Общество - это государство,
сущность которого стирается
в той степени, в какой
бюргерское понятие свободы
превращает все связующие
узы ответственности
в расторжимые
договорные отношения.

(Эрнст Юнгер)

Когда я слышу "гражданское общество", моя рука тянется к Гегелю.

На войне как на войне: территория этого понятия охвачена "войной языков" такого накала, что любая возможность наивного словоупотребления исключена. Поэтому я сжимаю рукоять "Философии права" и почтительно ощупываю курок. Оружие старое, но годное. Даром, что заряжают его холостыми.

Поколения либеральных теоретиков в этом смысле напоминают марксистов. Те и другие исправно платят старику налог благодарности за "прогрессивный" опыт (как некие отчисления в историко-философский пенсионный фонд), а все остальное списывают на дедовское чудачество. Либералы ценят сам прецедент: подчеркнуто весомое категориальное различение "государства" и "гражданского общества". Ну а что там стоит на "высшей", а что на "низшей" "ступени" - это уже метафизика, которую никогда не поздно перевернуть "с головы на ноги" или, может быть, с бока на бок.

Но все политические понятия - полемичны, и сутью дела здесь является не абстрактное содержание, а ситуативный, контекстуально заданный, политический акт отрицания. "Гражданское общество" Гегеля и "гражданское общество" либеральных теоретиков выполняют диаметральные политические функции. Парадоксальная, в своем роде, вещь: они примерно идентичны по содержанию, но противоположны по объекту политического отрицания и заряду присущей им энергии пафоса.

В либеральном дискурсе "гражданское общество" есть фигура, полагающая пределы государственной компетенции и государственного авторитета, магический круг, черту которого государство не властно переступить. Но вокруг которого оно всенепременно обязано плясать!.. Идеальное государство либерала - некая форма недовоплощенного бытия (недаром - именно ночной сторож): оно непрестанно поддерживает пространство формальных возможностей жизни, но само не участвует в ней. Если в розовых оттенках своего спектра и иногда в розовых мечтах либерализм ставит под сомнение такую модель, то эта левая критика все же ничего не меняет, оставаясь технической и конформной: мол, нельзя поддерживать формальные условия нормальной жизни без того, чтобы участвовать в ней достаточно активным и принудительным образом. В любом случае, по отношению к содержаниям и смысловым инвариантам социальной практики государство остается лишь внешним агентом - и "гражданское общество" служит речевой фигурой, указывающей на этот "внешний", технический статус. "Гражданское общество" Гегеля служит совершенно обратному. Введением этого понятия он не ограничивает, а распространяет идеологическую территорию государства по сравнению с тем, как она задана в модели "общественного договора". Пафос недвусмыслен: то, что вы называете государством (защита собственности, правосудие, "правила игры" etc.), есть лишь необходимый момент гражданского общества (его институциональная оболочка). Но помимо гражданского общества, есть еще и государство: Государство, которое вы проглядели.

Кажется, именно этот внутрипонятийный конфликт составляет интригу ведущихся на нашем бастионе языковых войн. Не существует противоречия между "гражданским обществом" и "государством" (см. статью Маркедонова), но существует противоречие между разными функциональными значениями "гражданского общества". Причем противоречие вполне реальное. Я, конечно, не утверждаю, что "гражданское общество" Гегеля versus "гражданское общество" Локка - то же самое, что "гражданское общество" Путина versus "гражданское общество" Березовского, но если приглядеться, то не удержишься от структурной аналогии.

Одна сторона задействует дискурс "гражданского общества" в целях эмансипации от государства как диктата "всеобщего", что вполне привычно. Для другой стороны, напротив, он может служить целям эмансипации государства - от диктата частного.

Трудно не разделить пафоса Кургиняна: государство потеряно за игрой "особенных" интересов, тавтологически зацикленной на лавэ ("liberal values", как мы помним). Но именно различение "государства" от "гражданского общества" маркирует пределы уместности этой игры и тем самым служит фигурой освобождения государства, выводя частное за границы всеобщего. Одним словом, отделить от государства сферу "эгоистического" кучкования индивидов, называемую "гражданским обществом", следует хотя бы затем, чтобы вернуть государству монополию "больших смыслов".

Создайте общественную ассоциацию ночных сторожей - и тогда, быть может, государство сумеет стать чем-то большим?..