а внутренне эстетская, и - как говорят, да и как мне сдается - очень тонкая. Сложно сконструированная, полная цитат и аллюзий, отсылок к джазу - тому, еще советскому, - эта музыка помогла воспринять как бытовую комедию двадцатых годов отснятую вчера кинометафору нынешних дней. Даром, что переоделись и выучились важной походке...

Двадцатые годы воспряли и принялись активно взаимодействовать с девяностыми. Потому-то и бабушки с песиками, и затянутые в кожу юнцы, и скептические интеллектуалы, не говоря уже о свободных, вечно голодных и нетрезвых художниках, полюбили эту черно-белую фильму про трамвай, утку, окна, бедную девушку, для которой специально под конец изобретут хэппи энд с торжествующей социальной справедливостью и простым человеческим счастьем.

Айги после долгих лет мытарств и битв с медиа-химерами, привыкшими летать по торным эфирным коридорам, тоже сконструировал себе хэппи энд, имя которому "Дом на Трубной".

Кто бы взялся теперь его написать маслом - Дом на Трубной - в манере Дейнеки или Герасимова? Если вы там были - поймете, почему так. Осколки посуды и электрический поезд, увозящий неизвестно куда. А вдоль путей опадают листья, и малость солнца, и пивная пена. И в свете софитов один такой музыкант растирает линию успеха на ладони. Дом на Трубной.

С тех пор Айги в фаворе.

На дне рождения отца, того самого поэта Айги, он в присутствии президента Чувашии выдает на своей скрипке совершенно безумный фри-джаз, и один председатель колхоза обещает ему подарить корову - "только пусть замолчит" (право, Чувашия и президент - это отдельная роскошная тема)...

Он выпускает компакт-диски. "Падение" - своеобразная музыка-мистификация, записанная с ди-джеем и фольклорным дуэтом, гремучая смесь прогрессивного рэйва, аутентичного фолка и минималистской импровизации. "Сказки сестер Гримм" - посвящение памяти Дмитрия Покровского, цепь экспериментов с русской фольклорной традицией - реверанс, быть может, запоздалый - тетушке Эклектике.

Ведет в одном эстетском журнале обличительную рубрику о масс-медиа и вышитых на знаменах псевдогероях, которую там моментально нарекли "Негатив Айги".

Организует движение за объявление современной музыки нашей радостью и заботой, устраивает пресс-конференции и вручает премии - 4 рубля 33 копейки. Все недоумевают, где Айги возьмет копейки? А вот она тут и деноминация...

Все спрашивали, к чему он писал музыку "для Малого зала"? Зачем оккупировал сцену Консерватории? С какой стати установил там ударные инструменты, усилитель и выдвинул вперед бас-гитариста? А он с фурором и небрежностью к устоям берет и исполняет. Профессора Консерватории и музыковеды ругают эту небрежность "нарочитой" и фурора ему не прощают, брезгливо нарекая "выскочкой". В чем, на самом-то деле, как известно, ничего обидного нет.

И потому Айги обещает им к встрече Третьего тысячелетия написать симфоническую поэму "Веку - конец!" А они ждут и делают вид, что терпеть его не могут. Хотя всем кругом понятно, что им так просто положено.

А то, что "Нику" Айги не дали за его последнюю работу - музыку к милому и уже старому фильму Тодоровского "Страна глухих" - так это не от жадности или дурного отношения. И даже не за то, что в кулисах называют: "не масскультовостью"...

Друзья Айги объясняют неудачу просто: он отдал свою ламу в зоопарк. А корову ему так и не подарили. Не остановился.