Русский Журнал
СегодняОбзорыКолонкиПереводИздательства

События | Периодика
Тема: Россия и мир / Политика / < Вы здесь
Подарки Судьбы
Заметки по следам недели

Дата публикации:  30 Ноября 2001

получить по E-mail получить по E-mail
версия для печати версия для печати

Политический режим формируется как наиболее насущный "ответ" на наиболее насущный "вызов". Если это так, то самая большая опасность для него заключается в том, чтобы в новых и новых контекстах повторять исходный "ответ". Как будто он был заученным.

Мы знаем, какой "ответ" стоял у истоков путинского режима и помним "вопрос", который нам был адресован: это был "чеченский вопрос". В тот момент он носил для нас достаточно комплексный, чтобы не сказать тотальный характер. Поэтому есть все основания считать, что и "ответ" включал в себя не только непосредственные боевые действия и решимость осуществить их, но и вообще едва ли не все основные пункты путинской повестки: федеративные отношения, бюрократическая дисциплина, информационный контроль, война с олигархами etc. Все эти компоненты и отзвуки "чеченского" ответа были увязаны в пучок под лозунгом "диктатуры закона" (который оказался достаточно универсальным оружием, равно заостренным против федеральных баронов, полевых командиров и информационных магнатов). Поэтому я не скажу ничего язвительного или крамольного, предложив считать символом путинского "ответа" те самые пучки, связки прутьев, "фасции", с которыми ходили ликторы, дабы именем закона наказывать провинившихся. Это чисто юридический, административный, полицейский (по своему смысловому формату) "ответ", который оказался вполне пригодным для того, чтобы снять смертоносную остроту "вызова". Факт в том, что сегодня во всех своих основных компонентах и, главное, в своей доминанте этот ответ по праву слывет исчерпанным. Вместе с ним нельзя, конечно, признать исчерпанным исходный вопрос, который не удалось решить, зато удалось сделать относительно рутинным. Как бы то ни было, Чечня уже не является тем вызовом, под знаком которого должно происходить государственное развитие России, в частности, ее внешнеполитическое развитие.

Скажем, я ничего не имею против обсуждения перспектив российско-израильского союза или, паче чаяния, против их осуществления. Но ситуация, при которой совершенно условные аналогии между "палестинской" и "чеченской" проблемой становятся решающим доводом в области стратегических приоритетов, выглядит, по меньшей мере, симптоматичной. Как симптоматичной является сама аналогия, в смысле содержащейся в ней асимметрии: если для Израильского государства палестинский вопрос есть без всяких экивоков вопрос жизни и смерти, то для Российского государства Чечня является все еще тестовым, но уже локальным вопросом. В Израиле палестинская проблема непреложно остается фокусом не только внешней, но и вообще любой серьезной политики на многие годы; в нашем случае возможность того, что в определенный момент чеченский вызов оказался тотальным, трудно объяснить иначе, чем имевшим место всесторонним самоустранением государства. Собственно, именно поэтому довольно обыденная административная и полицейская отладка государственной машины оказалась достаточной для того, чтобы локализовать вопрос, то есть вернуть его в тот формат "беспокойной периферии", в котором он нам издавна знаком и привычен.

Тогда почему теперь, когда все это более или менее ясно, мы с таким особенным упорством ровняем российскую внешнюю политику по линии чеченского фронта?

Судя по всему, политики с той же необходимостью отвечают на предыдущий вызов, как генералы готовятся к предыдущей войне. Факт бросается в глаза: официальная Россия восприняла американские события в тех терминах, которые были выработаны в рамках ее "чеченского ответа". Путин совершенно механически воспроизвел все эти идеологемы в совершенно иной ситуации, словно игнорируя функциональную дистанцию, которая существует между интересами ("волей к власти", если угодно) и обслуживающим их языком. Однако что может быть яснее - слова меняют значения по контекстам. Слово "стабильность" в одном случае может означать сохранение России как государства (а Путина как власти), в другом - сохранение глобальной монополярности; слово "правопорядок" может быть иносказательным требованием своего суверенитета, а может быть эвфемизмом чужого; слово "терроризм" может быть московским мандатом на оперативное назначение врага, а может быть - нью-йоркским. Если не делать всех этих различений, то неизбежно окажешься перед фактом, что уже не ты используешь язык, а язык использует тебя.

Иными словами, наибольшая опасность заключается в том, чтобы тот полицейский "ответ", который отработан в Чечне, превратился в универсальный стиль реагирования на катастрофы. На сегодня все выглядит именно так: власть считает своим долгом всегда и везде отстаивать статус-кво и выступать под знаком "охраны порядка". Но ведь и слово "порядок" меняет значение на диаметрально противоположное в зависимости от того, каким эпитетом оно сопровождается: "внутренний" или "мировой".

Пожалуй, именно это различение является важнейшим. Хотя бы шепотом мы должны оставлять за собой право спросить: а в какой атмосфере Россия имеет больше шансов на самоосуществление - в атмосфере мирового порядка или в атмосфере катастроф мирового порядка?

Лично я вполне убежден в последнем. Вряд ли рукопожатия могут что-либо изменить в том факте, что Россия принадлежит не "ядру" современной миро-системы, но ее "полупериферии". Точнее говоря, она является крупнейшим субъектом мировой полупериферии, и, честно сказать, крупнейшим мировым проигравшим. Но дело совсем не в "реваншизме", а скорее уж в той странной судьбоносной черте, на которую любит указывать геополитик Цымбурский: молчаливом историческом заговоре между Россией и "мировой катастрофой". Россия находися с катастрофой "миропорядков" в каких-то особо интимных отношениях, причем не в том смысле, что она их инспирирует. Скорее наоборот: они ее инспирируют, выталкивая на историческую авансцену, давая шанс разыграть свою первую роль. Так было после турецкого завоевания Византии, когда Москва в глазах православных народов и, в том числе, в своих собственных приобрела мировое значение. Или в меньшей степени, но тоже явственно - во времена больших европейских революций, когда Петербург стал полюсом притяжения консервативных сил и подчас последним приютом блестящих европейских аристократов, подобных де Мэстру. Я уж не говорю об "Интернационалах" и перипетиях "мировой революции". Так нужно ли пояснять, в сколь уникальном положении мы оказались в текущий момент? В момент осознанной уязвимости мирового гегемона, в момент обнаружения внутреннего и, по большому счету, неустранимого изъяна его цивилизационного проекта.

Мир растерян, испуган, расколот: у России не может быть лучшего случая для того, чтобы играть свою партию. История уже вызвала ее на сцену - в этом и состоит новый вызов. Могут, конечно, возразить, что, в таком случае, это и не вызов вовсе, а "подарок судьбы". Возможно. Все дело в том, что подарки Судьбы, в не меньшей степени, чем ее удары, надо уметь принимать.


поставить закладкупоставить закладку
написать отзывнаписать отзыв


Предыдущие статьи по теме 'Россия и мир' (архив темы):
Исследования в области славяносемитских древностей /30.11/
Сказка на ночь.
Россия как "потемкинская Америка" /29.11/
После сентябрьских терактов вся наша внешняя политика вершится по заветам "дедушки Лесина" - и это правильно. Введем показную политкорректность, сделаем вид, что у нас с Америкой одни и те же проблемы, а из Хаттаба слепим бин-Ладена. Колонка редактора.
Андрей Ланьков, Как китайцы относятся к России и русским? /29.11/
Амбивалентно. Китайцы благоговеют перед русской классической литературой, страшатся России как потенциального агрессора и презирают Россию как страну "третьего мира".
Сергей Маркедонов, Русский с евреем братья навек! /28.11/
Судьба Москвы решается сегодня на реке Иордан. Может ли Израиль стать союзником России?
Сергей В. Бирюков, Евразийство как вариант российской государственной стратегии /27.11/
История возникновения и развития евразийского учения. Концепция классического евразийства может объяснить причину внешнеполитических метаний России - но едва ли даст рецепт, как прекратить эти метания.
Михаил Ремизов
Михаил
РЕМИЗОВ

Поиск
 
 искать:

архив колонки:

архив темы: