Русский Журнал
СегодняОбзорыКолонкиПереводИздательства

События | Периодика
/ Политика / < Вы здесь
Сам себе Остерман
Дата публикации:  29 Августа 2000

получить по E-mail получить по E-mail
версия для печати версия для печати

М.Ю.Соколову, печальнику Русской земли

Практические шаги, предпринимаемые Владимиром Путиным и его администрацией, вызывают в памяти самые яркие страницы прошлого нашего любезного Отечества. Никому неведомо, что произойдет за четыре (восемь, девять, одиннадцать?) лет его правления, но блестящее начало, полагаем, не позабудется никогда. Только недостаток квалифицированных стихотворцев, преподносящих главе государства какую-нибудь "Оду на взятие Гудермеса" или "Размышления о Божием Величестве при утверждении новой концепции Федерального собрания РФ", мешает обществу осознать всю справедливость сближения политики нового российского руководства и управленческой практики великих российских государей: Петра и Екатерины. Впрочем, памятуя извечное холуйство отечественного, с позволения сказать, "истеблишмента", рискнем предположить, что за этим дело не станет, и вскоре мы будем свидетелями полномасштабного прославления нового государя, во земле российской просиявшего.

Излишне говорить, что в таком случае всякий содержательный разговор о соответствии современной власти ее славным, хотя и не всегда успешным образцам окажется крайне затруднительным. Перспектива весьма и весьма печальная, поскольку степень продуктивности исторических аналогий для русского политического процесса общеизвестна. Дело не только в его вошедшей в пословицу повторяемости, но и в буквальном тождестве задач, встающих перед верховной властью всякий раз, когда она всерьез принимается за дело управления. Царей сменяют партфункционеры, за реформами следуют контрреформы, политическая и хозяйственная жизнь совершают полный круг, чтобы в один прекрасный момент все вернулось к исходному рубежу. По одну сторону от него правительство, тщетно пытающееся модернизировать Россию, по другую сторону - собственно Россия, последовательно уклоняющаяся от насильственного переустройства. Потому стоит лишь перевалить через заветный рубеж, и исторические аналогии напрашиваются сами собой.

Так, всякий государственный деятель России, не желающий мириться с господствующим положением вещей, обрекает себя на сопоставление с Петром Великим. Величие замысла, равно как и непоследовательность его воплощения, делает Петра идеальным образцом для всякого российского реформатора. Избежать сравнения не удалось ни императорам Николаю Павловичу и Александру Павловичу, ни плебеям Ленину и Сталину. Не минует это и Путина, тем более что первые законодательные движения нового Президента РФ, казалось бы, как нельзя более соответствуют трафаретному образу государя-модернизатора. В таком случае Чечня легко рифмуется с подавлением стрелецких бунтов (внутреннее усмирение), учреждение федеральных округов с губернской 1708-1709 годов реформой (внутреннее устройство), проект президентского совета - с образованием в 1711 году Сената (внутреннее управление). Выходит складно, но не вполне справедливо.

Петр не столько управлял, сколько властвовал. Своей задачей он видел устроение основ, на фундаменте которых со временем на месте прежнего полуазиатского царства возможно было возвести государство нового типа. Наречение себя императором (1721) лишь формально завершало подзатянувшийся процесс заложения первого кирпича, обожженного в печах соперничества с Софьей Алексеевной и баталиях Северной войны.

Насколько сложно приходилось и власть предержащим, и их подданным на этом пути, можно судить хотя бы по тому, что законодательная база постпетровской России так и не была сведена к непротиворечивому единству и по истечении ста, и по истечении двухсот лет. Благие намерения Николая I, попытавшегося было кодифицировать, то есть привести к непротиворечивому единству, все законы и подзаконные акты империи, так и остались не более чем намерениями. Трудно сказать, была ли Российская Империя, как это склонны представлять некоторые публицисты, колоссом на глиняных ногах, но то, что ее законодательство более всего напоминало соломенное чучело, не вызывает ни малейшего сомнения.

В законодательном, да и во многих других отношениях деятельность Петра Великого в высокой степени корреспондирует с управленческой практикой первого Президента России Бориса Ельцина. В обоих случаях пафос первооткрывателя и учредителя замещает целесообразность, а некритическое следование избранным для подражания образцам оказывается пагубным для развития органических институтов российской действительности. Подозрительность к органическим явлениям, вообще, следовало бы считать отличительным свойством этих правителей. Это и понятно: всякая общественная деятельность вступает в невольное противоречие с государственным делом. И Ельцин, и Петр вынуждены были учитывать глухую социальную оппозицию как проводимой им политике, так и себе лично - отсюда и недоверие к любым формам самодеятельности, частью разрушительной, но частью и конструктивной. Забвение органического устройства - в принципе понятное и извинительное - приводило к совершенной потере всяческих ориентиров, что на практике выливалось в крайние формы общественного поведения и неоднородность властных распоряжений, словно бы неотцентрованных, метивших во все подряд цели, подвернувшиеся на пути законодателя.

Ничего подобного мы не обнаруживаем в деятельности президента Путина. Социально-представительская роль исполняется им безукоризненно. Общественное мнение учитывается им ровно настолько, насколько это необходимо для сохранения имиджа жесткого, но вежливого политика. Что же до регламентирующих актов... Да, миновало еще слишком мало времени, чтобы судить о направлении законотворчества его администрации, да, расположение публики - вещь переменчивая, и сегодняшний любимец домохозяек и отставников через пару месяцев подвергнется тем более ожесточенным гонениям, чем большие, как правило ничем не подкрепленные надежды возлагаются на него сегодня. Но уже имеется удачный опыт прохождения законов через Думу; уже - или еще - он обладает относительным законодательным большинством; и √ наконец - впервые за долгие годы государственной власти оппонирует общество, в принципе понимающее необходимость и в принципе примирившееся с направлением перемен, что сохраняет надежду на хотя бы относительную последовательность в принятии и исполнении нового законодательства.

Возможно, это утопия, и сила социальной инерции в очередной раз восторжествует над силой социального движения. Хотя на сей раз, как представляется, дело не столь уж безнадежно. Залогом тому пресловутые исторические аналогии.

Всякий раз, когда заходит речь о российских реформах, говорится о чем угодно, кроме их экономической целесообразности. Зачастую создается впечатление, что уважаемые публицисты (политологи, историки, журналисты) либо чудесным образом минуют это очевидное соображение в своих умственных расчетах, либо сознательно вводят публику в заблуждение. Второе - более вероятно, поскольку правда, как это часто случается, весьма неудобна. Заключается же она в том, что, пожалуй, ни одна из крупнейших постпетровских реформ в области экономики никоим образом не вызывалась необходимостью собственно хозяйственной. Помещичье землевладение вкупе с крепостным правом, как становится вполне ясным теперь, к 1861 году функционировали вполне исправно. Не было решительно никаких оснований, кроме истерического вожделения передовых общественных деятелей и понятного желания встать с веком наравне, отменять его.

То же соображение в полной мере следует распространить и на учреждение в России промышленности. Петровский указ об учреждении в городах цехов (1722), по идее создававший новые хозяйственные механизмы, вызывает в памяти самые что ни на есть средневековые установления. Вместо развития ремесел он - как и всякий ценз, законодательно закреплявший возрастные и профессиональные ограничения, - на практике приводил к их стагнации. Другое петровское же распоряжение, с виду способствовавшее промышленному развитию России, указ о посессионных крестьянах (1724), разрешавший открывать частные мануфактуры, с одной стороны укреплял предпринимательскую инициативу, но - с другой - насаждал экстенсивное производство, практически безразличное к эффективному рынку, да к тому же еще более усугублял и без того бедственное положение отечественного сельхозпроизводителя. Стремление русских государей соответствовать просвещенной Европе очень часто выходило боком.

Что и говорить, материально-технический прогресс - штука жестокая, но в России он норовил принять какие-то уж совсем безжалостные формы. Потому столь легко объясним всегдашний консерватизм и безразличие большей части ее населения, искренне не понимавшего смысла, а потому бывшего не в состоянии принять сути общественных изменений, насаждаемых сверху.

Владимир Путин получил принципиально другую страну. Кажется, она внутренне готова к переменам и потому просто обречена приветствовать едва ли не всякое нарушение существующего нынче статус-кво. Причем едва ли не впервые достигнуто это понимание пресловутым органическим путем: не посредством бесплодных идейных баталий, к которым остаются безучастны все, кроме их фигурантов, но путем массового переживания - точнее было бы сказать "проживания" - общественно-экономических иллюзий. Хозяйственная целесообразность реформирования экономики сегодня осознается обществом вполне. Столь же определенно и понимание того направления, по которому должно следовать.

На смену преимущественно учредительной петровско-ельцинской модели управления деятельностью естественным образом должна прийти модель оградительно-распорядительная. Следуя избранной нами логике, ее стоило окрестить ...-путинской, подставив на место многоточия качественное прилагательное, образованное от имени государя/государыни Икс, задачи правления которых в наибольшей степени могут быть соотнесены с современными задачами, стоящими перед Президентом России. Забавная словесная игра? Возможно. Но победить в ней означает, по нашему мнению, не просто разрешить хитроумную шараду или прочертить затейливую историческую параллель. Установив степень преемства двух эпох, мы получаем хоть бы и приблизительные основания судить об опасностях, стоящих на пути реформирования России, относительных темпах ее развития и общих контурах того метода, который, согласно аналогическому инструментарию, окажется в сложившихся условиях максимально эффективным.

Велик соблазн простейшего сопоставления. Как на смену Ельцина пришел Путин, так и Петру Великому наследовала Екатерина I. Просто, но неубедительно. Даже поверхностное взыскание истины обнаруживает всю приблизительность такой логики. Екатерина, будучи только и исключительно женой императора, не принадлежа к знатному роду, не могла быть самостоятельной политической фигурой. За ее спиной легко угадывался Верховный тайный совет (учрежден в 1726 году), фактически руководивший государством. Совет, как известно, был призван примирить так называемые "старые" и "новые" аристократии, консолидировать традиционную и собственно петровскую элиту на основе согласительного управления Россией. Как тут не вспомнить правительство В.С.Черномырдина, где на схожих основаниях рука об руку трудились гг. Рак, Щука, Сосковец и Чубайс.

Правление Петра II, пришедшего на смену Екатерине, и вовсе никак не соотносимо с современностью. Единственное, чем прославился пятнадцатилетний царь, так это своей страстью к охоте да любовной связью с тетушкой, будущей императрицей Елизаветой Петровной. Без комментариев.

Но после смерти юного государя и до воцарения дочери Петра Великого минула целая эпоха, эпоха Анны Иоанновны. Годы ее правления (1730-1740) принято - вероятно, с легкой руки И.Лажечникова, автора романа "Ледяной дом", - считать периодом помрачения государственного рассудка. Бывшая курляндская герцогиня, оказавшись в Петербурге, отказывалась верить своему счастью и проживала каждый день как последний. Наряд сменялся нарядом, за забавой следовала забава, и без того не слишком приемистая казна и вовсе опустела. Так говорят.

При этом как-то упускается из виду главное завоевание ее царствования - восстановление полновластного самодержавия. История с навязанными ей Верховным тайным советом кондициями - обязательствами аристократических привилегий - многократно описана в литературе. Обычно после изложения всех фактов следует грустное послесловие: в очередной раз была попрана русская свобода. Но это лирика: "Мы ждем с томленьем упованья// Листок кондиции святой,// Как ждет Бирончик молодой...", - а правда заключалась в том, что русская аристократия, не думавшая ни о чем, кроме собственной выгоды, была отодвинута на периферию политического процесса. Новое царствование она встречала несколько поредевшей: казнены были Долгорукие и Волынский, множество других аристократических фамилий были подвергнуты опале вплоть до высылки в Сибирь - поредевшей, но несколько отрезвевшей. Увы, цена здравомыслия оказалась велика. Зарвавшихся Рюриковичей и Гедеминовичей пришлось заместить огромным количеством немцев, специально для этих целей в ту пору выписывавшихся в Петербург. Но курляндцы и вестфальцы, сколь бы много их ни явилось, не в состоянии были принести России настолько большого вреда, сколько неминуемо породили бы митавские кондиции. Соплеменники Миниха и Левенвольде попросту не обладали для этого достаточными связями и бесстыдством.

Засилье иностранцев служило и еще одной благородной цели: оно выступало своеобразным катализатором процесса формирования национального сознания традиционной знати. Когда более чем столетие спустя Василий Розанов в своем "Апокалипсисе нашего времени" сокрушался: дескать, жаль, что миновалась германская оккупация, - он не столько привычно юродствовал, сколько говорил правду. Однажды немцы уже научили нас русскому патриотизму.

Пожалуй, единственным по-настоящему негативным следствием правления Анны Иоанновны стало вторичное, после Петра, и куда более острое соперничество двух управительных элит, условно называемых "немецкой" и "русской", сменявших друг друга каждое последующее правление вплоть до царствования Александра II. Излишне говорить, насколько в условиях единовластия такая ситуация ненормальна.

Сегодня все иначе. Начнем с того, что такого количества безработных немцев уже не сыскать. И слава Богу! Президент РФ не русский император - он не может просто царить, ему необходимо мыслить и действовать. Он сам себе Государь, сам себе первый министр, Анна Иоанновна, Остерман и Миних в одном лице. Ирония судьбы: служба Путина в Германии уже успела утвердить за ним славу человека жесткого, пунктуального и даже несколько чувствительного - ни дать ни взять "немец русский", как некогда именовали Александра I декабристы. Бестужев и Рылеев льстили Александру. Немца в нем выдавала лишь родословная да избыточная слезливость. То ли дело наш президент: по повадке, по сердечной склонности, по необходимости наконец? Чем не Остерман, чем не Миних? А если обратиться к этимологии, и вовсе красиво выходит: "Остерман" - человек с Востока...

Как когда-то Анна Иоанновна, Путин стоит перед необходимостью серьезного обновления правящей элиты. Как и она, впрочем как и всякий уважающий себя правитель, обладает собственным, хотя и весьма ограниченным кадровым резервом, наподобие павловским гатчинцам или николаевским остзейцам. О качествах этого резерва можно и должно спорить, но вполне ясно одно - он необходим. Опыт становления единовластия в России показывает сколь опасно расщепление элит. Поэтому при всем несходстве и одновременно тождестве ситуации 1730 и 2000 годов ясно одно - стратегической задачей команды Президента является консолидация правящего слоя. Без этого необходимого и достаточного условия Путин рискует воспроизвести пост-аннинскую ситуацию, при которой разобщенность элиты достигла опасного предела, что приводило к возмущениям 1762, 1801 и 1825 годов.

Впрочем, мы менее всего стремимся к тому, чтобы давать советы. В Администрации Президента, как можно было убедиться за последний год, работают профессионалы. Наша задача много скромнее. Осознавая всю приблизительность исторических параллелей, хотелось бы понять, где - в какой точке процесса становления государства - сегодня находится Россия. Дабы не обольщаться и не отчаиваться. Вроде как получается, что в 1730-м.

Что ж... До взятия Очакова осталось меньше шестидесяти лет.

До капитуляции Парижа - восемьдесят четыре.


поставить закладкупоставить закладку
написать отзывнаписать отзыв


Предыдущие публикации:
Вячеслав Глазычев, Без названия /10.08/
Владимир Кумачев, Сергей Казеннов, До основанья - а затем?.. /07.08/
Поскольку большая часть России не жила пока ╚по демократии╩, успех настоящих реформ в России может состояться только в режиме ╚обратной связи╩. Так что это проблема не только Путина, но и общества √ если оба, конечно, готовы к диалогу.
Сергей Земляной, Есть ложь, есть большая ложь, но есть ли еще и социология? /26.07/
Социологические опросы населения России стали ныне важнейшим функциональным элементом гигантски разросшейся машины PR. Своим опросом "Полит.ру" и ВЦИОМ пытались доискаться, до какой степени олигархам надо считаться с многомиллионной поддержкой Путина и можно ли дезориентировать, обесцелить эту поддержку.
Катерина Соколова, Заметки организма о человеке, или Ново-старый нарратив /24.07/
Аргументация патриотических изданий обрела новое качество. Знаменательно, что главные редакторы газеты "Завтра" Александр Проханов и газеты "Советская Россия" Валентин Чикин совместно поддержали слова и действия Владимира Путина. Это сигнал.
Сергей Земляной, Антропология российской власти /11.07/
Ельцин - политик не только харизматического, но и интуитивного, т.е. иррационального типа. У Ельцина были и остались совершенно специфические отношения со временем. Владимир Путин, "монархический наследник демократического президента" - это Совсем Иное, полная противоположность Ельцину и в большом, и в малом.


предыдущая в начало следующая
Илья Лепихов
Илья
ЛЕПИХОВ

Ольга Юмашева
Ольга
ЮМАШЕВА

Поиск
 
 искать:

архив колонки: