Заказывая статью, "Русский Журнал" привел весьма показательное высказывание президента Путина. Президент говорит о необходимости нормальной политической структуры для России, и о том, что замена партий лидерами - вещь ненормальная.

Получается, что само понятие "нормальности" на какой-то момент вошло в фокус рассуждений о политической судьбе страны. Это интересно, это может оказаться весьма плодотворным. А может - совсем наоборот.

В 1999 году мне посчастливилось принимать участие в Сценарном Проекте, организованном "Клубом 2015". Более того, мне выпала честь написать литературную версию позитивного сценария.

В этом тексте, в частности, было сказано следующее (цитирую кратко).

"После 2004 года для контроля за сбором налогов были учреждены десять генерал-губернаторств. Генгуберы назначались президентом. Губернаторы оставались выборными, но в Совет Федерации они не входили. Сенаторы стали независимы от региональной власти.

К 2006 году завершилась избирательная реформа - были отменены выборы по партийным спискам и сложилась двухпартийная система - Республиканский Союз и Единая Социалистическая партия.

В 2011 году парламент перенесли в Питер"¹.

Вот вам пожалуйста - федеративная реформа, преобразование верхней палаты, двухпартийная система и даже идея второй столицы, которая запульсировала в высших сферах, и, глядишь, с годами осуществится.

В сочиненном нами позитивном сценарии развития России есть еще много чего хорошего и интересного - с нашей точки зрения, разумеется. Но должен отметить очень важную вещь. В работе нас вдохновляла идея нормальной страны. Не какой-то там особенной, сверхпроцветающей и супермогучей - хотелось бы, конечно, и этого, но сначала, но прежде всего - нормальной.

В конце 1999 года журналистский клуб "Ситуация" встретился с премьер-министром Владимиром Путиным. Пользуясь случаем, я преподнес ему эту самую книгу.

Мы - сценаристы - отложили все эти дела до следующего политического цикла. Путин провел федеративную реформу и реформу верхней палаты, можно сказать, молниеносно. Только вот с независимостью сената от региональной власти пока не получается. Что ж - нормальная политическая система не сразу строится.

Разумеется, смешно было бы предполагать, что Путин, став президентом, начал действовать по нашим рецептам. Эти идеи (федеральные округа и реформа Совета Федерации в первую очередь, а также идея двухпартийной системы) просто носились в воздухе. Очевидно, эти проекты представлялись нормальными, то есть реалистичными и эффективными одновременно.

Вот, наверное, самый практичный критерий нормального в политике - специально для тех, кто вдохновлен идеей развития, для прогрессистов и реформаторов. А именно - политическое действие (проект, институт, механизм) должно быть реалистично и эффективно.

С реалистичностью все достаточно просто. Можно это сделать, опираясь на наличные ресурсы, или нет. С эффективностью чуть сложнее. Реалистичность является, некоторым образом, внутренним делом или личной проблемой политического субъекта ("смогу - не смогу", "хватит сил и средств или нет"). А вот в рассуждениях об эффективности появляются такие материи, как смысл мероприятия, как выгода включенных в дело партнеров, признание ими этой выгоды и этого смысла. Иными словами - какие понятные мне и насущные для меня задачи решает данная политическая затея.

Я, например, пока не знаю, насколько эффективной оказалась (или окажется со временем) федеративная реформа.

Но тут может вступить в игру другой, значительно более сильный и распространенный в народе критерий нормальности, а именно - критерий привычности и давности. Это для тех, кто вдохновлен идеей оставить все, как было. А это мотив столь же могучий, как и мотив развития. "Не я эту картинку вешала, не мне ее снимать", - говорила одна моя знакомая старушка, изо дня в день созерцая висящий на стене портрет первой возлюбленной своего покойного мужа. Устоявшийся порядок вещей оказывается сильнее обид и страстей. Поэтому самый экстравагантный политический проект, покрывшись надежным слоем мха и тем самым несколько помягчев снаружи, может восприниматься как нормальный. Но - далеко не для всех.

Это "единство и борьба нормальностей" является главной головной болью для государства в переходный период.

Государство вынуждено как-то сгармонизировать эти два подхода и для граждан, и - что особенно важно - в собственной государственной голове. Потому что государство (здесь и далее под этим словом понимаются институты государственной власти) - это не платоническая абстракция и не компьютер. Это живые люди, раздираемые теми же самыми противоречиями между восторгом прогресса и уютом консерватизма. Между "как лучше" и "как всегда".

Тут вступает в силу третий критерий нормального в политике. "Чтобы все было как у людей". Как в странах, которые в данных обстоятельствах принято считать нормальными.

Круг замыкается. Но разорвать его очень легко. Так вышло, что именно в наших нынешних обстоятельствах реформаторы и консерваторы считают нормальными самые разные модели политического и экономического развития. Эти модели реализованы в столь фатально несхожих странах, что вытащить из сравнения этих стран некую усредненную норму для собственной политики - совершенно безумная затея. Как если бы мы, видя самолет, ишака и каноэ, пытались бы создать некое компромиссное транспортное средство.

Государство может бесконечно метаться по планете и по собственной истории в поисках критериев политической нормальности, натыкаясь на внешнеполитические углы и сшибая предметы национальной меблировки. Чтобы это травматичное путешествие закончилось, нужно выслушать, чего хочет общество. И по возможности воплотить это совместными общественно-государственными усилиями.

Вот и четвертый критерий. Собственно нормальным (или, если угодно, обыкновенным) в политике является то, что выработалось в результате некоего длящегося контракта между обществом и государством.

"Ага! - скажет придирчивый читатель. - Опять про социальный контракт. Так этот контракт всегда есть, и даже при Сталине он тоже был, и довольно прочный. Так?"

Так, да не так. С одной стороны, любое состояние нации, если это не крестьянская война, подразумевает некий социальный контракт как норму взаимоотношения правителей и массы. Например: "царь зажигает фонари, метет улицы и ловит разбойников, а я за это сижу себе тихонечко" (Николай Греч, цитирую по памяти). Но, с другой стороны, такие контракты, почти целиком определяемые репрессивным государством, на деле крайне непрочны. Как бы могуче ни высились разные Бастилии и Лубянки, все кончается большим праздником непослушания.

Поэтому социальный контракт, задающий политическую норму, - это постоянный диалог по всем направлениям и на все темы. И прежде всего это переговоры между обществом и государством.

Но общество не умеет разговаривать само. Ему нужны разнообразные и взаимосвязанные общественные институты, каковая конструкция завершается политическими партиями.

Вот мы и добрались наконец до первого вопроса. Почему у нас нет нормальных партий, то есть нормальной политической структуры?

Прежде всего потому, что у нас очень бедное общество. Бедное не в смысле материальных благ (хотя и с этим несладко). Бедное - в смысле аморфное, плохо структурированное, лишенное форм самоорганизации (пересказываю Льва Гудкова, с которым полностью согласен, особенно насмотревшись на социологические отчеты ВЦИОМа). Ничего нет - ни соседских сообществ, ни профессорских клубов, ни профсоюзов, ни организаций саморегулирования бизнеса, ни... ни... ни... А если что подобное и есть, то оно преданно глядит на государство, ожидая похвал, орденов, приемов в Кремле, налоговых льгот и таможенных освобождений.

Так устроенное общество очень плохо понимает себя, свои проблемы, собственное государство и внешний мир. Оно не умеет рассуждать на темы политики и экономики, на темы своих и чужих прав и обязанностей.

Но улица, хоть она и корчится, безъязыкая, тем не менее хочет петь и разговаривать. Скорее - только петь, потому что в песне суть дела легко перекрывается эмоциями. Поэтому проблема партий, как справедливо заметил президент Путин, сводится к конкретным лицам. То есть к звонкоголосым запевалам. Один осипнет, найдется другой, и так далее. Это, согласимся с президентом, глубоко ненормально.

Потому что ненормально обстоят дела в обществе. На сегодняшний день государство является практически единственным фактором, структурирующим общество. Это наследие примитивной военной монархии в стиле Николая Палкина. И пусть нас не соблазняют верноподданические заявления Пушкина, что-де государство у нас - первый европеец. Пушкин, как ни странно, был человеком и писателем скорее восемнадцатого века - аристократом, государственником, эстетом, империалистом и западником в одном наборе, что и было свойственно элите той - прошлой уже для Пушкина - эпохи. Попытки возродить "политическое пушкинианство" к добру не приведут, а такие попытки просматриваются. Но я отвлекся.

Это также наследие большевиков, не изжитое до сих пор. Вспомним: в стране победившего социализма самым страшным преступлением была попытка создать организацию √ неважно какую. Даже коллективная жалоба по пустяковому бытовому поводу была невозможна - за "коллективку" можно было угодить под 58-ю статью. Мрачная социальная память оказалась сильнее свалившихся на нас конституционных прав и свобод.

Поэтому государство, если оно действительно озабочено политической нормальностью, должно позволить обществу структурироваться самостоятельно и смело вступать с обществом в равный и уважительный диалог. Вот тогда и возникнут нормальные - то есть отражающие общественные интересы - политические партии. Со временем эти партии, естественным манером сливаясь и укрупняясь, станут отражать более широкие интересы, а там, глядишь, смогут отвечать и за судьбу страны. Поскольку страна (то есть общество) столь же естественно делегирует им право формировать государственные институты.

В самом факте дробной многопартийности никакой беды нет. Существует мировой опыт парламентских коалиций. И даже в США, этом оплоте сильной двухпартийности, есть куча мелких партий и партиек, одна из которых (кажется, "зеленые") отняла у Гора победу во Флориде, и тем самым во всей стране. Дробная многопартийность и даже мелкопартийность - это тоже нормально, это, в конце концов, реализация права человека создавать политическую организацию по своему вкусу. Кому-то нужна партия-бульдозер, кому-то - партия-самокат. Партий может быть сколько угодно - лишь бы не одна.

Беда наступает, когда это не партии, а бог весть что - мешки или мешочки с голосами для торговли с государственной властью по поводу личного благополучия так называемых лидеров.

Что же касается осмысленных мировоззренческих альтернатив, на основе которых будут формироваться будущие партии в России, то этих альтернатив совсем немного и они везде примерно одинаковы (во всяком случае, в Северо-Западном ареале, к которому принадлежит наша страна). А именно. Левые (которые больше за демократию-равенство). Правые (которые больше за либерализм-свободу). Это две основные партии. Далее по краям. Крайне левые (которые за неограниченное равенство всех со всеми, включая растительный и животный мир, то есть "зеленые", коммунисты, анархисты, феминистки и либертарианцы). Крайне правые (которые за нестесненную свободу силы - националисты и консерваторы различных толков и направлений). Как они будут называться - совершенно неважно. Кажется, других мировоззренческих альтернатив вроде бы как и нет.

Лет через пять-восемь в России вполне может естественно сложиться двухпартийная система - что называется, в первом приближении, с достаточно заметными партиями-сателлитами, которые не проходят в парламент, но отдают свои голоса ведущим партиям.

Но если государство будет форсированно создавать двухпартийную систему, то это станет возвратом к старой ситуации - когда государство заменяет собой общество. Попытки быстро-быстро достичь нормального состояния могут привести к обратному результату. И на всех полюсах будет копиться социально-политическое уныние по поводу ненормальности происходящего.

Именно в этой ситуации возникает мысль о "корпоративном государстве". Исторически это довольно скверная штука. Муссолини и Гитлер создавали именно такие конструкции, и крах этих экспериментов был вполне убедителен. Опять же речь идет о доминировании государства и приниженности, аморфности, несамостоятельности общества, загнанного в корпорации. Сейчас иногда говорят о том, что Россия в целом - это своего рода корпорация. Такой вот абстрактно-менеджерский взгляд. Трудно придумать что-нибудь более глупое и вредное. Во-первых, страна - это в принципе нечто отличное от предприятия, поскольку главным ее ресурсом являются люди, а не что-то иное, а их поведение, чтобы быть эффективным, должно оставаться слабо предсказуемым. Во-вторых, этот подход Россия уже (с трудом) пережила и до сих пор все никак не выздоровеет: "области как цеха единого завода", "регионы-дублеры" и т.п. Тогда лучшими советскими менеджерами были Френкель (Беломор) и Завенягин (Норильск), своей бессмысленной беспощадностью копировавшие главного менеджера страны. Так что лучше этой темы не касаться - "далеко зайдем", как говаривал нарком Ягода.

Почти все критерии нормального в корпоративном государстве не срабатывают. Это нереалистично и неэффективно, это не как у людей, это не позволяет вести переговоры внутри общества и между обществом и государством. Остается традиция - но это далеко не вся традиция, это ее худшая часть.

Нормальное в политике - это всегда результат общественного договора, который может состояться только между богато структурированным обществом и ответственным государством.

Примечания:

¹ "Сценарии для России". - М., "Алмаз-Пресс", 1999. С.90. 2-е изд. С. 98. А также на сайте www.club2015.ru