История может в любой момент
развиваться в любом направлении,
при условии, что достаточно сильная воля
навяжет ей свое движение.

Ален да Бенуа

Не правда ли, экстремистский тезис... В сущности, что такое экстремизм? Это экзальтация личностного начала истории. Это апофеоз философии свободы.

Наступившая эпоха "антитеррористических" войн иллюстрирует метафизическую полемику "волюнтаристов" и "объективистов" с новой драматической ясностью. "Полемика" стала поистине планетарной. Одни убеждены в непреложности законов исторического развития и траекторий прогресса. "Как вы относитесь к глобализации?" - спрашивают у них, и они отвечают: " Глобализация - это объективный процесс. О чем тут еще говорить?" Для других "объективность" глобализации является лишь вводящим в заблуждение иносказанием - псевдонимом некой чуждой воли, которой они готовы противопоставить свою собственную. Одни подчеркнуто посредственны, другие подспудно героизированы.

Однако толковать эту коллизию как схватку "Закона" и "Воли" будет не совсем точно. Принципиальный момент: воля не может сокрушить закономерные связи, а может сокрушить только волю. "Победа над обстоятельствами" - неудачная метафора: чтобы действительно "победить" обстоятельства, нужно переопределить их в волюнтаристских терминах.

Бессмысленно воевать с законами, на которых основана экспансия западного глобализма, и бессмысленно отрицать, что они, так или иначе, существуют. Но все социальные законы - и даже физические - имеют лишь ограниченные диапазоны действия и уместны лишь внутри неких пороговых величин. В случае физики предпосылочны "фундаментальные физические константы" - их значения произвольны, то есть не выводимы ни из каких законов, и будь они иными, облик мира также был бы иным. В случае же общества эти пороговые величины можно мыслить антропологически. То есть формулы социальных законов заданы внутри известных антропологических разметок, опосредованы фоновыми гипотезами о "естественном" поведении человека. Гипотезы могут быть оформлены метафизически или экспериментально. Но даже в последнем случае не может быть никаких оснований утверждать, что наблюдаемые типологические реакции представляют "естественное" поведение "человека вообще", а не контекстуальное поведение "человека в частности". Игнорируя эту сложность, мы рисковали бы считать, скажем, "законы" классической политэкономии вечными и всеобщими, тогда как ясно, что они неявно обставлены массой своеобразных антропологических предпосылок (которые Зомбарт обобщил в образе "Буржуа"). Одним словом, "истины существуют только по отношению к определенным человеческим типам" - эти слова Шпенглера в полной мере относятся и к истинам "социальных законов".

В поисках более строгих и универсальных подходов можно, конечно, апеллировать к характеристикам человека как биологического вида. То есть не к антропологии, а к этологии. Спорить с этологией тоже никакого резона нет, но и ее "законы" будут иметь применительно к обществу лишь заведомо ограниченный смысл. У нас нет достаточных оснований отождествить эти две вещи: "человека" и "природу человека". Скорее, есть основания согласиться с Гегелем, для которого человек есть существо, отрицающее собственную природную данность в процессе труда и борьбы; или с Геленом, дающим сущностную характеристику человека как "недостаточного существа", определяемого в большей степени травматическим опытом "открытости миру", чем биологической специализацией.

Собственно, в этом и есть решающая черта человека как "личности" и его мира как "истории": обращаясь к своей окружающей среде, он всякий раз может "подчеркнуть свое нет".

И здесь мы возвращаемся к фигуре нового террориста. Этот абсолютный враг Pax Americana вовсе не стремится сокрушать те формальные атрибуты глобализации, на которые ссылаются "объективисты". Он их просто использует, будь то средства коммуникации, демократические свободы или международный валютный рынок. И тем более, он не намерен опровергать "законы глобализации". С его стороны, речь идет о том, чтобы орудиями боли прощупать их антропологическую почву, превзойти тот диапазон, внутри которого эти законы - законны. Воля может сокрушить только волю. "Террорист" убежден, что в сердцевине отчужденной вселенной глобализма, хотя она и говорит с нами языком объективности, заложен определенный личностный тип, то есть определенный квант воли - который, по видимости, слишком слаб, чтобы внушать уважение...

Великие европейские пессимисты уже достаточно сказали о той роковой диалектике "прогресса", которая методично углубляет противоречие между ничтожеством современного человека и техническим могуществом его мира. Масштабные опыты политического радикализма в ХХ веке были отчасти реакцией на это противоречие и попыткой предъявить антропологический тип, соразмерный новым возможностям технического господства. Здесь можно говорить как о политических, так и об интеллектуальных опытах. В этом плане тема "сверхчеловека" более чем симптоматична: видя, что прогрессирующее движение техники является также прогрессирующим нивелированием человека, Ницше делает вывод о необходимости встречного движения, опорой которого оказывается "сверхчеловек". Но встречное движение, как мы понимаем, не состоялось. Производимый раскрепощенной техникой эффект антропологического нивелирования достиг точки минимума, и в права владения миром вступил, вместо "сверхчеловека", пресловутый "последний человек".

И это чревато своеобразным парадоксом... Раз уж политический экстремизм уверен, что всякий мир лежит на плечах своих атлантов, представьте себе ту смешанную с недоумением ненависть, которую он должен питать теперь, видя, что самый грандиозный и претенциозный из всех миров лежит на тщедушных плечах карликов. Ведь такое не должно быть возможно!

Вот именно - и значит, это не мир, а мыльный пузырь, который надо проткнуть. Острие глобального террора направлено не столько против абсолютного экономико-технического могущества "нового глобального мира", сколько против его абсолютного антропологического ничтожества. Кажется, именно об этом говорит Бодрийяр: "Своими действиями, выражающими его убийственное безразличие к тому, кто окажется у него в заложниках, терроризм направлен как раз против самого главного продукта всей системы - анонимного и совершенно безликого индивида, индивида, ничем не отличающегося от себе подобных. Невиновные расплачиваются за преступление, состоящее в том, что они теперь никто, что у них нет собственной судьбы..." Терроризм - это выраженный в предельной форме антропологический аргумент.