В какой-то момент стало казаться, что в словах Буша про удар, нанесенный по свободе, есть доля правды. Градус истеричной цензуры мысли, пожалуй, давно уже не подскакивал так высоко. Плотность риторических клише на квадратный сантиметр мозга давно не рождала столь густого удушья. Мысль едва не задохнулась в объятьях новоявленной диктатуры совести. Проявлять сдержанность неприлично, "рассуждать о причинах происшедшего на национально-политическом уровне просто стыдно". На всех прочих уровнях остается, очевидно, не рассуждать, а только отвешивать оплеухи и пускать сопли.

К несчастью, этот бенефис плакальщиц и моралистов грешит не только против вкуса. С каждым их новым стоном прорабы однополярного мира кладут еще один кирпичик в стены своего концлагеря. Он будет построен из вас, сострадательные, из вас, всечеловеки. Не поймите превратно. "Концлагерь" - это не то пространство, где принято "мочить террористов", где дело решает сильнейший и где воздух уже дышит напалмом. Такое пространство я бы скорее назвал открытым - это мир брутальной свободы, это мир свободы вообще (разве не всякая свобода брутальна?..). Словом, этот мир нам не светит. Открытое преобладание силы - всего лишь господство факта. Нет никакой возможности даже назвать его несправедливым. Ибо "справедливость" - это оценка морального требования, заключенного в иерархии. В иерархиях силы (и в том числе богатства) как таковых не заключено этого требования. "Несправедливость" - функция претенциозности. Вы, кончено, замечали: плохое кино становится действительно плохим в той мере, в какой ко всем своим чертам оно плюсует довесок претензии и пафос вселенской правоты. Америка - это действительно плохое кино. Хорошо бы сказать: не хочешь - не смотри. Но ее мир становится все более принудительным. Так что - повторяю - это уже не только вопрос вкуса.

Я не буду говорить, как этот новый мир "ужасен". Достаточно понять, до какой степени он - чужой. И именно здесь не должно быть ни малейших сомнений и ни малейшей лазейки для самообмана.

Одним из уроков американских взрывов стало, как мы помним, осознание того, что "мир конструируем". Здесь можно ставить акцент на последнем слове - и тогда это будет означать то, что, кажется, и имелось в виду Павловским: идею парадоксальной свободы субъективного участия. Сделав же акцент на первом слове, мы получим признание того, что субъективно конструируются не отдельные ситуации, мизансцены, ландшафты, но - собственно мир. Создание мира, в секулярном смысле, - это его разметка. Так представьте себе некоего секулярного Демиурга, который вдруг "создал" добро и зло, небо и землю, и всех, кто летает в небе, и всех, кто пресмыкается по земле - и затем, грозно озираясь вокруг, обращается к каждому: вы по ту или по эту сторону моего мира?

Если вы не хотите занять надлежащее место в разметке, то должны помнить, что "по ту сторону мира" - хаос: "варварство", беспросветная тьма со всеми вытекающими последствиями. Если же вы согласны - что ж, молитесь Демиургу и попросите его, чтобы он не создал вас чем-нибудь пресмыкающимся.

В эти дни карательных приготовлений вопрос обращен ко всем. Если перевести его из "космогонического" плана в более рутинный, то можно сказать, что это вопрос о суверенитете. Карл Шмитт неоспоримо прав, когда определяет суверенитет через свободу принимать "решение о враге". Сейчас Америка принимает такое решение, принимает абсолютно волюнтаристически. Никто не отказывает ей в этом праве: суверенная страна... (Суверенитет и есть, в некотором роде, право на волюнтаризм.) Но мы тоже принимаем решение, ибо это полностью зависит от нас: будет ли назначаемый Америкой враг ныне и присно врагом "всего цивилизованного мира"? Будет ли она принимать решение о враге за всех? Будет ли ее суверенитет - глобальным?

И не надо плоских возражений: мол, международный терроризм на самом деле является врагом всего цивилизованно мира! Понятно ведь, что "международный терроризм" - это не враг, а идеальный тип, который используется как некий мандат на назначение врага. Это не константа, а переменная, которая будет свободно менять значения, пробегая по множеству потенциальных противников США. В рамках любой реальной антитеррористической коалиции государств лишь американские определения субъектов терроризма будут обладать глобальной легитимностью.

Заметьте, уже сейчас, воюя в Чечне, мы в собственных глазах оправдываем себя тем, что сражаемся там с "общим" врагом. То есть - и с врагом Америки! С ее стороны соответствующих заверений еще не последовало, но боюсь, что даже ее небольшая доброжелательная отмашка будет воспринята здесь как источник высшей легитимности и абсолютного смысла.

Увы. Неужели мы не способны даже мыслить суверенно?..

И здесь я возвращаюсь к вам, сострадательные. Неврастеники вселенской отзывчивости, вселенского страха, вселенской неразделенной любви. Ведь это шанс, о котором вы всегда мечтали: в "битве Добра со Злом" вступить в легионы "Добра"! Эти слова (о "битве"...) принадлежат уже цитированному мной теологу (Дж. Буш младший), и хотя риторика не нова, на этот раз она, судя по всему, призвана маркировать давно назревающий переход: окончательный переход от международного права к моральному.

Возникающие на глазах глобальные институты морального права, собственно, и являются институтами глобального суверенитета. На них зиждется механизм, благодаря которому враги Америки становятся "врагами всего мира". Возьмите, к примеру, институт справедливого возмездия. Его ключевая черта - чудовищное тождество акта насилия и акта суда под сенью вселенской морали. Это поистине парадоксальное тождество, основанное на одновременном отрицании и суда, и насилия. То есть на одновременном отрицании политического и правового сознания. Взятые по отдельности оба типа отношений по-своему сбалансированы. Политическое отношение (война) во всех случаях содержит в себе существенную симметрию: враги статуарно равны - независимо от силовых потенциалов. Правовое отношение содержит в себе существенные процедурные гарантии, уравновешивая асимметрию обвинителей и обвиняемых властью безличной логики фактов. Моральное отношение по модели "справедливого возмездия" напрочь исключает и то, и другое. Оно покоится на абсолютной асимметрии, и статус жертвы "справедливого возмездия" даже не может быть проговорен. Это беспрецедентная и оскорбительная форма господства.

Сейчас говорят, что почвой глобального терроризма являются неравенство, бедность, обида ("несправедливая реакция несправедливо обиженных людей", как выразился политолог Марков). Эти гипотезы к лицу малодушным. Неужели не ясно, что субстанцией глобального терроризма является именно оскорбление, оскорбительность нового мирового господства?

"Справедливое возмездие" - кажется, один из фундаментальных институтов библейской морали. И между прочим, именно Ветхий завет дает ключ к пониманию того, что имеется в виду под словом "справедливое". Вспомните "Книгу Иова", где точки над i расставлены с парадигматической мощью. Справедливо не то, что может быть удостоверено посредством общезначимых и "понятных всякому" критериев ("доказательств", к примеру). Не то, что основано на принятых нормах ("десять заповедей", может быть, глобальный кодекс борца с терроризмом...). Справедливо - то, чего возжелал "Я, Господь Бог ваш, который вывел вас из Земли Египетской...". И дальше полный список угроз.

Вероятно, все-таки правы те, кто говорят, что эта повисшая в воздухе война - религиозная с обеих сторон. Нет, разумеется, я имею в виду не войну христианства (или, скажем, иудаизма) с исламом... Просто ислам как особо чувствительная в вопросе единобожия религия (или просто как - еще живая) реагирует наиболее болезненно на демиургическую амбицию США и вообще на этот выверт американского бессознательного, склонного к отождествлению с ветхозаветным Богом. Невозможно игнорировать эту общность стиля: самовлюбленная напыщенность, безвкусная морализация вкупе с праведной жестокостью, суверенно карающая длань...

***

Перед бурей, как всегда, затишье. Каждый понимает, что в эти дни интенсивность кабинетной политики максимальна. Власть думает и выбирает. В этом есть даже некая новизна давно забытого чувства. Тот самый вкус. Вкус решения. Неожиданным образом, Россия, которая в последнее время привыкла действовать в режиме диктатуры обстоятельств, оказалась так свободна в своем выборе. Сейчас мы ощущаем эту свободу, и в этом заключен, несомненно, глубокий смысл. Согласимся ли мы войти в чужую войну, чужой суверенитет, чужой мир? - Такие решения всегда свободны, поскольку они суть - решения о свободе.

Между прочим, это бросает свет и на природу всякого рабства. На самом деле, оно добровольно.