Русский Журнал
СегодняОбзорыКолонкиПереводИздательства

События | Периодика
Тема: Вменяемость науки / Политика / < Вы здесь
Интеллектуалы и власть: детерминация знания в постмодернизме
Минирефлексия на темы Лиотара и Фуко

Дата публикации:  20 Декабря 2001

получить по E-mail получить по E-mail
версия для печати версия для печати

Постмодернизм предложил особую схему взаимоотношений власти и знания, покоящуюся на принципе "паралегитимации". Согласно этой схеме, власть невозможна без знания, знание невозможно без власти. Власть всеобъемлюща, повсеместна, дискретна и вместе с тем нуждается в оправдании. Таким оправданием становится знание. Научная ценность превращает зачастую сомнительное и относительное в непререкаемое и истинное. Порождая таким образом властные отношения, знание в то же время становится продуктом власти. Отсюда знание как "власть-знание" ("знание - сила") выступает, согласно М.Фуко, в качестве воли к власти, замаскированной под стремление к открытию научной истины.

Сама власть возможна исключительно в рамках "сложных родственных отношений" со знанием, без которых нет и власти. Она повсюду - как и знание. Таким образом, жажда знания или "знание-сила" есть часть культурного бессознательного, часть архетипа - стремления к власти.

Естественным дополнением схемы "власть-знание" может служить предложенная Ж.Лиотаром теория легитимации научных предположений. "Знание - оплата, знание - инвестиции" - именно так он формулирует еще одну версию взаимодействия знания и власти, в которой ключевым фактором становится рентабельность. Именно эта сугубо экономическая категория определяет что, где и когда подвергается изучению, разработке, финансированию, а значит, может быть легитимировано в рамках научного дискурса. Образовательные и иные функции знания в лучшем случае оказываются вторичными; они остаются необходимыми внешними атрибутами, но теряют самостоятельность. В таких условиях легитимирующее знание во многом превращается в вопрос власти. Современный (постсовременный) статус научного знания, согласно постмодернистам, лежит в плоскости властных отношений - и нигде более. Подобная структура отношений "делает очевидным, что знание и власть есть две стороны одного вопроса: кто решает, что есть знание, и кто знает, что нужно решать?" (Лиотар Ж. Состояние постмодерна. М. 1998. С.28).

Манипулирование знанием или взаимоотношение знания и власти имеет непосредственную схожесть со схемой взаимоотношений теории и практики в целом. С одной стороны, практика выступает в качестве продолжения теории, ее следствия, а с другой, она во многом имеет иной смысл и вдохновляет, в свою очередь, теорию, встающую на путь изменений.

С того момента, когда теория оказывается в своей собственной сфере, она начинает наталкиваться на препятствия и преграды, которые требуют смены ее каким-то иным типом дискурса. И в момент восприятия нового дискурса теория переходит в иную сферу. Практика нуждается в постоянном переключении с одного теоретического основания на другое, так же как теория - с одного вида практики на другой. Теория не может развиваться без периодического преодоления практических препятствий. Практика выступает в роли преломляющей силы, изменяющей, но не следующей теории.

В этом смысле интеллектуалы, сформировавшие основы постмодернистских концепций, так же подвергались определенного рода влияниям. Формирование интеллектуального поля постмодерна происходило под воздействием некоторых "привязанностей" или политических "ангажированностей" самого интеллектуала. Общественная и социальная специфика западного общества позиционировала автора относительно власти, экономических особенностей и т.д. Именно в этой сфере соприкосновения происходила выработка таких утверждений как: эксплуатация, отчуждение, преследование, тотальность, власть и знание. Это что касается внешней стороны деятельности "профессионала идеи". С другой стороны, это его внутренний собственный дискурс. В какие-то моменты два "мира размышлений" сливаются и образуют единую интеллектуальную плоскость, способную вызвать системный гнев. Но тут же новые практические условия трансформируют, изменяют сам внутренний подход, саму теорию, и позиция интеллектуала снова становиться приемлемой и системообразующей. Таков своего рода замкнутый круг, который хотят разорвать те, кто его формирует.

Именно отсюда возникает уверенность в односторонней направленности знания, приобретающего реальные для индивидуума формы в тексте, в невозможности нейтрального существования знания, которое всегда выступает как послушное орудие власти. Лиотар полагает, что государство может тратить много средств на то, чтобы наука могла принимать вид эпопеи, используя которую государству легче вызывать доверие. Это можно назвать процессом взаимной детерминации: власть решает, какой быть науке, а наука в свою очередь влияет на власть. Вне связи друг с другом они существовать не могут. В силу этого интеллектуалы являются неотъемлемой частью подобного механизма взаимодополнений. "Власть интерпретации" при этом напрямую зависит от уровня знания и объема полномочий их носителя. Причем второе важнее, так как научный авторитет значит гораздо больше для возможности вольного толкования материала и скорее определяется формирующими знание факторами. В конечном итоге, не столько созданное, сколько "дозволенное" знание обуславливает существование его создателя или носителя.

Именно так сфера "власть-знание" формирует и инструменты социальной коммуникации. Господствующие идеологии не просто манипулируют, они создают ту реальность, в рамках которой эта манипуляция становиться возможной. Создаваемые дискурсивные круги легитимируют новые дисциплины, новые поведенческие схемы, понятийный аппарат через которые внедряется востребованная схема "отношений господства и подчинения".

Таким образом, отношение всех интеллектуальных направлений постмодерна к создаваемой постсовременной реальности предугадывается. Такого рода "эпопеи" и "рассказы", в которых воплощается знание, передают набор кодов и правил, определяющих социальные отношения западного типа. "Они (рассказы)... определяют, что именно имеет право говориться и делаться в культуре и, поскольку они сами составляют ее часть, то тем самым оказываются легитимными" (Лиотар Ж. Состояние постмодерна. М. 1998. С.61).


поставить закладкупоставить закладку
написать отзывнаписать отзыв


Предыдущие статьи по теме 'Вменяемость науки' (архив темы):
Нищета футурологии /20.12/
Незнание - сила. Удовлетворение от знания может быть только мрачным. Колонка редактора.
Семен Добрынин, Фельдфебеля в Вольтеры? Давно пора /10.12/
Привести устав РАН в соответствие с федеральным законодательством - значит, по сути, закрыть РАН. Не исключено, что Академия поступит в явное или неявное подчинение к Минпромнауки. С фундаментальной наукой (на время?) будет покончено - зато разгонят старых дармоедов и пресекут "утечку мозгов".
Михаил Ремизов, К идеологии через социологию? /24.10/
Попытка поверить алгеброй социологии гармонию┘ точнее, хаос - исторической Воли выглядит сомнительно. Даже корректное исследование едва ли дало бы адекватные результаты. Реакция на "Томскую инициативу".
Михаил Ремизов, Утраченный референт /05.10/
Историческое сознание стало маргинальным. Заметки по следам недели.
Игорь Джадан, Долой просвещение! /05.10/
Наука - тормоз прогресса. Красивая ложь как движущая сила инициативы. Приехал "нетто", уехал "брутто".
Артур Шаганян-Вышинский
Артур
ШАГАНЯН-ВЫШИНСКИЙ

Поиск
 
 искать:

архив колонки:

архив темы: