Русский Журнал / Политика /
www.russ.ru/politics/20001208_pavl.html

Беловежская годовщина
Путин уравнял триумфаторов 1991 года с победителями 2000-го

Глеб Павловский

Дата публикации:  8 Декабря 2000

В эти дни новое меньшинство российской интеллигенции переживает шок, схожий с тем, который прежнее (ее же) меньшинство испытало 7 декабря 1991 года, при подписании Беловежского протокола: происходит нечто непоправимое, от тебя оно уже не зависит и не будет изменено. Личный жест неприятия бесцелен, ибо никем не запрещен. В дни беловежского юбилея, как придира, замечу: пресса игнорировала сей день плача впервые за 9 лет - думаю, не случайно.

Давно уже мы столько не высказывали один другому. Наблюдателю лицемерия и перекошенных лиц русских политиков есть чем поживиться. Самые неистовые из ругателей советского гимна, едва не обвинившие Путина в том, что тот лично пытал Михоэлса, аккуратно обходят вопрос о красном знамени: нельзя. Военные, понимаете ли, с ними поаккуратней.

Никогда повторение слов "Византия", "Империя" и т.п. не имело так мало смысла. Орел и триколор для московских политиков - это указы Бориса Ельцина, и ничего больше. Даже красное знамя вне дискуссии - в частности потому, что Ельцин же его полувосстановил. Однако ни один из правых не объяснит вам, чем ему важна Византия и что демократического и правозащитного было в Российской империи. Как и ни один правозащитник не припомнит, как пытались (почти преуспев) выбросить Ельцина из Кремля на потеху разоренным бюджетникам.

Зато Борис Николаевич Ельцин присутствует при своего рода бенефисе. И он не мог не выступить из-за сцены, чтобы скромно раскланяться с залом и, как водится, показать коммунистам большущий геральдический кулак (хорошо им памятный символ).

Восстановление легальности

Революционная символика спорна, зато беспощадна. Революция расстреливает. И за сорванную листовку, и за щелчок по горлу. Государственная символика неполемична, хотя всегда противоречива. Она редактируется и систематизируется не парламентами, а при угрозе - в момент страха, при победе - в момент торжества. В трудные времена циники, критики и диссиденты собираются под штандарты своей страны. Не имеет никакого значения, что они говорили о флаге и гербе до этого и кто из них не вставал при звуках гимна. Момент проходит, и символы остаются - либо нет.

Кто сегодня помнит, что 19 августа 1991-го шло под лозунгом "Вся власть Советам России!"? Символы сведены в систему только у мертвых цивилизаций. В живых государствах они царапаются и топорщат, как царские погоны на красноармейских гимнастерках 45-го года.

Путин уравнял триумфаторов 1991 года с победителями 2000-го. Те и другие объединены званием участников восстановления государственной России. Политики нехотя, с невероятным отвращением сотрудничают и, чувствуя себя оскоромившимися, ступают на незнакомую им почву единого для всех государства. Россия перестает быть полем, на котором ее политики - рядом не сядут...

Зато освободительные переживания участников отобрать никто не может, это их биография. Меньшинству остаются светлые воспоминания. Отнять их нельзя, как ностальгию по передаче "С добрым утром" - у тех, кого в декабре 1991-го вдруг выслали из СССР навечно. Проблема закончившегося десятилетия в том однако, что ни высланные из СССР, ни высылавшие - не создали России. Они оставили эту проблему Владимиру Путину. И он ее решает, пока другие в нем ищут нечто некошерное.

Рассуждают о ГУЛАГе, Византии и Петре Великом, в упор не видя путинскую логику "геральдического пакета", - склеенного из несовместимых, отчаянно сопротивляющихся половинок: правые помогают левым провести гимн Александрова, притом что левые решают за старых правых так и не разрешенную теми за 10 лет задачу легализации триколора! Злость не на бессилие переиграть и повернуть, а на бессилие объясниться вслух. Аудитория вот она - но нет ни слов, ни мужества разговаривать с ней. Злит, хоть локти кусай, понимание бездарно упущенных лет - это надо ж, за 10 лет не легализовать, даже не найти слова для "Патриотической песни" - а теперь поди защищай! Нельзя же признаться вслух, что правые вообще не интересовались легальной стороной дела? Какие же они после этого правые...

Смута десятилетия в немалой степени объяснялась идеологической сегрегацией, этакими "символическими репрессиями" беловежских триумфаторов в отношении демократических масс. Это сделало музыку, которую страна сперва не умела, а затем уже не хотела петь, знаком каменного равнодушия властей к большинству.

Восстановление демократического большинства

Гнев, вызванный словами Путина - "мы с народом", объясним - это крик ярости конкурентов, у которых увели брэнд демократии.

Здесь я вынужден напомнить, что реальное демократическое большинство 1990-91 года - а никакого другого и не было - было красно-белым большинством. На президентских выборах 1991-го коммунисты не выдвинули своего кандидата и фактически голосовали за Ельцина. Беловежские соглашения были приняты, в частности, голосами коммунистов, за них голосовал Зюганов. Лозунгом демократии-91 - той, из которой вновь возникла Россия, единственно легитимной - было "Реформы и советская власть! Вся власть Совету России!".

Никто не мешал Нам тогда, отбросив отвратительную надменность, опередить события и учесть привычки большинства в символике нового строя. Инкорпорировать левый протест, погасив в зародыше неизбежное будущее сопротивление. Может быть, под гимн Александрова прошли бы и некоторые из тогдашних наиболее радикальных законопроектов? Скорей всего - да. Собственно говоря, все самые радикальные решения 91-92-го годов, включая свободу слова, торговли и собственности, были приняты политическим тандемом Гайдар-Хасбулатов.

Тогдашнее демократическое "беловежское большинство" отринули от себя его же лидеры. Едва получив ключи от Кремля, они выставили свою группу поддержки на улицу. Тому, кто трижды голосовал за Ельцина и за упразднение Союза, сказали: хам, ступай откуда пришел! Затем оставшиеся назвали друг друга "демократами". Группа демократов была создана не путем самоопределения на основе принципиальной платформы, а методом вычитания с добавлением административных пинков. Вот единственная шокотерапия, которую перенесло общество. Либеральная шокотерапия после этого стала немыслима - вы сядете в кресло к дантисту, плюнувшему вам в лицо?

Иными словами, слово "демократы" принадлежит нынешней, так самоназванной группе политиков, как имя "большевиков" - сталинской группе, оставшейся в руководстве партии после уничтожения конкурентов. Демократией стали называть то, что московской группе лидеров благоугодно было сохранить от разгромленного ими демократического движения 89-91-го годов. При всей разнице административных мер Вячеслава Молотова и Сергея Филатова, оба делали ставку на аппаратную политику. Неудивительно, что слово "демократ" в России стало бранным, как слово "начальник", до последнего времени и обозначая примерно одно и то же.

Провозглашение России упразднило СССР, не создав нового государства. Возникший вакуум суверенитета заполнился пиром хищников. Они праздновали и праздновали что-то, транслируя на всю страну свои фраки и марки шампанского. Не создав реальной легальной власти, начальники награждали друг друга орлами, безвкусно злоупотребляя трехцветной гаммой. Страна выместила злость на гимне, который нельзя напеть, злорадно отмечая в нем бессловесность. Сама она правда менялась, но уже без слов и без песен.

Беловежскую Россию никто не ниспровергал, ее сняли с телеэфира за ничтожностью аудитории и повальным бегством рекламодателя. Это всего лишь крах слабого шоу.

Восстановление государственной России

Беловежские соглашения не создавали России, а ограничивали ее, как территорию безудержной революции. Санитарным кордоном из параллельных суверенитетов республики бывшего СССР оградили себя от неостановимой, тогда казалось московской революционной перестройки.

Но часто повторяя "постсоветское пространство", российская политическая элита привыкла не замечать, что оно означает несущественность России. Потому что с Россией надо считаться, а Постсоветье достаточно лишь контролировать. Еще два года тому назад многие печатно обдумывали, как мог бы выглядеть "мир без России" - теперь их поезд ушел.

Беловежье - это больше не "распад СССР", потому что СССР для России больше неактуален. СССР это просто невыгодная для России сделка, обернувшаяся для нас плохим управлением. Россия отказывается быть постсоветским (либо антисоветским) государством. Россия это просто Россия, с которой необходимо считаться.

Индифферентность, на которую нехотя соглашаются элементы страны, - признак непартийного и неидеологического государства, вещи на Руси небывалой. Единовременность геральдики, превращение президентов из вечно подследственных в ожидании военно-исторического трибунала в просто недовольных пенсионеров и только - элементы одной последовательности. Возникая, Государство Российское ускользает от партийного вопрошания. Оно не может стать темой публичного самоопределения - только частного! Уезжать вам отсюда или не уезжать, вставать - не вставать - дело настолько партикулярное и лично ваше, что у других скулы сводит: ну, езжай; ну, не вставай...

Невероятно, но восстанавливается Россия по гражданскому волеизъявлению. Суверенное государство, равноблизкое к своим враждующим прародителям. Эклектика российской геральдики (а эклектика в природе самой геральдики, неэклектичных символов не существует) безразлична к страстям исконных правообладателей так же, как если бы вокруг герба СССР закипел спор партии "земного шара" (либерал-глобалисты?), "пятиконечной звезды" (сатанисты?), и "серпа с молотом" (левые трудовики?). Большинство евразийских символов уходят в лучшем случае в бронзовый век. Игнорирование их распрей - признак зрелости данного.

Оппозиция в России отделяется от борьбы с государственным строем. Тем самым только теперь в России становится возможной оппозиция, заслуживающая этого имени, то есть стоящая на конституционной почве. Теперь коммунисты могут быть примиримой или непримиримой оппозицией - и это не может быть основанием для оценки их антигосударственности. За или против Чубайс, за или против чего-либо Зюганов - это важные, но вполне партикулярные российские новости.

Вы ждали от Путина новой власти? И Путин вводит в России государство, как вводили картошку триста лет тому назад, - рядом малозаметных, до обидного мелкотравчатых шагов в правильном направлении. Обдуманно? Как хотите, так и считайте, дело ваше. Еще обидней для некоторых, что всякий раз у них есть возможность не только спорить, но даже противиться. Не исключено даже, что, обнаружив реальное сопротивление, Путин отступит; он так уже делал несколько раз. Но, отступив, использует ваш жим в своих целях, ведь сопротивляющиеся материалы зачастую перспективней, чем послушание исполнителей.

"Мы с народом" - куда?

Президентская победа сокрушительна, поскольку лишена уязвимых точек. В защите Путина нет позиций, по которым можно ударить в лоб или с флангов. Путину невозможно противостоять.

И это никакая не "диктатура", разумеется. (Правые не только для "Патриотической песни" не находят слов. Вербальная скудость "демократов" - увы, аспект интеллектуальной эмбриональности русской демократии.) Это уж скорей доминирование - в смысле, о котором говорил Антонио Грамши: среда новых фактов, легко подхватываемых слов и бесспорных преимуществ, пропитывающая собой все и вся.

Россия бесповоротно вылупилась из СССР. Кричать о реставрации столь же умно и уместно, как срывать введенные в Красной Армии погоны. Кремль взят. Смольный взят. Взяты Охотный ряд, Лубянка и Старая площадь. Мост, Останкино и банки под контролем России. Чего же вы ждете? Что победитель уйдет, передав вам ключи от помещений?

Конец революции похож на нее саму, иногда получая имя "второй революции". Но есть признак, по которому их различают: остановленная страна обнаруживает, что за ней никто больше не гонится. Все виды погонь отстали и разошлись по домам, чего и нам желают. Государство подступает к горлу мятежников неумолимо, как уровень воды, без эффектных киношных штурмов. Путин упорно действует в пользу снижения неясности и непредсказуемости. Сам он при этом по-прежнему остается непредсказуем.

Что дальше? Что теперь? Вот главный вопрос меньшинства к большинству, большинства - к победителям, а победителей - к лидеру, то есть к самим себе. Это же и вопрос всего остального мира к восстанавливаемой России: из Беловежья с государством, но куда? Бессмысленные победы невечны, ведь от капитуляций победителю достаются в наследство капитулянты. Они уже стоят за кулисами, с любопытством заглядывая в зал.