О том, что думские заседания похожи на спектакль, впервые было сказано не сегодня. И не вчера, когда еще не Дума, а съезд народных депутатов СССР собирался под телекамерами, которые снимали их "с разных точек" (до того таким вниманием телевидение не дарило даже самые судьбоносные футбольные матчи, а ведь именно футбол чаще всего нуждается в таких вот "разнообразных" съемках). По ту сторону телевизора собирались депутаты, по эту - миллионы советских граждан, искренне переживавших за своих "героев" и своих же "злодеев". Тогда стало модным рассуждать о зрелищности парламентской деятельности, хотя слово "рейтинг" еще не было в таком ходу.

Умные люди, которые успели побывать и там, и там, отметили типологическое сходство Думы с театральным представлением в пору первых, дореволюционных еще, российских созывов. Телевидения еще не было, кино было распространено еще меньше, чем слово "рейтинг" в пору первого съезда народных депутатов. С чем же еще было сравнивать депутатскую активность, их речи, построенные по правилам античного красноречия (в ту пору депутаты еще знали эти правила), "массовку" фракционных собраний и одиноких борцов за сокращение или, наоборот, увеличение военных расходов (за последнее голосовали активнее)! Конечно, с театральным представлением, тем более что театр тогда переживал невиданный расцвет, хотя современники, как это обыкновенно случается, этого не ценили.

Суть не в том, оказалось ли в данном созыве место для такой колоритной личности, какою, безусловно, был Пуришкевич или, уже в наше время, Марычев (хотя польза и вред, и сам колорит этих двух российских парламентариев могли быть - и действительно были разными). Появление таких колоритных личностей - неотъемлемая черта, знамение, злой рок или необходимость думской работы. Публичность их работы, мало зависящая от развития передающей техники (будь то телевидение, радио или же возможность лицезреть героев наяву), диктует неизбежность выбора амплуа.

В такой ситуации мало что зависит от собственного выбора того или иного человека. Желая или не желая играть, выходя на сцену, коей по определению является всякое возвышение (а избранный парламентарий и буквально, и фигурально возвышается над толпою своих избирателей, теперь - по самому определению - становящейся его заинтересованной публикой), думец начинает "играть". А его избиратели - как и положено строгим театральным зрителям - следят за тем, как далеко он позволяет отступать от заранее заготовленного текста (читай - предвыборных обещаний). Отсебятины всегда много, но эта импровизация, как говорится, "включена в стоимость "парламентско-развлекательных услуг", которые гарантирует всякий существующий, то есть реально работающий, парламент.

Амплуа, как и в театре, в парламенте не выбирают. Что-то (как и в традиционной сценической карьере) определяют внешние данные (скажем, выбор Егора Строева на руководящую парламентскую должность во многом определен его внешностью резонера; в театре бы он играл Фамусова и Стародума), многое - расклад сил. Пример возьмем не из парламентской, но тоже из политической жизни. В 1993 году, после расстрела парламента, на время были закрыты некоторые из московских газет. И вышло, что "Независимая", полагавшая свою позицию центристской, в иной терминологии - даже соглашательской, оказалась на самом радикальном левом (или - правом?) краю и была подвергнута цензуре. В среде парламентариев - то же. Смещение массы в ту или иную сторону политического спектра смещает амплуа, делая почти бессмысленным личный выбор: парламентарии - суть актеры, которые играют, а не выбирают... Их роли выбраны за них (то есть, и в прямом и в переносном смысле избирают их, а не они, хотя, возможно, кого-то из думцев такая постановка проблемы обидит).

Пример из самой что ни на есть думской жизни: Григорий Явлинский. Вне Государственной думы он истово борется за, да простится мне тавтология, амплуа борца за правду. Но в кругу своих - таких же, как он, парламентариев - он играет более скромную роль. Что-то вроде Горацио при Гамлете, принужденного последней волей датского принца рассказывать правду непосвященным. Борцу за правду и внешность нужна посолиднее, и солидный голос. В разных ситуациях эту роль исполняют разные "актеры" - Говорухин, Губенко, Зюганов. Чтобы бороться за правду, короче говоря, надо быть "настоящим коммунистом".

Роли Марычева и Шандыбина совпадают. Если из парламентской жизни вдруг исчезнет ЛДПР, колоритных личностей станет продуцировать какая-нибудь иная фракция или депутатская группа. Даже и настроенные на продуктивную работу, готовые отложить свой отпуск ради Земельного или какого иного кодекса, они все равно играют. Одни депутаты давно уже смирились с этой своей вынужденной - так сказать, по определению - театральностью. Другие сопротивляются (как, помните, в "Кавказской пленнице" этак вот сопротивляется неминуемому Трус в исполнении Георгия Вицина, зажатый с двух сторон крепкими рукопожатиями Балбеса и Бывалого), а на самом деле - еще глубже погружаются в пучину театрально-телевизионной игры. Остается одно: не забывать, что на сцене даже прикуривают неспроста, тем более неспроста ковыряют в носу, поднимаются со своего места и подходят к микрофону.

Поскольку сегодня все уже понимают, что парламент ничего кардинально изменить ни в ту, ни в другую сторону не в силах (даже и не наш, но наш российский, конечно, в первую очередь), жанр его представления все дальше смещается в сторону комедии (трагедии и драмы ушли в историю вместе с почившим в бозе и помянутым уже нами в начале съездом народных депутатов). Что-то легкое, необременительное. Конечно, парламентские страсти сегодня не идут ни в какое сравнение с настоящими страстями в латиноамериканском "мыле".