Русский Журнал
СегодняОбзорыКолонкиПереводИздательства

События | Периодика
/ Политика / < Вы здесь
Ре-конструкция России
Масс-медиа и политика в России девяностых

Дата публикации:  14 Декабря 2000

получить по E-mail получить по E-mail
версия для печати версия для печати

Глава первая

Слово и дело

Политизация масс-медиа

Нельзя сказать, что управленческий аппарат Советского Союза находился в неведении относительно проблем советской экономики. Целью многочисленных реформ, которые проводились под патронажем многих генеральных секретарей, было сократить отставание СССР от стран капитала.

Начало реформ в СССР можно отсчитывать с апрельского пленума ЦК КПСС 1985 года, на котором новый генеральный секретарь партии впервые изложил стратегический замысел весьма обширных перемен.

Ключевым словом реформаторской стратегии стало "ускорение", которое тут же было подхвачено партийной пропагандой и средствами массовой информации, стало повторяться ими, как заклинание. "Ускорять", по Горбачеву, нужно было все и вся: и развитие средств производства, и социальную сферу, и деятельность партийных органов, но главное, научно-технический прогресс. Несколько позднее к стратегическим понятиям были добавлены также "гласность" и "перестройка". Гласность означала выявление всех недостатков, препятствующих ускорению, критику и самокритику исполнителей "сверху донизу", а перестройка предполагала внесение структурных и организационных изменений в хозяйственные, социальные, политические механизмы, а также в идеологию с целью достижения все того же ускорения общественного развития. Постепенно, однако, когда выявилось, что "ускорения" не происходит, упор стал делаться на "перестройку", и именно это слово оказалось символом горбачевского курса. 1

В книге "Гласность и советское телевидение" бывший руководитель финской телерадиовещательной корпорации Рейно Паасилинна последовательно показывает, как разворачивались события в СССР в конце восьмидесятых и в чем заключалась роль гласности в общем замысле реформ, а также исследует новую роль телевидения в обществе, ставшую следствием реализации этой политики.

Гласность изначально была не самоцелью, а инструментом демократизации и политических реформ, которые должны были укрепить социалистический строй в СССР. Освобожденная (но управляемая) печать была по сути единственным надежным союзником Горбачева в борьбе с консервативными силами в партийном аппарате. Особая роль отводилась телевидению. Горбачев первым из советских политиков понял всю его мощь в качестве политического оружия и средства для создания личного имиджа, позволявшую обходить партийную иерархию и обращаться к гражданам страны напрямую. По мнению Рейно Паасилинна, Михаил Горбачев был одним из первых советских политиков, которым удалось использовать возможности ТВ в полной мере. Это проявлялось во всем, вплоть до мелочей. Например, замечая в аудитории камеру, он умело ориентировался на объектив (среди современных политиков во всем мире это уже стало устойчивым профессиональным приемом).

Значение телевидения проявилось в ходе трансляции съезда народных депутатов. По сути дела, первый съезд стал огромной мыльной оперой, которая завораживала всю страну настолько, что улицы пустели. Однако, в отличие от конкурирующих латиноамериканских телесериалов, прямые трансляции политических событий, обильный поток документальных и художественных лент о преступлениях коммунизма способствовали политизации масс.

В телевещании была обнаружена сила, о существовании которой никто не подозревал, или, быть может, в которую никто не верил... На телеэкране происходило уникальное развенчивание политической власти. Важные исторические события и люди, партия, система, даже столь тщательно взлелеянные убеждения - ничего из этого не устояло перед взглядом общественности, все было разрушено или уничтожено. Люди узнавали механизмы власти, которые так строго держались в секрете. Наверное, ранее изменения такого масштаба невозможны были бы без физического насилия, но теперь телевидение стало судом нации.2

В ходе предвыборной кампании Бориса Ельцина в 1990 году его поддержало несколько изданий и ленинградское телевидение. Именно по ленинградскому телевидению (которое, с помощью комнатной антенны, можно было смотреть в дециметровом диапазоне в Москве), к примеру, показывали кадры разгона демонстрации в Тбилиси и штурма телецентра в Вильнюсе, где телевидение во главе со сформированным местными властями комитетом попыталось занять антимосковскую позицию. Вскоре после победы Бориса Ельцина на президентских выборах зимой 1990-1991 годов Россия создала собственное телевидение и с мая 1991 года на нем открылось информационное вещание.

Во время путча в августе 1991 года именно российское телевидение выходило в эфир с выпусками новостей, в которых отражалась позиция законной власти, что можно сказать и о передачах Си-эн-эн, которые ретранслировались по российскому телеканалу, в то время как другие каналы контролировались путчистами. Впрочем, следует отметить, что сформированный вице-президентом СССР и лидерами партийной иерархии ГКЧП не смог использовать находившийся в его распоряжении информационный потенциал.

По сути дела, комитету так и не удалось найти выход из противоречия между потребностью установить контроль над информационными потоками и необходимостью донести информацию о своих целях до людей, добиться их поддержки. Лишенные поддержки журналистов, "путчисты" в общем и целом выглядели в глазах публики как чудовища.

Закрыв все издания, которые можно было отнести к "демократической прессе", 19 августа по телевизору целый день показывали балет "Лебединое озеро" и симфоническую музыку (что само по себе служило сигналом бедствия для привыкших к чтению между строк горожан), а для информирования общества было выпущено краткое сообщение ГКЧП, зачитанное дикторами по радио и опубликованное в проправительственных изданиях. Кроме того, была проведена пресс-конференция, на которую почему-то были приглашены и журналисты из закрытых изданий (причем в первый раз пресс-конференция транслировалась в прямом эфире). В результате пресс-конференция превратилась в настоящую драму.

Журналисты обвинили представителей высшей иерархии в государственном перевороте. У вице-президента СССР Геннадия Янаева постоянно дрожали руки, выдавая крайнюю взвинченность путчистов и неуверенность в себе. Пресс-конференция транслировалась напрямую (потом повторялась запись, из которой были вырезаны самые серьезные проколы) и произведенное на зрителей впечатление во многом определило отношение общества к комитету. Даже те, кто в принципе поддерживал идею усиления власти и наведения порядка, были вынуждены признать, что лидеры ГКЧП не являются той силой, которая способна его навести.

В книге "Гласность и советское телевидение" определяются особенности воздействия телевидения на аудиторию по сравнению с печатью. Для телевидения характерно глубокое эмоциональное (иррациональное) вовлечение зрителя с почти гипнотической силой воздействия. В этом смысле показательна всесоюзная популярность психотерапевтов Кашпировского и Чумака (один из них "давал установки", другой "заряжал" воду), которые на протяжении нескольких лет с большим успехом использовали свои экстрасенсорные способности и силу убеждения для того, чтобы лечить зрителей от всех болезней и регулярно вгоняли огромные аудитории в транс. Можно даже сказать больше: увлечение центрального телевидения лечебным гипнозом, равно как и закупки мексиканских сериалов,3 были отчаянными попытками руководства Гостелерадио направить политически дестабилизирующее воздействие телевидения в сравнительно безопасное русло.

К счастью или несчастью, в свое время это сделать не удалось. Зато удается сейчас4.

Газета как пространство идеологии

В СССР пропагандистская система строилась на основе использования прежде всего двух типов медиа - газет и радио, к которым только через некоторое время присоединился кинематограф. Культура России в ХIХ веке - это книжная культура, но идеология революции рождалась прежде всего в газетной полемике, на фоне господствующей в неграмотной провинции устной языковой культуры, что не преминул отметить Маклюэн в "Understanding media"5.

Каждый медиум обладает определенными свойствами, способствующими утверждению той или иной модальности восприятия. Если христианство и другие великие религии опираются на рукописные тексты, реформаторские движения, декартовская логическая редукция - на типографский станок, то газеты в коммуникационных исследованиях связываются с индустриальным массовым обществом, эпохой подъема национализма и великих идеологий. Газетная страница идеально подходит для схематического изложения и публицистических упрощений, которые всегда способствовали продвижению идей в массы, в то время как мозаика газетных сообщений способна создать ощущение репрезентации реальности за счет многообразия тем и сюжетов, втиснутых в площадь, которой не хватит для изложения даже средней по объему повести.

Во всех учебниках советских времен авторы не забывали подчеркивать важность газет для пропагандистской системы, служивших ее фундаментом и важнейшим носителем информации. Радио играло особую функцию повседневной организации реальности вокруг ритуалов, планирование и организация которых происходила централизовано. Известно, например, что вплоть до реформаторских восьмидесятых программы на радио начинались в 6 утра - и во многих гостиницах, общежитиях, коммунальных квартирах и даже жилищных комплексах радио нельзя было выключить, оно было неизбежно, как фабричный гудок.6 В квартирах радио можно было выключить, но сам прибор носил характер обязательной радиоточки, обычно - с тремя программами, и до появления транзисторных приемников, а также некоторое время после, не могло быть и речи о том, чтобы слушать другие станции. Вещание заканчивалось в 24:00 гимном СССР. Разумеется, было также радио "Маяк", вещавшее на средних частотах, но в целом вещание радио носило обязательный характер.

Кинематограф в СССР пережил длительную эволюцию от экспериментально-пропагандистской школы Вертова, Эйзенштейна, Довженко и Кулешова в начале века, к схожему с голливудским триумфальному "золотому веку" Сталина. Эпоха тоталитаризма начиналась с многообещающих мьюзиклов об исполнении советской мечты и счастливой жизни в целом, затем перешла к историческому эпосу во время войны ("Александр Невский", "Иван Грозный"), к более сложным послевоенным фильмам ("Летят журавли") и тем лентам, которые сегодня имеют ввиду, говоря о "старом кино", отчасти сохраняющем черты триумфальности довоенных ("Волга-Волга" и др.). Пройдя таким образом героически-эпическую, триумфальную и народную фазы развития, кинематограф подобрался вплотную к сложному мироощущению городского среднего класса в СССР, намного обогнав в своем развитии телевидение, не говоря уже о застывших в монументальных формах газетах.

Книги и фильмы во второй половине века могли просто развлекать, тогда как газеты не просто цензурировались, но служили инструментом инсталлирования идеологизированной реальности, которую радио и телевещание оформляло в повседневность.

В этом смысле радио и телевидение мало отличались друг от друга. По сути дела в советской системе средств массовой информации ТВ стало чем-то вроде радио с картинками. Та же утренняя зарядка теперь транслировалась вместе с ведущим, показательно исполняющим упражнения (воображение Оруэлла рисовало эту сценку более интерактивно - в реальности же включать телевизор никто не вынуждал и за выполнением упражнений могли подсматривать только домашние). После смерти вождей на телеканалах показывали балет - не такая уж большая разница по сравнению с симфонической музыкой на радио. Радиоинсценировки на телевидении превратились в постановки телеспектаклей и так далее. Были, конечно, свои прелести в живой картинке - когда в программе "Международная панорама" показывали кадры жизни воюющего Ливана или улицы западных городов. Телевидение во многом ответственно за создание волшебной ауры "заграницы". Современное городское пространство казалось жителям СССР притягательным и манящим. По сравнению с сакрализованно-скучной советской действительностью неоновая реклама на улицах и интерьер бара с деревянными скамейками создавали ощущение опасности и приключений - настолько популярное, что его часто фальсифицировали. К примеру, в прибалтийских лентах, изготовленных по заказу ТВ, Рига и Таллин становились ареной "западной жизни".

Свои маленькие радости ожидали и читателей газет, находивших порой в свежем номере написанный хорошим литературным слогом очерк.7 И все же функция массового "пропагандиста, агитатора и организатора", когда-то четко предписанная партийной печати Лениным, довлела над газетной полосой.

В самом деле, газета была наиболее благоприятной средой обитания для советской идеологии и каждое издание, не успевая выйти, уже каменело, превращаясь в собственный памятник, топорной и правильной идеологичностью напоминая рассеянные тут и там в городском пространстве могилы неизвестного солдата и статуи Ленина с протянутой рукой. Неудивительно, что художники-концептуалисты нашли в газете идеальный материал для своих композиций. Перемещать серые газетные колонки было равносильно тому, чтобы перетаскивать бетонные плиты, а разрушение застывшего в своей эволюции идеологизированного языка партийных документов, которые часто занимали больше половины газетной площади, было равносильно надругательству над общественным строем. Только падение тиражей и влияние меняющихся "центральных" газет (коммунистических, демократических, потом коммерческих), продолжавшееся на всем протяжении девяностых, положит конец идеологизированной реальности и, одновременно, мечте о публичной сфере. Вместе с эпохой телевидения в России наступит эра политического спектакля.

Год

Кол-во названий

Кол-во выпусков

Ежедневный тираж (тыс.)

Общий тираж (тыс.)

Общий ежедневный тираж одной газеты (тыс.)

1940

5 730

604 268

25 156

5 094 619

4.4

1960

4 474

585 561

45 629

11 053 327

10.2

1980

4 413

502 822

119 574

29 245 100

27.1

1990

4 808

523 886

165 546

37 848 556

34.4

1998

5 436

395 764

112 483

7 507 715

20.7

Таблица 2. Динамика развития газет в России. (1940-1998) 8

И газета, и радио, и телевидение были одинаково оторваны от реальности - в значительно большей степени, чем кинематограф или книгоиздательская индустрия. Но эта пропасть в случае радио и ТВ отчасти скрадывалась тем, что хотя они обращались к конкретному человеку в назидательном тоне, в конце концов можно было игнорировать их советы и строить повседневность иначе, выбирая только изюминки вроде программ "Клуб путешественников", "В мире животных" или "Клуб знатоков", тогда как газеты, которые как бы должны были сообщать о происходящем, неизбежно выдавали себя с головой.

Газетные полосы служили основной площадкой для внедрения идеологии в массовое сознание как напрямую, так и опосредованно, через систему партийных комитетов на местах включая первичные организации на предприятиях. Реальной пропагандистской единицей в Советском Союзе было не столько средство массовой информации само по себе, сколько общественное собрание, на котором обязательно присутствовал представитель идеологического аппарата или, если собрание было слишком крохотным и рутинным мероприятием, находился человек, бравший на себя его функции. Как правило, таким человеком был реальный или неформальный лидер коллектива, либо тот, кто был заинтересован в продвижении по службе, верным путем к которому в советские времена считалась общественная работа. Современное поколение управленцев, представленное экс-премьером России Сергеем Кириенко, руководителем "Союза правых сил" и наместником президента в Волжском регионе, Михаилом Ходорковским (банк "Менатеп"), руководителями финансово-промышленных групп, рекламных компаний и кадровых агентств, в прошлом - комсомольцы, делавшие карьеру по общественной линии.

Да, советская власть была очень говорливой и стремилась сопровождать свое функционирование протяженным и строго иерархизированным языковым процессом промывки мозгов (местком, профком, пионерская дружина, комсомольское и партийное собрание класса, группы, школы, вуза, завода, района, города, области, республики - множество пирамид, где требовалось говорить и слушать). Но при всем этом реальное упорядочивание проходило на других, до-языковых уровнях (на каких - вопрос отдельного большого разговора). Иначе почему около тридцати своих последних лет советская власть существовала в ситуации разрыва между: а) то, что я говорю на собрании; в) то, что я на самом деле думаю обо всем этом.9

Усваивание социальных норм, как намекает автор, происходило внутренне, при столкновении с реальной возможностью репрессий, которые сопровождали советскую историю вплоть до ее завершения. В СССР, равно как и в странах Восточной Европы, входивших в советский протекторат, за каждым памятником стоял танк, даже если его там не было. И подобно тому, как внутренний цензор исчезал на кухне, он неусыпно бодрствовал в любом социальном пространстве.

Точно так же и журналистика была немыслима без идеологии. Оживление, возникшее в результате волны репортажей в конце восьмидесятых, привело к тому, что одна идеология сменила другую, позволив ослепшим от соприкосновения с кричащей реальностью средствам массовой информации вновь "прозреть" и вернуться к привычной, идеологизированной модели функционирования.

Бунт пропагандистов

...В 1990 году чистый либерализм казался не "журавлем в небе", а "синицей в руке", он был тем клином, которым можно было беспощадно "выбить" из общества коммунистическую идеологию и сокрушить КПСС, и радикалы подхватили его как главное политическое оружие. Веру в антикоммунизм и либерализм исповедывали тогда не только движение "Демократическая Россия" и входившие в него партии, но также самые влиятельные средства массовой информации. Да и в массовом общественном сознании, резко повернувшем "вправо" с 1989 года, культ либеральной западной цивилизации и одновременно отрицание реального социализма достигли в 1990 высшей точки...10

По мере того, как гласность набирала темпы, благосостояние граждан СССР продолжало ухудшаться. Безусловный союзник советского лидера - пресса, поддерживаемая неуклонным общественным интересом, политизацией масс и беспрецедентным ростом тиражей, повернулась против Горбачева.

Средства массовой информации в СССР были глубоко встроены в управленческий аппарат и занимались решением задач в рамках существовавшей общественной системы. Освобождение прессы в качестве союзника Горбачева открыло перед журналистами возможность занять собственную позицию. Поначалу это противоречие было сглажено неослабевающим контролем со стороны Коммунистической партии, который выражался в сотрудничестве с важнейшими органами информации в деле проведения в жизнь новой политики руководства ЦК КПСС - гласности и перестройки. В качестве примера можно привести выход на телевидении программы "Прожектор перестройки" или публикацию, с санкции генерального секретаря, разоблачительных материалов в газете "Московские новости", главным редактором которой был Егор Яковлев. Самыми горячими темами были расследования на основе архивных материалов, касавшихся "преступлений КПСС". Журналисты также, с санкции генерального секретаря, атаковали партийный истеблишмент. В принципе функция отслеживания выполнений решений партии выполнялась советской прессой и ранее. Новым в этой ситуации был масштаб задуманных Горбачевым перемен и, следовательно, возможностей выступать с критическими публикациями заметно прибавилось.

Однако со временем контроль со стороны партийного руководства за прессой и даже телевидением начал ослабевать. Новая политика демократизации значительно уменьшала возможности по управлению прессой для ЦК и даже генерального секретаря, потому что в какой-то момент выяснилось, что запретить публикацию, уволить журналиста или, тем более, главного редактора невозможно, не поставив под угрозу саму политическую линию партии на демократические преобразования.

В конце восьмидесятых все более и более популярной в журналистских кругах становится концепция "четвертой власти". Согласно этой концепции, пресса является самостоятельным и независимым общественным институтом, который, параллельно с тремя ветвями власти (законодательной, исполнительной и судебной), участвует в управлении обществом, в том числе выполняя определенные функции в системе сдержек и противовесов.

Важнейшую роль в формировании этой идеологии сыграли публикации в прессе на тему Афганской войны. Когда в 1989 году войска были выведены из Афганистана, для многих журналистов это стало источником вдохновения. Конечно, война было непопулярна, но об этом было не принято говорить до тех пор, пока этой темой не занялись журналисты. Статус представителей народа, способных добиваться от власти тех или иных решений - реальное содержание концепции "четвертой власти" - трудно оценить, не представляя себя степень зависимости прессы от власти до Горбачева.11 Вообще же окончание Афганской войны стало важным этапом в переоценке советской системы, что способствовало политизации масс.

Важность концепции "четвертой власти" для журналистов состояла в том, что она помогала подвести идеологический фундамент под сложившееся положение вещей, то есть легитимизировать независимый статус средств массовой информации. Кроме того, эта концепция вносила некоторую определенность и в новые задачи средств массовой информации.

Однако модель "четвертой власти" в понимании советских журналистов имела особый смысл. В соответствии с имеющей глубокие исторические корни традицией масс-медиа они видели своей задачей не информирование публики или формирование достоверной картины реальности, но просвещение, агитацию и организацию масс во имя истинных ценностей и идеалов.

Поначалу, впрочем, это не имело большого значения. Открытие архивов, появление в газетах новых оценок советской истории, открытое обсуждение экономических проблем советского строя и появление первых радикальных авторов, бурная политическая жизнь - все это способствовало небывалому росту авторитета и популярности печатных средств массовой информации.

Освобождение прессы стало началом интенсивных духовных поисков, в ходе которых общество искало новые идеалы и ценности, а журналисты - новую доктрину. Результатом этих поисков стала радикализация взглядов в обществе и формирование рыночного фундаментализма и трансформационной утопии. Формулирование новой догмы и истая, беззаветная и бескомпромиссная ее проповедь позволили журналистам претендовать на положение духовных лидеров нации. В конечном счете это привело к индоктринации значительной части населения догмами рыночного фундаментализма.

Если телевидение в ответе за политизацию общества, то именно в "демократической" прессе эта бурлящая смесь, разливавшаяся по улицам городов многотысячными стихийными митингами, обретала форму и содержание, ценности и убеждения. Иначе говоря, воздействие телевидения было мощным, но слишком поверхностно-иррациональным, пока с газетных полос не снизошла новая система значений, новая идеология, новые определения того, что такое хорошо и что такое плохо.

Телевидение создало толпу - разрушительную наэлектризованную массу, застывшую на точке кипения в ожидании новых смыслов. Печать, и через нее интеллигенция (по определению Явлинского - "восьмидесятники"), считавшая "демократические" газеты своей территорией, транслировала эти смыслы в виде идеала свободного и, как следствие (sic!), сытого общества развитого капитализма и демократии. Она же выбрала выразителя своих чаяний, сделав борца с привилегиями Ельцина героем, требуя от него взамен радикальных преобразований, реализации проекта переустройства России, заставив его заучить слова рынок, демократия и показав, что через их частое употребление он обретает магическую власть над массами и встает на путь к власти.

Для этих целей нового политического лидера необходимо было "подшлифовать", а затем плотно контролировать и направлять, помогать ему в борьбе с общими врагами реформ. Так видела свою задачу "демократическая" пресса, и именно так она представляла себе практическую реализацию концепции "четвертой власти".

Другой важнейшей задачей прессы считалось просвещение и, в случае необходимости, преодоление сопротивления косных масс, которые объявлялись сторонниками то коммуно-фашистов, то национал-патриотов. Мессианские убеждения были характерной особенностью многих журналистов тех лет. Журналисты, в лучших традициях российской интеллигенции, не доверяли мнению большинства, отдавая приоритет доктрине над здравым смыслом. Любопытно, что "демократическая" пресса, равно как и российская интеллигенция, за редким исключением поддержала развал СССР несмотря на то, что сохранения страны желало абсолютное большинство ее граждан, однозначно проголосовавших за СССР на всесоюзном референдуме 1991 года.

Рыночный фундаментализм: "заговор" элит и дилетантов

Журналистам старшего поколения не подходила роль проповедников новой утопии: за время работы в рамках советской системы они стали циниками и реалистами. Поэтому в конце восьмидесятых - начале девяностых так возрастает значение новых авторов и тех, кто меняет свою прежнюю профессию на практическую журналистику - иначе говоря, дилетантов.12 Краеугольным камнем современного общества является профессиональная специализация и экспертиза, но именно она и исчезла из газетных дискуссий о судьбе советского общества и о том, что происходит за рубежом.

Наилучшим примером того, к чему это привело, может стать популярный в те годы диспут о пригородных садово-огородных участках, которые, по мнению кухонных сплетников (а позже - газетных публицистов), обеспечивали до 70% общего объема сельскохозяйственной продукции в СССР. Надо заметить, что закрытый характер большей части информации, касавшейся экономики СССР, немало способствовал тому, что такие тезисы не поддавались проверке цифрами и, на фоне нехватки продовольствия, становились фактами, на которых строились убеждения.

Советские журналисты старой закалки, разумеется, не во всем доверяли советской пропаганде, но они знали больше о реальной экономике страны. В отношении Запада они по крайней мере понимали, что в официальной критике западного "общества чистогана" есть зерно истины. Для других же все тонкости сливались в "белом шуме" советской пропаганды, игнорировать которую каждый учился еще в начальной школе.

Для молодых дилетантов, выросших на трансляциях радио "Свобода" и Би-Би-Си, книжках Войновича и самиздате, все в мире выглядело иначе. Американские сигареты, французские духи, иллюстрированные журналы, бытовая электроника - все это для нового поколения было веским доказательством того, что коммунизм недостижим, а СССР двигается по тупиковому пути развития. Образованные в советском стиле - больше идеологии, меньше информации - "восьмидесятники" считали все достижения современной цивилизации своими по праву, а потому желание скорее забыть о социализме как о кошмаре и воссоединиться с дружной международной семьей служило подспудной мотивацией радикализма.

Привлекательность рыночного фундаментализма как новой политической идеологии состояла в том, что он отвечал потребности слабо информированных людей решить все проблемы одним махом. "Рыночники" как бы не нуждались в знаниях, потому что они знали главное - нужен рынок (таким же было и отношение "демократов" к демократии).

Радикализм молодых экономистов и публицистов удачно сочетался со стремлением партийных лидеров на местах и управляющих госсобственностью легализовать политическую власть и управленческие полномочия в форме независимых государств и частной собственности, в то время как демократическая риторика использовалась амбициозными политиками как таран против советского истеблишмента.

Впрочем, нельзя обойти вниманием и тот факт, что дилетанты, по меткому выражению Виталия Третьякова, "в два счета заткнули за пояс" всю старую гвардию. У нового поколения журналистов не было страха перед властью, они писали и выступали по формуле "что в уме, то и на языке", и эта витальная спонтанность куда лучше соответствовала духу времени, напору событий и морю новой информации: когда журналисты старой школы пытались все взвесить и оценить, молодежь спасала вера в факты, переводные учебники по экономике и политологии и открытость к коммуникации. В то время как "золотые перья" советской эпохи не могли сориентироваться в новой ситуации, неофиты парили, наслаждаясь свободой и наблюдая, как из пепла рождается храбрый новый мир.

Теперь, когда трансформационная утопия рухнула, а вторая республика закончилась, у них есть повод для ностальгии. По мере того, как последовавшая за кризисом августа 1998 года депрессия приближает нас к неопределенности, многим уже начинает казаться, что девяностые, несмотря на всю противоречивость и жесткость, в чем-то даже - бессмысленность, были прежде всего русской belle epoque.

"Четвертая власть"

Принято полагать, что в основе близости прессы и власти в первой половине девяностых стоит их идеологическое родство. В самом деле, "четвертая власть" (т.е. ведущие "демократические" издания, ощущавшие себя чем-то вроде актива и авангарда русской интеллигенции) не могла бы реализовать свою концепцию реформ, не имея политических союзников, т.е. людей, способных осуществить на практике намеченные идеи. Однако, как и в случае с рыночным фундаментализмом, нам следует обратить внимание и на наличие серьезных общих интересов.

Конец советской эпохи внес самое важное изменение в политическую систему, а именно - процедуру демократических выборов. Выборы народных депутатов в конце восьмидесятых стали первым в советской истории фактом перераспределения реальной политической власти. В условиях разрушения советской системы только средства массовой информации могли повлиять на то, как проголосует избиратель. Следовательно, от них зависело, кто будет править страной.

От того, кто будет править страной, в свою очередь зависело, кому будут принадлежать средства массовой информации. Вопрос, который волновал новых собственников СМИ (главных редакторов и влиятельных журналистов) более всего, состоял в том, будут ли масс-медиа национализированы коммунистами?

Следует помнить, что первая негласная приватизация средств массовой информации произошла еще при Горбачеве, когда партийный контроль за прессой ослаб, а позже - сошел на нет. Учредителями редакций стали разнообразные законодательные органы, частные предприятия и трудовые коллективы редакций. Но если учесть, что в законе о средствах массовой информации, принятом в 1990 году для урегулирования деятельности СМИ, права учредителя по отношению к редакции строго регламентировались (а понятие собственника и вовсе отсутствовало), то станет ясно, что к тому времени редакции уже были вполне самостоятельными. Позже многие издания вообще отказались от учредителей в пользу редакции или трудового коллектива (которые, согласно закону, могли выступать в этом качестве). Например, газета "Московский комсомолец" после августовского путча 1991 года прошла перерегистрацию в Министерстве печати России. Воспользовавшись тем, что газета была зарегистрирована без кавычек, редакция перерегистрировала издание с закавыченным названием, умыкнув газету у деморализованных горкома и обкома ВЛКСМ. Более или менее элегантно большая часть российской печати обеспечила себе независимость, "Известия" - от Верховного совета, "Правда" - от ЦК КПСС, "Литературная газета" и "Знамя" - от Союза писателей и т.д.

Порой обходилось и без конфликтов. Например, редактору "Московских новостей" Егору Яковлеву удалось убедить руководство АПН "отпустить" еженедельник. Однако были и другие случаи - например, журналисты ленинградской газеты "Смена" объявили голодовку, требуя освободить их от учредителя - городского комитета комсомола. В дело вмешалось российское правительство, перерегистрировавшее газету без учредителя. Впрочем, некоторым изданиям пришлось вести переговоры с учредителями, как, например, журналу "Огонек". В результате журнал был вынужден выплачивать тридцать процентов прибыли (семьдесят - с книжных приложений) своим прежним учредителям, издательскому объединению "Правда".

На протяжении последних лет правления Горбачева и в первые годы правления Ельцина пресса была действительно независимым институтом и обладала, на фоне слабости политической власти и хаоса в экономике, огромной властью.

Альянс власти с "демократическими" СМИ (под которыми следует понимать традиционные советские издания, поддержавшие Бориса Ельцина) в разгар экономического кризиса 1992 года стал еще более тесным благодаря развитию системы субсидий и экономической помощи изданиям. Когда в феврале 1992 года несколько дней подряд не вышли "Труд" и "Комсомольская правда", президент подписал указ, восстановивший фиксированные цены на бумагу. Государство взяло на себя обязанность возмещать часть производственных расходов изданиям с наибольшими тиражами (выбор которых оставался за министерством печати и массовой информации). Кроме того, и это было единственное "рыночное" положение указа, в нем давались распоряжения о начале процесса приватизации сети распространения печатных изданий.

Как пишет Елена Андрунас:

Реакция прессы на указ была далека от всеобщего энтузиазма. Традиционные издания вроде "Комсомольской правды" и "Известий" в целом были довольны, хотя некоторое замешательство было нетрудно заметить в их комментариях к указу. Независимая пресса, естественно, критиковала указ. Указ стал испытанием для прессы: какую цену она готова заплатить за свободу - или за выживание? Похоже, что экономические реалии, а не политические различия станут той чертой, которая отделит подлинно независимую печать от тех, кто согласится, чтобы ими управляли.

Это различие уже стало очевидным. В то время, когда "Известия" писали о "ревнивой ярости коммерческой прессы", "Независимая газета" критиковала "официальную прессу", которая упрямо занимается выкачиванием денег из бюджета. Она называла указ "результатом истерического лоббирования официальных массовых газет и журналов. Использование популистского давления, которое было развито за годы "ранней гласности" - когда газеты добивались астрономических тиражей за счет снижения цен, а затем получали субсидии из бюджета, шантажируя власти "миллионами подписчиков", - похоже, снова оказалось эффективным".13

Сразу же после подписания документа главные редакторы газет собрались у министра печати Михаила Полторанина для того, чтобы обсудить, как указ будет реализовываться. Показательно, что в репортаже "Известий" об этой исторической встрече (озаглавленном ""Четвертая власть" должна стать властью") особое внимание было уделено доказательству того, что пресса может одновременно финансироваться правительством и быть независимой от него. Особая важность этой проблемы, согласно "Известиям", состояла в том, что во время переходного периода пресса потеряла свою материальную независимость, но не хочет расставаться с моральной, в то время как представители власти не всегда готовы понять и принять тот факт, что для прессы "естественно критиковать правительство несмотря на то, что оно нашло деньги для печати".14

Эти жалобы газеты звучат как следующее поколение пропаганды. Во время правления коммунистов пресса притворялась, что она свободна от идеологического давления. Теперь она притворяется, что она может быть свободна от давления со стороны государства в то время, как живет на его субсидии...

Как пишут "Известия", на встрече с Полтораниным главным редакторам удалось "выработать единую точку зрения по поводу не только тактических, но и стратегических вопросов". То, что у них общие проблемы, "позволило им сформировать общую политику с тремя другими институтами власти - законодательной, исполнительной и судебной".

Корреспондент "Известий" Ирина Демченко интерпретировала значение этого соглашения как то, что если руководители средств массовой информации еще не считают себя "четвертой властью", то, несомненно, они двигаются в этом направлении.15

Впрочем, ошибались не только журналисты "Известий". Любопытно, что в своей книге 1993 года Елена Андрунас завершает главу следующим заключением:

Сможет ли пресса с таким извращенным представлением о "четвертой власти" выжить в демократическом обществе, основанном на рыночной экономике? Этот вопрос риторический. Средства массовой информации немало способствовали разрушению коммунистической системы. И теперь, когда она разрушена, они пытаются продлить свое существование, но у них ничего не получится. Они - только часть старой системы и они обречены исчезнуть вместе с ней. Они будут жить ровно столько, сколько пост-коммунистические правительства сочтут необходимым продлевать их жизнь финансовыми инъекциями.16

Как выяснилось в последствии, желающих финансировать эти издания оказалось более чем достаточно и без непосредственного правительственного вмешательства.

В конечном счете "демократическая пресса" предпочла последовательно, раз за разом - в октябре 1993, и на выборах 1995 и 1996 годов, делать выбор между идеалами демократии и поддержкой Бориса Ельцина (и лояльных ему политиков) в пользу последнего.

Концепция "четвертой власти" умерла еще до того, как реальные экономические трудности сделали ее экономически несостоятельной и не в результате политического давления, о недопустимости которого газеты кричат и поныне. Она оказалась мертворожденной: еще в советской утробе ее убил страх новых собственников СМИ перед возможным пересмотром полулегальной приватизации изданий новым коммунистическим правительством. Страх, который в результате оказался даже сильнее, чем боязнь потерять высокий самостоятельный статус прессы и свободу выбора политической позиции.

Впрочем, было бы несправедливым видеть за ролью журналистов в новейшей российской истории только бунт приватизированного пропагандистского аппарата, который, освободившись от контроля коммунистической партии и подкрепив свои притязания на независимость концепцией "четвертой власти", объединился с новым российским руководством для того, чтобы добить своего дряхлеющего хозяина. Ограничиться таким обобщением означало бы выплеснуть с водой и ребенка, не заметить удивительной атмосферы тех лет (когда советское общество подошло вплотную к идеалу "публичного пространства"), тех журналистов, кто действительно искал, но не догму, стремился воплотить в жизнь, но не концепцию "четвертой власти", а идею независимой печати. Именно о них мы и будем говорить в следующей главе, когда речь зайдет о "Независимой газете".

А эту главу мы закончим политэкономической периодизацией истории масс-медиа в России за последнее десятилетие двадцатого века.

Формирование российской системы СМИ

Брайан Макнейр17 выделяет три фазы в развитии российских масс-медиа. Первая длится с 1986 по 1990 год (она завершается с принятием Закона СССР о СМИ). Следующая, которой он дает название "золотого века российской прессы", продолжается до августа 1991 года.

Затем, после событий августа 1991 года, начинается новая фаза рыночного развития СМИ, когда появившиеся экономические трудности вызывают рост цен на все издания, а распад СССР усугубляет сужение рынка прессы.

Ясен Засурский и Егор Яковлев сходятся на другой периодизации, хотя их определения периодов несколько различаются. С 1985 по 1990 год проходил период гласности, т.е. системы партийного управления средствами массовой информации - но в соответствии с новым курсом Горбачева на демократизацию советского общества. Далее, приблизительно до 1993 года или 1995 (Ясен Засурский проводит границу периода по антивоенной кампании в ходе войны в Чечне, которая продемонстрировала способность прессы оказывать давление на власть) пресса играла роль самостоятельного института. Затем начинается, по определению Ясена Засурского, период "коммерческой прессы и концентрации", а по Яковлеву - период "управления прессы капиталом".18

Именно эта периодизация используется в таблице в конце книги, задача которой - показать историю СМИ в историческом контексте. Ниже, в этой главе, предлагается сходная, но более детализированная периодизация, основой которой становятся конкретные исторические события и экономические процессы. Годы, рассмотренные в данном исследовании (с конца восьмидесятых по 2000 год) можно условно разделить на пять периодов. Наиболее насыщенный из них - третий, с 1992 по 1996 год, будет в свою очередь разделен на три этапа. Ему будет уделено большое внимание в этой главе, поскольку именно в это время сложилась система масс-медиа Второй республики.

Таким образом в этой главе с помощью детализированной периодизации мы сначала составим карту истории СМИ России, после чего сосредоточимся непосредственно на переломных моментах истории, которые мы рассмотрим подробно.

Итак, первый период - до 1990 года (т.е. до принятия закона о печати) - время гласности, перестройки и окончания Афганской войны, когда независимой прессы не было в принципе (за исключением самиздата), однако среди советских журналистов кристаллизовалась идеология "четвертой власти" и миф о независимой прессе. Периодические издания переживают пик своей популярности и роста тиражей. На телевидении появляются первые программы в прямом эфире ("Взгляд" и др.). Это - предыстория российской системы СМИ, и мы уже дали краткий очерк этой эпохи в первой главе.

Второй - с 1990 по начало 1992 года - по определению Макнейра - "золотой век" российской печати. Это также период "первой приватизации" СМИ. При содействии власти некоторые издания получают в собственность или долгосрочную аренду по льготным тарифам помещения, в которых размещается редакция. В отношениях власти и прессы (за исключением некоторых ультраконсервативных изданий) наступает медовый месяц. Разделяя и отражая общественный подъем реформаторских 80-х и 90-х годов, средства массовой информации становятся естественными союзниками восходящей звезды российской политики Бориса Ельцина. В условиях непрекращающейся политической борьбы и краха всех традиционных социальных институтов масс-медиа в начале девяностых по сути закрепляют тот статус, который они получили еще в конце восьмидесятых: единственной опоры власти.

На российском рынке СМИ появляются новые издания, телеканалы и радиостанции. Новые СМИ используют модели и форматы современной западной журналистики - стараются отделить информацию от комментария, строят газеты по принципу тематических полос. Вещание в прямом эфире становится нормой на радио и на телевидении.

Третий - с 1992 по 1996 год - период формирования новой российской системы СМИ, который, в свою очередь, можно разделить на три этапа. Это время политического противостояния и первых экономических трудностей СМИ (1992-1993), затем временная политическая стабилизация, характеризующаяся, с одной стороны, оттоком политизированного капитала и, как следствие, закрытием ряда изданий, с другой стороны - бурным развитием коммерческой прессы (с 1994 по середину 1995 года). И, наконец (с середины 1995 по середину 1996 года), - активизация политизированного капитала и формирование пропагандистской системы перед президентскими выборами 1996 года. На этом периоде следует остановиться подробнее.

Уже в самом начале 1992 года впервые обозначилось отчетливое различие в развитии центральной и региональной прессы, которое только усилится в дальнейшем. В то время как в столице происходит разделение прессы на три лагеря - "демократические" ("Известия", "Комсомольская правда", "Московский комсомолец"), "оппозиционные" ("Правда", "Советская Россия") и новые издания ("Независимая газета", "Коммерсантъ"), а председатель Верховного Совета Руслан Хасбулатов безуспешно предпринимает попытку взять под свой контроль газету "Известия" и российское государственное телевидение (вольно или невольно вызывая тревогу у всех журналистов за судьбу своих изданий тем самым способствует политизации журналистского сообщества), региональная пресса, за исключением коммунистических и националистических изданий, удаляется от политики, занимает позицию зрителя, а не участника политических баталий.

К концу 1992 года даже наиболее солидные издания несут крупные убытки: от 15 млн рублей у "Комсомольской правды" до 6 млн у "Советской России". Выход газет удалось сохранить благодаря выделению правительственной субсидии на погашение долгов. Газета "Известия" даже получила в подарок от правительства Гайдара огромное здание на Пушкинской площади, позволившее ей сохранять независимость дольше других изданий.

И все равно, по результатам подписной кампании 1993 года, "Известия" сохранили только 25% подписчиков (800 тысяч из 3,2 млн), "Комсомольская правда" - меньше 15% (1,8 млн. из 13), "Независимая газета" - 39% (27 тыс. из 70), а еженедельник "Аргументы и факты" - 35% (8,8 млн. из 25,7).19

Под диктатом монополии почтовых служб дорожает доставка газет, в результате чего региональные издания крепче встают на ноги. Начинает сказываться и близость провинциальной печати к реальным проблемам и нуждам своего потребителя, несовместимым с абстрактной политической риторикой тех лет. Обвальное (на порядок) сокращение тиражей центральных изданий приводит к фрагментации аудитории всероссийских изданий и падению их влияния. Начиная с третьего периода единство информационного поля обеспечивается телевидением.

В конце 1992 - начале 1993 года, в то время как многие газеты и журналы находились на грани финансовой катастрофы, на московском рынке качественной политизированной прессы появилось сразу три новых ежедневных газеты - "Коммерсантъ-Daily", "Сегодня" и "Новая ежедневная газета", которая была закрыта в начале 1995 года, на несколько месяцев раньше, чем "НГ".

Политический кризис, начавшийся в марте 1993 года, разрешился октябрьским противостоянием исполнительной и законодательной власти. Как отмечает историк Согрин, референдум в марте 1993 года о доверии президент смог выиграть только благодаря тому, что ему удалось провести более широкую и интенсивную пропагандистскую кампанию в прессе, чем оппозиции. То же самое можно сказать и об октябрьских событиях в Москве.

Хотя в основе парламентского кризиса, продлившегося с конца 1992 по октябрь 1993 года было, вплоть до последнего момента, совершенно легитимно выраженное неприятие депутатами экономической политики президента и правительства, "демократическая" пресса поддержала президента, а центральное телевидение осталось под контролем Бориса Ельцина. Осознание своего бессилия подтолкнуло поддержавшего позицию парламента вице-президента Александра Руцкого инициировать штурм "Останкино", который и стал началом кровавой развязки парламентского кризиса в октябре 1993 года. В результате на всеобщих выборах в декабре того же года была принята конституция, закрепляющая доминирующее положение президента в структуре российской власти, тем самым исключившая возможность подобных кризисов в будущем - ценой серьезного снижения роли законодательной власти и увеличения полномочий президента.20

Октябрьские события отразились на работе средств массовой информации неожиданно сильно, во многом разрушив иллюзии журналистов в отношении новой власти. Когда запахло жареным, власть фактически последовала примеру ГКЧП 1991 года, закрыв множество изданий и введя цензуру.

"14 октября 1993 года решением министерства печати и информации были официально запрещены следующие издания за использование материалов, которые "значительно усилили дестабилизацию обстановки во время массовых беспорядков в Москве":

"День" (вышла под новым названием "Завтра"), "Гласность", "Народная правда", "За Русь", "Наш марш", "Националист", "Русское дело", "Русское воскресенье", "Русские ведомости", "Русский пульс", "Русский порядок", "Русское слово", "Московский трактор", "Русский союз", "К топору".

Против них были заведены уголовные дела, так же, как и против программы новостей телевидения Санкт-Петербурга "600 секунд". Издание "Рабочей трибуны", "Правды" и "Советской России" было приостановлено. "Рабочая трибуна" стала вновь выходить через три дня. Министерство печати и информации совершенно иначе отнеслось к другим двум газетам, как утверждают, выставив условия для возобновления их выхода, в том числе - изменение названия, перерегистрация и замена главных редакторов. "Правда" все же вышла 2 ноября 1993 года после достижения компромисса с министерством, но потом опять перестала выходить из-за финансовых проблем. Вновь она появилась только 10 декабря 1993 года, за два дня до проведения выборов...

"Независимая газета", вынужденная пройти перерегистрацию после роспуска ее учредителя, Московского городского Совета, столкнулась в этом деле с трудностями, потому что редакционная коллегия отклонила две кандидатуры на статус учредителя, которые были предложены сверху. 4 ноября 1993 года в соответствии с законом о средствах массовой информации России учредителем газеты стала сама редакция.

Контроль за парламентской "Российской газетой" и над парламентской студией РТВ перешел в руки правительства. В типографиях ряда газет появились цензоры, так же как в информационном агентстве ИТАР-ТАСС и на телевизионных студиях. Следующие издания вышли с пробелами вместо снятых цензурой материалов: "Независимая газета", "Сегодня", "Московская правда", "Коммерсантъ-Daily" и "Литературная газета".21

Следующий этап третьего периода, с конца 1993 по середину 1995 года, характеризуется относительной политической стабилизацией, происходившей на фоне продолжавшегося падения промышленного производства, которое в 1994 году составляло примерно половину от уровня 1990 года. Рынок массовых СМИ практически не расширялся, тиражи продолжали падать практически у всех изданий - хотя и здесь некоторым издательским компаниям удалось развернуться.

В частности, активно развивается рынок деловых изданий, появляются первые "глянцевые" журналы для потребителей с высокими доходами, финансируемые за счет рекламы. Именно на этот период приходится бурное развитие Издательского дома "Коммерсантъ", который запускал один за другим проекты новых изданий, группы "Индепендент Медиа", а также холдинга "Сегодня"-"КП".

Начинается развитие процессов концентрации СМИ, стратегическое закрепление на рынке первых информационных магнатов: Гусинского (группа "Мост") и Яковлева-младшего (издательский дом "Коммерсантъ").

Чеченская война в конце второго - начале третьего этапа этого периода показывает способность прессы занимать самостоятельную позицию, даже если она расходится с политикой властей (при условии, разумеется, что она не противоречит интересам владельцев СМИ). Однако накануне выборов президента страны антивоенная позиция СМИ кажется последним зовом Роланда.

Последний этап этого периода, с середины 1995 по середину 1996 года, знаменует собой возвращение политизированного капитала, воскрешенного близостью парламентских выборов, за которыми уже маячат судьбоносные президентские. Можно отсчитывать начало этого периода со времени создания ОРТ (по политическим соображениям его формирование происходило заблаговременно, чтобы не так явно выпячивалась подоплека акционирования первого канала), история которого начинается в феврале-марте 1995 года. Владислав Листьев становится инициатором и жертвой процесса передела сфер влияния на рынке телевизионной рекламы. С создания ОРТ начинается история медиа-холдинга Бориса Березовского, который был сформирован благодаря мандату президентской семьи на создание благоприятного информационного контекста для президентских выборов. Под решение этой задачи Березовский получил в качестве дойной коровы нефтяную компанию "Сибнефть".

Накануне выборов на масс-медиа снова проливается золотой дождь политизированного капитала.

Новые холдинги одновременно выражают интересы новых собственников в стабилизации положения в стране и предлагают партии власти коммуникационные каналы в обмен на допуск к распределению государственной собственности в ходе приватизации. И то и другое делает ставку на инвестиции в масс-медиа стратегически правильным решением.

В ходе президентских выборов основные средства массовой информации практически единодушно поддерживают Бориса Ельцина и добровольно становятся инструментом манипуляции общественным мнением. В ходе выборов, в соответствии со сценариями идеологов президентской кампании, отрабатываются современные технологии пропаганды. Владельцы СМИ проходят процесс обучения технике манипуляции общественным мнением.

После президентских выборов начинается четвертый период в истории российской прессы, который продолжается вплоть до середины 1998 года. Если до президентских выборов роль масс-медиа в исходе политических конфликтов была значительной, то по результатам президентской кампании она была единодушно признана определяющей. Средства массовой информации становятся основной средой политической коммуникации. При этом роль печатной прессы падает, в то время как роль телевидения возрастает. Новостные и аналитические программы ТВ становятся ареной политического спектакля. Происходит полное переплетение сферы политического и СМИ, что позволяет говорить о формировании медиа-политической системы.

Медиатизация социальной жизни является естественным процессом в обществе с отсутствующими социальными институтами - и начало этого процесса мы можем отсчитывать с первых сознательных попыток использовать телевидение для поднятия своего рейтинга. Вся политическая карьера Бориса Ельцина была построена на использовании медиа в противовес партийным и советским институтам. Точно так же, при мощной поддержке масс-медиа, был выигран референдум о доверии президенту в 1993 и точно так же, под давлением СМИ, прошло голосование по конституции.

События октября 1993 года - последние эпизоды борьбы за власть в реальном городском пространстве. Эта борьба продолжится и затянется до конца девяностых, вот только пространство, в котором она будет проходить, будет не столько институциональным или законодательным, сколько символическим. Накал борьбы при этом не уменьшится - просто роль танков на улицах возьмут на себя медиа-холдинги, а вместо людей погибать в этой необъявленной войне будут репутации, образы, политические карьеры, политические сценарии и всевозможные символические конструкции.

Медиатизацию политики во второй половине девяностых можно представить себе как продолжение процесса политизации масс-медиа в начале десятилетия - только теперь роль СМИ в информационной системе становится значительно менее самостоятельной. Масс-медиа становятся коммуникационным каналом для политиков и специалистов по информационным технологиям, которые используют предсказуемость медиа (вытекающую из принадлежности к тому или иному холдингу в случае политизированных СМИ или приверженность определенным стандартам в случае коммерческих масс-медиа) для того, чтобы донести свое сообщение до аудитории. Различные стратегии игроков сталкиваются и развиваются в символическом поле медиа по законам драмы. Логика политического спектакля22 становится определяющим фактором в сфере политики.

Под впечатлением от эффективности информационных технологий в ходе президентских выборов крупные экономические группы вступают в "гонку информационного вооружения": принимаются решения о масштабных инвестициях в средства массовой информации, что приводит к появлению еще нескольких крупных медиа-групп, формирующихся за счет захвата "демократических" СМИ, которым удалось сохранить независимость - таких, как "Литературная газета", "Известия" и "Комсомольская правда". В 1997 году все они становятся частью крупных холдингов. То же самое происходит с телевидением: коммерческий канал "СТС-8", принадлежавший американским инвесторам, к примеру, становится частью холдинга "Альфа-ТВ". Политические инвесторы стали инициаторами новых проектов в сфере СМИ, в частности "газет влияния" - "Русского телеграфа" ОНЭКСИМбанка и "России" лужковского холдинга (и та и другая газеты впоследствии были закрыты, когда холдинги решили сосредоточить ресурсы на других изданиях - "Известиях" и "Литературной газете" соответственно).

Впрочем, границу между политическими инвестициями и новой экономической стратегией крупных экономических групп провести трудно. Когда независимая издательская группа "Интедепендент медиа", принадлежащая иностранцам, продает 10% группе "Менатеп", это скорее обычные инвестиции, хотя сотрудники газеты "Moscow Times" впоследствии в частных разговорах не раз будут жаловаться на давление своих русских партеров. Похоже, что в данном случае речь может идти о существовании определенного стиля по отношению к медиа-собственности - цинизм девяностых не предполагал реальной независимости редакционной политики даже самых коммерчески оправданных изданий.

Прошедшая обкатку система управления прессой с помощью медиа-технологов, компромата и информационных кампаний становится основным инструментом не только политической борьбы, но оружием конкурентных сражений. По сути дела, интересы непосредственных владельцев СМИ становятся политической позицией их изданий, что особенно ярко проявляется в ходе приватизационных скандалов, когда новые собственники впервые разрывают негласный пакт о партнерстве с "молодыми реформаторами" и между собой.

Роль масс-медиа в политической жизни страны весной-летом 1998 года во время шахтерского и более позднего финансово-политического кризиса многие наблюдатели оценивают как провокационную. Власть проигрывает информационные войны одну за другой. Очевидно, что прежний союз властей второй республики и владельцев СМИ распался. Именно поэтому создание объединенного телерадиохолдинга на базе ВГТРК поначалу выглядит не столько как опасное стремление государства узурпировать СМИ, сколько как отчаянная попытка властей сохранить присутствие в информационном пространстве.

Впрочем, некоторым изданиям удается сохранить самостоятельность ("МК", "Аргументы и факты", издательский дом "Коммерсантъ"), а все более значительное их число и вовсе функционирует вне контекста политической жизни (издательский дом "Экономическая газета", журналы "Индепендент медиа", телеканалы РЕН-ТВ, СТС и проч.). Таким образом, российская пресса разделяется на сферу господства крупного (в этом контексте - "политизированного") капитала, контролирующего наиболее влиятельные центральные издания и ТВ, и сектор коммерческих масс-медиа, в который помимо центральных и региональных издательских групп можно включить новые телевизионные проекты и региональные телеканалы, а также большую часть радиостанций. Логика политизированного и коммерческого капитала в масс-медиа на этом этапе расходятся. Если задачей первого является обеспечить максимальный охват аудитории, то второй нацелен на извлечение прибыли и, как следствие, децентрализован. Коммерческие СМИ часто игнорируют политический контекст, поскольку специализация на тех или иных потребностях аудитории дает преимущества при привлечении рекламодателя и позволяет удерживать пускай небольшую, но постоянную аудиторию, часто - с высоким средним уровнем доходов.

Следует справедливости ради отметить, что коммерческая пресса также участвует в информационных войнах на той или другой стороне. Склонность массовых коммерческих изданий к сенсациям и скандалам делает публикацию разоблачительных материалов и раздувание политических скандалов любимым занятием масс-медиа. Разумеется, коммерческая пресса выглядит лучше, потому что порой бывает трудно спрогнозировать, чью сторону она займет. Ведь к национальным интересам, соблюдению законов и сохранению стабильности призывают, как правило, все стороны любого информационного конфликта.

Одной из особенностей этого периода является повышенная активность в проникновении столичных изданий и телекомпаний на региональные рынки, которая поддерживается во многом за счет политизированных инвестиций, вызванных необходимостью формирования новых пропагандистских систем в преддверии парламентских выборов 1999 и президентских 2000 года.

Август 1998 года стал четкой границей, отделяющей процессы, происходившие в России за последние восемь лет, от последующих событий. Это начало конца второй республики.

Больнее всего кризис ударил по начавшемуся было подъему коммерческих масс-медиа. Лето 1998 годы в этом смысле было переломным по количеству новых проектов. Воцарившаяся неопределенность привела к тому, что все они были закрыты, а дополнительные инвестиции в уже существующие масс-медиа - заморожены.

Финансовый кризис стал одновременно политическим после того, как правительство Кириенко было отправлено в отставку, а предложенная президентом кандидатура Виктора Черномырдина на пост премьера не смогла пройти утверждения в нижней палате парламента. В результате премьер-министром России стал руководитель Службы внешней разведки, экс-министр иностранных дел Евгений Примаков.

Важным отличием нового этапа является усиление роли государства в системе СМИ, хотя справедливости ради следует отметить, что процесс концентрации управления информационными потоками в руках исполнительной власти имеет большую историю. Поэтому необходимо уточнить, что на новом этапе государство уже опирается не на крупные холдинги политизированного капитала, а на собственно государственные СМИ. Сильное правительство, поддерживаемое парламентским большинством, вступает в открытый конфликт с ослабленными кризисом крупными финансовыми группами, многие из которых контролируют влиятельные и массовые СМИ. Правительство не может всерьез рассчитывать на успех проводимой политики, не имея необходимого информационного обеспечения, тем более что близость президентских выборов придает таким конфликтам самые острые формы.

Ситуация осложняется также и тем, что Евгений Примаков, в отличие от своих предшественников, оказывается самостоятельной политической фигурой. Это, с одной стороны, предопределяет его отставку когда Борис Ельцин начинает всерьез заботиться о поиске "наследника", а с другой - становится причиной появления альтернативной партии власти на парламентских выборах 1999 года. Кремлевской группировке на этих выборах противостоит альянс Евгения Примакова, мэра Москвы Юрия Лужкова и ряда региональных лидеров, сформировавших мощный предвыборный блок "Отечество-Вся Россия".

В плане пропагандистского обеспечения этот блок опирается на мощную группу масс-медиа, контролируемых Юрием Лужковым и его партнерами из компании "АФК-Система", а также региональные газеты и телеканалы, которые в большинстве регионов по-прежнему так или иначе контролируются областной администрацией.

Выборы 1999 года превращаются в настоящую схватку, в которой стороны обмениваются информационными ударами, но контроль Кремля за центральным телевидением оказывается решающим инструментом для сокрушения блока Примакова и Лужкова. Помимо масс-медиа важнейшую роль в выборах играет так называемый "административный ресурс" - использование властных рычагов для того, чтобы оказать давление на избирателя непосредственно на местах, как через директоров крупных предприятий, так и с помощью региональных газет и многотиражек, как правило подконтрольных местных властям. Их влияние намного превосходит центральные издания и может сравниться только с первым каналом телевидения - ОРТ.

Победа на выборах блока "Единство", созданного впопыхах кремлевской администрацией, оказывается сокрушительной. Отставка Бориса Ельцина и досрочные выборы делают победу его ставленника Владимира Путина неизбежной настолько, что Евгений Примаков даже отказывается баллотироваться в качестве его соперника, довершая триумф Кремля.

Избранный президентом Владимир Путин начинает мощную реформу власти, целью которой становится централизация управления страной и "перестройка" медиа-политической системы. На наших глазах маятник истории снова набирает ход и мы оказывается на пороге новой трансформации символического образа России.

Мечты и чаяния мятежных девяностых воплощаются в картину "Великой России", вновь объединяющуюся вокруг нового президента, против внешних и внутренних врагов. И тем не менее главное отличие современной ситуации от всего, что было ранее - это системно заложенная фрагментированность информационного поля, которая проявляется не только в простроенных различиях политических позиций газет и медиа-холдингов, но и в появлении новой коммуникационной среды - Интернет. Если с помощью давления (угроза отнять лицензию, уголовное преследование) власти без особых сложностей удается поставить под контроль медиа-политическую систему, то значение Интернета для коммуникационной системы пока трудно оценить.

Пожалуй, на сегодняшний день можно высказать только два утверждения. Во-первых, Интернет уже завоевал определенные позиции в информационной системе и его роль продолжает расти. Во-вторых, сеть гораздо в меньшей степени поддается контролю и не имеет столь же высокого входного барьера, как традиционные масс-медиа. Впрочем, у нас еще будет возможность остановиться подробнее на этом вопросе.

Примечания:

Вернуться1 Согрин В. Политическая история современной России 1985-1994: от Горбачева до Ельцина. М, Прогресс-Академия. 1994. стр. 11.

Вернуться2 Paasilinna R. Glasnost and soviet television, a study of the Soviet mass media and its role in society from 1985-1991. YLE/TKMA Painotuotepalvelu, Ekholmin Kirjapaino (Finnish Broadcasting Company). Research report 5/1995, рр 148-150.

Вернуться3 Аудитория сериалов в некоторые моменты составляла до 70% населения страны - cм. Terhi Rantanen, The National and the Global. Media and Communications in Post-Communist Russia, рукопись будет опубликована в 2001.

Вернуться4 Лучше всех, наверное, негативные эффекты телевидения исследовал Neil Postman в своей книге "Amusing Ourselves to Death: Public Discourse in the Age of Show Business", 1985.

Вернуться5 McLuhan M. "Understanding media: the extensions of man". Signet book, published by the New American Library. New York. 1964.

Вернуться6 Эту гиперцентрализующую функцию радио открыли для себя одновременно СССР и Германия Геббельса, и великолепно описал Маклюэн.

Вернуться7 О кухне советской печати лучше всех рассказал Сергей Довлатов в серии новелл под общим названием "Компромисс" - см. "Собрание прозы в 3х томах". Лимбус-пресс, Санкт-Петербург, 1993

Вернуться8 Source: Elena Vartanova, Media in Post-Soviet Russia: Shifts in Structures and Access to Contents, a paper delivered at the IAMCR 2000 conference in Singapore.

Вернуться9 Андрей Приепа, "Задача дня: продавливать и не подставляться", "Логос", #1 за 2000 год, стр. 4.

Вернуться10 Согрин В. указ. соч. стр.68-69

Вернуться11 Здесь не обойтись без примера. Юрий Идашкин, герой и автор очерка "Телефонное право" в журнале "Огонек" (#51 за декабрь 1989 г.) замещает главного редактора и отвечает на звонки по правительственной связи в 1964 году. Из ЦК КПСС ему несколько раз звонит женщина, которая дает оценки содержания журнала. Идашкин в панике. Расспрашивая коллег, он пытается по фамилии выяснить статус звонящей дамы, но безрезультатно. Только редактор, вернувшись из больницы, осмеливается спросить ее, в каком отделе она работает.

Вернуться12 Мы не располагаем достоверными социологическими исследованиями, которые позволили бы точно определить процентное соотношение новичков и профессионалов в журналистике в это время. Однако думается, что в данном случае нам хватит простых наблюдений и умозаключений. В СССР журналистика была узким кланом, тогда как начиная с конца восьмидесятых на фоне общей депрессии именно средства массовой информации стали точкой роста. На рубеже десятилетий новые издания создавали массу рабочих мест, требовались журналисты, способные писать по проблемам политики и экономики в современном ключе - и оперирующие заскорузлыми штампами "профессионалы" не подходили на эту роль. В результате новые издания на 90% состояли из новичков и журналистов, ранее писавших на "безопасные" темы (театр, искусство и проч) в многотиражках. Некоторые издания, например издательский дом "Коммерасантъ", принципиально отказывались от сотрудничества с журналистами старой школы, предпочитая выращивать свои кадры самостоятельно.

Вернуться13 Androunas E. Soviet Media in Transition: Structural and Economic Alternatives. Westport, Connecticut - London. Praeger. 1993, р. 62

Вернуться14 "Известия" за 26 февраля 1992 г., цитируется по Андрунас, стр. 63

Вернуться15 Androunas, ор. сit.р. 63, 64

Вернуться16 op. cit. p. 65

Вернуться17 McNair B. Media in post-Soviet Russia: an overview // European Journal of Communications. vol. 9. 1994.

Вернуться18 В книге используются интервью с Ясеном Засурским и Егором Яковлевым, взятые в 1998 году.

Вернуться19 Androunas E. Soviet Media in Transition: Structural and Economic Alternatives. Westport, Connecticut - London, Praeger. 1993. р. 15-16.

Вернуться20 Согрин В. Политическая история современной России 1985-1994: от Горбачева до Ельцина. Прогресс-Академия. М. 1994. стр. 157-158.

Вернуться21 Парламентские выборы в России. Доклад Европейского института СМИ// Международная жизнь. 1994. #2.

Вернуться22 Этот термин используется в том значении, которое придал ему Murray Edelman в исследовании "Constructing the political spectacle", University of Chicago Press, Chicago & London, 1988.


поставить закладкупоставить закладку
написать отзывнаписать отзыв


Предыдущие публикации:
Андрей Мадисон, Утопии оптом и в розницу /13.11/
Раздел политики РЖ торжественно объявляет некоммерческий конкурс на лучший проект россие-, миро- и вообще устройства. К участию приглашаются лица как достигшие, так и не достигшие возраста 16 лет, работающие и безработные, мужчины, женщины и т.д. Тимона Афинского просят не беспокоиться.
Иван Давыдов, Масс-медиа российского интернета. Основные тенденции развития и анализ текущей ситуации /28.09/
К выходу в сеть Национальной информационной службы "Страна.Ру": русский интернет от Адама до Глеба.
Глеб Павловский, Относительно собственности и управляющих собственностью: Совет /08.09/
Когда господа олигархи призывают на помощь страны, континенты, общественность и организованные преступные группировки, граждане могут спокойно, твердо положиться на центральную власть. А в ожидании ее законных мер √ не выполнять никаких преступных указаний.
Илья Лепихов, Ольга Юмашева, Сам себе Остерман /29.08/
Дело не только в повторяемости российского политпроцесса, но и в буквальном тождестве задач, встающих перед верховной властью всякий раз, когда она всерьез принимается за дело управления.
Вячеслав Глазычев, Без названия /10.08/


предыдущая в начало следующая
Иван Засурский
Иван
ЗАСУРСКИЙ
osvod@osvod.org

Поиск
 
 искать:

архив колонки: