Начало - здесь

Времена исторические (времена Сверхдержавы)

Новый период истории нашего востоковедения начался в середине 1940-х гг. Именно тогда достижение военно-стратегического паритета с США и превращение СССР в сверхдержаву в сочетании с распадом колониальной системы и возникновением "Третьего мира" сделали востоковедческие исследования стратегически необходимыми. Вдобавок, новое руководство страны вообще было куда более склонно интересоваться мнением профессиональных экспертов.

Перемены начались уже при Сталине: в 1944 г. был восстановлен восточный факультет ЛГУ, вслед за ним в Москве был создан Институт стран Азии и Африки при МГУ (1956 г.). Институт Востоковедения, головное отделение которого в 1948 г. перевели в Москву, был существенно расширен и со временем стал одним из крупнейших гуманитарных НИИ системы АН СССР. Власти признали то, против чего так долго возражали: нельзя изучать Китай по тем же принципам, по которым изучают, скажем, Францию. Востоковедческое образование должно быть комплексным.

Резко активизировались востоковедческие исследования при Хрущеве, когда СССР попытался вырваться на просторы "Третьего мира". Именно тогда правительство стало опять прислушиваться ко мнениям "штатских" специалистов, не состоящих на службе ни в МИДе, ни в ЦК, ни в КГБ. Возникла система "аналитических записок", в которых содержался экспертный анализ ситуации в тех или иных странах и регионах, а также давались политические рекомендации. Эта "аналитички" отдельные востоковеды и востоковедческие учреждения направляли в партийно-государственные инстанции: иногда - в ответ на запросы, а иногда - и по своей инициативе. Вдобавок, появились т.н. "спецбюллетени" - закрытые журналы с грифом ДСП, на страницах которых востоковеды могли весьма свободно обсуждать острые вопросы текущей политики. Журналы эти поступали в спецхраны крупных библиотек, но допуск к ним имели уже старшекурсники востоковедческих вузов. Наконец, востоковеды опять стали ездить в изучаемые страны: избранные и проверенные - в научные командировки, не столь избранные, но молодые и здоровые - переводчиками на возводимые с советской помощью промышленные объекты и на театры многочисленных военных кампаний, которые велись "братскими режимами" по всему афро-азиатскому региону.¹ Отчасти восстановились и связи с западными специалистами - хотя, конечно, и не до уровня, обычного в XIX веке.

Послевоенное советское востоковедение было глобальным по охвату. В крупнейших востоковедческих центрах действовали и готовились специалисты практически по всем странам афро-азиатского региона (на восточном факультете ЛГУ, например, преподавалось 47 языков, включая такие сверхэкзотические как телугу или манинка). В условиях, когда Москва вела геополитические игры глобального размаха и в любой момент какая-нибудь богом забытая Кампучия могла превратиться в район исключительной политической и экономической активности, эта широта была необходима. Государство было щедрым спонсором востоковедения. За государственный счет содержалось несколько крупных исследовательских центров с десятками и сотнями научных сотрудников в каждом, активно работали востоковедческие учебные заведения и Главная редакция восточной литературы - фактически самостоятельное специализированное издательство.

При этом наряду с "политически актуальными" темами по-прежнему активно изучались классическая литература, мертвые языки, древняя история. В этих областях советские востоковеды порою занимали лидирующее положение в мире - во многом потому, что западные университеты были вынуждены считаться с давлением рынка, от которого их советские коллеги были защищены. Для многих талантливых интеллигентов 1950-80-х гг. переводы с персидского или комментирование древнекорейских письменных памятников стали своеобразной (и неплохо оплачиваемой) формой политической фронды.

Востоковедение, подобно всем другим общественным дисциплинам, подвергалось определенному идеологическому воздействию, хотя надо признать, что в целом положение у востоковедов - лингвистов, историков и экономистов - было в этом отношении лучшим, чем у их коллег, специализирующихся на странах Запада. По-видимому, дело тут в стратегической ценности востоковедения. Если "обычная" история и литературоведение рассматривались властями в первую очередь как поставщики материала для официальных идеологических концепций и были лишь "служанками пропаганды", то востоковедение должно было поставлять стратегически важную информацию о том, что же происходило в Азии и Африки в действительности, и его излишняя идеологизация могла стать опасной.

Важной особенностью советского востоковедения было то, что оно ориентировалось на зарубежный Восток. С конца 1940-х годов работы по Средней Азии и Кавказу в крупнейших востоковедческих центрах России находились фактически под запретом. Изучение Советского Востока было полностью передано "на места", в национальные научные центры республик. Однако там эти исследования особого развития не получили, на что был ряд причин: и более низкий научный уровень, и жесткое давление местных идеологических властей, которые были обычно куда свирепее, чем в центре, и влияние националистических стереотипов, особенно возросшее с конца 1960-х гг.

Времена нынешние (после Сверхдержавы)

Итак, что же представляет из себя современное, постперестроечное, российское востоковедение? Что изменилось, а что остается прежним?

Первое, что бросается в глаза: резко возросли контакты с изучаемыми странами - точнее, с некоторыми из них, а без этих контактов, как правило, востоковед не может состояться (исключения известны, но они это правило только подтверждают). В сталинские времена поездка в изучаемую страну была мечтой, в брежневские - редкой удачей, а сейчас отправиться туда может почти любой востоковед, особенно если ему нет 45 и если он готов забыть о научных амбициях и согласиться, скажем, на роль простого переводчика. Столь активно на Восток наши востоковеды не ездили даже в дореволюционные времена - самолетов тогда не было, да и путешествие стоило много больше. В результате этих поездок появились сотни и даже тысячи молодых людей, которые в совершенстве владеют самыми трудными языками. Правда, лишь немногие готовы превращать свой опыт в книги и статьи - но это уже другая история. В любом случае, количество компетентных практических специалистов значительно возросло.

Не так уж плохо обстоят дела и с книгоизданием. Казалось бы, в нынешней ситуации издавать научные книги может только коммерческий самоубийца, но нет - хорошие книги выходят, и их куда больше, чем в советские времена (в основном благодаря помощи разнообразных фондов и фондиков). Появилось множество журналов, альманахов, сборников, так что ставших в советские годы привычными проблем с напечатанием рукописей больше нет. Резко расширились международные контакты, а поездки на Запад, и всяческие гранты стали важным источником дохода для многих специалистов (как наиболее талантливых, так и наиболее пронырливых и чувствительных к нынешней политико-академической конъюнктуре).

С доступностью новых зарубежных публикаций все не так однозначно. С одной стороны, частые поездки и активные международные контакты позволяют получать новые издания (да и вообще новую информацию). С другой стороны, книги во всем мире стоят дорого, и только очень богатый или очень фанатичный человек может покупать их в заметных количествах. О выписке иностранной периодики речи, как правило, не идет вообще, а с доступом к Интернету в России тоже дела обстоят не лучшим образом.² Теоретически книги и периодику должны собирать библиотеки, но современные российские библиотеки по бедности с этой задачей не справляются. В результате каждый активно работающий востоковед вынужден сам собирать нужные ему материалы.

Неоднозначны и изменения в востоковедческом образовании. В советские времена количество востоковедческих вузов было невелико: ИСАА при МГУ, Востфак ЛГУ, а также восточные факультеты во Владивостоке и Ташкенте (преподавались восточные языки также в Институте военных переводчиков и в МГИМО³, но там о комплексной страноведческой подготовке речи не шло). В девяностые же годы преподавание восточных языков началось в десятках вузов по всей стране, а в нескольких университетах были созданы "новые" восточные факультеты (Казань, Улан-Удэ, Иркутск). Кроме того, возникли многочисленные частные учебные заведения, в которых также преподаются восточные языки (обычно - китайский, японский, арабский, реже - хинди и корейский). С одной стороны, многократно выросло количество дипломов, в которых гордо значится "переводчик с китайского" или "историк-страновед (Япония)". С другой - качество подготовки этих специалистов, как правило, весьма низкое (последнее особенно относится к выпускникам коммерческих вузов).

Явной стала неравномерность в развитии разных направлений востоковедения. В советские времена партия и правительство рассчитывали на то, что советские востоковеды будут держать под наблюдением весь афро-азиатский регион - как того и требовали интересы сверхдержавы. Вдобавок, и знатоки китайского, и знатоки бирманского ели из одной государственной кормушки, которая одаряла всех в равной мере и не слишком заботилась о том, какое направление экономически важнее. В постсоветские времена ситуация изменилась. Государство продолжает по инерции финансировать все направления востоковедения. Зарплату в старых НИИ и вузах в равной степени платят (или не платят) и бирманистам, и китаистам, но в новых условиях на эту зарплату попросту не прожить. А вот возможность найти какой-то дополнительный заработок или работу в новых структурах прямо зависит того, какой страной и каким регионом занимается специалист. В привилегированном положении оказались "дальневосточники", эксперты по проблемам Китая, Японии и Кореи, - в том числе и потому, что сами эти страны тратят немалые средства на дотирование тех специалистов, которые занимаются их историей и культурой (достаточно вспомнить о такой организации как Japanese Foundation, которая содержит заметную часть японистов всей планеты). Куда хуже чувствуют себя некогда привилегированные специалисты по Ближнему Востоку, а уж об экспертах по ЮВА и Южной Азии не приходится и говорить. Заметно неравенство и в вузах: студенты идут в основном на те отделения, по окончании которых у них есть шансы на приличную работу - японское, китайское, арабское, корейское. Правда, старые востоковедческие центры все еще каким-то непостижимым образом ухитряются заманивать абитуриентов (главным образом, из числа бюджетников) на тагальскую филологию и историю Бирмы, но делать это становится все труднее. Фактически, наше востоковедение постепенно теряет свой глобальный охват и концентрируется на изучении нескольких приоритетных регионов. Традиция изучения многих малых и отделенных стран (Кампучия, Бирма, Филиппины - список можно продолжать долго) постепенно исчезает и со временем, кажется, совсем исчезнет. По этому поводу можно огорчаться, но с потерей Россией статуса сверхдержавы подобное развитие неизбежно.

В новых условиях основной интерес вызывает Дальний Восток, самый богатый из трех весьма друг на друга непохожих "Востоков" (мусульманский Ближний Восток, индуистско-буддистская Южная Азия, конфуцианский Дальний Восток). Несколько меньше занимаются мусульманским миром, еще меньше - Южной Азией. Однако ясно, что наиболее острые проблемы ожидают Россию в бывшей советской Центральной Азии и на Кавказе - то есть как раз в тех регионах, изучение которых в советские времена было выведено из сферы ответственности нашего востоковедения. В девяностые годы было предпринято несколько спешных попыток исправить положение, созданы кафедры Средней Азии и Кавказа, но пока мало кто из абитуриентов хочет всерьез изучать узбекский или грузинский, да и сами эти кафедры чураются современной тематики как "политически чреватой"⁴. Между тем, уже прошли времена, когда все необходимое об экс-советских регионах можно было узнать, читая лишь русскоязычные материалы. Даже в самом лучшем случае приемлемые специалисты по бывшим "нацреспубликам" появятся через пару десятилетий. Экс-советские направления в целом остаются непрестижными, и в России по-прежнему не хватает экспертов по тем направлениям востоковедения, которые ей сейчас нужны едва ли не в первую очередь.

Спонсором и заказчиком востоковедческих исследований и главным работодателем востоковедов все чаще выступают частные компании. Государственные структуры отступили на второй план (хотя "Аналитички" по инерции еще сочиняются). Однако частный сектор требует конкретных знаний, навыков и экспертных оценок, вещи долгосрочные или не обещающие никакой прибыли ему пока просто не интересны. Понятно, что это сказывается на всей направленности востоковедческих исследований.

С сокращением господдержки востоковедения связан и кризис исследований по классическому Востоку, которые в советские времена велись у нас на мировом уровне. Средний возраст специалистов-"классиков" быстро приближается к шестидесяти годам. Время от времени тот или иной молодой энтузиаст пытается продолжить их дело, но его энтузиазм быстро выдыхается, особенно - после того, как он сам обзаводится семьей. Прожить на зарплату в 1,5-2 тыс. руб. невозможно в принципе, а никаких левых заработков у специалиста по, скажем, вавилонской литературе, нет (точнее, у него нет левых заработков, связанных с основной работой, а заработки, с ней не связанные, имеют тенденцию постепенно оттеснять собственно работу на второй и третий план). Правда, время от времени и в этих областях появляются молодые специалисты - либо странноватые молодые люди не от мира сего, либо же те счастливцы (чаще - счастливицы), чьим материальным обеспечением занимаются их семьи. Однако в целом переломить тенденцию не удается, и классическое востоковедение постепенно вымирает.

Скорее всего, наше востоковедение будет сокращаться и дальше - как за счет "нерыночных" тем, так и за счет "неактуальных" стран. Процесс печальный, но неизбежный, остановить его может только резкое улучшение экономического положения страны (и ее внешнеполитического влияния). С другой стороны, уровень специалистов (по крайней мере, лучших из них) растет и, видимо, будет расти и в дальнейшем - неизбежный результат всяческих контактов между Россией и (некоторыми) странами Азии.

Примечания:

¹ Риск во время подобных поездок "по военке" был реален, но не очень велик. По-настоящему опасными для переводчиков были командировки в Афганистан и в некоторые арабские страны, где они часто оказывались на передовой.

² Речь идет даже не о доступе к Интернету как таковому, а о доступе к разнообразным базам данных и базам журнальных статей - в своем большинстве платным.

³ В Институте военных переводчиков восточным языкам учили хорошо, в МГИМО - плохо.

⁴ Немалую роль играет то, что большинство преподавателей - выходцы из бывших советских республик Средней Азии, поэтому они не могут позволить себе слишком вольных высказываний о Каримове или Туркмен-Баши (на родину хочется не только ездить, но и возвращаться).