Одно из недавних выступлений Павловского гласит, что "Путин обязан ясно сформулировать идеологию, которой он придерживается", и "действия показывают, что это - правая национал-либеральная идеология". Насколько правой (я имею в виду, конечно, идеологический, а не моральный смысл) может быть в России "либеральная" идеология во всех своих геополитических, экономических, метафизических акцентах - вопрос в высшей степени спорный. Но саму возможность национал-либерального синтеза следует иметь в виду как, по меньшей мере, исторический факт.

В XIX веке национализм и либерализм шли рука об руку, и наиболее радикальным критикам "современных идей" это давало повод заподозрить, что они и не представляют собой ничего существенно различного. Константин Леонтьев писал с желчью, что "движение современного политического национализма есть не что иное, как видоизмененное только в приемах распространение космополитической демократизации". Он приводит пример греческой борьбы за независимость: героика национально-освободительного движения, вместо того чтобы, в полном соответствии с окружавшим ее романтическим ореолом, явить миру невообразимую реинкарнацию эллинов, исчерпывает себя и находит свое полное удовлетворение в том, чтобы учредить еще одно локальное пространство либеральной унификации, еще один маленький филиал "всемирной пошлости". Эта уничтожающая саморедукция "великого" к "малому" характерна не только для "национально-освободительной" политики, но и для ее "империалистического" антипода. "Моя заветная идея, - писал Сесиль Родс, - есть решение социального вопроса, а именно: чтобы спасти сорок миллионов жителей Соединенного Королевства от убийственной гражданской войны, мы, колониальные политики, должны завладеть новыми землями для помещения избытка населения, для приобретения новых областей сбыта товаров, производимых на фабриках и в рудниках. Империя, я всегда говорил это, есть вопрос желудка".

Одним словом, гора родила мышь: серую мышь либерального индивида. Националистическая мобилизация (будь то для "освободительных" или "империалистических" целей) обретает свой последний смысл в том, чтобы построить ей отдельную норку с иснституциональным евроремонтом. Именно так выглядит основной пафос либерального национализма.

Этим, однако, еще ничего не сказано о том, каков его предмет: собственно, какова та нация, к которой он относится? Ответ звучал неоднократно: это "английская" нация. То есть нация, истолкованная в английском смысле слова: как сообщество граждан. Но разве не таким должен быть единственно "разумный" подход к делу? "Гражданская нация" - наиболее надежная, осторожная, безобидная, наконец, либеральная формула решения национального вопроса. И слава богу, что у нас нет недостатка в людях, посвятивших ей свою лиру!.. Однако боюсь, что своим всеобщим обаянием эта идея слишком обязана искусству политического конформизма: искусству вовремя останавливать мысль. Продумывать понятие гражданской нации опасно - сделав несколько шагов, тут же обнаружишь, что попал в замкнутый круг.

Что значит определить нацию как сообщество граждан государства? Это значит утверждать, что границы нации производны от юрисдикции государства, то есть, в широком смысле, от правового оформления его границ. Иными словами, это значит признать, что данная нация учреждена данным государством (или, если угодно, правовыми положениями о его границах). Чем же тогда учреждено государство? Ирония в том, что конституционная претензия современных государств состоит в том, что они учреждены своими нациями. Которые предварительно учреждены ими. Этот акт взаимного учреждения трудно назвать иначе, чем тавтологией, то есть нулем, то есть пустотой.

Нация не может предшествовать государству, потому что такую нацию придется мыслить "этнонационалистически"; государство не может предшествовать нации, потому что такое государство придется обосновывать "недемократически". И то, и другое совершенно неприемлемо для идеологов "гражданской нации". Чтобы концепция сохраняла тень убедительности, она должна приобретать черты почти мистические - ибо не существует лучшего способа камуфлировать пустоту. Мы должны предполагать существующим некое "осевое время", в котором нация и государство "учреждают" друг друга как бы одновременно или как бы по очереди, но, поскольку все эти понятия предполагают предшествование, лучше сказать - "вне времени". В категориях национального либерализма это вневременное время следует почитать как "акт национально-государственного самоопределения". Не сложно понять, что "осевым временем" российского национал-либерализма и российской "гражданской нации" является тот момент исторического обморока, который высокопарно назовут "демократической революцией начала 90-х". Так что в требованиях утверждать "образ России как самоопределившегося государства-нации" трудно видеть что-либо иное, кроме атрофии исторического мышления - и исторической воли.

Итак, в политическом смысле идеология гражданской нации выглядит вполне однозначно. Она вытесняет националистическое содержание нации как культурно-исторического континуума ее либеральным содержанием как правового континуума. Но тем самым она выбивает из-под государства его основную легитимирующую фигуру. Нет, не из-под государства вообще - "государство вообще" может легитимироваться на либеральный манер, как гарант правового порядка. А из-под данного конкретного государства, которое представляет собой, говоря языком Шмитта, единство порядка и локализации. Вот именно эту локализацию концепция "гражданской нации" безотчетно делегитимирует. Государство больше не может тематизировать смысл своей обособленности и значимость своей границы. Почему, например, государство должно быть локализовано в качестве России, если атрибуты либерального правового (и экономического) порядка, которыми оно себя конституционно обосновывает, - универсальны?

Вам не кажется, что такой вопрос может однажды повиснуть в воздухе и раздавить нас, если мы не дадим на него ответа?..

Разумеется, те, кого называют "национал-либералами", могут ссылаться в критическом случае на "культуру", "историю", "предков", но тем самым они лишь восполняют свою мобилизационную нищету своей риторической нечестностью. Логика "гражданской нации" предполагает, что все пересечения гражданства с этничностью ("культурой", "происхождением", "религией", "языком") случайны, то есть не имеют отношения к сути гражданства. "Нация граждан" есть нация формальных граждан, которые и мобилизованы могут быть только формально.

Впрочем, не верно было бы утверждать, что эта концепция вообще никак не обосновывает легитимность государственной локализации и не призывает к защите границ. Просто она санкционирует их явочным порядком. Честный национал-либерал в момент, когда его государство поставлено под вопрос, должен был бы говорить согражданам что-нибудь в таком роде: да, всякое государство существует для того, чтобы поддерживать условия реализации универсальной свободы; так получилось, что вы являетесь гражданами этого государства, а не другого; но именно потому, что так получилось, вы должны быть верными гражданами своего государства и отстаивать его до самой последней капли крови...

Так умрем же за статус-кво!