Профессор Чикагского университета Майкл Эллман откликается на опубликованные не так давно воспоминания Анастаса Микояна. Очевидно, что публикация мемуаров (Микоян А.И. "Так было: Размышления о минувшем", М., "Вагриус" 1999) - лишь повод к тому, чтоб изложить в формате рецензии собственные соображения. Так поступает и Эллман. Профессор считается на Западе авторитетным специалистом по социалистическому планированию и советской системе управления, поэтому его интерес к фигуре Микояна вполне понятен.

Беспрецедентное политическое долгожительство Микояна, его умение маневрировать и, если вспомнить старый анекдот, "проходить между струями" давно перешли для западной академической публики, занимающейся восточноевропейской проблематикой, из списка "горячих тем" на второй, если не на третий план. Сталинская тема актуальна только в плане часто натянутых параллелей. Между тем, Эллман, анализируя мемуары Микояна, видит в них отражение политического феномена.

Дело не просто в удивленной констатации того, что Микоян выжил: не был убит эсерами после разгрома Бакинской коммуны в Красноводске в конце 1918. Не был расстрелян после двух кавказских арестов годом позже. Не погиб в череде больших московских процессов. Не пострадал после странного покушения в ноябре 1941 года (тогда его машина была обстреляна около Кремля). Избежал нескольких авиакатастроф. Не отправился вопреки воле Сталина вон из ЦК, а потом, вероятно, и на тот свет весной 1953 года. Дело в том, еще раз повторяет автор Slavic Review, что Микоян сам по себе был парадоксом и закономерностью одновременно.

Эллман находит в лице Анастаса Микояна некое тотальное противоречие и тотальное соответствие своему времени, своего рода перпендикуляр сталинской системе и одновременно параллель ей. "От Ильича до Ильича без инфаркта и паралича" - эта присказка, давно уже вызывающая банальную ассоциацию с фигурой Микояна, на самом деле не просто анекдотический трюизм, считает Эллман.

Сталин отошел от марксистской догмы и предпочел играть на традиционном поле политических комбинаций - как внутренних, так и внешних. Сталин строил империю. "Человек бумаги", аппартачик, сумевший сделать второстепенный при Ленине партийный секретариат всесильным властным органом, он никогда не интересовался "высшим смыслом", идеологическими эмпиреями. "Высший смысл", конечно же, присутствовал, но лишь в качестве пропагандистской технологической подкладки. Сталин был великолепным игроком в политические шахматы, магистром технологии. Таким же "технологом", универсальным солдатом аппарата был и Анастас Микоян. Партия использовала его как незаменимого менеджера, перекидывая с одного фронта на другой, доверяя ему то партстроительство на местах и экспроприацию кулаков, то внешнюю торговлю и снабжение, то координацию Государственного Комитета Обороны и переговоры с американцами и Фиделем.

"Долгожительство Микояна имело своей причиной не только и не столько его поразительную хитрость, умение изворачиваться и плести интригу. Дело было не только в его феноменальном таланте дипломата. Микоян был действительно практически незаменим. Он был сверхэффективен". Он был лучшим кризисным управляющим Кремля. В России всегда были проблемы со снабжением и инфраструктурой. "И Сталин поэтому особенно охотно отправлял Анастаса Микояна на эти неблагодарные нивы, помня, что, в конце концов, и сама революция произошла в результате краха старой системы снабжения".

Сегодня историческая память рисует портрет Анастаса Микояна в весьма спокойных тонах. Мы помним его именно первоклассным хозяйственником, человеком, сумевшим обмануть свое время и остаться жить вопреки всему. В какой-то степени мы даже "рады за него", рады так, как бывает рад филистер, читая о похождениях Талейрана, другого мастера личной политической выгоды. Но сталинская система не могла позволить ему быть "чистым".

"Микоян несет прямую ответственность за организацию и участие в массовых репрессиях. Сотни чиновников наркомата пищевой промышленности были уничтожены с его одобрения. Микоян не только соглашался на аресты, но нередко сам становился их инициатором. В 1937 году он сам отослал наркому внутренних дел Ежову список с именами тех сотрудников НИИ Рыбной промышленности Океанографии, которые перестали его устраивать по каким-то причинам. Подобные расстрельные листы он отсылал и из своего кабинета в наркомате внешней торговли. В конце 1937 года Микоян отправился на свою малую родину, в Армению - чистить республику от врагов народа. В этой поездке его сопровождал Маленков и группа офицеров НКВД. Результатом личной активности Микояна и Маленкова стал арест полутора тысяч армянских коммунистов. В 1937 году вместе с Ежовым он стал главным погромщиком обреченных правых и Бухарина".

Эллман с иронией пишет, как в 1926 году Лев Каменев нервно жаловался наркому торговли Микояну на то, что большевики привели революцию к "катастрофическому итогу". Анастас Иванович мог только недоумевать по поводу такого пессимизма. Его-то время только наступало. За гильотиной монтаньяров всегда маячит треуголка Бонапарта, и у каждой эпохи своя конъюнктура на кадры. Вступившие в партию незадолго до победы Октября, беззубые по части теории сталинские окруженцы - Маленков, Каганович, Берия, и, конечно же, Микоян предпочитали оперировать в ближней перспективе, и в схватке с "яростными якобинцами" они были обречены на победу.

Но в чем же тогда состоит парадокс карьеры Анастаса Микояна? - риторически спрашивает Эллман. Казалось бы, человек своего времени... Дело в том, что базой сталинской технологии власти была постоянная ротация кадров. "Незаменимых людей у нас нет", никому нельзя дать засидеться на теплом месте. Выхваченный из безликого стада сталинской партии карьерист будет работать недолго, но истово, с поразительным КПД. Работать на короткой дистанции, решать конкретные задачи. Поэтому на смену Ягоде придет Ежов, Ежова сменит Берия. Микояну же почему-то удавалось маневрировать.

"За пару недель до смерти Сталин принял решение исключить Молотова и Микояна из президиума ЦК. Микоян понимал, что это может привести не только к политическому, но и к физическому уничтожению". Очевидно, что мятеж номенклатуры, избавившейся вдруг мартовской ночью 1953 года от железного сталинского кулака, назревал давно. Бонапарт успел утомить своих маршалов. Номенклатуре хотелось спокойствия. Создателем этого спокойствия должен был стать, в том числе, и Микоян.

"Нужно помнить, - пишет Эллман, - что в конце 1955 года инициатива создания комитета Петра Поспелова исходила именно от Микояна. Поспелов, бывший секретарем ЦК и ведущим идеологом партии, возглавил комитет созданный для расследования репрессий 1934 - 1939 гг. Микоян настоял на том, чтобы Хрущев проговорил-таки словосочетание "культ личности", чтобы доклад, обличающий Сталина, был прочитан".

По мере того как СССР все больше становился "успокоившейся империей", гибкий ум Микояна конструировал все новые аппаратные интриги. Теперь как никогда актуален стал национальный вопрос. "В результате "ленинградского дела" Сталин инициировал устранение члена Политбюро ЦК и председателя Госплана Николая Вознесенского, обвиненного в великодержавном шовинизме. Микоян вспоминал, кстати, что согласно заявлению генсека, для Вознесенского недочеловеками в партии были не только армяне и грузины, но и украинцы. Параллельно началась массированная антисемитская кампания. В конце жизни Сталина руководство партии понимало, что преемником вождя должен стать обязательно русский. Берия и Микоян не подходили, над Молотовым сгущались тучи, и Анастас Иванович опять сумел сделать правильный выбор".

Отдельный интерес, отмечает Эллман, представляют и многочисленные международные миссии Микояна. Здесь он тоже предпочитал действовать "в ближней перспективе". Микоян вспоминал, как в конце двадцатых годов марксист до мозга костей Троцкий ожесточенно критиковал сталинцев за союз с буржуазным Гоминданом и упущенную возможность пролетарской революции в Китае. Сталин же продолжал гнуть свою линию и в конце концов добился результатов, соответствовавших конъюнктуре момента - для него-то ведь большевистская догма всегда была чистой абстракцией. Также позднее поступал и Микоян. В 1949 году он ездил в Китай, в 1956 году - в Венгрию, в 1962 году - на Кубу, в 1959 посетил США.

Он появлялся в самые важные моменты и выстраивал нужную Кремлю комбинацию. При этом дипломатические задачи не мешали Микояну быть наблюдательным туристом. "В 1936 году он был крайне впечатлен уровнем сервиса на французском трансатлантическом лайнере, перевозившим его в Штаты, и системой промышленного менеджмента в самой Америке. Кое-что из увиденного он попытался перенести на советскую почву".

Микоян умел представительствовать. Представительствовать так хорошо, как никто другой. Говорят, он был чуть ли не единственным красным аппаратчиком высшего уровня, понимавшим толк в вине. "Когда в Далласе застрелили Кеннеди, у Хрущева не было сомнений - на похороны надо посылать Микояна. С ним можно было говорить о чем угодно - он всегда был вежлив и гнул свою линию". И в конце концов, нет ничего удивительного в том, что западные лидеры предпочитали разговаривать именно с ним. Профессиональные политики, они были первоклассными менеджерами. И именно таким менеджером был Анастас Микоян.