Заключение

27 августа 2000 года в Москве пропали все центральные каналы телевидения. Пожар на Останкинской телебашне вывел из строя все передатчики. Только канал ТНТ из холдинга "Мост-Медиа" продолжал вещание - но вместо привычных развлекательных программ станция транслировала новости НТВ.

В воскресенье москвичи съезжались в Останкино отовсюду - поглядеть, как будет падать башня. В одиннадцать вечера, когда объявили о том, что в башне рвутся стальные тросы, народ повалил еще сильнее. Но удовольствие испортила милиция - перестала пускать зевак на улицу академика Королева.¹

Вещание центральных каналов продолжалось по всей стране, но это не помешало политикам вздохнуть с облегчением и отправиться в отпуск. "Все равно все происходит в Москве - а если политика виртуальная, то что там делать без телевидения?", - сказал руководитель одной из думских фракций, с которым я встретился в Сочи, на берегу Черного моря.

Менеджеры крупных компаний, представители богемы и государственные чиновники, опрошенные еженедельником "Коммерсантъ-Власть", в большинстве своем выражали удовлетворение тем, что наконец нашли время пообщаться с семьей, проведать старых друзей, прочитать давно отложенные книги, сходить в ночной клуб или просто выспаться. Только один респондент, связанный с телевидением профессионально выразил горечь невосполнимой утраты:

Владимир Евстафьев, президент Ассоциации рекламных агентств России: Хожу в ночные клубы, благо они сейчас бесплатные, или в гости к друзьям. А вообще, я ужасно чувствую себя без телевидения - ломает прямо как наркомана. Благо у друзей есть кабельная сеть, и я хожу к ним, чтобы хоть что-то посмотреть. Хорошо еще, жены нет в Москве - она бы сильно страдала без своих любимых фильмов. ²

Некоторые из респондентов отмечали случаи зависимости у соседей (Столько книг на столе скопилось - читать не перечитать. Но это я такой, а вот соседке без телевизора стало плохо - "скорую" вызывали. - Анатолий Лысенко, генеральный директор компании "Роскнига") или у абстрактных "москвичей":

Владимир Ресин, первый вице-премьер правительства Москвы: Смотрю канал ТНТ. Вообще, у меня редко выдавалась свободная минутка, чтобы я мог посидеть перед телеэкраном. Поэтому его отсутствие на моей жизни почти не сказалось. А вот оставить москвичей без телевидения - это равносильно тому, что оставить их без воздуха.³

По некоторым сообщениям, продажи видеокассет в городе подскочили на 30%. Но в целом влияние пожара в "Останкино" на частную жизнь было куда менее значительным, чем на жизнь общественную - и, в первую очередь, на тот образ Великой России, который был сформирован в ходе предвыборных кампаний 1999-2000 года.

В Москве не так уж много гордых символов, доказывавших превосходство советского строя, таких, как Останкинская башня. Воздвигнутая в 1967 году на пике гонки вооружений и соперничества с Соединенными Штатами в космосе, она была создана в годовщину октябрьской революции как самое высокое сооружение в мире и по высоте превосходит Эмпайр Стейт Билдинг┘ Телевизионная башня ⌠Останкино■ поднявшись на 540 метров в небо столицы стала памятником могущества России, достижением высоких технологий точно так же, как таким достижением до недавнего времени считался ⌠Курск■, атомная подводная лодка, доказательство могущества российского вооружения. Выпотрошенная огнем, готовая в любой момент разлететься кусками искореженного металла, обрывками кабелей железобетона, теле-башня стала еще одной красноречивой издевкой над попытками президента Владимира Путина сделать Россию великой вновь.⁴

Череда катастроф, сначала вызванных телевидением, потом - его отсутствием, позволяет нам подвести итог под десятилетием телевизионной политики. Триумф Путина, построенный на войне и медиа-кампании, был недолгим. По мере того как несчастья, вызванные дряхлостью советской инфраструктуры, продолжают сыпаться на его голову как из ведра, газеты враждующих с президентом олигархов начинают поднимать тему Чечни, благо терроризм регулярно дает соответствующие информационные поводы.

В конце лета 2000 года уже стало очевидным, что вне зависимости от того, удастся ли центральной власти добиться управляемости телевидения, вместе с образом Великой России, перекочевавшим в 21 век из брежневско-сталинского периода советской и имперского - российской истории, в России твердо устанавливается и другая характерная черта этих эпох, которую можно обозначить оруэлловским определением "doublethinking", "двойная мораль". Однако, если для Оруэлла было важно использовать это понятие для иллюстрации аберраций тоталитарного языка и мышления, то для нас важнее представление об исходных структурах языка и мышления - тех самых, в сравнении с которыми и определяются искажения.

Вместе с коммерческими медиа и новой коммуникационной средой (интернетом) в информационной системе с новой силой утверждается горизонтальная коммуникация. Разумеется, это везде происходит по-разному, но в целом охватывает полный спектр возможностей от полуофициального жаргона газет до матерно-разговорного лексикона альтернативной сетевой журналистики.

По мере того, как вера в рациональность человека в гуманитарных науках слабеет, становится все более очевидным, что многое из того, что принято воспринимать как должное в сфере политики и коммуникации, нуждается в радикальном пересмотре. И главный вывод, который можно сделать по результатам нашего исследования, состоит в том, что политический процесс и, возможно, сфера коммуникации в целом, выполняет функции конструирования социальной реальности не столько с объективных позиций, ибо таковые не существуют в социальной жизни, но прежде всего в целях замещения, заполнения недостатка. "Объективная реальность" существует в природе - однако во многом знании много печали, и если бы мы все время осознавали ограничения, заданные нам временем нашего биологического существования, нам было бы сложно отделаться от печали.

Задачей социума является как раз противостояние тирании времени, возраста и смерти. Существование представляет собой, по всей видимости, непрерывные попытки наделить жизнь смыслом, прежде всего с помощью ритуалов и социальной системы в целом. Смысл культуры именно в этом. И с этой точки зрения медиа ткут ╚покрывало Майи╩, на котором проступают как традиционные, так и новые узоры.

Девяностые дали России несколько новых государственных праздников, одинаково неуважаемых и не прижившихся, вызывающих обострение иронии, сарказма и ностальгии - день Независимости и день Конституции не смогли справиться со стихией существования. Они не столько объединяют, сколько разделяют людей. Только два ритуала - Новый год и выборы президента - вызывают интерес по-настоящему. Новогодняя ночь несет через время миф вечного возвращения и цикличности существования, в то время как выборы президента представляют собой механизм адаптации к бесконечно изменчивым условиям существования социальной системы, а также механизм легализации власти.

В этом смысле политический спектакль, кульминацией которого и являются выборы, стал незаменимым элементом новой российской государственности - хотя вряд ли публицисты начала девяностых мечтали о такой демократии. Вместо поиска общего согласия, который предполагает идеал публичной сферы, политический спектакль структурирует реальность через драматическое разрешение ситуаций и конфликт.

Подобно тому, как сериалы и ток-шоу работают в сфере частной жизни, восполняя недостаток общения и эмоционального напряжения в современном атомизированном обществе (при этом трансформируя болезненное переживание в захватывающее зрелище, делая его максимально дистанцированным и, как следствие, "безопасным"), политический спектакль выполняет похожие функции в отношении социальной реальности, представляя стоящие перед обществом проблемы как разрешимые, а саму реальность как познаваемую (и мифологически узнаваемую, олицетворенную).

Актеры политического спектакля непрерывно подстраиваются под доминирующие культурные коды и ожидания аудитории (не забывая даже самых отдаленных, нишевых сегментов аудитории), соревнуясь в способности делать драматические жесты на фоне реальных или виртуальных событий. В этом смысле одной из забавных особенностей публичной сцены является постоянная мимикрия под публичную сферу - игра, в которой участвуют с равным успехом и политики, лоббисты, журналисты и зрители.

Цена виртуальной политики оказывается высокой, когда для создания необходимого информационного фона политики объявлют войны - используя архаические рычаги социальной мобилизации. Как правило, речь идет о региональных конфликтах ограниченного масштаба. Подобные события происходили в России дважды в девяностые годы, и оба раза война начиналась за год до президентских выборов, что трудно считать совпадением. Война - как в России, так и на Западе - является структурной составляющей существующей политичекой системы. Однако для того, чтобы оценить всю справедливость этого заключения необходимо также учесть, что войны бывают не только регионального значения, но и другого назначения. Например - война с преступность, с коррупцией или с наркотиками. И в том и в другом случае создается образ врага и происходит радикальное упрощение ситуации, которое и позволяет добиться необходимой мобилизации. Много уже сказано и написано о незначительности результатах этих кампаний. Не вызывает сомнения, что по отношению к реальным проблемам война представляет собой не столько решение, сколько отрицание за "злом" и "врагом" права на существование.

Вместо национальных государств роль врагов в современных политических системах выполняют разнообразные "козлы отпущения" - террористы (реальные и виртуальные), наркоманы, анархисты, журналисты и представители общественных организаций - но в этом отношении Россию трудно признать уникальной. Формирование нового образа нации оказалось невозможным без врагов, без "иного", по отношению к которому страна смогла осознать себя как целое, как другое. Бомбежка Югославии, взрывы в Москве, лица "кавказской национальности", памятник Петру Первому и церковь Христа Спасителя - вот наиболее существенные составляющие новой российской идентичности, вехи в конструировании образа "Великой России".

Трудно согласиться с Гегелем в том, что история стремится к абсолютному торжеству идеи, но вряд ли следует отрицать диалектический характер ее эволюции. На смену бурлящему хаосу свободы девяностых пришло торжество традиционного для России сильного государства. Но качнувшись в одну сторону, маятник истории всегда набирает энергию для движения в другую. Консенсус элит вокруг новой квазиимперской системы ценностей повышает значимость низовых культурных и контркультурных инициатив и, возможно, уже самим своим существованием способствует объединению своих противников.

Политический спектакль функционирует как заклятие, в этом его магическая функция - и его эффективность обеспечивается как раз непредсказуемостью того медиа-окружения, в котором развивается политическая драма. В непредсказуемости залог эволюции политической драмы. В закрытой системе энтропия возрастает - и политическая система не исключение. Другое дело, что институциализация механизмов власти и государственных институтов в России начала 21 века является если не благом, то неизбежной необходимостью. Но попытки власти жестко структурировать политическую систему и установить контроль за телевидением - основной сценической площадкой политической драмы - способствуют созданию закрытой системы и, следовательно, снижению значимости политического спектакля как общественного института.

По мере того, как происходит закрытие политической системы и усиление контроля за телевидением, центр внимания общества смещается от политического спектакля к другим сферам социальной жизни, и прежде всего к культуре. Это значит, что общество становится более восприимчивым к новым веяниям и, следовательно, открывается новый этап в эволюции культурных кодов. Другое дело, что этот процесс будет более долгосрочным и мучительным, хотя бы потому, что статус-кво опирается на представления о реальности большей части населения России, воспитанной еще ╚при советской власти╩. Разумеется, стабильность политической системы будет зависеть от того, насколько власти удастся обеспечить занятость населения, решить чеченскую проблему и справиться с другими вызовами настоящего. Однако в современном обществе символическое значение власти часто оказывается гораздо более значимым, чем реальное. Другими словами, ключевые рычаги управления обществом находятся в символическом пространстве медиа и массовой коммуникации, хотя это нисколько не умаляет влияния системы власти на наше существование.

И все же важно понимать, что хотя от политиков в России ждут сильной руки и способности принимать решения, стоит людям почувствовать реальное усиление власти, как сразу выйдет на поверхность противоречие между ожидаемыми, символически предоставляемыми им полномочиями и реальными рычагами, имеющимися у них в распоряжении. Если символически власть управляет временем через ежегодное президентское послание и обращение к согражданам перед новым годом, то только потому, что сильную власть приятнее ощущать в виде телепередачи.

Первая половина девяностых, время бескомпромиссной свободы-стихии - без сомнения, будет идеализирован в будущем и станет мифологическим исходным временем иной русской идентичности.

Одна из гипотез, которой предстоит проверка временем, состоит в том, что именно из многоголосья нового начинается формирование следующего, модифицированного образа постимперской России, который может прийти на смену постсоветскому кичу имперского русского национализма. Можно предположить, что центральную роль в формировании этой новой проектной идентичности будет играть поколение, социализация которого пришлась на конец восьмидесятых - первую половину девяностых.

Важнейшую роль в распространении новых культурных кодов и нового образа жизни, без сомнения, сыграет интернет. Быстро это произойдет или нет - сказать сложно. Но уже очевидно, что масс-медийный портрет России исключает сливки общества - нарождающуюся группу активных молодых людей, которые на сегодняшний день слишком заняты общением между собой чтобы вмешиваться в то, что происходит в очень большой и непознанной стране.

Другая гипотеза, которую можно выдвинуть напоследок, состоит в том, что точкой сборки для новой русской идентичности выступят не столько политические принципы или объединяющая политическая платформа, сколько убеждение в том, что вместо того, чтобы быть сильной Россия должна быть просветленной. Новый образ складывается из мириады частных инициатив, и именно по отношению к традиционным институтам государственной власти, манипуляциям масс-медиа и закрытой политической системе, вероятно, через драматический поколенческий конфликт, происходит объединение частных проектов и инициатив в нечто более четкое и определенное.

Примечания:

¹ Как тушат Останкинскую башню, http://www.gazeta.ru/tushenie.shtml

² Что вы делаете в прайм-тайм? Коммерсант-Власть ╧ 35 за 01.09.2000

³ там же

⁴ Ian Traynor, Putin quick to label Moscow tower blaze as a metaphor for the state of the nation, Guardian, 31.08.2000, http://www.guardianunlimited.co.uk/Archive/Article/0,4273,4056919,00.html

• Введение
• Глава первая
• Глава вторая
• Глава третья
• Глава четвертая
• Глава пятая
• Глава шестая